Текст книги "Борьба с членсом"

Автор книги: Егор Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

30

Прошел достаточно протяженный отрезок времени, в течение которого Цмип пробовал осмыслить увиденное и услышанное, и увязать это с опытом всей своей предыдущей бурной жизни.

Он помнил рождение на Звезде, миазмы прошлых катаклизмов, маразмы высших организмов, щупиковые трюизмы, и Яж, напоминющее клизму. Он четко представлял своего отче – Зинника, потенциальных своих мамаш; какую-то род. клиннику, или же просто шалаш (формы огромного финика), где он явился на свет, в облике звезда-циника. И всегда – устремленность вниз, паа-аастоянное хулиганство, его вечный дурацкий девиз: стать воплощеньем поганства! Но неумолимая правда высокого рождения мешала его вырождению. Его собственная нимбовость, такая же, как у всех, неограниченность, святость, мощь, убивали его внутреннюю клевость, его злобную радость, животность… если б мочь! И он смог быть гнусным и гневным, он смог превратиться в два; он восстал над благодатью ежедневной и чуть не жочемукнул едва! Учёбище, звезды, звезды, педитация в говне, – этой жизни полеты, разъезды: всё, что было со мной – во мне!

Цмип даже вспомнил слизистую желтую матку Зинника, из которой ему было суждено вылезти во Вселенную. И все остальное он ярко помнил, особо не напрягаясь: говки, Тьюбюща, Склагу, судзуд, машину времени, блюбовь, гермафлорацию, бздетство, яжеложество и, конечно же, мочку Доссь!.. И убийство самого себя, благодаря которому он стал таким, каким сейчас был. Но до матки ничего не было, как не может быть личинки до яйца, или восрксения до Творца.

– Не помню я никакого светика, – мрачно пробурчал Цмип, опять удивившись ясной вразумительности своей речи, осуществляемой всеми порами Цмипового тела на язык, который он знал, не знал.

– Пройдемте, – предложил Слад, указывая своей шестипалой рукою на белый куб.

Цмип напряг мускулы, косо взглянул на солнышек в строю и медленно, с достоинством, зашагал к кубу. Слад тут же сорвался с места и подскочил туда первым.

– Как сюда входить? – спросил Цмип.

– Как всегда, – ответил Слад.

Он двинулся вперед и исчез за матовой, какой-то воздушной стенкой куба. Цмип удивленно посмотрел на стенку, затем шагнул прямо в нее и оказался внутри, не почуяв телом никакого препятствия.

– располагайся, – вежливо сказал Слад и простер свои руки, указывая на обстановку внутрикубовых покоев.

Цмип осмотрелся. Убранство состояло из ряда каких-то студенистых синеватых бесформенных сидений, черного столика посреди и еще какого-то ромбического предмета, то и дело неожиданно вспыхивающего разноцветными огнями.

– Это что? – спросил Цмип, поглядев на предмет.

– Констриктор, – ответил Слад. – Восседайте.

Цмип подошел к противоположной стене, вытянул вперед свою руку и осторожно коснулся ею слегка колыхающегося сидения, которое тут же геометрически оформилось в нечто угловатое, четкое и упругое; Цмип забрался на него, разбросав свои четыре слизистые ноги и поставив совершенно прямо, вертикально свой головоторс, затем расслабил руки, сделав их мягкими и волнистыми, и они повисли вдоль головоторса, словно незадействованные щупики отдыхающего звезда.

– Что вы можете мне сообщить? – спросил Цмип. – Я ничего не вспоминаю. Что такое "Светик"?

– Я, – немедленно ответствовал Слад, присаживаясь напротив. – Хотите влаги?

Только сейчас Цмип заметил, что на столике стоит красный сосуд, похожий на брусок, в котором несомненно что-то находилось.

– Хочу, – сказал он.

Слад встал, взял брусок-сосуд и протянул его Цмипу. Тот приставил сосуд к одной из своих ног и всосал в себя жидкость, которая там в самом деле была.

– Что это? – спросил он, отбрасывая пустой сосуд на пол куба.

