Текст книги "ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД"

Автор книги: Егор Гайдар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Наиболее тяжелое поражение мы потерпели в области земельного законодательства. Здесь любые попытки добиться правового закрепления прав частной собственности на землю, частного земельного оборота сталкивались с мощной оппозицией коммунистов и аграриев. Не только не удалось принять предложенный нами закон о земле – нам еще пришлось согласиться на замораживание земельных разделов Гражданского кодекса и Закона об ипотеке. Практически эта сфера была целиком выведена из рыночного законодательства. Однако это, пожалуй, наиболее серьезное исключение. В целом же результаты законотворческой деятельности в V Государственной Думе в области защиты частной собственности показывали: напористая и энергичная работа, эффективное использование механизма президентского вето позволили добиться немалого, вопреки пессимистическим прогнозам начала 1994года, чего нельзя сказать, к сожалению, о политических итогах. Здесь очень быстро выявилась фундаментальная проблема – неопределенность и сложность отношений фракции с правительством. Несмотря на мою отставку, на мне, а следовательно, и на моих коллегах лежала ответственность за последствия экономических преобразований в России. Так или иначе, мы оставались ответчиками за каждый промах, за каждый просчет Ельцина и Черномырдина. Отсюда естественное стремление добиться влияния на практически проводимую политику. На протяжении всей работы Думы фракция обсуждала с правительством все проблемы, связанные с рыночно ориентированным законодательством, защитой прав собственности, поддерживала любые его разумные инициативы в финансовой области, критиковала популистские инициативы, исходившие в Думе прежде всего от фракции КПРФ, аграриев, ЛДПР.

Особенность тактики ЛДПР состояла в том, чтобы, громко понося правительство, одновременно вести с ним закулисный торг, выговаривая себе различные уступки в обмен на поддержку по ключевым голосованиям. От своих друзей в правительстве хорошо знаю, что ЛДПР отнюдь не была монополистом в проведении подобной линии. Таким образом, "Выбор России" оказывался в наиболее проигрышном положении. Открыто поддерживая любые разумные, пусть даже непопулярные шаги правительства, мы, вместе с тем, никогда не торговались с ним за эту поддержку. Но и не стеснялись критиковать его, когда считали необходимым.

Мы приветствовали каждый разумный реформаторский шаг Ельцина и Черномырдина и первые выступали против них, когда они делали нечто безответственное, как это было, в частности, с началом чеченской войны. Но, опять же, как только Черномырдин начал переговоры по Буденновску, наша фракция первой выступила на его стороне. Все это время мы проводили одну и ту же линию: поддержку демократии, частной собственности, стабильности и мира. К сожалению, радикально менялась по этим вопросам позиция власти. Многие же избиратели восприняли нашу последовательную политику как непоследовательность курса.

Весной 1994 года, извлекая уроки из выборов 1993 года, приходим к выводу: необходимо сформировать более жесткую, упорядоченную структуру в либеральной части политического спектра. Как бы ни была сильна аллергия на слово "партия", понимаем, что нам действительно нужна организованная партия либерально-демократического направления, способная проводить систематическую пропагандистскую и политическую работу в регионах России. Ее естественная база – движение "Выбор России" и "Демократическая Россия", а также отдельные политические группы, сохранившиеся от широкой коалиции, обеспечившей в свое время победу Ельцина.

Летом 1994 года такая структура возникает. Это – партия "Демократический выбор России". Мы еще не знаем тогда, что уже через несколько месяцев ее ждут тяжелые испытания.

ГЛАВА XIII

Демократия на фоне Чечни

Кость в горле России • Переговоры

с чеченской делегацией • Экскурс в историю •

Опасная иллюзия властей • Самолеты бомбят Грозный •

Андрей Козырев выходит из "ДВР" • Популярность

Бориса Ельцина падает • Переговоры о единстве •

Кульбит Григория Явлинского • Буденновск •

Вотум недоверия • Парламентские выборы •

Первомайск • Президентские выборы

Я УЖЕ писал о том, что мое первое вхождение в правительство в 1991 году совпадало по времени с бесславно провалившейся попыткой ввести чрезвычайное положение в Чечне. С тех пор развитие событий в этой республике очень тесно переплелось с судьбой реформ и демократии в России. Сначала, пока Чечня находилась на периферии общественного внимания, эта связь была менее очевидной, но потом, с течением времени, становилась все более и более явной и тревожной.

