Текст книги "Скажи "Шалом""

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Афера Аристобулоса

Район вилл, в котором мы живем, застроен красивыми и уютными домами на одну или две семьи, окруженными маленькими садами, за ними синеет море, а над ними синеет небо. В общем, живем мы в местности, которую вполне можно отнести к земному раю. Но со времени аферы Аристобулоса мы в этом уже не так уверены.

Она началась с того, что в две только что построенные, расположенные одна напротив другой, частные виллы въехали две семьи: учителя музыки Самуэля Майера – в одну, а чиновника Йешуа Оберника – в другую. И афера тотчас же началась в полном объеме. С самого начала было ясно, что обе семьи не могут выносить друг друга, что впоследствии вылилось во взаимное адское отравление жизни. В качестве конечной цели каждый из них выдвинул изгнание другого. В порядке достижения этой конечной цели они вываливали ведра с мусором в саду соседа, включали радио на полную мощность, так, что дрожали оконные стекла, выводили из строя телевизионные антенны и делали все, что еще следует делать в таких случаях.

Якобы Майер даже пытался подключить ванну Оберника к линии высокого напряжения. И хотя это не удалось, не было никаких сомнений, что рано или поздно одна из двух семей должна была уехать. Вопрос был в том, у кого крепче нервы. На нашей улице ставки были 3:1 за Майера. До какого-то момента все это напоминало вполне обычную историю, какую можно встретить в каждом жилом квартале, населенном евреями. Поворот к необычному начался, когда Оберники приобрели пса. Его звали Аристобулос и был он непонятной масти, хотя будто бы происходил из какой-то первоклассной скандинавской породы. Оберники берегли его, как зеницу ока и только по ночам выпускали на свободу, очевидно, из опасения вражеской атаки – вполне обоснованного опасения, – так что лай Аристобулоса был вполне подходящим (и, вероятно, был на это направлен), чтобы добавить ума соседу, в особенности, если этот сосед был учителем музыки с абсолютным слухом.

Аристобулос приурочивал свой злобный, адский, всепроникающий лай к самым неприятным часам: в 5.15 утра, между 14 и 16 часов (то есть времени, которое г-н Майер любил посвящать своему послеобеденному сну), потом снова где-то около полуночи и в 3.30. Конечно, он лаял и в другое время, но вышеназванные часы были временем его основного лая. К ночи он располагался в саду.

Примерно через неделю во время обычного полуночного концерта г-жа Майер высочила из дома и прокричала в направлении Оберника следующее сообщение:

– Позаботьтесь-ка о том, чтобы ваша собака заткнулась, иначе я вам ничего не смогу гарантировать. Мой муж сумеет ее пристрелить.

Поскольку было известно, что Самуэль Майер имел охотничье ружье, г-жа Оберник приняла заявление близко к сердцу и сразу же, как Аристобулос снова начал лаять, сказала ему успокаивающим голосом:

– Спокойно, Аристобулос! Ты тревожишь г-на Майера. Стыдись. Прекрати лаять. Фу!

Аристобулос нисколько не умолк. Напротив, он усилил свое тявканье, видимо, желая лаем продемонстрировать свою свободу.

Майер обратился к своему адвокату, чтобы прибегнуть к защите закона. К его огорчению, он узнал, что содержание собак относится к неотъемлемым гражданским правам, и что собака по закону не может быть запрещена, где бы и когда бы она ни лаяла.

Так что однажды ночью схватил Самуэль Майер свое охотничье оружие и засел в саду, где, спрятавшись в кустах, стал поджидать появления Аристобулоса. Аристобулос не появлялся. Он лаял строго в установленные часы (0.00, 3.30, 5.15), но лаял в доме. Время от времени Майеру казалось, что он царапается в дверь, повизгивая и поскуливая, однако дверь так и не открыли. То ли Оберник догадался о поджидающей опасности, то ли пес это делал из чистого изуверства.