– Влага, – посторил Слад. – Хорошо мозги прочищает. Ну, эйфория, легкие причуды… Сейчас сам увидишь. Я думаю, это облгчит тебе понимание того, что я сейчас буду излагать.

Цмип в испуге завибрировал.

– Не бойся, – усмехнулся Слад. – От влаги еще никто не умирал. А умрешь – определю тебя куда-нибудь еще. Мне это ничего не стоит!..

– Как же вы можете такое говорить?! – возмутился Цмип. – Я – звеязд, но я был звездом, и даже мы – звезды – высшие существа, суть Вселенной, надежда Соли, и то ничего не знаем просмерть и про рождение, про тайну Ничто и Чего-то, про…

– Перестань молоть всякую чушь, – отмахнулся от него Слад. – Я говорю только то, что я знаю. Мое занятие в этом мире как раз и заключается, чтобы вершить судзуд и определять разных сдохших субъектов в иные воплощения. Вот я тебя и задвинул на Звезду, хотя по всем своим прежним делишкам в разных обликах ты этого никак не заслуживал. А Звезда, Действительно, самый высший, пожалуй, из неявленных миров, и я…

– Стоп! – выпалил Цмип. – Неявленных… Неявленных… Кто-то мне такое уже говорил… Кто же…

– Какой-нибудь казуар, не до конца еще свихнувшийся от беспредельного самодовольства и одиночества. Так?

– Так… – изумленно согласился Цмип. – Да, я с ним общался, когда был звездом… Когда мог летать… Когда мог быть кем угодно… Может быть, зря…

– Жжжна! – вомутился Слад. – Поздно уже. Да и не могло тебе там понравиться. Ты ведь был совершенно не готов к возможностям, которые другие субъекты заслуживают в результате длительных всяких жизненных отречений, разных примочек, подвигов, педитаций…

– Я тоже педитировал! – гордо заявил Цмип.

– Знаю! – сказал Слад рассмеялся. – В говне. как же, как же! Поп Глюкин… Но влага поприятнее.

– Откуда вы все знаете?… – ошарашенно спросил Цмип. – Или вы в самом деле…

– Я – настоящий предъявленный констриктор! – гордо заявил Слад. – Зовут Светик. И я бы совершенно не стал бы возиться с таким мелким неявленным субъектом, как ты, если бы почему-то мне не показалось, что ты сможешь мне помочь.

– Постойте, – сказал Цмип. – вы же сказали, что вот – констриктор, – он показал на ромбический предмет, сейчас зажегшийся противным оранжевым сиянием.

– Я пошутил. Это – сигей. А констриктор – я! Я отвечаю за воплощения. тобой-то, в принципе, занимался Светозавр, он всегда тобой занимается, но он отлучился посоветоваться, поскольку ты не совсем судьбоносно сдох, избрал одну из малых вероятностей и не выполнил разнообразные конкретные задачи своей тогдашней жизни. Он ушел, а я тут же прискакал, посмотрел на тебя и отправил на Звезду. Ты-то мне, в общем, был безразличен, мне был нужен любой примитивный неявленный субъект, у которого, если его сделать высшим. могучим существом и придать ему достаточно святости, несомненно возникнет глухая тоска по разному животному дерьму, поскольку он не успел им вдоволь накушаться и насытиться. Где тоска, так и возмущение, а где возмущение, там деградация. Деградация-то происходит, но сущетсво-то остается высшим, не так ли?… Понимает и ощущает намного больше, чем в какой-нибудь говенной людской, личиночной форме. И может намного больше. И сможет, возможно. мне помочь, ибо всем предъявленным на все насрать, казуарам еще больше, а один я уже завернулся. Мне нужны свежие существа, свежие идеи, ибо дело настолько чудовищно и глобально, что даже мне – величайшему и самому охренительному (уж поверь, звезды для меня не более, чем жочемуки), – при слове «жочемук» по глазам Цмипа промелькнула грустная улыбка, – не справиться в одиночестве. Один я уже не могу, повторяю! Я уже совсем запутался, ничего уже не понимаю, не знаю, что и делать, как быть…

– А что надо делать? – откровенно спросил Цмип.

