Текст книги "Моя жизнь со Старцем Иосифом"

Автор книги: Ефрем Филофейский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Глава шестнадцатая. ДУХОВНЫЕ ПЛОДЫ

Наш труд состоял в многочасовом бдении, молитве по четкам, поклонах, чтении, созерцании, исповеди, искреннем откровении помыслов, а также в рукоделии и других работах. По субботам и воскресеньям у нас была Божественная литургия и мы причащались. [48]48
  Данный отрывок описывает жизнь общины во время Великого поста. Поэтому здесь говорится о Божественной литургии по субботам и воскресеньям, согласно великопостному уставу.


[Закрыть] Молчание – полное, совершенное. Особенно мы, молодые, совершенно не дерзали беседовать между собой, не было и следа празднословия. Все это стало для нас краеугольным камнем. Наша жизнь была освященной, прекрасной с духовной стороны. И воздаянием за эти труды, конечно по молитвам Старца, была благодать.

* * *

Мы старались строго соблюдать наказы Старца об Иисусовой молитве вслух, о внимании к помыслам, о молчании. И что в результате происходило? Если брат все это соблюдал, можно было видеть, как он орошал землю слезами, даже когда шел по естественной нужде. Он шел спать – и сон не брал его из-за слез. Только он открывал глаза – память смертная становилась у изголовья. Чем бы он ни занимался, ум внимал духовному. Вот плод послушания!

Итак, прилагал ли этот человек труд, когда плакал, когда текли слезы? Нет. Эти слезы, бывшие, в сущности, духовным веселием, приходили потому, что человек не мог удержать внутри себя благословения Божия. Или, скорее, не мог скрыть созревшего плода, принесенного трудами послушания.

Я помню, что, когда я был новоначальным, изредка приходили письма от моей матери. После того как послание проходило цензуру Старца, он мне говорил: «Возьми-ка, почитай его и ты». И прибавлял: «Напиши ей пару слов». И я писал: «Мы здесь, мама, не умываемся водой. Мы умываемся слезами. Плачем – и так омываем свои лица».

* * *

Я никогда не забуду случившееся со мной очень страшное, [49]49
  Слово «страшное» употреблено здесь в значении «великое, приводящее в трепет».


[Закрыть] исключительное происшествие, бывшее, конечно, по молитвам Старца Иосифа.

Я был тогда еще послушником – в годы беззаботности, о которых часто вспоминаю. На первой седмице Великой Четыредесятницы мы жили отдельно друг от друга. Из-за усиленного подвига, из-за многих трудов я очень исхудал и ослаб, сильно болело в груди. В пятницу я вышел в пустыню, на скалы, один и собирал траву.

Я говорил Иисусову молитовку вслух, когда вдруг услышал некое тихое псалмопение, почувствовал радость и у меня случилось, не знаю как, некое восхищение ума на Небо. Конечно, Божественное не передается человеческим языком. Вот все, что я могу сказать немногими словами: ум мой был захвачен, и я оказался в ангельском месте, посреди ангельских чинов, конечно, без тела, одной душой, одним умом. Там ангелы пели вокруг Престола Божия, и я тоже славословил Бога. Я пришел в то состояние, которое бывает, когда человек умирает и душа его идет на Небо, когда мы переходим в иную жизнь. Я пребывал в каком-то изумлении, в неизреченной радости.

Это состояние длилось немногие минуты. Это было такое наслаждение, радость и блаженство, что если бы оно продолжалось хотя бы десять минут, то вряд ли я сохранил бы рассудок! То есть, рассуждая по-человечески, вряд ли моя душа осталась бы во мне, что-нибудь случилось бы со мной, столь крепкой и сильной была благодать, сладость, блаженство, извещение иной жизни. Сейчас мой ум в замешательстве, и если я буду его принуждать сказать, что в точности со мной происходило, я только его утомлю. Это было неимоверно!

Поэтому говорят, что человеческое естество не может вынести сверхъестественного. Поэтому апостол Павел открывает нам: Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2:9).

Я думал о том, что эта благодать часами и днями пребывала с великими отцами, потому они и не ощущали усталости, молясь всю ночь. Так святая Ирина Хрисовалантская [50]50
  Преподобная Ирина Хрисовалантская (или Каппадокийская) – святая IX в., игумения Хрисовалантского монастыря в Константинополе. Ее память православные греки празднуют 28 июля.


