Текст книги "Борьба с членсом"

Автор книги: Егор Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

15

Однажды Цмипкс услаждал самого себя. В ярком, красно-юрком месте, которое он сам создал, он пронизывал все кружочки и палочки. Казуары были заслонены синью крышки, нависающей над усложем Цмипкса. Он был свернут в гигантскую светлую кишку, походящую на выделенную из грунта некую сложную нору, и, настраиваясь на свет, пытался ликвидировать цвет. Пробирающийся мимо Хун дунул и засунул щупик в Цмипксов кокон.

– Ва! – вздернулся Цмипкс, ничего не ожидая.

– Как же ты хорош, как чудесен… – влажно зашонил Хун, – какая у тебя цепонька… Я дребещу… Я срю…

– Чего же ты хочешь? – просто вспроснул Цмипкс, преображаясь в булькающий тромб.

– Ты так свеж… Так сален… Так намочен… Так струен… Ты – сталь! Сталь!

– Что это? – недовольственно смял Цмипкс.

– Я смолею, увиживая твой стон, Цмипкс! Я жарюсь, когда ты ешь, когда ты сышь, когда ты мнешь. Засыпь мне под поньку свой порошок, настри мне в парк, наси на мой кущак! Выбзди меня, вылижи, вынь! Займемся блюбовью?

– Что это?…

– Блюбовь! Блюбовь! Акт злочатия новозвезда, высшая услсдада, онаслаждение!..

– Я не знаю, – растерянно, приобретая обыкновенный центрово-щупиковый вид, молвил Цмипкс.

– Ты никогда этим не занимался?

– Не.

– Ты – ежик?… У, прелесть, у, мечта! Сейчас мы тебя гермафлорируем.

– Что?

– Гетерастически гермафлорируем!..

– А как?

– Как хочешь. Всё может быть блюбовью, и всё может быть гермафлорацией. Для нас ведь все возможно, мы же звезды?…

– Звезды!

– Звезды, ответь, не слышу?

– Звезды!!!

– Ну, вот. Ну, изобрази мне какую-нибудь стеночку, или штопорик.

Цмипкс немедленно изогнулся длинной проволочной сероватой змейкой.

– Ну… нормально. Для моей коллекции это будет чем-то новым, – удовлетворенно пыхнул Хун. После этого он взметнулся, отлетел вон из этого места мира и белым тяжелым метеорцем стремглав обрушился на змеящегося Цмипкса. Змейка сжалась в черный

оскорбленный шар, вновь возникла штопориком и вбуравилась в Хуна.

– Все, все! – взвоплил тот. – Уже все!

– Что?… – обиженно сявкнул Цмипкс, вывинчиваясь из стеночного тела Хуна, которое он успел проткнуть.

– Я тебя уже гермафлорировал, сжав дальше можно разнообразить блюбовь!

– Это что, и есть гермафлорация? – спросил Цмипкс.

– Да.

– Фу, – сказал Цмипкс, – в таком случае, я гермафлорирован еще в бздетстве!

– Это заметно… – злобно прошептал Хун. – Ты, наверное, никакой и не ежик. Ну, неважно. Ты ведь можешь стать ежиком, если захочешь, мы же звезды? Давай же, давай же займемся блюбовью, мой слинь, моя чумичка, моя любимейшая рвонь!..

– Это вот так? – угрожающе спросил Цмипкс.

– Могу показать классическую позу, – важно заявил Хун.

– Это как?

– Прими свой вид!

Цмипкс послушно стал характерным центрово-щупиковым звездом. Хун тоже возник в этом главном облике, тут же немедленно кинулся к Цмипксу и принялся прижимать свой центр к его, переплетая их щупики.

– А, а, а, – сряхтел Хун, трясь об Цмипкса. Цмипксу стало противно, и он отскочил, высвобождаясь.

– Куда!! – гнойственно крикнул Хун. – Я только начал!

– Мне не нравится, – сказал Цмипкс. – Я не люблю блюбовь.

– Ты ж еще ничего не знаешь!

