Текст книги "Скажи "Шалом""
Автор книги: Эфраим Кишон
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Долина миллиона бабочек
Три дня мы провели, развалившись в палубных креслах на борту гордого израильского судна, пассажирского теплохода «Иерусалим».
На третий день нас разбудил громкий радостный крик, разнесшийся по всему судну: "Земля! Земля!". Перед нами, окутанные таинственным утренним туманом, всплывали очертания острова Родос, о чьей сказочной красоте нам уже столько рассказывали многие пассажиры. Он совершенно уникален, говорили они. Сногсшибательная панорама. Вечное солнце. Дешевые электрические утюги. В общем, мечта.
Духовно мы были уже давно подготовлены к высадке на остров. Пока мы еще рассекали море, на доске объявлений появилась информация об организуемой местными властями коллективной поездке в живописную Долину миллиона бабочек. Те из нас, кто об этом уже знал, вспоминали с мечтательными взорами о бесчисленных множествах разноцветных созданий с тончайшими и нежнейшими крылышками… и как они порхают в лучах яркого солнца… и как они поднимаются в лазурную глубину неба… и какую незабываемую картину они собой представляют…
Едва "Иерусалим" бросил якорь, как его тут же окружило несметное количество местных моторных лодок, жаждавших перевезти нас на берег. Я перегнулся через ограждение и помахал одному из лодочников, коренастому старому моряку со сверкающими глазами. Памятуя о предостережениях, которыми меня снабдили опытные путешественники, я, прежде всего, справился о цене поездки:
– Хау мач? Вифиль? Комбьян? – Синкесенто, – ответил старик. – Хаха! – выдавил я самоуверенный смешок, не давая запутать себя недостаточным знанием итальянского. – Шесть тысяч лир и ни одного песо больше!
– Идет, – с необычайной скоростью согласился старик. Мы спустились вниз по качающемуся трапу и заняли место около руля. Морской волк терпеливо ждал, пока его лодка не переполнилась до того, что готова была перевернуться. Тогда он запустил мотор. Раскачиваясь и фыркая, лодка начала свой путь длиной в триста метров, отделявших нас от берега. Скорость лодки составляла в час те же триста метров. Это заставило старика начать нам повествование истории острова Родос, причем он использовал три языка одновременно. В одноязычном переводе его сообщение звучало примерно так:
"Много лет тому назад мы были захвачены римлянами. Потом нас захватили византийцы, которые оставались тут до того, пока остров не был захвачен мусульманами. Потом нас захватили иоанниты. Они построили на острове крепость для обороны от турок, что, однако не смогло помешать им нас захватить. В смысле туркам. После турок пришли итальянцы. И что сделали эти итальянцы? Они захватили нас. Но потом нас снова захватили турки, пока снова не пришли итальянцы. Потом пришли немцы, потом пришли греки и держат нас до сих пор".
На наш вопрос насчет самого лучшего из прежних захватчиков старый морской волк почесал затылок и выразил мнение, что тут, собственно, никакой большой разницы не было. Главное, что захватывали, но независимость не трогали, только налоги более высокие брали. Против нынешнего положения он, однако, ничего против не имел, поскольку сам происходил из греков. Его сыновья, однако, были турками. Но это-то как раз можно было понять – при таких постоянных захватах то теми, то этими, никто не мог точно знать, кто он есть.