[Закрыть] воздевала руки в молитве на закате солнца, а сестры опускали их ей на следующий день, когда Бог освещал и согревал ее лицо.

Боже мой! Что это было? Я на одно мгновение стал другим человеком. А представьте себе, каково будет в иной жизни, если в этом состоянии человек останется навечно! Поэтому апостол Павел сказал: Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим. 8:18). Скорби, искушения, лишения – что бы ни претерпел человек ради любви Божией, все это совершенно не стоит вечных благ, уготованных Богом для претерпевших, и не может быть даже сопоставлено с ними.

Я был послушником, когда со мной произошел этот страшный случай. Я не был пустынником. Я жил со Старцем, имел заботы, терпел наказания. Ох как наказывал меня Старец! Нынешним послушникам даже во сне такое не может привидеться. Однако именно этот труд даровал мне такую благодать Божию.

Конечно, все это было достоянием Старца, от которого немного перепало и мне. Это были его молитвы, имевшие силу низводить благодать Святого Духа. У него было великое дерзновение. То, что он говорил, сбывалось. Мы это видели постоянно: Бог его слышал и посылал Свои благословения. Все это было плодом его трудов. Он посвятил всего себя Богу и предал всего себя подвигу. Мы слышим, читаем о подвигах святых, которые совершались во время оно. Однако этот человек имел такую же благодать и в наши дни. И как апостолы познали Христа и Его чудеса, так и я, живя рядом: этим человеком, своими глазами видел и познал вещи, о которых мы читаем только в книгах.

Итак, кто понудит себя к послушанию, молитве, молчанию, к исполнению духовных обязанностей, к трезвению, тот соразмерно приложенным усилиям познает и благодать Божию, ибо Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13:8).

* * *

В один из дней я делал печати для просфор, [51]51
  Речь идет о рукоделии, которым занималась община Старца Иосифа. Об этом подробно см. в главе XX «Наше рукоделие».


[Закрыть] и наступил час, когда нужно было остановиться, поменять воду, довести ее до кипения, погрузить в воду печать и затем пройтись по ней по второму разу. В это время мы могли делать еще что-нибудь. И когда я продолжал говорить Иисусову молитву вслух, молитва Старца подействовала таким образом, что я душой почувствовал себя так, как, должно быть, чувствовал себя Адам в раю до падения. Это было чем-то таким, чего никто не смог бы выразить. И достойно удивления, что я не говорил молитву умно, я говорил ее вслух, хотя и непрестанно. Я был один. Но если бы слышал рядом и другого брата, молящегося вслух, это мне помогало бы еще больше. Потому что, ели бы я отвлекся и мои уста остановились, я, слыша его, начал бы молиться снова.

Несмотря на то что я был один, я исполнял наказ Старца о молитве вслух. Ибо мы верили, что его слова не пустые, но имеют значение и силу, и на основании этой веры исполняли его слова. Нас не волновало, рядом Старец или нет. Чаще всего его рядом не было. После 1953 года, когда мы переселились из Малого скита Святой Анны, мы видели Старца обычно лишь в полдень, когда приходили на трапезу, вечером, когда клали ему полон, и когда брали его благословение, чтобы служить литургию. И все. Но, пребывая одни, мы как бы имели Старца рядом с нами, поэтому продолжали делать все, что должно.

Иисусова молитва не прекращалась, и помысл не мог нас обмануть и начать бродить там и сям. Почему? Потому что, раз Старец сказал, мы должны были слушаться. Вот я сам зачем пришел сюда? Если бы не пришел слушаться, то сидел бы в миру. И если я пришел не для того, чтобы стать монахом – не по внешности, не по черной одежде, но внутренне, тогда зачем я вообще сюда пришел? С какой целью? Чтобы делать что? Изучать ремесло? Что мне здесь изучать? Я пришел сюда, чтобы изучить искусство из искусств и науку из наук. Мы все пришли, чтобы стать учеными в духовном, в монашеском смысле, а не в мирском.