– Покажи.

– О, какой ты вспучный!..

– Если б ты был моим другом, иным, установленным, тонким, грубым… Ты ж – звезд?

– А?… – растерялся Хун.

– И я – звезд. Не интересно.

– Но мы можем быть любыми!.. – обескураженно сюкнул Хун. – Мы – высшие! Наша блюбовь – венец и предел! Давай превратимся в вазелиновые кубы! В выпиливание ротозеек!

– Какая разница? – срезал Цмипкс. – Ты – как я, а я – звезд.

– Мы – звезды! – непонятливо воскликнул Хун.

– Не интересно.

– Ты ж еще ничего не знаешь!

– Покажи.

Хун сотворил малиновую мягкую мель среди лилово-бурдящих, испаряющихся ласковых вод бездонного потока, струящегося по мерцающей желтыми всполохами равнине, окаймленной красной полоской низеньких ласковых гор. На мели был лаковый гамак, и в нем бежево-радужным слизняком распластался сам Хун. Он издал призывный метазвук, засиял и втянул в свою пору обращенного в элементарную анти-частицу Цмипкса. Цмипкс погиб; визгливый мощнейший взрыв разломал реальность на энергетические сгустки. После вечности удовлетворение затопило каждый щупик Хуна. Он сказал:

– А?

Цмипкс недовольно зыкнул.

Хун взрастил из себя красивое кольцо, покатился по саду, где стояли тени восторженных божеств. Он вздымал синюю пыль; клубки чар кружили над ним, как нимбы, лишенные святых. Он упал на грунт, засияв, и вырос столбиком надежды перед превращенным в волосатую присоску Цмипксом.

– О, растение конца, вздыбь меня, откинь, отлучи!.. Я – твой, мы – наш, вы – ее… Я стану единоцветным, если ты не упишешь мою волю к победе над кругом…

Цмипкс сгогнил.

– Главное, что было меж нами – след трухи индольной, галактика нити, страх…

Хун навис над жгутом Цмипкса, брызнул коричневой взвесью и расколол пространство. Они замельтешили в поисках цветоформ; наслоения их друг на друга пахли ароматом смолеющего козырька. Мигали световые всплески, природа вертелась вокруг них каруселью загадочных палочек. Четырехпазуховый Хун обнажил толстую цепочку и обкрутил ею отделенный от кучки пульс Цмипкса. Цмипкс засмердел, разбрасывая яблочные катышки, Хун умялся.

– Это что: блюбовь? – раздражился Цмипкс.

– Блюбовь, блюбовь!

– Это – бздетский бред!.. Одинаковая тщета.

– А так?

Хун стал ореолом, центр его горел раем. Фигура его, восстающая над вспучезарием сладотравным, зияла предчувствием иных миров. Не двигаясь, он пролетел над водой, не возвращаясь, он находился в начале. Он был одет в свежую парчу, психодробные черевички и шар. Он казался лучшим из сущностей, меньим из гадостей, вазелизой прибежища. Мудрозвонно он висел между вселенской дверью и косяком и был притягателен, как ангельский артист.

Цмипкс дерьмом устремился к высшему. Хлюпая, он возопил в ужасе, моля обо всем. Низ его положения возжаждал возникшего небесного сранника. Хун взмахнул волшебной закорючкой, милостиво опустил Цмипкса и поковырялся в нем. Фон их игр покрылся алыми

крапинками. Цмипкс стал дырой.

Неожиданно Хун обратился большой желтоватой планетой, восоздав Цмипкса в виде точно такой же планеты, крутящейся рядышком. Он завертелся вокруг оси, убыстряясь и убыстряясь. Цмипкс кружился в другую сторону. Планеты были гладкими, словно чьи-то выбритые щеки. Хун приближался к Цмипксу, усиливая верчение. Цмипкс начал инстинктивно отступать. Хун ринулся вперед, замерев прямо перед Цмипксом, потом подтянулся к нему, чтобы они еле-еле коснулись друг друга. Прогремел катастрофический свист, переходящий в скрежет; искры пронизали космос. Хун, будто циркулярная пила, неотвратимо стал въедаться в Цмипксов грунт, выбрасывая его в окружающий черный простор в виде огромных глыб и пыли. Цмипкс отпрянул. Хун насел. Хун явно был тверже. Цмипкс

напрягся, пытаясь высвободиться, но Хун образовал позади него силовой заслон и еще резвее закрутился, внедряясь уже в планетную мантию, которая чавкающим заревом вылетала из-под Хуна. Цмипкс стал глобальным липким образованием и покрыл собою Хуна.