Как уже говорилось выше, еще в царской империи было заведено, что министр обороны подчиняется непосредственно государю. Конечно, он взаимодействовал с Советом Министров по финансовым и хозяйственным вопросам, но на его заседаниях не имел права докладывать о мобилизационном планировании, дислокации войск и т.д. Невозможно было представить, что премьер-министр, скажем, Столыпин или Коковцов, дает прямые указания министру обороны, что ему следует делать с вооружением, как перемещать части… Это просто находилось за гранью его компетенции.

Подобная структура правительства пережила и царя, и советскую власть и досталась демократической России. А потому собственно военные вопросы, связанные с Чечней, не могли быть сферой забот нашего правительства реформ. То, с чем мы столкнулись в первую очередь, – это проблемы Грозненского нефтеперерабатывающего завода, на продукцию которого было во многом завязано снабжение нефтепродуктами Северного Кавказа. Общая диспозиция в правительстве по этому вопросу была предельно простой – оказывая экономическое давление, добиваться ограничения и сокращения поставок волжской и сибирской нефти на Грозненский нефтеперерабатывающий завод. Минтопэнерго доказывало, однако, что по чисто технологическим причинам резкое сокращение поставок туда чревато серьезными проблемами. Приводились аргументы, связанные с отсутствием аналогичных мощностей у других заводов, трудностью реорганизации транспортировки на Северный Кавказ, невозможностью остановить поставку парафинистой нефти из Ставрополя без катастрофического ущерба для нефтепроводов и самих скважин. В целом поставки нефти на Грозненский НПЗ сокращались, но умеренно: в 1992 году уменьшились по отношению к 1991 году примерно на 4 млн тонн.

Вторая проблема, связанная с Чечней, обострилась к весне – началу лета 1992 года. Речь шла о так называемых чеченских авизо, крупномасштабной афере, несанкционированной эмиссии денежных средств. Надо сказать, что вся эта тема вплотную переплеталась с общей проблемой перестройки системы расчетов и отношений в рублевой зоне. С экономической точки зрения не было никакой разницы между чеченскими, казахскими, украинскими или узбекскими авизо. Все они оставались рудиментами продолжающегося фиктивного существования общесоюзной рублевой зоны без эффективного административно-политического контроля над каждым элементом этой структуры. Мы форсированно вели работу по переводу центральных банков бывших союзных республик на корреспондентские счета. Это было абсолютно необходимой предпосылкой наведения порядка и организации жесткого контроля за денежным обращением в России. На этой основе только и можно было надежно перекрыть поток чеченских авизо. Что и было сделано к июлю 1992 года.

Именно летом 1992 года, когда стало ясно, что голода не будет, что российские структуры обрели минимальную устойчивость, а самые острые проблемы, связанные с распадом империи, удалось решить без катастрофических последствий, вопрос о выработке стратегии решения чеченской проблемы встал на повестку дня во весь рост.

В один из летних дней ко мне на прием прибыла делегация чеченского правительства. Общий смысл высказанного ею: "У Чечни есть свои политические проблемы, мы люди дела, хозяйственники и считаем, что надо серьезно налаживать экономические связи". Я ответил, что, без всякого сомнения, они люди дела и хозяйственники, но, вместе с тем, именно как хозяйственники должны подтолкнуть свое руководство к осознанию необходимости политического движения в разумном направлении и без из лишней резкости..