Все это – истина. И кто хочет вкусить истины, должен предать себя определенному труду ради нее. А если не потрудится, не найдет ничего. И речь не о том, чтобы немного потрудиться и потом остановиться, нет. Он должен продолжать. Главным образом, он должен понуждать себя, трудиться, сколько может, в Иисусовой молитве днем и ночью, вдыхая и выдыхая Имя Божие.

Глава семнадцатая. МОИ БОЛЕЗНИ

Как я уже говорил, я приехал к Старцу больным. В тех трудных условиях мое состояние вскоре ухудшилось, и появились признаки туберкулеза. У меня были боли в груди, боли в легких. «Ну вот, – сказал я себе, – дело идет к концу». Старец мне говорил: «Ну, дитя мое, я тебя постригу и провожу в иной мир, чтобы закончить дело, раз уж к тому все идет. Пошлем посылочку на Небо, к Богу. Ты не жилец, ты еле ноги таскаешь». Он не шутил. И начал готовить меня для иного мира. Стал рассказывать об умершем Иоанникии. [52]52
  Об о. Иоанникии см. во второй книге (глава VII. «В Малом скиту Святой Анны. Отец Иоанникий»).


[Закрыть]

Одновременно, однако, он делал все, чтобы я остался жив. Старец понимал мою немощь и разрешил мне готовить пищу для себя отдельно. Он дал мне также благословение употреблять оливковое масло и вино в течение многих месяцев, даже во время постов. Так было и с отцом Ефремом Катунакским, когда тот был на грани заболевания туберкулезом во время оккупации. Тогда Старец ухаживал за ним с большой отеческой любовью, давая ему в изобилии укрепляющую пищу, главным образом сыр. И отец Ефрем избежал опасности.

Видя, что мое состояние не улучшается, Старец, бывало, говорил мне: «Ступай, налови себе рыбки, приготовь ее и поешь».

Видя же, что я никак не могу поправиться, Старец посылал кого– нибудь в Дафни, чтобы купить мяса, и сам мне его готовил.

– Неужели я буду есть мясо?

– Да, будешь есть мясо. Закончится это – сам сходишь, купишь еще. И никаких разговоров. Держи деньги.

Я перестал есть мясо, только когда умер Старец.

Другие братья удивлялись тому снисхождению, которое мне оказывал Старец, поскольку знали, каким строгим он был по отношению к самому себе. Конечно, Старец считал необходимым труд поста для здоровых людей, но он обладал рассудительностью и оказывал снисхождение больным, придавая основное значение тому, чтобы человек имел страх Божий.

* * *

Старец вооружал нас своими наставлениями. Он все время говорил нам о смерти, рассказывал полезные для нас истории о смерти различных людей. Поэтому мы жили как странники. Но ведь мы и на самом деле странники в этом мире! И наш взор всегда был обращен к Небу, мы непрестанно думали о том, когда уйдем. Смерть мы превратили в ничто. Однажды я поднимался по тропинке, идя на литургию. Прямо на моем пути лежала черная змея, и я отодвинул ее посохом, который всегда держал в руках. Это была большая ядовитая змея, но мы не боялись ничего, даже смерти.

Я размышлял: «Обо что может споткнуться послушник, так что из-за этого попадет в ад? О своеволие, о преслушание, о пререкание». Иными словами, о то, что связано с послушанием. В таких согрешениях он может погрязнуть и не достичь Бога. Старец нас полностью погрузил в послушание. Он следил за всем, что мы делали. И я постоянно думал о том, что послушание должно быть совершенным, дабы мне не встретить препятствий, когда я буду проходить мытарства.

* * *

Когда я был послушником, меня ничто не заботило. Так однажды у меня образовался сильный нарыв, я был при смерти и если бы опоздал хоть на день с лечением, то сознание оставило бы меня и я бы скончался. Но Старец послал меня к врачам-практикам, и с помощью пенициллиновой мази, которой обработали нарыв, с помощью трав и уколов я пришел в себя, остался жив. Поскольку от такого нарыва человек умирает обычно дня через три, скитские отцы говорили мне: «Легко ты отделался, Ефрем, одной мазью». Я не отвечал, ибо с почтением относился к отцам, но про себя думал: «Что вы говорите, отцы! Как хорошо было бы, если бы я умер. Ах! Лучше бы я умер сейчас, когда у меня есть Старец, когда со мной благодать Божия и когда я пребываю в послушании. Чего мне бояться? За что я был бы осужден?» У меня не было никакого беспокойства. К сожалению, я остался жив, чтобы взвалить на себя нынешнюю ответственность.