Хун дернулся вперед, и они врезались в комету.

– Вот оно!.. – удовольственно выпрел Хун, счастливо расправив щупики.

– Это – блюбовь? – хмуро тявкнул Цмипкс.

– Блюбовь.

– Скукота, – заявил Цмипкс.

– А так?

Хун стал средоточием вони, малюткой-капелькой на склизкой булькающей поверхности. Плюгаво дрожа, он мерзко зазеленел. Цмипкс бурым пятнышком лежал у красной ватки. Хун пикнул и упал на Цмипкса. Началась непреходящая ласка, взаимопроникновение, сдавленное тепло, чудесная вечность единой неги. Возникла шипящая лужица страсти. Дымок услад воспарял ввысь. Общая капля вонюче разрасталась, впитываясь краем в ватку. Все происходило блаженно-долго, будто здесь скрывалась дверь в счастливую страну, не сразу поддающаяся напору нашедшего. Наконец, они выкристаллизовались, образовав из себя игольчатый кремовый порошок. Сверху хлынула красная вязкая жидкость и утопила их, растворяя в себе, точно суровый сок рока.

– И это – блюбовь? – уныло спросил Цмипкс.

– Да! Да! – клюкнул Хун.

– Одно и то же, потуги на реальность.

– А если я стану зарей? Жуком? Жочемуком? Божеством? Припрыжкой? Кусачками? Ничем? Казуаром?

– Не ври, – заухмылялся Цмипкс.

– Как? Мы же – звезды! Для нас все возможно! Блюбовь – дар! Мы верим в Соль!

– Блюбовь скучна, – сказал Цмипкс. – Она не дает чувства истинной рвоты, подлиной склизкости, плотности. Зачем мне эта блюбовь, если я сам могу?

– Но так ты не можешь! – пыхнул Хун и кинулся к Цмипксу, мгновенно прижимая свой центр к его центру.

– Вот так, так, так… – хрюкотал он, елозя.

– А! – вздернул Цмипкс, резко отбрасывая Хуна.

– Ты что?… Это ж блюбовь! Все звезды…

– Поганая суета, – выжал Цмипкс. – Гнилая суть. Маразм!

– Как?

– Гной субстанции, – сказал Цмипкс. – Скучные сны.

– Чего же ты хочешь? – спросил Хун. – Может, мне расчетвериться…

– Нет. Кажется, я знаю.

– Ну, давай теперь ты меня, – добродушно зашонил Хун.

Цмипкс подхватил Хуна, скрутил его щупики и стремглав унесся. Он летел с ним над огромной желтой равниной, которой не было конца.

– Куда? – жалостливо дернулся Хун.

– Туда. Это – мочка.

– Сапожок Доссь?… Но зачем?… Мы ж – звезды, мы не зезды, мы же высш…

– Уткнись!! – рявкнул Цмипкс, пнув Хуна в центр.

Хун пычился, стараясь отодраться от сжавшего его Цмипкса. Цмипкс мрачно вцепился в него и падал в темно-желтую трубу, в конце которой виднелся приглушенный свет и неясные загадочные очертания. Труба расширялась, напоминая мистический туннель. Вдруг возник светлый выход, и они упали на каменистую желтоватую почву, замерев на ней, но как будто бы совершенно ее не касаясь.

– Что это? – в ужасе спросил Хун.

– Звезда! Точнее, Зезда. Здесь метан и жочемуки, – насмешливо ответил Цмипкс. – Сейчас ты увидишь подлинную блюбовь, ты – мешок озарений! Уть!