Слад осекся и некоторое время напряженно молчал. Потом он встал, извлек откуда-то еще один красный брусок-сосуд и резко выпил влаги. Затем он снова сел, переплел свои пальцы, посмотрел рямо в глаза Цмипу и негромко сказал:

– Убть Членса.

– Что?!.. – изумился Цмип.

– Тише! – строго приказал Слад. – Это – не шутка. Ты впервые слышишь это имя, его никто не знает, кроме предъявленных и… казуаров, наверное, но они уже забыли, да им и все равно, их все это устраивает, хотя… Если бы казуары перешли на нашу сторону! – вдруг он вскричал почти маниакально.

– Кого убить? – переспросил Цмип. – Член… са… Так? Кто это?

– Тише! – вновь приказал Слад, моментально овладев собой. – Да, ты правильно это произнес. Членса. Член-са. Это – Его истинное имя.

– А кто он?

– А ты еще не понял?

– Откуда же?

жжжна, ты же разучился читать мысли!.. Звеязд!..

– Не совсем, – тихо сказал Цмип. – Это – Богж?

– Да! Конечно! Богж, или ж Бог, кому как нравится… Тебе же казуар рассказывал!.. Короче, Творец всей этой поебени… Извини. я снова перешел на этрусский.

– Все верно, – сказал Цмип. – Богж… Предъявленные, явленные и неявленные… Но я тогда подумал, что это все – казуарский бред. Так его зовут "Членс"?

– Ну да! – обрадовался Слад. – Только никому ни слова…

– За кого ты меня принимаешь! – оскорбился Цмип. – Слушай, почему это мне сейчас кажется, что я состою из воздушных приятных пылинок, а ты сверкаешь предо мной, словно какой-то святой волшебный закат?

– Это влага начала действовать. Но это ерунда. Нам надо убить Членса!

– Зачем? – тут же вырвалось у Цмипа.

– Жжжна! Думай, прежде чем что-то произносить! Ты не догадываешься?

– Нет.

– Ну… какое твое самое большое желание?

– Быть таким же запредельно обычным, как жочемук, таким же тупым, как Яж, таким же сильным, как я… Я… Стоп, а кто ж тогда я? Значит, я…

Бездонная печаль нахлынула на Цмипа. Звезд, звеязд, Цмипкс, Цмипк, Цмип… Жжжна! Кто же он. в самом деле, кто же я, есть ли оно вообще? И если есть. то кто…

– Я хочу быть собой, – абсолютно уверенно сказал Цмип. – Я не хочу этой всей воздушности, изменчивости, фальшивой легкости, мерзкого постоянного восторга, утомительной вечной благодати… Я хочу быть собой – четким, однозначным и конкретным; бытьсобой, или не быть вообще… Но… Я не знаю теперь, есть ли я вообще, кто я, существую ли я, или же… все это просто слова, игрушки какого-нибудь другого забавляющегося всем этим типа…

– Членса, – уточнил Слад.

– Значит, Членса… Но я – есть? Или же меня нет? Или как-то по-другому? Ответь мне! Я – Цмип? Или Цмипкс? Или Цмипк? Или кто-то еще? Я должен знать! Почему ты не сделал меня жочемуком!! Я бы любил Яж, сеял бы хворь, мечтал бы о пупушке, не верилбы в казуаров… и в этого Членса…

– Членс – един! И Он – один! – загремел Слад.

– Но я-то есть?…

– Ты? Ты – неявленный, ты – бред Членса, его глюк, его… прикол, если будет угодно. Я не могу тебе рассказать, кем ты был, ты просто удивишься и не поверишь. Да это и не важно. Важно, что твое желание – единственное настоящее требование любого живого существа, но оно не выполнимо, пока всем управляет и заведует Членс.

– но он же все создал! – воскликнул Цмип. – как же можно его убить? Кто мы такие, чтобы убить… Творца, Богжа?

– Я не могу, – согласился Слад, – я на виду, но тебя, как неявленного, Он может и упустить их виду. Ведт ему сейчас тоже, в общем, на все плевать!

