Текст книги "Борьба с членсом"

Автор книги: Егор Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

18

Из небытия, из мрака, из смешанных пыльных частиц сознания, опрокинутого в самое себя и далее вглубь, возник мерцающий цветок света, заполняющий собой иллюзию пространства и магию черноты. Рдение брызжущих сладкой семенной влагой почек мира сменило пустой, густой, бесплотный темный застой мира. Вихрь искр сжигал мрак дыр. Присутствие отменяло отсутствие. Вновь вокруг воцарилась Звезда – воплощенный пучок счастья, чарующий существа. На Звезде не было ничего и никого, поскольку там были все и всё.

Цмипкс плюхнулся с небес в самый разгар застывшего, замершего, застрявшего в расщелине восторга, судзуда. Пол немедленно располосовался.

– Ну как? Ты полетал, попедитировал? Что теперь?

– Сгинь, Соль! – выпалил Цмипкс.

Склага гневственно зюкнул, Пол бдел.

– Мы же – дети Соли, мы стремимся к Соли, мы же – высшие, мы – звезды! – назидательно ввел Пол. – Есть только один выход. Ты – звезд, ты – наш, но ты против. Иди во время, слейся с самим собой на одной из двух Звезд и не яжеложествуй.

– Я говорил с казуаром, – сказал Цмипкс.

– Щу! Казуары – сияющие мертвяки. Разговор с казуаром – просто бред, твой злобствующий маразм!

– Богж в Соли, – упрямо вякал Цмипкс.

– В Соли будем мы!.. Соль уберет то последнее, что есть в нас, она сожжет наши центры!.. И мы будем всем! И со всем! Мы и будем Богжем! И ты с нами!

– Не хочу, – открестился Цмипкс.

– Но как, почему?… Это же наш путь, наш свет, наш радостный вопль!.. Ты должен быть с нами! Соль сольет нас со всем, она развернет нас до конца, ибо мы можем быть всем, да не всем. Иди во время!

– Как? – спросил Цмипкс.

– Каждый звезд может идти во время! Каждый звезд знает «как»! Иди-ка, забери самого себя. Соединись с самим собою, и ты опять будешь собою – звездом!

– А я не хочу быть звездом, – зациклился Цмипкс.

– Во времени ты им и не будешь… на время, – хиханул Пол. – Был Цмипксом, станешь Цмипком. Потом соединишься с Цмипксом и будешь вновь Цмипксом.

– Для чего?

– Для Соли! Для нас! Для Звезды!

– Так где

19

Огромный шебуршаще-сверкающий провал возник в некоей местности среди благолепия и лучезарности общего фона. С неба до почвы распростерся клокочущий непостижимым вечным странным мотором выход, и какая-то шестереночность ощущалась в нем, словно механистическое присутствие, и мигали пронзительные огоньки, олицетворяющие его всамделишность. Внутренний рокот звал войти в свою переходную реальность, чтобы оказаться в мире иерархии мгновений. Бело-огненная граница очерчивала бездонное разъятие этого провала; Цмипкс был подведен сюда.

– Как тебе эта наша нахальствующая антуражность? – спросил предстоящий Оль.

– Я могу лучше, – ответил Цмипкс.

– Правильно! Молодец! Ты – звезд! Это – просто трещина между Звездами, ты должен туда резво юркнуть и очутиться в возлюбленном тобою местечке.

– Ты – машинист времени?

– Мы все машинисты! – гаркнул Оль.

– Зачем нужна эта расщелина, ежели мы и так прошли сквозь все, вышли внутрь и находимся вовне? Или ты хочешь мне указать путь туда, за, под, где есть кое-что? – осведомился Цмипкс.

– Вот и вернись за. под, чтоб быть вовне и внутри! – прозлобил Оль. – Найди свое кое-что и верни себе все!

– Зачем?

Оль не ответил.

– Зачем?

Оль смешался, превращаясь в мрачный вопрошающий угольничек. Его бородки трепетали на его колодках; в мирах стыла мгла.

Цмипкс раздраженно выплеснул маленькую чуйку в сторону Оля и тут же заправски вошел в перемещательную часть пышащего одухотворенными маслами временного аппарата.

– В зад времени! – махнул щупиком Оль. – Давай! Удачи! Удачи!

Цмипкс сел в чресле, положив шишок на рычаг.