Поскольку в этой загадочной ситуации и в последующие две ночи ничего не изменилось, Майер, тайно идущий по следу, решился на рискованный шаг. Он прокрался в темноте к спальне Оберников, заглянул под острым углом в приоткрытую дверь – и не поверил своим глазам (впрочем, как и своим ушам): Йешуа Оберник лежал со скучающим выражением лица в кровати и лаял.

Рядом с ним лежала г-жа Оберлинк и время от времени говорила без особого участия:

– Спокойно, Аристобулос. Дай поспать г-ну Майеру. Фу!

Самуэль Майер уже был готов пустить в ход свое охотничье оружие, однако, поразмыслив, отправился в ближайший полицейский участок, где и рассказал заспанному служащему всю историю. Ответ служащего был:

– Ну, и?

– Что значит "ну, и"? – воскликнул Майер. – Этот тип меня в могилу сведет! Я уже неделю не сплю! Кроме того, он губит мои слуховые нервы, которые так необходимы в моей профессии!

– Сочувствую, – посочувствовал должностной орган. – Против громкого разговора после полуночи я еще мог бы принять меры, а вот против громкого лая – нет. Только в том случае, если при этом предпринимается какая-либо незаконная акция. Кроме того, дела подобного рода находятся в компетенции городского управления.

На следующее утро, после того, как Аристобулос разбудил его ровно в 5.15, Самуэль Майер снова разыскал своего адвоката и проинформировал его, что Йешуа Оберник у себя дома выступает в роли, так сказать, самособаки.

Адвокат вытащил сборник законов для консультации и стал листать, покачивая головой:

– В своде законов времен британского мандата я не смог найти ничего, что запрещало бы имитацию голосов зверей. Также и законнике оттоманской империи, который еще действует во многих областях нашей общественной жизни, ничего подобного не содержится. Зато он предусматривает вознаграждение для персон, занимающихся охраной и побудкой, то есть выполняющих функции сторожевых собак. На основании этого мы сможем возбудить дело против г-на Оберника, поскольку он не имеет официального разрешения заниматься функциями сторожевой собаки, точнее говоря, часового.

Жалоба был выставлена. Опытный юрист добавил к тому же с определенной уверенностью, что г-н Оберник вряд ли платит за себя налог на собак, и предложил немедленно арестовать социально опасного нерадивца за уклонение от уплаты налогов. Реакция ведомства была ошеломляющей: г-н Оберник не только получил предписанное разрешение, но и на год вперед уплатил за себя налог на собак.

Аристобулос лаял все громче, все чаще и все настойчивее. Битва перешла в решающую стадию. В последней, отчаянной контратаке Самуэль Майер известил министерство здравоохранения, что его сосед Аристобулос страдает бешенством и по вполне понятным соображениям должен быть немедленно изолирован от общества. Министерство прислало врача, который после тщательного осмотра г-на Оберника выдал ему официальное удостоверение, подтверждающее крепкое здоровье. Счет за осмотр был выслан Самуэлю Майеру. Он был весьма значительным.

Оберник победил. В начале следующего месяца Майер съехал со всей семьей.

– Так ему и надо, – сказала г-жа Красницер. – Почему он не лаял в ответ?

Франци очеловечилась

Пару дней назад мне приснилась фея. Ей было уже за шестьдесят, но выглядела она неплохо.

– Я пришла с радостным известием, – сообщила она. – В нашей новогодней лотерее вам выпал счастливый билет. Загадывайте три желания бесплатно. Итак?

Поскольку я уже давно ждал появления феи, мне не потребовалось много времени на раздумья:

– Во-первых, я желаю, чтобы израильское правительство снизило мне налог на предстоящие зарубежные поездки. Во-вторых, я хочу понимать язык животных, как когда-то царь Соломон. И, в-третьих, я хотел бы, чтобы впредь исполнялись все мои желания, и без напоминания.

– Гм, – процедила фея. – Дай-ка мне поразмыслить. Гм. Вот насчет налога на зарубежные поездки – вряд ли получится. Против налогов и феи бессильны. А твое третье желание – форменная провокация. Так что остается только язык животных. Гм. Ну, ладно, уговорил. Отныне будешь ты понимать язык животных.

Затем она коснулась моего лба своей несколько потертой волшебной палочкой и исчезла.