Вокруг них простирался пугающе-желтый гористый пейзаж, слегка фосфоресцирующий под мраком неба, в котором зияли яркие точки казуаров и изумрудно горели свалы двух Пулек. По грунту ползали четырехугольные прозрачные существа, с мерзским шумом засасывающие в себя редкие зеленые лужи. Они были гигантскими.

– Что это? – спросил Хун, озираясь. – Это – низ, прошлое, пыль! Сейчас мы – звезды! Зачем нам эта Звезда? Зезда?

– Уткнись, – сказал Цмипкс.

– Здесь нет блюбви. Звезда уже преображена, откуда это все? Это сделал ты?

– Я провел тебя через мочку, – самодовольно объяснил Цмипкс. – Теперь мы в настоящем мире. Я не знаю, почему я сюда пришел, но я чувствую, что я хочу… Я так хочу… Стой! Вот он!

– Кто? Что значит "настоящий мир"? Вот этот кал, что ли, настоящий мир? А Звезда?

– Вот Звезда. И вон там моя блюбовь…

Хун зыркнул во все стороны и обнаружил под камешком притаившееся небольшое зеленое существо, похожее на длинную тонкую ножку со шляпкой, на которой был красный квадратик. Это существо замерло в своем укрытии и думало:

– Яж, яж, яж, яж.

Тут раздался резкий всплеск. Это Цмипкс обратился тяжелым, расширяющимся кверху сосудом.

– Ты что делаешь? – заукоризнил Хун. – К чему это одерьмвление? Полетели лучше в свободный стук…

– Уззззь!! – издал Цмипкс и вдруг, резко подпрыгнув, бросился на камешек, за которым сидело Яж.

– Что это?… – поразился Хун, приподнимаясь над поверхностью. – Ты так пал… Так мерзко скачешь, ты…

Сосудообразный Цмипкс склонился над замершим Яжем, втянул в себя его шляпку и гулко заурчал. Яж дергалось, пятаясь освободиться, но Цмипкс засасывал его все глубже и глубже. Наконец зелено-желтое основание Яж скрылось в Цмипксе. Выпустив из своего зева коричневый дымок, Цмипкс что-то громко протрубил и резво отпрыгнул от камешка.

– Ты его умял!.. – сраженно воскнул Хун, отлетая. – Но это же древняя дрянь! Нельзя же! Ты же звезд! Эй! Цмипкс! Цмипкс!

Цмипкс-сосуд что-то просусонил и запрыгал в сторону пыльного хмурого холма.

– Он одуел, – вымыслил Хун, уничтожая холм. – Надо кого-нибудь звать.

Тут же появились Чсмит и Тьюбющ.

16

Вне времени, как всегда, в посверкивающей, охваченной грозными радугами залищи начался всезвездный, чудный судзуд. Тьмы звездов всех обличий лучисто парили там, словно духи высших озарений, или пятна мировой сути. Внизу был бездонный провал, похожий на внешний вселенский мрак, вверху было ослепительное престольное зарево, переходящее в вечный свет. Звезды посреди, будто скопище божеств, сияли, как таинственные, запредельные верховные существа, явившиеся, чтобы творить формы и великолепия; их щупики шевелились, словно всемогущие руки демиургов, держащие изначальный хаос. В центре был Пол, и его центр пульсировал благодатью гнева, как глаз праведного воина; его псевдомилостивый перст ангелоподобно летал над его мудронимбным оком, будто великое знамение, и его облик был жуток и ослепителен, словно миг веры.

– Мы – звезды! – грянул он на весь свет, выстреливая вокруг сноп искрящихся частиц.

– Мы – звезды!! – грозно повторили за ним все.

– Мы – звезды!

– Звезды!

– Итак, я открою всезвездный судзуд – наш редкий сбор, единодуховое наше зависанье, чтобы педитировать об одном из нас, о том, кто своею странью взбаламучил гордость звездную! Вы знаете его? Вы его знаете, знаете! Кто этот редкий появленец, предатель звездистости, топтатель Соли, ломатель легкости?