Я отдавал себе ясный отчет в опасности попыток решить проблему силой. Чечня – особый уголок России с тяжелейшим наследием, оставшимся от царизма и усугубленным сталинской депортацией. Не удивительно, что тектонические процессы, приведшие к разрушению Советского Союза, дали чеченцам новый импульс к отделению от России. Нужно время, и немалое, для того, чтобы естественная экономическая логика, общие интересы породили интеграционные процессы и привели саму Чечню к осознанию жизненной необходимости существования в рамках единого российского экономического и политического пространства. Против силового решения свидетельствовал и исторический опыт многолетней кавказской войны, которую Россия вела в прошлом веке. Все говорило за то, что новая такая война может быть очень дорогостоящей, тяжелой и затяжной. Со всей остротой проблема выбора тактики действий государственных органов власти в регионе встала поздней осенью 1992 года, когда вспыхнул кровавый осетино-ингушский конфликт. Тогда пришлось срочно перебрасывать войска, вводить их сначала в Осетию, потом в Ингушетию. На фоне этих действий у некоторых военных руководителей возникла идея: уж если все равно приходится перебрасывать туда войска, то почему бы мимоходом не решить и проблему Чечни? Одним парашютно-десантным полком за два часа. Тем более, что граница между Ингушетией и Чечней четко не была определена. Где останавливать войска, вводимые в Ингушетию, неясно. Так почему же не воспользоваться случаем, для того чтобы разом вынуть занозу, которая раздражает весь Северный Кавказ?

Вопрос явно выходил за рамки компетенции правительства, носил президентский характер, но я все-таки решил вмешаться. Должен признать, что режим Дудаева не вызывал лично у меня ни малейшей симпатии. Но в шапкозакидательские заявления, разговоры о том, что он моментально рухнет, – что-то не верилось, уж очень плохо сочетается все это с историей Северного Кавказа, которую я хорошо знаю. Побывав в Назрани, Владикавказе, поговорив с офицерами, генералами, посмотрев ситуацию на месте, пришел к твердому убеждению – никаких двух часов, никакого парашютно-десантного полка не получится. А получится длинная, затяжная, кровавая партизанская война, из которой скоро не выбраться. Я вызвал в Назрань представителей Джохара Дудаева. Приехала делегация во главе с первым вице-премьером Чечни Я.Мамадаевым. Провели переговоры, договорились о линии разграничения российских войск и чеченских формирований вдоль ингушско-чеченской границы. Потом прилетел в Москву и не без труда добился от президента и военных согласия отвести войска и не переходить оговоренную черту.

Однако, как я уже неоднократно упоминал, 1993 год в России проходил под знаком двоевластия. Борьба различных властных ветвей практически исключала возможность выработки и реализации четкой и целостной политики, в том числе и на Северном Кавказе. И все же экономические санкции против дудаевского режима мы проводили последовательно, продолжалось сокращение поставок нефти, транспортная схема была реорганизована. К осени 1993 года остановили подачу нефти с замкнутых ставропольских нефтепромыслов. Перестройка системы расчетов исключила возможность повторения крупномасштабных махинаций с чеченскими авизо.

Грозненские нефтепромыслы приходили во все больший упадок, добыча нефти внутри республики быстро падала. Крупные беспорядки, демонстрации

в самой Чечне, вынудившие Дудаева применить силу, свидетельствовали о том, что не слишком броская, но последовательно реализуемая тактика экономического давления дает свои результаты. Идея чеченской независимости явно теряла своих сторонников.

После консолидации власти в Москве, преодоления кризиса двоевластия возможности российских органов проводить осмысленную политику в Чечне расширились. Именно в это время, в конце 1993-го – начале 1994-го, дудаевский режим переживал серьезный кризис. Доходы от реализации нефтепродуктов продолжали падать, нефтеперерабатывающий завод работая менее чем на 20 процентов мощности. Уровень жизни был существенно ниже, чем в других республиках региона. Дудаевский лозунг обеспеченной независимости, основанной на нефтяных доходах, явно терял всякую привлекательность. От Дудаева сбежали ближайшие его сподвижники – Гантемиров и Лабазанов. Он не мог уже навести порядок и установить свой контроль не только в традиционно дистанцировавшемся от него Надтеречном районе, но даже в ранее лояльном к нему Урус-Мартане. Руслан Аушев рассказывал мне, как Дудаев просил его и председателя Верховного Совета Аджарии Абашидзе помочь наладить диалог с Москвой.

Было ясно, что в сложившейся ситуации, если не хочешь кровопролитной войны на Кавказе, надо воспользоваться ослаблением режима для начала диалога, постепенно подготовить базу реального и эффективного включения Чечни в структуры российской государственности. Этот единственно правильный путь не обещал крупных политических дивидендов. Напротив, российские государственные деятели, вставшие на него, немедленно попадали под огонь демагогической критики – как это так, вести переговоры с незаконным режимом Дудаева? На каких правовых основаниях?