Потом он вкратце описал нам важность последнего захвата острова: например, здесь в 1948 году было подписано перемирие между арабами и проклятыми евреями. Мы вежливо заметили старому морскому волку, что расслышали последние сказанные им слова, после чего он искренне извинился и пояснил, что из-за нашего гортанного произношения принял нас за проклятых арабов. За разговорами наша лодка достигла, наконец, берега и пришвартовалась. Но даже жажда новых впечатлений не помогла нам дождаться обещанный автобус, который должен был доставить нас в Долину миллиона бабочек. Мы стали высматривать такси. Шофер попытался подобрать цену проезда соответственно степени нашего увлечения:
– Вам не следует упускать возможность такой поездки, клянусь Б-гом, – уверял он нас. – Вы будете жалеть об этом всю жизнь. Туристы со всего мира, и среди них известнейшие ботаники, орнитологи, лепидоптерологи и гинекологи, едут сюда, только для того, чтобы увидеть эту Долину миллиона бабочек…
Мы торговались долго и упорно, пока, наконец, выдохшиеся и вспотевшие, не погрузились в тесный, громыхающий автомобиль. Водитель сделал все, чтобы еще больше подогреть наши ожидания. Мы увидим, как он выразился, супернатуральный природный феномен, не имеющий аналогов в мире, и о котором только один Б-г знает, как он вообще появился. Согласно одной, несомненно, научной теории, деревья в этой местности источают во время цветения какой-то совершенно особый аромат, который привлекает издалека напоенных негой бабочек, так что они сбиваются в плотные облака и, играя всеми цветами радуги, заполняют долину.
Когда мы, наконец, вылезли из этой машины, нас просто лихорадило от нетерпения. Прямо перед нами возвышалась гора с одной извилистой тропой, снабженной указателем: "300 м до Долины миллиона бабочек". Водитель предупредил нас, чтобы мы держали такую дистанцию, чтобы бабочки на нас не набросились. Мы пустили его трусливое предупреждение на ветер. Я имею в виду, что мы бы пустили его на ветер, если бы ветер был. Но никакого ветра не было. Была ужасная жара и абсолютный штиль. Так что это не обсуждалось.
Мы начали подъем. На одном из поворотов этой тропы нас встретил какой-то мужчина с импозантной повязкой на рукаве, который представился как официальный, уполномоченный правительством экскурсовод. Мы хотели было отказаться от его услуг, но он настаивал на том, чтобы нас сопровождать, хотя мы ему сразу сказали, что платить не будем.
– Платить? – спросил он удивленно. – А кто говорит – платить?
Поскольку чисто по-человечески мы против этого мужчины ничего не имели, то разрешили ему нас сопровождать. Он встал во главе и начал – с самозабвенным, глубоким увлечением – восхвалять красоту этих мест:
– По правую руку – да, там, следите за движением моей руки, – там вы видите лес. Слева пенится ручей. Вдоль этого ручья идет дорога, по которой мы сейчас и идем. Под знаменитой голубизной знаменитых небес Родоса…
После того, как мы поднимались уже с полчаса и получили от нашего гида полную информацию обо всех скрытых чудесах местной природы, одна девушка из нашей группы набралась храбрости и спросила:
– Когда же мы, наконец, увидим бабочек?
Случайно в этот момент мы как раз остановились у дорожного указателя с надписью "800 м до Долины миллиона бабочек". Наши взгляды уперлись в экскурсовода. Он заявил, что мы совершенно не должны беспокоиться, вероятно, бабочки перелетели вглубь долины.
– Но если вы устали, мы можем вернуться, – добавил он.
– Вернуться? – насмешливо прозвучало ему в ответ. – Вернуться и не увидеть ни одной бабочки? Вперед, только вперед!
Подъем становился все более крутым, а жара все сильнее. Мы ожесточенно карабкались дальше и дальше, стараясь не показывать свою нервозность. Автор этих строк в своей богатой событиями жизни повидал множество гор и на каждой из них множество бабочек, и если уж не миллионы, то, по крайней мере, больше, чем одну. Но почему-то именно здесь, именно в этом далеко простирающемся лесе, не было ни единой бабочки. Даже гид начал это понемногу замечать. Он все чаще подходил ко встречным деревьям, тряс их и издавал при этом призыв к спариванию бабочкам женского пола, который родосцы переняли еще от византийских оккупационных войск. Но он не находил ни одной желающей.
– Может быть, вы все-таки хотите вернуться? – спросил он подавленным голосом и с выражением животного страха в глазах.