"Ладно, – взмыслил он, пережив этот миг, как вершину величия. – Они правы, они всегда правы. Ведь я – действительно звезд, а не казуар. Казуары – чушь, Соль – Богж. Или ж Бог. Ведь я все могу, зачем же мне зад?"

Цмипкс сладко вздрогнул. Машинка зашикала; завертелись причендалы, заныли звуки, трогательные, как акт явления нового беззащитного плевка в мир, закачались предметы. Цмипкс блаженно растекся повсюду, и только его рдеющий центр пусто замер в центре.

– А я могу лучше! – разнесся повсюду клич Цмипкса, который придирчиво преобразовывал некоторые подшипнички и щетки.

Щетки времени – главная часть задообразующей временной иллюзии; они сметают тебя обратно, словно застарелый сор, достигший стадию трепетной музейсности.

Цмипкс заменил щетки на розовые пупырышки, переделав всю теорию так, чтобы пупырышки трением отбрасывали время взад, вместе с жаждущим этого существом. Потом он все убрал, оставив лишь голые стены, мягкий дыр, жирный сыр. Но это не было торжеством звездности, влекомой Солью. Цмипкс создал ореол.

И он вошел в ореол, распыляясь на некий ум, и вышел из ореола на планету Зезда, некоторое время тому назад, в облике Цмипка – красный центр, грубые сизые щупики, тяжелый полет, мрачная восторженность.

– Аш! – крикнул Цмипк, яваившись, с удовольствием скрежеща сочленениями, – где Яж?!

И он увидел пред собою огонькистый грунтик Зезды, цветной Хнарь наверху; его опьянил резкий воздух, клубящийся везде, и его изумили жочемуки – их нежная речь, их жизнь. Он увидел чудо Доссь, он вспомнил ее сапожок, он узрел чешек, матово зеленеющих в свете дня, и он ринулся ко всему этому, но тут же взлетел, будто подвешенное убожество.

– Что?… – рявкнул Цмипк, беспомощно ворочая щупиками. – Почему?…

Мир прел внизу вожделений гадостью сыпучих канавок, в которых ковырялся Дондок. Цмипк печально парил, не в силах слить себя со слизью этого примитивного бытия. Потом он вспомнил цель и сделался зорок и чуток, как око рока.

Он увидел, как сосудообразный Цмипкс склонился над замершим Яжем, втянул в себя его шляпку и… гулко заурчал. Прекрасная шляпка с красным квадратиком. Яж! Яж! Яж… великое, чудное, прелестное, чарующее, древнее, радостное Яж… дергалось, пытаясь освободиться, но Цмипкс засасывал его все глубже и глубже. Зелено-желтая, самая лучшая на свете, трубочка Яж… Эта тайна, этот смысл, это прибежище… Это и есть Соль!

– Соль! – завопил Цмипк и рухнул вниз – туда, к Цмипксу, к Яж. – Это и есть Соль!

Он ухватил своим центром торчащее из зева Цмипкса основание Яж, дернулся взад, напыжился, сомкнул щупики – и отлетел, неся в себе высшую добычу. Яж оказалось разорванным, разрезанным щупиками и зевом, разделенным, разъятым. Цмипкс выпустил из своего зева коричневый дымок и изумленно посмотрел на Цмипка.

– Кто? – взмыслил он. – Ты его умял? Я? Ты…

– Звездюк! – пронеслось в ублаженном центре Цмипка. – Звездуда! Звездатель! Чтоб тебя съел Жук!

Тут же появились Склага и Тьюбющ.

20

Вновь в той же залищи, расцвеченной нежностью огоньков, возник очередной спешный судзуд. Судзуд номер два. Цмипкс и Цмипк, переплетя свои щупики, гордо стояли посреди рядом с Полом. Пол представлял из себя сейчас сплошной пятнистый потолок, нависший над всеми присутствующими, только в центре был выступ, напоминающий какую-то воронку, рот, лик. Пол отчетливей обозначил свой выступ и гневственно заявил:

– Я вижу, вас уже двое!

– Мы есть я, – ответствовали Цмипкс и Цмипк.

– Что, совсем уже докатился?… – усовещающе бросил Пол.

– К сожалению, еще не совсем, – вздохнул Цмипк.

– Ну и что нам с тобою делать, с вами двумя, с тобой двумя?…

– Ничего, все, и между этим! – вычеканил Цмипкс, любовно потрепав Цмипка.