И вот в российских органах власти возникает поразительная по своей слепоте иллюзия. Если Дудаев такой слабый, если поддержка его в самой Чечне столь незначительна, зачем вообще вести с ним переговоры? Можно для начала вооружить антидудаевскую оппозицию и помочь ей задушить мятежника. А если с этим не получится, то почему бы не использовать силу напрямую: покажем Дудаеву кулак, и он смирится с поражением. Особенно уместной эта логика казалась на фоне итогов выборов декабря 1993 года, когда необходимо было показать триумфатору Жириновскому с его имперской и провоенной риторикой, что и мы не лыком шиты, тоже умеем бряцать оружием. Все эти рассуждения явно прокладывали дорогу к принятию силового решения по Чечне. Когда я и мои единомышленники из "ДВР" пытались убедить сторонников такого решения в предельной опасности задуманного, слышали в ответ: "Неужели непонятно, что нам сейчас нужна маленькая победоносная война?" Осознание того, что война будет отнюдь не победоносной, а бессмысленной и кровавой, пришло намного позже.

Ноябрь 1994 года. Провал штурма Грозного. Полное поражение оппозиции, поддержанной танками с российскими экипажами. Власти от них открещиваются. Самолеты без опознавательных знаков бомбят Грозный, президент ложится в больницу. Вскоре принимается решение начать военную операцию в Чечне.

До того, как решение это было объявлено, пытаюсь связаться с президентом. Впервые с 1991 года не могу дозвониться. Обычно в таких случаях он мне перезванивал сразу. Потом уже, задним числом, я понял, что Борис Николаевич, догадываясь, о чем я собираюсь с ним говорить, не хотел прямо отказывать. Я знаю, что и Руслан Аушев пытался предотвратить войну, убедить Ельцина сесть за стол переговоров с Дудаевым, самому разобраться во взаимных претензиях. Он был уверен, что такая личная встреча могла бы помочь избежать беды. Борис Николаевич назначил Аушеву аудиенцию, чтобы выслушать все его доводы на этот счет, но на следующее утро после данного обещания в средствах массовой информации появилось заявление о том, что президент России никогда не будет говорить с Джохаром Дудаевым.

Не дождавшись звонка от президента, звоню Черномырдину, говорю о том, что намеченное -страшная угроза для всего, что сделано. Необходимо не допустить войны. Вроде бы соглашается. Созваниваюсь с Олегом Попцовым, говорю, что решение вводить войска – трагическая ошибка. Он присылает телевизионщиков с камерой. Выступаю, делаю заявление, прошу российские власти остановить беду.

9 декабря, за день до того, как информация о военной операции в Чечне стала публичной, срочно собираю Политсовет "ДВР". Обговариваем два варианта. Первый: в случае начала военной операции резко и решительно выступить против нее, перейти в оппозицию к Ельцину и действующему правительству. Второе: выступая против бездарных методов реализации принятого решения, сохранить возможность диалога с властью.

Решительный сторонник первой позиции – Сергей Юшенков, второй – председатель московской городской организации "ДВР" Сергей Благоволин.

Решение для меня лично очень и очень нелегкое. С Ельциным нас связывают три года тяжелейшей борьбы за реформу в России. При всех разногласиях я глубоко уважаю его за то, что он уже успел сделать. Не очень вижу другого кандидата от умеренно демократических сил, который мог бы остановить явно набирающую силу коммунистическую волну. Совсем недавно, летом 1994 года, убеждал его в том, что нравится ему или не нравится, но придется участвовать в выборах 1996 года.

Я по-прежнему один из немногих людей, к мнению которых, как мне кажется, президент всерьез прислушивается. Понимаю, что переход в оппозицию нас отдалит, а значит, я утрачу возможность влиять на него, добиваться позитивных сдвигов в решении ключевых вопросов. Переход в оппозицию означает и неизбежное размежевание со значительной частью поддерживающей нас предпринимательской элиты, с теми, кто видит в "ДВР" партию, близкую к власти. Это и угроза размежевания в парламентской фракции, в самой партии.

Но есть ли другой выход? Война – это пылающий Грозный, десятки тысяч погибших мирных жителей, ответный террор. И все это на фоне хрупкой, еще не устоявшейся российской демократии неизбежно будет толкать в сторону полицейского государства. Как может либеральная партия в любой форме поддерживать политику, которая ведет к таким результатам?