Мы не оставили ему и тени сомнения в том, что сделаем хоть один шаг назад, прежде, чем увидим обещанных правительством бабочек. Мужчина молча вскарабкался на каменную скалу и запустил руку по самое плечо в находящуюся там небольшую расселину. Через некоторое время, покопавшись там, он вытащил ее обратно.
– Что это такое сегодня происходит, – пробормотал он уныло. – Здесь же всегда была одна такая… с белой полоской… Моррис! – крикнул он в расселину. – Моррис!
Никакого эффекта. Неподвижно, молча и укоризненно обступили мы экскурсовода. Мы уже удалились от нашего такси километров на десять.
Атмосфера явно накалялась. Но напряжение внезапно ослабло, когда на одном из поворотов этой узкой тропинки нам повстречалась группа иностранцев, полумертвых от истощения.
Некоторые из них выдавливали из себя подбадривающие хрипы:
– Это стоит усилий. Это просто фантастика. Это просто нужно видеть.
И они заковыляли дальше.
Экскурсовод предупредил нас, что нам предстоит еще одна половина этого утомительного марш-броска. Мы не дали себя запугать и снова полезли вверх. Обливаясь потом, мы достигли, наконец, вершины. Перед нами, сверкая в солнечном свете, раскинулась обещанная долина! Обильные, зеленые пастбища, пестрящие разнообразными цветами, шелестящие верхушки деревьев, успокаивающий, освежающий ветерок, все, все…
– Но где же бабочки? – воскликнули мы, не договариваясь, хором.
Тут наш экскурсовод вскинул руки вверх и пустился наутек. К счастью среди нас находился один регбист, который смог его перехватить в броске мощным захватом.
– Бабочки уже ушли спать, – канючил схваченный правительственный служащий. – А может быть, они сегодня работают в другой местности.
Затем он протянул трясущуюся руку с нагрудному карману и вытащил дохлую бабочку.
– Вот… это… Так они выглядят, – заикаясь, произнес он. – Одна к одной. Если вы одну увидели, считайте, увидели всех.
Мы внимательно рассмотрели экземпляр. Это был хорошо развитый самец с коричневыми крылышками с легким намеком на желтизну по краям. Левое крылышко было слегка повреждено. Я спросил экскурсовода, сколько туристов посещает остров за год. Он прикинул, что в целом за сезон бабочек может побывать не меньше миллиона. Я поблагодарил его и с помощью перочинного ножа вырезал на стволе ближайшего дерева следующую надпись:
Когда наш экскурсовод осознал, что мы не будем его линчевать, к нему снова вернулась его горделивая осанка, и он внезапно не захотел иметь со всей этой историей ничего общего. Никто, клялся он, не имел понятия, почему эта долина называется Долиной миллиона бабочек. Ни одной бабочки тут и сроду никто не видывал. Вероятно, они все передохли еще по дороге сюда. Но теперь мы захотели хотя бы выяснить, почему долина была так безжалостно очищена от бабочек. Каким образом это было сделано? С помощью ДДТ? Или с помощью какого-то иного убийственного средства? Как?
– Я и понятия не имею об этом – бормотал бедняга. – Мое единственное объяснение в том, что если здесь какая бабочка когда и заблудится, то немедленно улетит обратно, потому что ей тут будет так скучно…
Из гуманитарных соображений мы дали ему на чай. Он безудержно разрыдался. Такого с ним еще не случалось, с тех пор, как появилась эта Долина миллиона бабочек…
На обратном пути мы попытались поймать хотя бы пару мух или комаров. Это никому не удалось. Самое главное, нас очень огорчали воспоминания о той банде люмпенов, чей мошеннический розыгрыш на полпути к Долине миллиона бабочек заставил нас идти дальше…
На одном из поворотов тропинки нам повстречалась группа потных иностранных туристов.
– Ну, как бабочки? – с радостным нетерпением кричали они уже издали.