* * *

Всему, что говорил мне Старец, я верил как закону Божию, как заповеди Божией. Я говорил себе: «Это так и никак иначе». Когда я был новоначальным, у меня по этому поводу была брань с помыслами, как обычно и бывает. Но они не возмогли поколебать это мое правило. «Нет, – говорил я им, – у вас ничего не выйдет». Они напирали. «Здесь, – отвечал я, – мы с вами поборемся. Я не отступлю и флаг не опущу. Я буду держать его высоко. Приди и возьми!» [53]53
  В греч. оригинале – «μολών λαβέ» – «приди возьми», легендарный ответ спартанского царя Леонида на требование посла персидского царя Ксеркса сложить оружие накануне битвы при Фермопилах. Этот ответ спартанцев стал крылатой фразой.


[Закрыть]

Старец, видя мои помыслы и мою борьбу с ними, как опытный военачальник, желая меня испытать, сказал:

– Ну-ка, как же ты справишься, доходяга? Ты весь просто надут помыслами. Ты посмотри, какая у тебя война! Не верится мне, что ты справишься.

Я расправил плечи и ответил:

– Старче, как дважды два справлюсь. Никакого отступления! По вашим молитвам – «приди и возьми!» Я брошу себя в огонь – и будь что будет. Нет – отступлению и поражению!

– Ну хорошо.

О чем было еще говорить? Старец услышал, что хотел. Видя мальчика-с-пальчик, который так говорит, он, наверное, подумал: «Ну, может быть в нем и есть что-нибудь». И кажется, устроив мне это испытание, он определился, что ему со мной делать. Ведь для того чтобы победить, нужно решиться умереть. Тот, кто хотел остаться со Старцем, должен был подписать себе смертный приговор.

Немного времени спустя он сказал мне:

– Готовься, я тебя постригу в схиму. Ты только должен подписать себе смертный приговор. Какая бы болезнь с тобой ни приключилась, ты должен держать в уме, что только смерть разлучит тебя с этим местом. Не требуй тогда утешений, не требуй лечения. Ты готов умереть? Оставайся. Если нет – уходи.

После моего согласия: «Буди благословенно, Старче, смерть так смерть!» – Старец исполнил обещание и постриг меня в монахи 13 июля (по старому стилю) 1948 года. Постригал меня отец Ефрем Катунакский. Удивительно, что Старец Иосиф постриг меня в великую схиму через девять месяцев после моего прихода к нему. Обычный порядок требует, чтобы времени для испытания прошло, конечно, больше. Но опыт Старца превосходил общепринятые соображения и правила. Как теперь не торопятся постригать, так тогда это делали быстрее. Тогда все было иначе. Определения отцов исполняются в соответствии с временами и состоянием людей. Старец считал, что не следовало тянуть с моим постригом, следовало меня побыстрее и получше вооружить благодатью, подаваемой в нем.

Когда меня постригли в великую схиму, мы сделали пончики. Так у нас бывало и впредь.

Глава восемнадцатая. ОТХОД ОТ ЗИЛОТОВ-СТАРОСТИЛЬНИКОВ

Введение к воспоминаниям старца Ефрема об отходе Старца Иосифа от зилотства

Восемнадцатого января 1923 года греческое правительство по политическим причинам – для более тесной интеграции с европейскими государствами – приняло решение о переходе Греции на новый календарь, принятый в Западной Европе.

Конечно, Церковь могла продолжать жить по старому богослужебному календарю. Однако Константинопольский Патриархат окружным посланием от 3 февраля 1923 года предложил Поместным Церквам также перейти на новый календарь. Вследствие этого Греческая Церковь 10 марта 1924 года решила привести церковный календарь в соответствие с гражданским, оставив при этом в неприкосновенности пасхалию. Это решение встретило многочисленные протесты верующих и вызвало церковный раскол, который не уврачеван до сих пор.