– Цмипкс, – отвесились все звезды.

– Кто он? Как это он появился, Цмипкс, таким среди нас, откуда он, куда он идет? Почему он стремится взад, когда мы все жаждем обесцветиться? Войти в Соль? Ужреть Чистый Мир? Мы ж уже получисты!

– Звезды! – хакнули двое из всех.

Пол обородел, мудро заурчав, выпустил из своей дырочки пару нимбов и продолжил.

– Мы всё знаем, мы знаем разницу и совпадения, задачу и тщету, но что это с ним здесь – с этим юньцом, произведенным Зинником? Зинник, сюда!

Над Полом немедленно завис Зинник.

– Как он произошел? Ты соответствовал нашей высоте, нашей чистоте, нашему зову, слову?

Зинник произвел из себя трепетный рот.

– Все было просто генианально. Мы занюхали звездной пыли, и я родил.

Пол сел, распластывая щупики.

– А пыль была хорошего качества? Солнечная?

– Астероидная.

– От кого?

– От Хни. И он ушел в высь.

– Хня… В высь, или в Свет?

– Ответ!! – гневно вылил Зинник, выплевывая красную пульку в Пола.

– Ты прав… От кого же Цмипкс?

– Ты!!! Э!! – зверогневственно гаркнул Зинник.

– Ты опять прав… Да! Да! Нет! Да!

Пол свернулся задумчивым клубком; образовалась тишь. И Пол подплыл к Зиннику.

– А каковым было бздетство Цмипкса?

– Кукарачисто-суматошным.

– А кем он был?

– Я – звезд! – изрыгнулся Зинник, горделиво зашипев.

– А я? – грохнул Пол, отлетая к мягко-радужному краю залищи.

– А пусть он сам нам все изложит, – вдруг возник меловой голос Скоаги. – Пуская Цмипкс расскажет нам о своем пристрастии к мочке и о яжелюбии! Быть может, он великозол?

– Да, – шепнул Цмипкс, распадаясь в углу.

– Говори! – вмиг выдумали все звезды единую мыслицу. – Развлеки нас; почему ты такой, как ты?

– Я?… – загремел Цмипкс, превращаясь в спелую вазелизу с раздвоенным язычком лаковых пор, таящих сущее епе таковое.

– Ты!! Ты – звезд?

– Я – это я, – уклончиво взлизнул Цмипкс.

– Ты – звезд?!! – строго сдернул словешню Чсмит.

Цмипкс начал стекать на шестимерную стенку залищи удивленным золото-коричневым раствором.

– Я – это я, – повторил он. – Мне все это ваше бытие надоело. Ничего в нем не понимаю. Какие-то дурацкие слова, загогулины, щупики. А я хочу быть на самом деле! Я хочу яж, хочу зездов разных, мочку, Доссь – истинных штучек, вонючих, твердых! Хочу уминать яж! Хочу блюбви с камешком, с перепырком! Хочу яжеложествовать!

– О, Соль! – укнул Тьюбющ. – Что он несет? Яжеложество ведь даже до преображения звездного уже было гнусным проступком, гадостью, за что вырезали небольшое вонесцо у одного из щупиков. Откуда он такой попал к нам на Звезду? Пусть летит куда-нибудь и узнает, кто он "на самом деле", как он выразился. Пусть Вселенная рассажет ему! Пусть казуары укажут! О, Соль!

– Я в бздетстве сажал его на мочку, – резанул Склага. – И он уже тогда схватил Яж и полетел на кал Звезды, на ту Звезду, что мы оставили, на Звезду зездов, а не звездов, на Зезду! Это удивительно! Кто он? Откуда он к нам явился? Может, он не прошел весь соляной путь существ и вещей? Он даже не стремится обесцветиться! Он нежаждет блюбви!

– Даа!! – взвоплил Хун. – Он сказал, что не любит блюбви!

– Это так? – взгневил Пол.