Если бы я не работал в правительстве, не знал Павла Грачева, не понимал в каком, далеко не блестящем, положении находятся вооруженные силы, как слаба Федеральная служба контрразведки, у меня могли бы быть иллюзии, что военное решение будет быстрым, эффективным и почти бескровным. Но я-то понимаю, что все это чушь, что обернется все не двумя часами и парашютно-десантным полком, а действительно тяжелой, кровавой, затяжной войной. Прихожу к твердому убеждению: у нас просто нет другого выхода, кроме как жестко и последовательно выступить против военного решения чеченской проблемы.

При этом с самого начала ясно: никаких дивидендов от этой позиции мы сами не получим. Сколько бы мы ни выступали сегодня против начатой авантюры, тот факт, что ответственность за нее ложится на Ельцина, неизбежно отзовется мощным ударом по всем демократам, а следовательно, и по"Выбору России".

Сразу после объявления о начале военной операции пытаемся организовать массовые акции протеста. Проводим митинг на Пушкинской площади, потом на Театральной. Охватывает горькое ощущение: нет необходимой поддержки общества. Да, многим не нравится война, но не нравится и режим Дудаева, нет понимания того, какой огромной бедой, какой страшной кровью все это обернется. Некоторые искренне верят в то, что все будет кончено за несколько дней. Как точно сказал мой коллега по "ДВР" Сергей Юшенков, общество виновато в том, что не выступило против войны достаточно решительно, а это поощрило власти на авантюрные действия.

Для "ДВР" чеченская война обернулась тяжелейшим внутренним размежеванием. Партия создавалась как либеральная, близкая к демократической власти. В ней много людей, действительно приверженных демократическим убеждениям, но много и таких, кто пришел поддержать более или менее устраивающую их власть. Понимаю, что события в Чечне – источник неизбежного раскола. Либералы останутся с нами. Те, кто пришел в партию власти, будут искать себе другой политический берег. Выход из "Выбора России" Андрея Козырева сразу после того, как мы выступили против чеченской войны, – наглядное тому подтверждение.

С Андреем Владимировичем познакомился осенью 1991 года, когда работали над программой действий российского правительства. Он неоднократно заходил к нам на огонек на 15-ю дачу, интересовался нашей работой. Не знаю, в какой степени это было взаимно, но я сразу проникся к нему симпатией. Интеллигентный, умный парень. Можно было посочувствовать его нелегким проблемам. Полная неопределенность статуса. Что такое МИД России при формально сохраняющемся Союзе, никто не понимает. Страна в тяжелейшем положении, не платит по своим долгам. Чтобы избежать голода, срочно нужны новые кредиты. Традиционные претензии на имперское величие находятся в разительном контрасте с реалиями государственного банкротства.

Надо признать, что при всех трудностях и просчетах во внешней политике 1991-1993 годов Козыреву удалось поразительно легко решить проблемы правопреемства России по отношению к Советскому Союзу и, как будто ничего не случилось, занять прежнее место в Совете Безопасности ООН. Постепенно, в очень нелегких условиях, удалось добиться позитивных сдвигов в отношениях с Западом, сделать в октябре 1993 года серьезный шаг к нормализации отношений с Японией. К концу 1993 года на фоне некоторой внутриполитической и экономической стабилизации в России и преодоления кризиса двоевластия можно было говорить о том, что самые острые проблемы, порожденные распадом Советского Союза, российской дипломатией в целом решены. За три года Козырев завоевал немалый международный авторитет, для многих стал символом новой внешнеполитической стратегии России, ориентированной на интеграцию в европейские структуры, систему союзов с рыночными демократиями.

Да, без сомнения, крупные просчеты были допущены в политике на Балканах, в отношениях с государствами, сформировавшимися на базе республик бывшего Советского Союза. Министерство иностранных дел очень медленно осваивалось с этой необычной для него сферой отношений. Но и здесь прогресс был очевиден. Хаос в государственных отношениях, при котором, используя традиционные межведомственные связи, государства Содружества умудрялись выбивать у того или иного российского ведомства односторонние уступки, постепенно уходил в прошлое.