Когда эта беда потрясла Церковь, афонские монастыри преимущественно сохранили единство с ней, продолжая следовать при этом старому стилю. Но большинство монахов в скитах Святой Горы стали зилотами – так называли себя те ревнители благочестия, которые не согласились с решением Архиерейского Собора Греческой Церкви и отделились от нее. Старец Иосиф вместе со своей общиной присоединился к зилотам. Конечно, Старца подвигла на это ревность о сохранении святоотеческого Предания, но, в отличие от многих афонских собратьев, он был свободен от фанатизма и поэтому остался открытым действию Промысла Божия.

В течение одиннадцати лет у греческих старостильников не было епископов. А без епископа нет Церкви. Однако в 1935 году митрополит Флоринский Хризостом отделился от епископата Греческой Церкви и присоединился к старостильникам. Его примеру последовали Герман Димитриадский и Хризостом Закинфский. Эти три епископа совершили хиротонию еще четырех епископов, среди которых был и монах Матфей Карпафакис из скита Святого Василия, сосед Старца Иосифа. Заразительная ревность и красноречие монаха Матфея увлекли не только множество афонских подвижников, но и немало мирских людей по всей Греции.

До 1937 года между старостильниками горячо обсуждался вопрос: как относиться к новостильникам, следует их считать раскольниками или нет? К тому времени они все еще не определились с ответом на него. Хризостом Флоринский понимал, что большинство верующих склоняется к старому стилю. Следовательно, можно было надеяться, что и Греческая Церковь вернется к нему, если зилоты будут занимать разумную позицию сдержанного протеста, не переходя в крайности. Поэтому он в своем окружном послании заявил, что Церковью-матерью для старостильников является Греческая Церковь и что от нее они черпают благодать, занимая при этом позицию протеста против ошибочного решения о календаре.

Но когда он, таким образом, официально заявил, что таинства у новостильников действительны, старостильники сразу разделились на два враждующих лагеря: на умеренных, последовавших за Хризостомом Флоринским, и на крайних, последовавших за Матфеем Карпафакисом, который утверждал, что таинства Церкви, перешедшей на новый стиль, недействительны.

Многие зилоты и на Святой Горе, и за ее пределами предавали Хризостома Флоринского анафемам и проклятиям. Старец Иосиф со своей общиной также написал ему послание, в котором, обвиняя его в признании таинств у новостильников, утверждал, что сам Хризостом ничем от них не отличается.

Однажды иеромонах скита Святого Василия отец Варфоломей, принадлежавший к флоринитам, посетил Старца Иосифа, чтобы обсудить с ним вопросы движения старостильников. Но Старец не хотел разговаривать об этом. Он сказал: «Оставь это, иначе мы дойдем до обидных слов и только расстроимся». Отец Василий, однако, продолжал настаивать и принялся защищать свои взгляды. Тогда и Старец разнервничался и в резких словах высказался против флоринитов.

Позже, оставшись один в своей келлии и попытавшись успокоиться, он почувствовал, что как будто лишился части благодати и ему стало труднее сражаться с бесами. Он старался молиться и, когда наконец успокоился, лег спать. Тогда Бог показал ему сон, о котором Старец рассказал так: «Я очутился на обломке скалы, отколовшемся от Афонской горы. Его окружало море, и волны норовили его полностью скрыть. Я недоумевал: как я оказался в таком опасном месте? Объятый ужасом, я понял, что, поскольку скала отделилась от горы и предалась волнам, вскоре она погрузится в пучину и я утону, ведь волны начали уже перехлестывать через нее. Совсем рядом я видел огромную Афонскую гору, о которую разбивались все волны. И я подумал, что как только расстояние между мною и горой уменьшится, я перепрыгну туда, и тогда мне уже ничто не будет угрожать. Так при первом представившемся случае я перепрыгнул на твердую почву горы. И правда, вскоре тот маленький обломок скалы погрузился в море, а я с облегчением воскликнул: „Слава Тебе, Боже!“ – и проснулся».