– Фантастика! – отвечали мы – Их миллионы! Необозримые полчища всех цветов. Возьмите с собой на всякий случай палки, если они на вас набросятся…
На всех четырех добрались мы до такси. Водитель использовал долгое время ожидания, чтобы с другой группой туристов обеспечить еще больше посетителей "Пещеры воющего призрака". Что касается бабочек, то в этом он не компетентен.
– Откуда мне знать, есть они там или нет, – сказал он, пожимая плечами. – Я ни разу не был в этой идиотской долине.
Только тут до нас дошло, что эта долина была именно идиотской, поскольку там даже случайно не увидишь бабочку. Да и разве это дело для взрослых людей – пялиться на бабочек? А тем более их считать.
Кошка как воля и представление
Странно, но это случилось в один ничем не примечательный воскресный вечер. Все началось с того, что израильский национальный театр «Хабима», будучи в европейском турне, представлял пьесу нашего нобелевского лауреата Агнона, и я пришел в цюрихскую Оперу, чтобы, исполненный патриотической гордости, присутствовать на этом знаменательном событии в мире искусств.
Занавес поднялся, пьеса началась, но когда зал спустя два часа утонул в бушующих аплодисментах, я уже знал много интересного об удивительном мире швейцарских кошек. Мои относящиеся к этой области провалы в знаниях были поначалу скрыты, поскольку на сцене раскрывались первые нежные почки любви. Мой сосед слева наклонился к моему уху и пылко прошептал:
– Знаете, хоть я и не мусульманской веры и не понимаю ни слова по-еврейски, но я в восторге!
Я мысленно отнес мужчину в редкие ряды сочувствующих юдолюбов. Мой благодарный взгляд скользнул по типичному швейцарцу наших дней. Его прямой пробор выдавал в нем одного из этих строителей альпийских туннелей. Его чувства показались мне абсолютно искренними. Но как же я был удивлен, когда он посреди первого акта внезапно встал и с многочисленными "пардон" стал проталкиваться вдоль коленей зрителей к выходу.
– Извините, – прошептал он мне перед своим уходом, – подержите, пожалуйста, мое место свободным. Может быть, это природа настаивает на своих правах, – сказал он мне.
Но нет, спустя короткое время – на сцене как раз бушевал самый драматический конфликт – я снова услышал приближающиеся многочисленные "пардон", и какая-то совершенно незнакомая мне дама заняла место слева от меня.
– Привет, все в порядке, – шепнула она мне, – я его супруга.
Решение загадки открылось в антракте, когда моя новая соседка пригласила меня в фойе что-нибудь выпить, и за бокалом лимонада рассказала мне все по порядку:
– Это все из-за Люси, – начала она. – Так зовут нашу кошку. Просто Люси. Она не выносит одиночества. Так что нам постоянно приходится сменять друг друга, мне и Мартину.
Я попытался найти скрытую иронию в ее словах, но безуспешно. Или, возможно, она была слишком хорошо скрыта. Супруга Мартина была явно не настроена шутить. Она оставалась совершенно серьезной. Настолько серьезной, какой может быть только жительница Цюриха между двумя актами еврейской пьесы.
– Позвольте поинтересоваться, – позволил я себе поинтересоваться у моей собеседницы, – а что, собственно, произойдет, если Люси все-таки останется одна?
– Она будет очень скучать. Она привыкла к нашему обществу с самого раннего детства.
И опять – полная серьезность. Никакой иронии, ни малейшего проблеска улыбки, никакой двусмысленности в словах. Я допускаю, что дама – швейцарка и все проблемы принимает как свои собственные. Но…
– Но, – попытался я снова осторожно прощупать, – разве это не мешает вашим собственным привычкам? Я имею в виду вашего супруга и…
– Это так, – прервала меня моя соседка по зрительному залу, – но ведь, в конце концов, мы поженились вопреки воле Люси.