Главной слабостью Андрея Козырева на посту министра иностранных дел, как мне кажется, было то, что он очень хотел быть министром иностранных дел. А это именно то качество, на которое у Бориса Николаевича Ельцина абсолютный нюх: как только он замечает, что высокопоставленный чиновник из его окружения держится руками и ногами за свое кресло, тот немедленно теряет его уважение, а вместе с ним и возможность отстаивать свою личную позицию. И превращается в зависимого исполнителя чужой воли.

Не избежал этой участи и Андрей Козырев, который постепенно начал изменять свои убеждения вместе с изменением генеральной линии власти. Думаю, что именно череда компромиссов и уступок и подвела Андрея Козырева к решению, принятому им в декабре 1994 года, когда в знак солидарности с начатой чеченской войной он демонстративно отмежевался от демократов и вышел из фракции "Выбор России". Отставку свою он таким образом не предотвратил, а лишь отсрочил. А вот репутацию человека, твердо стоящего за определенный стратегический путь России, утратил.

Но вернусь к раскрутке чеченских событий. Поначалу кажется – еще есть шанс избежать войны. Черномырдин принимает чеченских представителей, декларируя готовность к диалогу, есть надежда, что обойдется схемой демонстрации "большого кулака" как базы для конструктивных переговоров. Но вместо этого – неожиданный ультиматум Николая Егорова с предложением Дудаеву срочно прибыть в Моздок для подписания акта о сдаче оружия. Партия войны явно убеждена, что силовое решение – самое быстрое и эффективное. Война! Буксующая военная машина, страшный, кровавый итог новогоднего штурма Грозного, бомбежки по площадям, гибель тысяч мирных, ни в чем не повинных людей. Все так, как мы предполагали, только еще страшнее.

Начало чеченской войны накладывается на тяжелый экономический кризис. Плоды борьбы с "рыночным романтизмом" и "монетаризмом" налицо. Правительство не сумело воспользоваться и созданными осенью-зимой 1993 года предпосылками стабилизации, опасно ослабило бюджетную и денежную политику. К лету 1994года в полной мере ясно -крупномасштабная денежная эмиссия и быстрое разбухание денежной массы неизбежно взорвут финансовую стабильность осенью. В августе резко возрастает спрос на валюту, Центральный банк делает одну ошибку за другой. К сентябрю вложения в доллары становятся намного эффективней, чем в рублевые активы. Рост спроса на конвертируемую валюту приобретает взрывной характер. Центральный банк, валютные резервы которого истощены, умывает руки, уходит с рынка. Затем – резкое падение курса рубля, нарастание новой волны инфляции. Все результаты стабилизационных усилий осени 1993 года перечеркнуты. После "черного вторника" президент снимает председателя Центрального банка Виктора Геращенко, исполняющего обязанности министра финансов Сергея Дубинина и заместителя председателя правительства Александра Шохина. Первым вице-премьером по экономике назначен Анатолий Чубайс.

После начала чеченской войны происходит дальнейшее углубление экономического кризиса. Горящий Грозный – не лучший фон для стабилизационной политики. Рынки явно не верят в то, что вновь пропланированная линия на стабилизацию будет выдержана. Правительство, поставившее своей целью снижение к концу 1995года инфляции до 1 процента в месяц, в начале этого года занимает деньги

под 350-400процентов годовых.

Уже в ходе чеченской войны несколько раз встречаемся с Анатолием Чубайсом, думаем, что делать – должен ли он оставаться в правительстве? Советуемся с Сергеем Ковалевым, обсуждаем на фракции. Выбор тяжелый: оставаться в правительстве – значит, неизбежно нести моральную ответственность за происходящее. Уйти в условиях тяжелейшего финансового кризиса, когда буквально дни отделяют страну от полной утраты валютных резервов, – граничит с капитулянтством.

Не знаю, что бы сделал я, если бы в это время еще оставался в правительстве, продолжал бы исполнять обязанности первого вице-премьера, ответственного за экономическую политику? Наверное, все-таки подал бы в отставку. В знак протеста против войны в Чечне. У Анатолия другая роль. К этому времени он в меньшей степени связан с неэкономическими аспектами политики правительства. У него роль специалиста-профессионала, ответственного за определенный важный участок работы. Взвешивая все "за" и "против", приходим к солидарному решению: Чубайс должен остаться и попытаться сделать все возможное для того, чтобы переломить негативную экономическую конъюнктуру, защитить рыночные механизмы, попытаться и в этой ситуации проводить осмысленную экономическую линию.