Старец Иосиф понял значение сна и начал сомневаться в правоте зилотов. А отец Ефрем Катунакский, когда молился об этом, получил извещение, услышав громкий глас: «В лице Флоринского епископа ты отверг всю Церковь». Из всего этого они поняли, что дела обстоят не так, как о них говорят люди, и что таинства у новостильников действительны. Тогда они решили в письме попросить прощения у Хризостома Флоринского. Старец написал письмо, и все в его общине вместе с отцом Ефремом Катунакским под ним подписались. При этом один известный зилот, отец Антоний Калаидзис, который должен был отвезти это письмо и вручить Флоринскому митрополиту, предложил сделать в конце приписку: «Мы видим в Вас с Вашей паствой Православную Церковь». Все подписали и это и отдали письмо Калаидзису. Хризостом ответил, что простил их.

О том, что было после отправки этого письма, рассказал отец Ефрем Катунакский: «Был вечер вторника, когда ко мне пришли помыслы осуждения Старца. Я вспомнил то письмо, которое мы написали Флоринскому митрополиту, и подумал, что не согласен со Старцем. То есть я сказал в своем помысле: „Мы подписями заверили Хризостома в своей лояльности, но ведь завтра обстоятельства могут сложиться так, что мы присоединимся к монастырям и станем поминать Вселенского Патриарха (как впоследствии и произошло). Тогда, справедливости ради, мы должны будем отозвать свое письмо Хризостому. Мы не должны были так писать, надо было сказать только: Владыко, простите нас, мы ошиблись – и ничего более“.

В субботу я пошел к Старцу служить литургию. Старец, как только меня увидел, сказал:

– Отец, что-то в твоей душе отделяет тебя от меня. Не отделяйся от своего Старца, не отделяйся от меня! [54]54
  Старец Иосиф обратился к отцу Ефрему более строго, отчужденно, потому что духовный сын сам отдалился от отца.


[Закрыть]

Со вторника до субботы я успел забыть об этих помыслах.

– Старче, я не помню ни одного помысла, который отделял бы меня от тебя.

– Лишь только я тебя увидел, моя душа сразу почувствовала, что какой-то твой помысл отделяет тебя от меня.

– Старче, я ничего такого не помню.

– Вспомни, – сказал Старец. – Перебери в своей памяти все, о чем ты недавно думал.

Я отслужил литургию. Утром после трапезы я поднимался по тропинке от Малой Анны к себе. И, поднимаясь, старался вспомнить обо всем, что занимало меня в последние дни. Наконец вспомнил о помысле, который неким образом отделял меня от Старца. Я вернулся назад и со слезами попросил прощения у Старца Иосифа. Так у нас все восстановилось».

* * *

Старец оставался умеренным зилотом до 1950 года. 13 (26) марта 1950 года было выпущено новое окружное послание, подписанное Хризостомом Флоринским и еще тремя старостильными епископами. Я его прочитал Старцу, сам он отказался его читать, при том что все еще считался зилотом. В послании, кроме прочего, заявлялось: «Таинства новостильной Греческой Церкви недействительны! Миро у нас свое собственное. Официальная Греческая Церковь – раскольническая. Все, чему мы учили по этому вопросу устно и письменно ранее, недействительно». То есть все сказанное ими раньше: что наша Церковь имеет благодать, что они являются, так сказать, Церковью-дочерью и строго следуют канонам, чтобы побудить Церковь-мать вернуться к старому стилю – все это отменялось и вместо этого по данному вопросу предлагалось новое учение. Когда я это читал, скажу вам откровенно, у меня мурашки побежали по коже. Мне казалось, что тот, кто писал это послание и возглавлял их собор, – палач.

Была ночь. Старец только что закончил молитву, когда я пришел к нему, рассказал о послании и прочитал его.

– Старче, вот что говорится в окружном послании.

– Хватит! Уходим от них! – сказал Старец. – Они окончательно заблудились. Не может это быть истиной Божией. Мы должны присоединиться к монастырям. Но сначала мы помолимся и посмотрим, что скажет нам Бог. Итак, отцы, за молитву! Да откроет нам Бог, как быть, чтобы не совершить ошибки. Что нам Бог откроет, то мы и сделаем.

Старец и все мы приступили к посту и молитве, молитве и посту. Мы постились три дня, не ели ничего, только воду пили.