– Он все еще звезд! – выкликнул слева Склага. – А второй – он же, но деградировавший во времени. Пускай они сольются!

– Не-ет! – заорал Цмипк, взвиваясь. – Я есть я!

– Он есть он, – сказал Цмипкс. – И он есть я. Пока что мне нравится.

– Не хочешь?… – угрожающе спросил Пол.

– Пока нет.

– Он все еще звезд, – вышептал Склага. – Он наш, он не наш. Оставлять их здесь – бездушие. Он может его влить в себя, но не хочет. Откуда у него это? Он – звезд, но какой-то… не такой. И все же, он все еще звезд.

– А этот? – спросил Тьюбющ.

Склага махнул зеленым щупиком.

– Он – это он, разве не ясно? Он, деградировавший от времени. На чуть-чуть, но все же. Его нет.

– Я есть!!! – заорал Цмипк, подпрыгивая к самому потолку-Полу.

– Ладно, ладно, – мягко жевнул Склага, – есть.

– Вот так вот, – вступился Цмипкс. – Мы все есть; всё есть.

– Мы – звезды!!! – закричали вокруг.

– Тьфу, – сказал Цмипкс.

– Звезды, – назидательно изрек Пол. – И мы войдем в Соль.

– Входите, входите, – мягко выструил Цмипкс. – А мы пойдем.

– Ну что анм с ними делать? – резко спросил Склага, вытягиваясь в рыжий столбик.

– Пусть улетают, – громко вымыслил Пол. – Пусть куда-нибудь летят… Побудут где-нибудь… Надо дать им задачу. Ему, точнее.

– Но второй не может перемещаться в свободном пространстве! Он и здесь-то еле-еле парит!

– Пусть летят на елтающей тарелке… как какие-нибудь жочемуки. Они ведь хотят стать жочемуками?

– Не все так просто, – многозначительно сказал Цмипкс.

– Пусть сделают себе тарелку… Или… Эй, шкурник, сделай им тарелку, да чтоб побольше усиков и моторчиков – пуская мир поприкалывается!

– Я сам, – воспротивился Цмипкс.

– А… Ты все еще можешь? Ты – звезд?

– Звезд, – признался Цмипкс.

– И не хочешь его влить?

– Пока – нет.

– Я есть!!! – закричал Цмипк, скрежеща своими грубыми щупиками.

– Помолчи, ты временной выродок, – Пол стекся и затем обратился хитрым говорящим оком: – Пусть летят на планету Солнышко, там живут недоразвитые солнышки, пусть покажутся им, расскажут про Соль, пофокусничают, попедитируют, может, он и образумится.

– Зачем этим… солнышкам Соль? – не согласился Склага.

– А что? Все равно, для них это ничто. Пусть наобещают им всего-всего, все равно, они – солнышки, а не звезды. А будут слишком переживать, мы их раздолбаем.

– Мы ж им не видны! Для них нас просто нет!

– Зато они нам видны.

– Верно, – согласился Склага. – Летите на Солнышко, несите по всему миру весть о Соли. Тебя, Цмипкс, вместе с другим тобою надо изолировать со Звезды. Иди в свой желанный низ, может быть, ты тогда вспомнишь про верх?

– Может быть, – сказал Цмипкс. – Или нет.

– Пока что ты – звезд, – мудро проворковал Склага. – Мы не будем тебе указывать, приказывать и… наказывать.

– А я буду вам рассказывать! – весело дернул Цмипкс.

– И я! И я! И я! – затрепыхался Цмипк.

– Кончили! – объявил Пол сразу же.

И реальность свернулась, а Звезда сияла везде. В белом небе искрилась благодать, ниспадающая сверху вниз: кто-то блаженствовал, а кто-то летал. Мир опьянялся самим собою, все существа делали им предписанное, Цмипкс с Цмипком радостно держались друг за друга.

21

Великая Звезда исчезала вдали манящей яркой точечкой, похожей на все другие. Летальная тарелка, оснащенная прожектором и усиками, крутясь вокруг своей оси, уносилась вперед. Внутри нее стоял самопревращенный в подобие стульчака Цмипкс, и сидел счастливый Цмипк. Они общались и жадно впитывали своим духом наступившее для них царство времени и пространства; их ждали новые деяния и цели, неведомые и привлекательные, словно только что образовавшаяся планета; им было, что теряьб, и ничего не хотелось

приобретать. Ведь только истинное падение открывает завесу и дает власть!