И только после этого она открыла мне всю историю. Когда сегодняшняя супруга Мартина была еще не замужем, ее родители разошлись. Папа оставил за собой виллу и машину, а мама – Люси. Однако затем мама полюбила одного врача, который никак не мог оставить свою квартиру, поскольку его попугай впадал от этого в меланхолию и мог выщипать на себе все перья. Таким образом, мама вынуждена была заискивать перед попугаем, пока не передала Люси права опеки над дочерью. После чего дочь уже не могла более покинуть свое жилище из страха, что кошка может заскучать.
– Между прочим, Мартин, – доверительно сообщила мне моя соседка, – целых два года общался со мной через переговорное устройство нашего дома.
Подробности этой истории стали меня постепенно захватывать даже против моей воли. Как-то я читал леденящий душу рассказ Эдгара Алана По, где речь шла о том, как один человек строил себе подвал и по рассеянности замуровал там черную кошку. И вот впервые я начал в известной мере понимать подобную рассеянность.
– Я надеюсь, вы не обидитесь на мое любопытство, – сказал я, – но почему Мартин не мог войти в дом? Я имею в виду, почему он должен был стоять у переговорного устройства?
– Потому, что у него была собака.
Излишне добавлять, что этот пес был швейцарцем и наверняка наотрез отказывался выходить на прогулку с кем-либо иным, кроме Мартина. В этом месте было бы целесообразным прервать ход изложения, чтобы вкратце охарактеризовать всю ситуацию.
Итак, врач сидел под домашним арестом из-за Полли, печального попугая. Мама пожертвовала своей свободой передвижения и разделила судьбу заключенного врача, а ее дочь в то же время была вынуждена стать компаньонкой одинокой Люси, вследствие чего Мартин со своим псом стоял на улице и шептал нежные слова в маленькую дырочку во входной двери.
Что касается меня, то мое уважение к Эдгару Алану По выросло неизмеримо.
– Разумеется, мы с радостью бы поженились, Мартин и я, – упомянула г-жа Мартин, – но из-за Люси и той собаки нам пришлось ждать еще долгие годы.
– Но, – продолжал я упрямствовать, – милая дама, неужели вы никогда не обдумывали вариант отказаться от кого-либо? Я имею в виду собаку или кошку…
– Что? Расстаться с живым существом, которое от тебя так зависит? Никогда!
Речь шла о швейцарцах, как уже говорилось. Мартин и его пес, г-жа Мартин и Люси, ее кошка, так же, как и мама со своим врачом. И даже Полли, попугай. Все они швейцарцы. Они уже 700 лет не вели ни одной войны, ну, так должен же человек хоть чем-то в таком случае заняться, не правда ли?
К концу антракта обозначилось долгожданное решение. Пес Мартина по причине значительного возраста отбыл в вечность. Сломленный этим мужчина хотел было покончить с жизнью и повеситься, но его хорошо развитая шейная мускулатура спасла его, и он подошел, наконец, к долгожданной свадьбе, которая через переговорное устройство была уже давно обсуждена во всех деталях.
– Сложность была только в том, – объяснила моя соседка, – что Люси выдвинула против Мартина некую оговорку. Кто знает, может, вынюхала она выветрившийся запах собаки на его одежде. Может быть, камнем преткновения был его альпийский пробор. Но, как и раньше, Мартин вынужден был долгие месяцы добиваться расположения Люси. Еще и сегодня Мартин ежедневно выходит в город и выстаивает очереди у кошачьего мясника за свежей куриной печенкой для Люси.
И г-жа Мартин с гордостью показала несколько фотографий Люси. Я сразу же отметил, кого напоминает мне Люси: любую другую кошку на этом свете.
Г-жа Мартин взглянула на часы.
– Боже мой, я же обещала мужу сменить его в десять!
– А вы, – отважился я на последнюю попытку, – а вы не пробовали когда-нибудь оставлять Люси с бебиситтером?