Через три дня Старец затворился на всю ночь в своей келлии и предался слезной просительной молитве, а мы снаружи ожидали, что он нам изречет. Мы ждали его выхода из каливы, как евреи – спуска Моисея с Синайской горы. До этой молитвы Старец не принимал окончательного решения. После молитвы ему было видение. Он вышел к нам и сказал:

– Елицы вернии! Извещение таково: мы присоединяемся к монастырям. Такова истина. Зилоты – в прелести!

Он говорил так, несмотря на то что сам до тех пор был зилотом. Все мы до тех пор были зилотами: старец Арсений, отец Афанасий, я, отец Иосиф Младший, отец Ефрем, зилот из зилотов, и отец Никифор-крикун. Но поскольку Старец Иосиф никогда не был фанатиком и никогда не следовал чему-либо по страсти, он видел, что открывшееся ему – православно.

– Старче, что ты видел?

– Сейчас я вам этого не скажу. Но это верное извещение. Сто процентов. Вопрос закрыт. Мы присоединяемся к монастырям.

Вскочил отец Афанасий:

– Я не буду поминать Патриарха! Он еретик!

Отец Арсений подошел сзади к Старцу и сказал:

– Старче, многие прельстились, и даже великие святые прельщались.

– Отец Арсений, вот эта дорога ведет туда, а эта – сюда. Выбирай любую: или подчиняйся, или уходи. Иначе не получится. Я поступлю, как сказал.

– Старче, мне тяжело на это решиться.

– Отец Арсений, это как дважды два. Собирайся и уходи.

Мы все остолбенели. Как только отец Арсений это услышал, он сразу сказал Старцу:

– Прости! Прости!

А отец Афанасий принялся возражать:

– Но ведь…

– Ты, отец Афанасий, бери свою торбу и ступай в Лавру. И скажи им, что мы подчиняемся монастырю и Патриархии. Потом вы все пойдете и запишетесь в официальный список. Давай! Закончим с этим. Вы возьмете удостоверение, и мы станем монастырскими. Таков путь Божий. Старостильники сошли с этого пути. Ты только посмотри: осуждают таинства как не имеющие благодати! И всех отправляют в ад!

Ведь тогда старостильники начали говорить, что все несогласные с ними попадут в ад.

Итак, отец Афанасий пошел со своей торбой в Лавру. По дороге его мучили помыслы. Он думал: «Неужели Старец прав? Ошибается он или не ошибается?» Утомившись, отец Афанасий присел отдохнуть и заснул. А во сне увидел нечто и через это убедился в правоте Старца. Он сразу возвратился назад и с жаром сказал:

– Старче, я с тобой и слушаюсь тебя! Все, что ты мне скажешь, я сделаю. Я согласен поминать Патриарха. Я увидел, что такова воля Божия.

Что же он увидел? Я тогда был мал и не расспросил его об этом. Мы действительно пошли в Лавру, выписали себе удостоверения. Мы все урегулировали, и после этого нам было очень хорошо.

Но многие зилоты соблазнились тем, что Старец изменил свою позицию, и принялись его ругать. Старец Никифор, по своему обыкновению, кричал, но Старец Иосиф не отступал ни на шаг. Даже отец Ефрем Катунакский сказал:

– Старче, будь осторожен, ведь святые отцы говорили, что в последние дни прельстятся даже избранные.

– Отец, если не хочешь служить, уходи! Ступай к своему Старцу.

Старец не слушал никого, потому что имел верное извещение от Бога. Споры тут были неуместны.

У нас, молодых, не было никаких возражений. Старец сказал «да» – значит, да. Сказал «нет» – значит, нет. У меня не возникало никаких вопросов и сомнений в правильности решения Старца. Я не колебался. Трое старших, у которых, возможно, и было право на собственное мнение, высказывали свои сомнения. Но я и отец Иосиф Младший были совершенно спокойны и согласны со Старцем.