– Я не уверен ни в чем, – подумал Цмипк, – но меня влекут жочемуки… И меня вообще все влечет!

– И мне хочется истинной склизности, вязкости, сопротивления! – откликнулся Цмипкс. – Ты – всего лишь я, но как же приятно находиться где-нибудь именно с самим собой, а не с кем-нибудь еще!

– Да, и мне приятно… «Я» лучше, чем «ты», в любом случае; можно все придумать, но можно ничего и не придумывать.

– Мир свеж, – подумал Цмипкс, гланув в иллюминатор, за которым зависла ослепительно-пятнистая тьма. – Я – всего лишь недоразумение в нем. И мне надо стать его частью, неважно, как он создан. Мне все равно, что такое Соль, важно лишь, что я ее не

хочу. Я не хочу никаких влияний, хочу увидеть основу, еще не успевшую преобразоваться!

– И я! И я! – поддакнул ему Цмипк.

– Заткнись. Здесь только я есть я.

– И я!

Цмипкс вычленил в своем стульчаке длинный упругий отросток и саданул Цмипка пониже центра.

– Ох… – засмеялся Цмипк, воспаряя над синим ковром того отсека, где они сейчас находились. – А я б ластился! Я б нежился!

Он свернулся в клубочек и начал перетекаться в сторону Цмипкса.

– Э! – взвился Цмипкс. – Впрочем, может, ты и прав… Хочешь блюбви?

– А что здесь еще делать? Что?

– Я… Я не хочу самого себя, я хочу кого-то совершенно, совершенно другого…

– И я! И я!

– Заткнись.

Цмипк обиженно расставил свои оранжевые сейчас щупики и стал ими поигрывать.

– Нет… – вдург подумал Цмипкс. – Я хочу себя. Я не хочу себя! Я хочу и не хочу одновременно!

Он превратился в гладкий столбик на ножках и приблизился к Цмипку.

– Смотри сюда, на истинную слизь, которая заволакивает мой дух, которая лишает меня благодати и величия, которая сочится сквозь мои алчущие поры, которая бьет ключом желания из глубины моего устремленного вниз существа! Смотри на этот выступающийвязкий сок, заполнивший меня всего, на капельный экстаз похоти, жаждущий новых откровений, на этот влажный субстрат страсти, выделяемый истинным мною, на нежную жидкость, влекомую сладкой волей, на эту слизь… Смотри, и дрожи от этого зева восторженныхзабвений, от этого крова вечных утех! Возьмись, коснись, растворись в этой истине клокочащего чуда, в этом дыме плоти, в этом саду скользских глубин! Иди ко мне, мой падший я же, – хоть ты не яж, ты ж – я ж!!

– Я озарен жерлом этих первоначальных половых чудес! – откликнулся устремляющийся, перистый Цмипк. – Ты – словно красная перепонка, готовая обхватить меня всего; ты – как жар жизни, зовущий к гибели, как некий комок низшей прелести, как веселая красота! Ты ждешь меня, ждешь, зовешь?…

– Люблю, люблю, я раскрыт! – восторженно воскликнул Цмипкс. – Падай в мой гниющий прелый спелый центр; рухнем со мной на наше жирное, трепещущее, хриплое дно; влетим в самое нутро розово-черной, сочащейся сладостью, пещерки; выстрелим тяжелой серой влагой вверх и вперед! Дай же обволочь тебя, врыть в почву волнительных удовольствий, раскрутить твои тайные краники, сорвать твои секретные пломбы, приклеить к тебе себя!.. Хочу пожрать тебя, ощутить, объять, побить, убить!!

– Ты решил меня смыть? – спросил Цмипк. – Задавить?

– Я хочу тебя накрыть! Своротить! – проурчал Цмипкс. – Зажечь! И – задушить!

– Я ближн сейчас ко всяческим восхитительным говешкам, чем ты, поэтому я могу устроить тебе истинное подобие гаденького акта, став конкретной извилиной, или твердым кончиком с рожей и кожей, которое можно ковырять, нюхать, втирать. Ведь стоит мнечуть больше одермиться, и я стану уже почти совершенно иным – приятным и вожделенно-жестким. Мы же этого хотим, такова же наша цель?…

– Моя цель, – важно уточнил Цмипкс, похотливо побулькивая.

– Я и говорю: моя, – выпискнул Цмипк.