– Не интересно, – сказал Цмипкс. – Я хочу коснуться неведомого. Зачем мне то же, что и я?

– Но мы и есть неведомое, – взрезонил Склага. – И мы можем быть всем. Ведь мы – звезды?!!

– Звезды!!! – взвоплили все, кроме Цмипкса.

Мы есть все, и мы можем быть всем! И всюду, и по любой причине! И всегда, и навсегда!

Склага распушил щупики и ядрился, упиваясь добромудрствием своим, будто нюхнул звездной пыли.

– И навсегдаааа!!..

– Не хочу! – взметнулся Цмипкс гигантским синим плевком. – Не хочу навсегда! Меня ждет твердость, вонючесть, склизкость! Хочу быть склизистым, потным, убогим! Где она есть, ваша Соль? Зачем вам Соль, если есть Вселенная, полная всего, если мы сами – всё, как вы постоянно говорите? Я не знаю, что делать. Я помню, что я – кто-то, но не помню кто. Я не помню, что я должен делать, не помню своего чуда, своей юбочки, тапочек…

– Что за дичь!.. Что он несет!.. – выпалил загорающийся Пол.

– Вот, – сказал Цмипкс. – Вот: я не хочу быть всем, я хочу чего-то пожиже. Отправьте меня наблюдателем яжей, или вообще в другой мир.

– Об этом не может быть и мысли! – загремел Пол. – Цмипкс – звезд!

– Ну и что, ну и что, – льстяще защебетохал Цмипкс. – Я вернусь на Звезду до преображения. И буду уминать Яжей. Ведь все возможно? Ведь мы же – всё?

– Тьфу! У! – знойно жокнул Пол. – Он должен счистить все это с себя, с центра. Всю эту гадость твердояжную. Поскольку Звезды у нас сейчас две (не считая той, на которой мы сейчас, но ее, в общем-то, и нет), а мы – звезды – имеемся быть вне времени, то пуская Цмипкс вернется на ту Звезду, или Зезду, к Цмипксу же, вохдя во врем и отбросив себя взад, а затем он пусть поймает миг выслежки Яж, сольется с самим же собою и выпадет из времени полноценным звездом, не совершившим гнуси яжеложества уминки.

– Что? – переспросил Цмипкс.

– Это решение судзуда! – торжественно прогрохотал Пол. – Иди, поедитируй, полетай, поквокчи, а затем будь готов ко времени. И очистишься сам собою. Это опасно, но мы – звезды – тебе поможем!

– Я не хочу, – сказал Цмипкс.

– Нет выбора, – сказал Пол. – Или ты сгниешь и улетучишься, или опять станешь звездом. Ты сейчас заражен гадостью, но ты – высшее существо, звезд, звезд! И будешь звездом! До света, до Соли, до обесцветки!

– Но я хочу взад, – грустно заявил Цмипкс.

– Вот и пойдешь взад. Займись педитацией, ты ведь знаешь смысл Вселенной?

– Вонесцо, – послушно ответствовал Цмипкс, откусывая себе щупик.

– Правильно! Вот и иди!

Цмипкс задумчиво отплыл за пределы судзудной залищи, а Пол надулся и резко взорвался. Произошел огромный всхрюк, и всех звездов тут же разметало по Вселенной, только один Зинник, вобравший в себя этот мир, блаженно бытийствовал, как ни в чем не бывало, и пытался воссоздать щупиками чудовищную сцену яжеложества, совершенную недавно его дитем. Тьюбющ, Склага и Чсмит кружились в астероидной пыли, наслаждаясь своим обликом; Цмипкс медленно и печально летел вдаль, и перед ним завис огромный, ярчайший казуар.