Между тем, в экономике Чечня поставила правительство перед жесткой альтернативой. Ясно, что за эту авантюру придется платить, и платить немало. Есть два пути: перечеркнуть все, что было намечено в конце осени – начале зимы 1994 года в плане осуществления стабилизационной политики, вернуться к крупномасштабным заимствованиям у Центрального банка, использованию печатного станка и тогда смириться с раскруткой инфляции, вынужденным отказом от конвертируемости рубля, пойти по дороге административного регулирования цен, начать в условиях войны формирование военной экономики. Или же – предпринять резкое сокращение расходов по всем статьям, заплатить за войну сжатием бюджетной сферы, дальнейшим сокращением и без того крайне низких доходов россиян, занятых в системе образования, здравоохранения, науки, культуры. Вновь выбор между катастрофическим и плохим вариантом. Правительство выбирает меньшее зло.

Потом становится ясно: стабилизационные усилия дали результат, инфляция к лету идет вниз, валютный курс стабилизируется, валютные резервы начинают расти. Но цена стабилизации в условиях войны очень высока. Падение реальных доходов зимой 1995 года рекордно с начала 1992 года, вся бюджетная сфера в состоянии хронического кризиса. Если неудачи экономической политики 1994 года, осенний всплеск инфляции существенно поколебали базу поддержки Ельцина, то непопулярная и неэффективная чеченская кампания еще более радикально изменила общественное настроение.

По всем социологическим опросам, да и просто по общению с избирателями видно: в 1995 году число тех, кто готов поддержать Ельцина, сокращается на глазах. И это не его личная проблема. Негативная оценка деятельности президента распространяется на всех демократов, и в первую очередь на наиболее тесно связанную с ним "ДВР". Осенью 1993 года мы дорого заплатили за отсутствие четкой и однозначной позиции президента, лишившее демократов их естественного лидера. Весной 1995 года платим еще дороже за стремительное падение его популярности.

Быстро падающая вместе с популярностью Ельцина привлекательность демократических лозунгов объективно прокладывает коммунистам дорогу к власти. На следующих выборах явно будем идти против течения. Значит, тем важнее сделать все возможное, чтобы добиться единства демократов. Эта проблема, и ранее значимая, становится просто жизненно необходимой для России.

Выше я уже рассказывал о попытке демократов объединить свои усилия в период подготовки к парламентским выборам 1993 года. Тогда ничего путного из этого у нас не получилось. Относительно наших предостережений насчет реальной опасности коммунистической и национал-социалистической угрозы партнеры из "ЯБЛока" отшучивались: где это Гайдар обнаружил коммунистическую угрозу?

Уже после выборов Григорий Явлинский попросил о встрече, по возможности не в здании правительства. Я пару дней собирался отдохнуть в Барвихе. И заказал ему туда пропуск на машину, по его просьбе не называя фамилии. Григорий подъехал ко мне, мы часа полтора гуляли и беседовали. Он объяснял мне свою позицию – почему должен был в максимальной мере дистанцироваться от власти, но уверял при этом, что стратегически мы единомышленники и союзники, а значит, должны вместе думать о том, как обустроить Россию. Говорил о тактических выгодах положения, при котором все убеждены в нашей взаимной неприязни, и что в нужный момент мы сможем удивить своих политических оппонентов, договорившись о совместной деятельности.

Пару недель спустя он опять позвонил, попросил с ним встретиться, и мы договорились, что заедем к моим родителям и там все обсудим. В это время в Думе уже шли межфракционные переговоры по формированию парламентских комитетов. При встрече Григорий Алексеевич продолжал развивать тему совместной работы и очень просил поддержать претензии "ЯБЛока" на стратегически важный для него Комитет по бюджету. Я хорошо знал Михаила Задорнова, на мой взгляд, наиболее способного человека в команде Явлинского, считал возможным поддержать его кандидатуру, о чем и сказал. Это обязательство свое мы, разумеется, выполнили.