– Как это? – изумился Цмип.

– Сейчас объясню. Я, вообще-то, и должен был тебе с самого начала это объяснить… Тебе про это рассказывал казуар, но ты тогда еще не знал остального, не помнил меня…

– Я и сейчас тебя не помню!

– Это не важно. Короче, Членс сотворил всю эту поебень, выражаясь по-этрусски, создал предъявленных – это мы – констрикторы – и явленных – казуаров. И все было более-менее нормально и даже хорошо. Он сам так всегда говорил тогда. Но потом… Видимо, ему стало скучно, впрочем, кто я такой, чтобы влезать в нутро Членса? Хотя, мы и так у него все внутри. Короче, он сотворил Соль – вещество, которое ему как будто дает то, что он сам не может представить и, соответственно, сотворить. Я уж не знаю, что это такое…

– Мы – звезды – стремимся к Соли! В Чистый Свет! – самодовлльно воскликнул Цмип.

– Конечно, – улыбнулся Слад. – Еще бы! И Членс стал употреблять эту Соль, а все последнее время полностью не… как бы это сказать… не вылезает из этого Соляного состояния. А "сон Богжа рождает всяческих жочемуков" – так, что ли, тебе сказал казуар?

Да, – удивленно кивнул Цмип. – Ты знаешь…

– Стоп! – приказал Слад. – Я не закончил. Слушай меня внимательно.

– Я почти не могу… Ты весь переливаешься коричневой изморосью…

– Это все влага! Не обращай внимания! Еще не хватало, чтобы ты ею передознулся… Такая безобиднейшая штучка… Короче, Членс полностью перешел на эту свою Соль, и тут же возник Соляной мир, который мы назвали неявленным, поскольку он создался как бы помимо воли Членса, а просто, как следствие Соли. Дай ему протрезветь – и все эти жочемуки дурацкие и звезды исчезнут

– Так чего же он не протрезвеет? – резонно спросил Цмип. – Впрочем, тогда и я исчезну, и жочемуки… и Яж! Не хочу! Мне с тобой не по пути!

– Да не хочет он трезветь! – в отчаянии вскричал Слад. – Не хочет! Ему ведь тоже, наверное, наблюдать то, что берется из него, но как бы сам собой…

– Ну и пусть берется, – сказал Цмип. – Сделай меня жочемуком, и мне больше ничего не надо.

– Ну вот, а еще говорил: хочу быть собой!..

– А это – не я? Жжжна! Ты прав… Но тогда меня вообще нет!

– Конечно, нет! – убежденно воскликнул Слад. – А ты еще не понял? Ты – просто Солной бред, маразм, случайный нарост на былой строгости и величии мироздания! Но у тебя есть шанс возникнуть!

– Как? – спросил Цмип, окончательно запутавшись, и ощущая лишь бесконечное нарастание сверх-приятной мягкости самого себя.

– Убить Членса.

– И что тогда будет?

Слад сокрушенно замолчал.

– Если б я знал… Хотя, я примерно представляю… Но нет, это невозможно представить.

– А ты его видел? Хотя бы раз?

– Кого?

– Членса!

Слад горько захохотал.

– Ты – мелкий, неявленный дурачок! Ну как можно увидеть, услышать Богжа, Творца?… Членса?… Он же и есть все, и он во всем, и вовне, и внутри, и снаружи, и за…

– Перестань молоть эту чушь! – рассерженно оборвал его Цмип. – Ты же предъявленный, как ты мне многократно заявлял. Ты же должен общаться с Членсом!

– Общался когда-то… В светлые времена… Когда вас всех еще не было. не было этой дурацкой Соли… Да и то. что я говорю? Какое общение… Это же Членс! Не понимаешь? Члее-еенс!! Ты сам в себе должен понять, когда он к тебе обращается, и когда

твое слово доходит до Него… Если доходит… Ты и сам точно также с Ним общался! Если общался.

– Но как же ты тогда собираешься его убить? – спросил Цмип. – Где ты его найдешь? Как ты его обнаружишь? Как ты поймешь, что это – Он?!