17

Мировая всецелость объяла сущее загадочным бытованием самой себя. Цмипкс летел сквозь Вселенную, разъятую повсюду мрачно мерцающим зевом без границ, застывшим в вечном глотке всего, что есть. Вокруг царил единый провал напряженной пустоты этого космоса, заполненный черной разреженностью сияющих точек его света; жуть его благодати пронизывала безначалие пространственной бесконечности, наподобие некой глобальной измороси великих исходных энергий. Вакуум искрился мягким радужным блеском, которого словно и не было вовсе; разноцветные планеты подергивались туда-сюда, будто заболевшие ангелоиды, парящие у ног своего Создателя; резкие метеоры неожиданно чиркали по вселенской тьме молниеносно вспыхивающими своими траекториями и вновь гасли, возвращаясьв общий бездонный фон.

Цмипкс летел, принадлежа всему миру, развернувшему здесь, и только здесь, свое безмерное присутствие – его безупречная мгла и тишь отзывалась некоей вечно длящейся музыкой из одного ужасного мягкого звука в струящемся, почти нереальном, Цмипксе,

его тьма взрывалась вспышками безумных цветов, убивающих рождающийся смысл, и его дух-оборотень был ничем не чреват, но чреват ничем, которое основополагало все явленное тут, будто Творец, ставший собственным Творением, определив его бытие и порядок, и вто же время находящийся вовне, нигде, за гранью собственного предела, чтобы дать вечную возможность для всего другого, чем он, существовать. И эта разъятая энергия, взрывающая саму себя, была обращена в некую абсолютную незавершаемую открытость; и незримое мировое сердце пульсировало в каждой ракете и комете, и в вечно-сияющей черноте пустого пространства, пронизывающего все, что не было заполнено лучами, любовью и планетами.

Цмипкс летел вдаль на красный свет, а потом летел вдаль на синий свет. Любые формы и смыслы роились в разреженной вечности единственной реальности; Цмипкс принимал их в себя и был ими, как всегда, и был собой. Млечный вихрь пересек его устремленный вниз путь; Цмипкс объял вихрь и вылетел вверх. Но не было направлений в космическом хаосе, не было знаков и надежд – одна лишь улыбка сияющей вселенской тьмы, одни лишь свечения повсюду, раскаляющие мрачный простор, одна лишь бешеная тишина. И Цмипкс, как благодарный житель, любящий свой мир, свою Родину, свой вакуум, переливался лилово-зеленоватыми огоньками счастья на фоне Вселенной, и переворачивался, сжимался, распылялся на целую Галактику; извивался змеевидным горящим потоком, и парил белым бликом, мерцал красным током, рдел, цвел, пел, а его центр застыл в его центре неизменным таинственным коричневым кружком, иногда становящимся лишь чуть-чуть светлее.

Цмипкс угас; Вселенная была однообразна и беспредельна. Точнее, она и была пределом, и у нее не было образа. Цмипкс знал все, но ему не хотелось ничего. Перед ним завис огромный, ярчайший казуар.

– О, казуар! – воскликнул Цмипкс, окунувшись в жуткую его крону из иссиня-белых, безжалостных лучей, или же пламенных языков, ласкающих щупики ядерной мощью своих постоянных рождений.

– Да, здесь, – ответил казуар. – Ты пришел ко мне, ты звездочеловечен.

Цмипкс рухнул вниз, окунувшись в ослепительную илазму, и тут же вынырнул оттуда, обернувшись могучей точкой.

– Ты говоришь?… Ты мыслишь?… Ты можешь со мной общаться?… Как?… Ведь мы – звезды…

– А мы – казуары, – ответил казуар. – Мы – самые высшие существа, созданные в этой Вселенной. Выше нас лишь сам Творец. И нас больше всего. Именно для нас был создан этот мир. Мы общаемся сквозь все, мы есть почти всегда. Нам ничего не надо. А вот пришел ты – изменчивость, и я говорю с тобой.

– Я – звезд! – рявкнул Цмипкс.

– Сейчас – да, когда всё под Солью.

– Соль – наша цель! – крикнул Цмипкс.

– Ну, да, да… Ты – обыкновенная изменчивая дребудань (нравится тебе такое слово? Это я придумал на твоем языке), которую кто-то из Предъявленных соорудил в виде звезда. Для какой-то своей цели. Ведь и мысли-то у тебя совсем не те, не звездные,

как будто их не вообще коснулась боль…

– Что все это значит?… – изумленно спросил Цмипкс, горделиво завертевшись вокруг протуберанца. – Скажи! Скажи!