Я повернулся к нашей первоклассной беспородной собаке Франци, которая лежала рядом с кроватью:

– Ну, что ты на это скажешь? – спросил я.

Франци зевнула и сонно пробормотала:

– Она ведь перед этим у меня побыла со своими тремя желаниями. Я попросила три бараньих котлеты, так старая ведьма сказала, что кухня еще закрыта. Взамен она предложила мне наколдовать, чтобы мой господин мне подчинялся. Я ответила, что для этого мне не нужна никакая фея. Он мне и так подчиняется.

– Кто? Я?

– А кто же еще? Разве я тебя плохо выдрессировала? Рискну утверждать, что ты один из наиболее дрессированных владельцев собак в округе.

Я был в некотором замешательстве от того, что Франци говорит со мной так, будто она писатель, а я беспородный пес. С другой стороны, меня радовало, что я, действительно, понимал каждое слово.

– Раз уж об этом зашла речь, – продолжала Франци, – у тебя особенно удаются занятия по дисциплине.

– О какой дисциплине ты говоришь?

– Ну, например, о дисциплине кормления. У меня ушло немало сил, чтобы приучить тебя, зато сейчас ты все делаешь без слов. Некоторые из дружащих со мной собак даже полагают, что я в этом вопросе несколько переусердствовала и превратила тебя в этакого одушевленного робота. Но я им возражаю, что ты просто такой от природы. Это я недавно случайно обнаружила при выполнении тобой обеденного кормления. Когда я встала перед тобой на задние лапы и завиляла хвостом, ты среагировал немедленно и с возгласом "хоп-хоп-хоп!" кинул мне пару кусочков мяса. С тех пор этот прием действует безотказно. Просто образчик дрессировки.

– Странно, – сказал я. – А я всегда полагал, что ты всегда вертишь хвостом, потому что я тебе что-то бросаю.

– Нет. Ты бросаешь, потому что я верчу. Ты реагируешь на мое желание. Мне стоит только пару раз вокруг тебя попрыгать – и ты немедленно кричишь "Место! Место!", словно я в тебя кнопку воткнула. Я ведь тебя этим дрессирую, чтобы ты следующие мои приказы своевременно исполнял. Ты это называешь "сходить в переулочек". Ровно в половине седьмого я трусь мордой о твои ноги и смотрю на тебя. Это для тебя сигнал взять поводок и идти за мной на улицу. Там я делаю все, что мне следует сделать, а ты покорно стоишь рядом и ждешь. Ты действительно очень послушный, я это уже говорила.

– Но я полагал, что это ты…

– Самообман. Это ты мне принадлежишь. Это безусловный рефлекс, который открыл этот русский ученый, этот Павлов. Ты, наверное, слышал об экспериментах, которыми собака проверяла рефлексы профессора. Это была музыкальная собака, которая особенно охотно слушала звон колокольчиков. И когда она хотела их послушать, ей не требовалось ничего делать, кроме того, чтобы подумать о еде, так чтобы выделилось немного желудочного сока и – раз! – выскакивал хорошо дрессированный профессор, который держал колокольчики. Ну, а что касается тебя, то у тебя не колокольчики, а палка. Я это называю тренировкой на свежем воздухе. Едва мы выходим на пляж, как проявляется твой рефлекс, который заставляет тебя искать палку и бросать ее в воду. Я могу ее вытаскивать обратно сколь угодно часто – ты все равно кидаешь ее в воду.

– Но это же доставляет тебе удовольствие – приносить ее обратно.

– Кто тебе это сказал?

– Я думал, что ты так думаешь.

– Еще одна ошибка. Но это не так уж плохо. В общем и целом ты представляешь собой хороший материал. Конечно, не бриллиант, но вполне подходящий. Иногда меня это даже успокаивает.

– Ну, конечно, – польстил я. – Ты же знаешь, кто лучший друг собаки.

– О дружбе не может идти и речи, – холодно отрезала Франци. – Ты мне нужен для развития моего самосознания, вот и все. А сейчас можешь спать дальше, малыш.

– Но я бы хотел еще…

– Место!