– Ладно, ладно, – миролюбиво кончил Цмипкс. – Ну, давай-ка, что ли.

– Ты согласен? – предвкусительно зажегся Цмипк.

– Я всегда делаю то, что мне хочется. Никогда с собой не спорю. Вседа в ладах с собственным существом. Вечно потворствую личным позывам. Поэтому, давай-ка, чтобы время просто так не шло.

– Я – дитя его, – молвил Цмипк.

– А я – его царь. Давай-ка.

И Цмипк, радостно заурчав, превратился в голубую, ноздреватую, овальную котлетку, пышущую искренним жаром конкретной страсти; он вспрыгнул на какой-то выступ, потом стекся с него бурлящей желтой смолянистой жидкостью и начал твердеть, приобретая

вид тяжелого неровного бруска с круглым наконечником на корявой коричневой ножке.

– Смотри-ка!.. Ты почти, как яж! – воодушевленно воскликнул Цмипкс, превращаясь в гибкую красную проволоку.

Ножка Цмипка вытянулась и замерла, став полупрозрачной; внутри нее засверкали радужные огоньки, с треском раскрылся наконечник, расцветя попискивающим глазом; затем вмиг все одервенело, застыло, умерло, лишь глаз пусто уставился на ближайший иллюминатор, за которым чернел вселенский мир.

Проволочный Цмипкс подполз к этому неказистому глазастому бруску, таящему в себе подленную тяжесть и вожделение, и дважды обернулся вокруг его ножки, затягиваясь узлом. Раздался скрип обоюдной похоти, нашедшей себе выход; глаз напрягся, словно рвущийся из ловушки зверь.

– Беее… – вожделенно вымолвил Цмипкс, стягиваясь крепче и наблюдая, как глаз бруска выдавливается вниз гнусной, гнойной кляксой.

Ножка была тверда, будто дух праведника, настаивающего на своей вере, несмотря на ужасные муки, выпавшие на его долю, но Цмипкс упорно сдавливал ее, перерезая постепенно своим проволочным обликом, и она немедленно поддавалась, начав нежно трепыхаться в каком-то болевом тупом экстазе и потайном восторге. Цмипкс давил, ножка натужно сопротивлялась, все более каменея, как заговоренное существо, коснувшееся запретных вещей; Цмипкс утончался и острел, а ножка глухо и блаженно стонала.

Наконец, Цмипкс своими концами зацепился за какие-то отсековые винты и резко дернул самим собою в стороны. Возник страстный взвизг – ножка перерезалась и отпала.

– Эээээ!.. – удовлетворенно молвил брусок Цмипка. – Это было чудесно… Вот это да! Да… Кайф!

Красные капельки потекли с места, от которого отрастала ножка. Проволока Цмипкса раскалилась добела, став горячей, словно жаркий огонь любви.

– Нет, это еще не все! – воскликнул вдруг он, превратившись в огромную сизую кувалду. – Я вытрясу из тебя все, я изничтожу тебя, добью, долюблю!..

Он начал забойно молотить по бруску, оставляя бурые вмятины; брусок запрыгал, в страхе увертываясь, но удары разъяренного, ликующего Цмипкса находили его повсюду.

– Так мы е договаривались! – взмолился брусок-Цмипк. – Что такое? Я ведь не могу стать более ничем другим. Что случилось, чего ты хочешь?…

– Да, ты не сможешь быть другим, – мрачно ответствовала кувалда, яростно стуча. – Ты ведь – я, а я сейчас захотел, чтобы ты был и оставался именно таким. И только таким. А я убью тебя – такого!.. Я могу тебя, вообще-то, вобрать в себя, но я хочу

тебя убить! Только таким образом освобожусь от постылой вездесущности, от гадкой выси, от небесной размытости, от безгрешности, от благодати!.. Убей себя – и ты обретешь себя! Так ведь? Разве нет?

– Не-ет! – в страхе взвопил Цмипк.

– Да-а!

Цмипкс стал огромным безобразным прессом, взмыл вверх и тут же рухнул на уже искореженный, поверженный брусок, представляющий из себя одно из Цмипксовых собственных проявлений.