* * *

Позже, когда отец Харалампий пришел к нам и стал членом нашей общины, Старец, чтобы помочь ему понять это решение, очень тактично объяснил ему наедине, в чем состоит заблуждение зилотов. Он ясно показал, что они, говоря о недействительности таинств в Греческой Церкви, хулили Святого Духа. Старец обратил внимание отца Харалампия на то, что одной аскетической жизни недостаточно для спасения, требуется еще и православная вера. Тогда и отец Харалампий начал мало-помалу понимать, как в действительности обстоят дела. Он нам рассказывал: «Тогда я вспомнил, во-первых, что благодать Божию я познал у новостильников, когда был еще в миру. Я вспомнил, что благодать была и у моих друзей и знакомых, следовавших новому стилю. Во-вторых, я тогда вспомнил и один случай из моей мирской жизни, когда я был крайне фанатичным старостильником. Один новостильный священник пришел отслужить в нашем доме водосвятный молебен. И я, будучи фанатиком и веря, что таинства новостильников безблагодатны, прогнал его. „Но, дитя мое, – сказал этот священник, – у нас тот же самый Крест, все то же самое, наши таинства действительны“. Но я не стал его слушать. И затем в течение всего дня у меня было бесовское смущение и дрожь, я скорбел в душе, но как мирянин не мог объяснить и понять причину всего этого. Когда я поведал о том случае Старцу Иосифу, он сказал мне, что и сам пережил нечто подобное, когда прогнал одного иеромонаха, не принадлежавшего к зилотам».

В то время навестил нас и мой бывший духовник отец Ефрем. Старец его спросил:

– Скажи мне, отец, правда, что это окружное послание выпущено Синодом?

Отец Ефрем опустил голову и ответил:

– Не следовало выпускать такое окружное послание. Оно неправильное.

– Значит, отец мой, совершена ошибка, так ведь? Совершена ошибка. Мы сбились с пути. Итак, мы сами должны теперь позаботиться о себе.

* * *

Позднее Старец открыл нам, каким было известившее его видение. Во время молитвы он увидел прекрасную, залитую светом церковь. Из нее выходили разные люди. Во дворе они ругались и кричали друг на друга.

– Я прав! – кричал один.

– А я правее тебя! – кричал другой.

– Это мы – Церковь! – кричал третий.

И Старец нам объяснил:

– Это показывает, что, хотя люди и ругались, они принадлежали к одной Церкви. У них одна вера, у них есть благодать. Но у них нет свободного духа и святости. Потому они и ругались.

Церковь может совершить какую-нибудь ошибку: поменять календарь, еще как-нибудь ошибиться, – но все могут спастись. То есть, кроме догматических, бывают и другие отличия. А мы ныне ругаемся, поскольку нет у нас просвещения и святости великих отцов. Поэтому-то мы и не оказываем снисхождения. Святые отцы, однако, проявляли снисхождение – на какое-то время, в зависимости от конкретного случая, – а затем опять возвращались к строгому соблюдению канонического строя.

Старец не был пристрастным человеком, он был свободен. Если у человека нет упрямства, фанатизма, если он свободен, то он сможет увидеть собственную ошибку и согласится ее исправить.

* * *

Благодать Божия посещает святых людей и извещает их об истине. Кто попало не получает извещений. Когда разнеслась весть, что Старец Иосиф Пещерник присоединился к монастырям, стали говорить: «Бог известил его об этом. Этот человек беседует с Богом. Он получил от Бога извещение. Значит, вот какова истина».

Некоторые зилоты-фанатики, те, у кого зилотство было по страсти, начали нас ругать. Особенно же поносил нас самый ученый из них: «Э-э-э! В прелесть впал отец Иосиф Пещерник!» Он строил из себя самого грамотного и много чего говорил против нас, он объявил Старцу настоящую войну. Но Старец никогда не осуждал этого человека. Нам Старец говорил: «Мы не будем спорить. Мы будем заботиться о том, чтобы совершать бдение, молитву, и пусть о нас говорят что хотят. Бог да простит их». И мы ни с кем не вступали в спор. Мы не оборонялись, видя, что Старец молчит.

Но в итоге победа оказалась за Старцем. Когда он преставился в преподобии и святости и мы, его чада, удостоились приобрести общины в монастырях (тогда это были единственные многочисленные братства на Святой Горе), тот человек сам был вынужден признать: «Вот это да! Какие монахи! Сколько добродетельных чад! Отцы, мы должны признать правоту Старца Иосифа Пещерника. Ведь не может гнилой корень произвести такие плоды – такие замечательные общины. По плодам познается древо. Следовательно, мы ошибались, а Старец Иосиф был прав».