– У меня есть некоторые идеи, – уже спокойно ответил Слад. – Я потом тебе их изложу. А теперь тебе надо слегка отдохнуть. Все-таки я переборщил с влагой!

Приятная мягкость, заполнившая Цмипа, теперь словно уносила его в какое-то блаженное небытие, сводящее все на нет и постепенно поглощпющее своей высшей, невыносимой предестью мысли, ощущения, формы, брусок сосуда, весь этот белый куб и сидящего напротив Слада.

– Я… – начал Цмип.

– Главное, не сопротивляйся, – перебил его Слад. – Это не смертельно. И ничего слишком страшного. Будет немного приятно, а потом пройдет.

– Нем-но-гооо… Ничего… се-ее-беее… Беее… Бееее…

И тут, когда уже нарочитая вездесущая прекрасность готова была окончательно потопить Цмипа в безмерном океане радужного всеобщего забвения и любви, он вдург собрался с последними силами и задал свой финальный вопрос этому Светику-Сладу, превратившемуся сейчас в единый жаркий шар жуткой, как суть тайн, энергии:

– А ты абсолютно, до конца уверен в том, что этот Членс существует?

– Нет, – ответил Слад.

И Цмип полностью растворился в искрящейся ласковой влаге, которая стала теперь им самим и вообще всем, что только возможно и невозможно.

31

Бедрила стоял в своем коричневом кубе и смотрел сквозь одну из его почти прозрачных стен на воцарившуюся повсюду ночь. Восторг и какая-то сладкая грусть захватили его душу, словно скопища прекрасных, печальных ангелов, устремляющихся к безднам божественного света. Вокруг было невыносимо тихо, будто вся жизнь умерла здесь, оставив только неясный призрак надежды на свое воскресение. Все солнышки беззвучно замерли в своих кубах, боясь совершить любой небольшой шорох, даже самый безобидный жест, илиже легкий вздох, который мог бы выдать их присутствие и хоть как-то обнаружить их существование и наличие. И хотя радость победы над своими сородичами еще клокотала в них притным злобным счастьем, прибытие нового нведомого сущетсва, от которого неизвестно было чего ждать, вновь повергла их в оторопелое уныние и неприятный страх. Но Бедрила не испытывал никакого страха; нечто неизведанное и сладостное переполняло всего его в эти ночные мгновения, заставляя его ощущать какую-то странную, непонятно к комуобращенную, благодарность. он оцепенело стоял в своем кубе, как и сотальные, не пытаясь даже взмахнуть щупами, или слегка подпрыгнуть, но благодать некоего истинного знания пронзала его трепещущий центр, словно добрый луч, пущенный в него великим загадочным существом, находящимся везде и нигде и хранящим в себе подлинную тайну мира.

– Кто ты? – вдруг застрекотал он вслух, обращаясь к этому существу, сам пугаясь своих звуков, но потом беззастенчиво улыбнулся, раздвинув концы своего ротика, и ощутил прилив новой волны счастья, печали и тепла.

Некоторое время он продолжал стоять, наблюдая прекрасность темно-алой ночи, а затем вдруг сложил в клубок над собой свои верхние щупы, слегка присел, чтобы оттолкнуться от пола куба, и выпрыгнул из него далеко вперед, на почву, которая мягко приняла его сильное, преображенное Сладом тело и взметнула ввысь ночную багровую пыль.

Никто не отреагировал на его резкий, откровенный прыжок. Белый куб Слада светился изнутри, но что там происходило, было непонятно; очевидно, дневной пришелец тоже находился там, а, может, он уже и сгинул куда-нибудь – Бедрилу, однако, это почему-то сейчас совершенно не интересовало.