– Ну, конечно. Была одна очень милая девушка, дипломированная кошачья няня. Мы наняли ее на целый месяц, чтобы Люси могла к ней привыкнуть, но это оказалось бесполезным. Едва Люси слышала ее голос, она сразу бледнела. К тому же бедное животное испытывала аллергию на ее волосы. Хотя она была довольно милой, знаете ли. До свидания.
Я остался один и задумался над этой проблемой. В конце концов, никто не совершенен. Англичане ни на что не реагируют, когда играют в крикет, австрийцы предрасположены к интригам. Почему же швейцарцы не могут сходить с ума от кошек? Я полагаю, когда-нибудь мы еще услышим, что каждый швейцарский город открыл свое собственное кошачье кладбище с мраморными надгробиями, расписанными золотыми буквами. Насколько мне известно, кошкам еще не предоставляли избирательного права, но это вопрос времени. Говорят, что в обозримом будущем его дадут хотя бы котам… Известное беспокойство, относящееся к этой проблеме, трудно скрыть.
Один известный актер хотел два года назад жениться на своей сиамской кошке. В прессе разразился такой грандиозный скандал, поднятый газетой "Взгляд", по поводу того, что кошка-невеста была несовершеннолетней. Лучше и не спрашивайте…
Вскоре появился Мартин. Со свежеуложенным пробором и с песней о Люси на губах.
– Она даже не предполагает, как слепо мы ее любим, – заверил он меня. – Конечно, мы видим все ее ошибки. Но перед нами стоит один простой вопрос: хотим ли мы иметь во всем разочаровавшееся домашнее животное или счастливую, жизнерадостную подругу? Совершенно ясно, что для последнего нам нужно немногим пожертвовать…
Как раз в это время Мартин – который, между прочим, по совместительству еще и американский архитектор, – должен был получить давно желанную ленту французского Почетного легиона за строительство половины французского посольства в Берне. Вторую половину вынужден был строить кто-то другой, поскольку Люси в ту пору заболела воспалением легких. Но это, вообще говоря, не важно. Гораздо важнее, что когда волнующая новость была получена и срок назначен, Мартин обнаружил, что торжественная церемония должна была состояться как раз в тот день, когда у Люси был день рождения…
– Я просил организаторов передвинуть день награждения, – печально рассказывал мне Мартин, – но президент Франции отказал мне в моей маленькой просьбе.
– Ах, – лицемерно изобразил я сочувствие, – а что еще можно ожидать от французского президента? Но не смогла бы Люси принять участие в этой церемонии? Может быть, она решила бы, что военный парад проходит как раз в честь дня ее рождения?
– Конечно же, мы все это взвешивали. Но кто знает? А если бы дождь пошел?..
Кошка под дождем? Даже мне стала понятной абсурдность моего предложения.
– Мы и от детей отказались, – добавил Мартин на обратном пути в зал, – поскольку это никак не согласовалось бы с ежедневным распорядком Люси. Ведь она обязательно должна играть с трех до половины восьмого…
– Утра?
– Нет, вечера. Кроме того, мы оба страдаем хроническим истощением, так как Люси не дает нам спать. Каждую ночь она по нескольку раз прыгает к нам в кровать и лижет наши носы. Она ведь ждет от нас любви…
По-видимому, она еще не все получила от семьи Мартина.
На сцене, между тем, разыгрывалась настоящая драма. Но я утонул в своем кресле, погруженный в раздумья о менталитете швейцарцев. На чем он вообще основывается? На первый взгляд он кажется нам, израильтянам, полным тайн. Швейцария такая же маленькая страна с этническими проблемами.
Добропорядочные швейцарцы, как и мы, тоже должны каждый год нести военную службу. Инфляция в Швейцарии, как и у нас, за последний год тоже утроилась и составляет сейчас шесть процентов.
Но нет, во всем и вся швейцарцы отличаются от нас, израильтян. Скорее всего, за этим скрывается вопрос мотивации. Мы будем понемногу расти, швейцарцы же в этом не нуждаются. В Израиле все для Каца, а в Швейцарии все для кота.