– А то ты не знаешь? А, ты же не знаешь, как устроен мир… Ха-ха!

Казуар содрогнулся, хлюпнув плазмой.

– Есть Творец, который все создал, как Его зовут, я не скажу, да это и не важно, но этот Бог есть.

– Бог? – спросил Цмипкс.

– Бог, или Богж, можешь называть, как хочешь, – ехидно сказал казуар.

– Богж?

– Богж – Творец, который все создал. Он создал Предъявленных, Явленных и Неявленных.

– Чего?! – осклабился Цмипкс, превратив себя в мини-казуар.

– Предсущественных, Существенных и Несущественных. Можно и так. Можно и так.

– А кто это?

– Предъявленные – это Те, кто вершит Его волю, Их сейчас нет здесь, с нами. Явленные – это Мы, казуары, Мы – Те, кто здесь, это для нас был создан мир, Мы и есть мир. И Неявленные – это разнообразные изменчивые дребудани, возникшие от Соли.

– Как это, от Соли?… – возопил Цмипкс. – Как это, от Соли?!

– Богж создал Соль – великое вещество, которое как бы продолжало его собственное безграничие. Конечно, это иллюзия, ибо Он абсолютно безграничен.

– Еще бы! – самодовольно вякнул Цмипкс.

– Но Соль– его собственное творение – словно давало ему то, чего Он не знает, вносило черты хаоса в Его стройный план, дурманило Его. И сейчас весь мир охвачен и повержен Солью. Богж прибегал к Соли бесчисленное множество раз, я помню это, ведь мы, казуары, общаемся с нашим Творцом – а сейчас уже очень давно Он никак не выйдет из Соляного состояния. Конечно, это – Его воля, но, как известно, сон Богжа рождает всяких жочемуков, и вот они родились. Воник мир, названный нами «неявленным», потому чтоэто все есть пустые видения творца, одурманенного Солью. Сколько он будет продолжаться – нам неведомо.

– А звезды?… – пораженно спросил Цмипкс.

– Звезды – вершина этого искусственного пустого мирка. Не случайно, они уже открыто заявляют о соедиении с Солью, а ощущение подлинной реальности у них сведено до минимума.

– Вот!! – загрохотал Цмипкс. – Вот! А я хочу максимума, хочу настоящей реальности, хочу гнилья, жил, крыл!.. Мне надоело это порхание, не хочу я Соли…

– Без Соли бы тебя не было, – заявил казуар. – Ни так, ни иначе. В чистой, трезвой Вселенной существуют одни только казуары, никаких планет, никаких людей, никаких звезд, никаких точечек. Все это есть Соляное заблуждение. Как только Богж пробудится. – сказал казуар с надеждой, – всё это сгинет.

– А может, Он никогда и не пробудится? – спросил Цмипкс.

– Его воля, – хмуро сказал казуар.

– Хочу реальности! – вскричал Цмипкс.

– Ты не казуар.

– Не хочу быть казуаром! Хочу реальности!

– Нюхни астероидной пыли, уйди в Свет…

– Не-ет!! Я вернусь, я не знаю, но я знаю!.. Я знаю, что я сделаю… Мы должны исправить мир!..

– Это может только Богж!

– Я Им стану!.. – рявкнул Цмипкс. – Я свергну Соль – наше звездное божество – я разорву звездный мир, я получу реальные конечности, а не эти щупики…

– Какая разница, – сказал казуар. – У тебя же все уже было. Но в тебе действительно есть некая цель…

– А! – крикнул Цмипкс. – Прощай, считай, что я с тобой не говорил, да и можно ли вообще говорить с казуаром? Нет, это просто мои представления, педитация. Возвращаюсь на свою постылую Звезду! Всё ясно!

И Цмипкс, отцепившись от казуара, с дикой скоростью заструился куда-то назад.