Раздался сотрясающий всю летальную тарелку глобальный, страшный удар. Брусок рассыпался на серую молекулярную пыль; сгинул, вдавившись в пол, исчез, как легкий дымок, пропал, словно сгоревший горючий газ. Ничего почти не осталось от него, все бессмертное и неразложимое, что в нем было, ушло, неизвестно куда, может быть, вернувшись в Цмипкса. Цмипкс открыл люк в космос и оставшаяся праховая пыль от бруска со свистом вмиг, унеслась туда.

– Вот так вот! – торжествующе выкрикнул Цмипкс, закрывая люк, и на какое-то мгновение становясь прежним, характерным звездом – с центром посреди и щупиками по краям. Но затем его дух заволок черный мрак необратимых превращений, и он тут же тяжелорухнул вниз, корчась в родовых муках новой перемены самого себя.

В самом деле, произошло нечто новое – ведь, убив какого-нибудь себя, непременно станешь кем-нибудь еще. И одна из ступеней странной, ведущей вниз цели, влекущей это существо, была сейчас достигнута и пройдена. Путь назад, к Звезде, отныне был закрыт для него, и началось что-то иное, боле простое, твердое, грубое и подлинное. Падение по-настоящему получилось, почти не оставив никакой надежды на будущий взлет, – и Цмипкс безвозвратно стал Цмипом.

22

Он пришел в себя, лежа на боку, посреди одного из отсеков летальной тарелки, которая, крутясь, уносилась вперед. Над ним висели провода, и мигали приборы, поблескивая стрелками. Он ощутил сперва гнусное чувство некоей придавленности, разбитости,

уродливой законченности плоти, а затем – непереносимую легкую вонь, которая исходила от него. Он раскрыл свои три глаза, еле расклеив слипшиеся кожистые веки, и осмотрел окружающее и самого себя.

Он стал продолговатым, бледно-синим существом, заостренным кверху. Четыре мягких, волнообразных ноги, выделяющих какую-то слизь, и четыре таких же руки, которые, при желании чего-нибудь схватить, могли наливаться внутренним соком и твердеть. На самом верху его головоторса торчал костяной острый шпиль. Внизу, перед ногами, выпирали две острые лапки – наверняка, чтобы впиваться в аналогичное существо, совершая с ним. таким образом, любовный акт. И он понял, что теперь может т должен кушать – любыесуществующие тела, вещи и предметы; и он может их впитывать, всасывать, поглощать любой частью своего нынешнего тела, но лучше руками, или ногами.

– Ммммм, – издал он звук всем своим существом – конкретный, реальный звук. – Кто… Я?…

Он согнулся пополам и, шатаясь, встал на свои мягкие, слизистые ножки.

"Звеязд!" – пронеслось внутри головоторса. – "Ты – падший звезд, то есть, звеязд! Тебя зовут Цмип, и ты летишь на Солнышко, чтобы…"

– Что…бы… – сказало это тело.

"Там будет видно, – подумалось внутри. – Ты не умеешь летать, но ты можешь скакать. И ты можешь всех съесть. И ты можешь всё говорить… всем собою, всем телом. Подумай о себе. Подумай о том, зачем. Прощай, Соль. Здравствуй, дерьмо. Ты этого хотела, Инесса Шкляр!"

– Кто такая Инесса Шкляр? – уже складно спросил Цмип у самого себя, у своих могучих мозгов. Он почувствовал, что сходит с ума, что он может сойти с ума, что он теперь все может, что веселое порхание закончилось, и наступило царство тяжелой материи. Он захотел впиться в аналогичное тело своими острыми лапками, но почему-то знал, что он такой один, пока что. Его пронзило нестерпимое одиночество. Но он был счастлив – он изменился. И впереди ждала восхитительная грубость и всамделишность всех вещей. Ведь он может шпилем устремляться ввысь!

"Я могу шпилем устремиться ввысь…" – подумал он, и желтый нимб зажегся вокруг шпиля.

"Но я должен двигаться дальше… Вниз… Не знаю зачем… Я хочу… Я должен… Я узнаю… На Солнышко!"

Полужидкая небольшая планетка возникла в иллюминаторе. Она вся была покрыта булькающей коричневой вонючей жижей – он уже почти ощущал ее смрад.

– Отлично! – скомандовал он сам себе, взяв твердеющими руками невесть откуда взявшийся штурвал. – На посадку! Посидим здесь, в этом дерьме, подумаем, поразмышляем, попедитируем. Побеседуем с собой, с духами этих гнусных мест. Если они есть. А если нет – тем лучше! Мне предстоят великие дела! Я свергну всю высь в принципе!