Бедрила встал на почве во весь рост, ощутив собственную нынешнюю мощь и, одновременно, какую-то свою безмерную малость, по сравнению со спящей планетой, черным небом и мириадным светом рассыпанных по всей выси казуаров. Вновь нагрянувшие на него

восторг и сладкая грусть словно смывали его отсюда в какую-то странную, запредельную даль, которая буквально подавляла и почти уничтожала здешний, слонышко-Сладовый мир своей ослепительной вечностью, чудесностью, безмерностью света и ужаса, нераздельностью добра и зла и какой-то непонятной, почти осязаемой кончиками щупов, близостью. Бедриле даже казалось, что вся эта даль сокрыта внутри него самого, а в сердцевине, начале и конце этой дали был Некто, создающий все, что было, и чего не было, хотя это все и было Им, – и начинаясь Им, Им и замыкалось; и как только отзвук понимания Его коснулся Бедрилы, он тут же дико вздрогнул, как будто в агонии непереносимой высшей благодати, отпрянул куда-то назад, к совему кубу и рухнул на почву, забившись в конвульсиях величайшей, сияющей мировой радости и, одновременно, глобальнейшей, вселенской, бесконечной тоски.

Этот чудовищный миг прошел, оставив на душе Бедрилы чувство жуткого горя и окончательного счастья. Бедрила неторопливо поднялся, еле-еле управившись со своими ослабевшими щупами, повертел туда-сюда телом, словно проверяя, что с ним ничего не случилось, и осмотрелся.

Ничего не изменилось; продолжалась тихая ночь; стояли темные коричневые кубы с замершими в них солнышками, а в центре все так же светился непроницаемый белый куб. Красноватая поляна с кубами тянулась до самого горизонта, и где-то вдали, справа, темнел почти невидимый прудик. Слева почва образовывала пригорки, вырезающиеся на фоне темного неба черными угловатыми контурами. Все было так, как вегда.

Бедрила посмотрел вперед, потом повернулся и посмотрел назад. Еще один взгляд в небо, и он неожиданно осознал, что безмерно любит все окружающее – все то. что было перед ним, и все, что за этим скрывалось, если даже и не скрывалось вовсе ничего;

и более всего он любит Того, кто сейчас осенил его своей невероятной печалью, благодатью и жетким светом.

– Кто Ты?… – повторил он свой недавний стрекот, уже не пугаясь, ибо знал, что с ним ничего плохого не может сейчас произойти, и никто над ним теперь не властен. Вдруг внезапное отвращение возникло в нем: слишком все это было невероятно и почти неосознаваемо. Но это отвращение тоже было сладостным, как и грусть, как и счастье, и тоска.

– Я люблю Тебя!.. – воскликнул Бедрила, сложив свои многочиленные щупы перед собой.

– Я – пыль Твоя, сон твой, отблеск Твой, прах!.. – громко и проникновенно застрекотал Бедрила. – Кто бы Ты ни был, я верю в Тебя, я преклоняюсь пред Тобой, я люблю, люблю, люблю Тебя!..

Он постоял в тишине, радуясь ей, словно своей сбывшейся заветной мечте.

– Ты, сотворивший все, уничтожающий все, находящийся в начале и конце, существующий и не существующий, возьми меня к Себе, будь со мной, дай мне остаться в Твоем мире, укажи мне путь, позволь мне быть с Тобой и сражаться во имя Твое!.. Как я мог

жить, не зная Тебя, не зная Твой мир?!.. Я был слеп, я был глух, я был гнусен и темен, но теперь я знаю, что Ты есть, и появился смысл, и я увидел все то, что Ты создал, и ощутил Твою мощь, Твою любовь, Твой мрак и Твой свет!.. Убей меня, только никогдане покидай меня!!

Трепет великого смирения охватил Бедрилу; он буквально захлебнулся всеми этими признаниями и стоял теперь, зажженный пламенем переполняющих его чувств, не зная, что же делать дальше.

Но ничего не изменилось; все так же продолжалась ночь, все такие же казуары блистали на небе, и все тот же вохдух пронизывал ширь планеты. Бедрила постоял еще немного, шепча что-то про себя, затем грустно улыбнулся, на этот раз едва раздвинув концы ротика, помахал верхними щупами, словно с кем-то прощаясь, и радостно, будто наевшись одуряющей солнышковой почвы, запрыгал обратно в куб.