Текст книги "Скажи "Шалом""

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Эфраим Кишон
Скажи "Шалом"

Все звери в сборе

«Вот на что я должен обратить ваше внимание, – сказал мой издатель и вздохнул. – Прежде, чем начинать новую книгу, вам следует себе ясно представлять, что в нашей стране люди больше не читают».

"Не преувеличивайте, – ответил я. – Я как раз знаю одну супружескую пару из Хайфы, которая каждый год покупает, по меньшей мере, три книги".

"Да, об этом я тоже уже слышал. Но для одной супружеской пары не выпускают целую партию печатной продукции. И потому я бы вам рекомендовал сосредоточиться на книгах для детей. Благодаря нашей устаревшей системе образования дети в школе еще вынуждены покупать книги".

"Что ж, пожалуй, я напишу одну книжку для детей. Какой материал покупают сейчас лучше всего?"

"О животных".

"Стало быть, детскую книгу о животных".

"Да. Но как вы себе ее представляете?".

"Позвольте подумать. Скажем: "Мекки – сын козла". Как вам?"

"Плохо. Это уже было. Книга, помнится, называлась "Приключения Мекки-Мекса". В восьми частях. Мекки-Мекс покидает отчий дом, приезжает на джипе в город, переживает различные приключения, выясняет, что дома лучше всего и возвращается к мамочке-Мекки… Напрягитесь же немного, г-н Кишон. Практически все подходящие детям животные уже использованы".

"Неужели и медвежата тоже?"

"Именно это я и имею в виду. Месяц тому назад мы уже начали издавать новую серию "Томми – белый медведь". Томми покидает отчий дом, карабкается на всякие там флагштоки, переживает различные приключения, приводящие его к пониманию, что лучше дома нет ничего, и возвращается к своему папочке-ворчуну. Все это уже было. Собаки, кошки, медведи, овцы, куры, бабочки, зебры, антилопы…".

"А гиены?".

"И гиены тоже. "Хельга – маленькая гиена под землей. Семь выпусков".

"Хельга покинула отчий дом?".

"Да, и тайком пробралась в пустыню, где сделала себе из песка джип… Неужели ничего нового не приходит вам в голову?"

"Муравьи!"

"А это как раз сейчас наш бестселлер. "Муравьишка Амос в Тель-Авиве". Он покидает отчий дом…".

"А летучие мыши?"

""Летучая мышка Фифи и ее сорок поклонников". Приключения маленькой летучей мыши, которая покинула родителей и…"

"Вернулась назад?"

"Конечно. На джипе".

Издатель поднялся и начал ворошить бумаги на своем столе.

"Может быть, есть еще несколько свободных животных, – пробормотал он. – Так, так: "Феликс-сокол на Олимпийских играх"… "Пчелка Жужу – покорительница небес"… "Гремучая змея Коко"…"

"Нашел! Дождевой червяк!"

"Семнадцать выпусков. "Ползун-дождевой червь в глубоком море". Он забирается на борт одного корабля…"

"Как ему это удалось?"

"Он заполз в магазин, где торгуют джипами".

"Гм… Ну, тогда остаются только клопы".

""Путешествия Болдуина-постельного клопа". Это наше очередное издание. Болдуин отползает от своих родителей – "

"На джипе?"

"Откуда вы это знаете? Потом он сдружается с комарихой Мицци, которая покинула отчий дом. Но это уже будет другая серия".

"Так… А карпы?"

"Карп Карл охотится с парашютом".

"Устрицы?"

""Устрица Аурелия и ее братец Август". Она покидает свою раковину, но через какое-то время возвращается назад, поскольку она…".

"Понятно, понятно. А что вы скажете насчет глубоководной губки?".

"Глубоководной губки… Погодите-ка… Нет, этого у нас еще не было, – лицо моего издателя озарилось улыбкой надежды. – Отлично! Мы это берем. Но вам следует поторопиться, пока кто-нибудь не перехватил идею".

"Не волнуйтесь, – успокоил я его. – Я приступаю немедленно. Подготовьте броскую обложку: "Теобальд-глубоководная губка идет в город".

И я поспешил домой, подгоняемый воодушевленными возгласами издателя.

Сегодня я закончил первый том новой серии. Несомненно, это высокохудожественное произведение, полное неожиданностей.

Теобальд отрывается от отчего дома и направляется в Иерусалим, чтобы испытать себя в роли банной губки.

В следующем томе он вернется домой. Возможно даже на джипе.

Геркулес и семеро котят

Когда тетя Илка с корзиной в руке внезапно показалась на тропинке, ведущей к нашему дому, мы остолбенели от неожиданности. А она уже помахивала нам своим пышным бюстом.

– Ах, вы мои любимые, дорогие детки! – сказала она приглушенным от умиления голосом. – Кто из вас вспомнил о моем дне рождения? Уж какое сладкое письмо мне написали! Вот как сильно вы любите свою старую тетушку!

Мы не знали, что ответить. Со своей стороны я знал наверняка, что в последнее время никаких писем не писал, а тем более сладких, и беспомощный взгляд самой лучшей из всех жен дал мне понять, что и к ней ничего подобного не относится.

– Вот и славно, тетя, – промурлыкали мы одновременно. – Стоит ли об этом говорить.

Но тетя Илка была сама нежность:

– Нет-нет-нет. Вы доставили мне такое счастье, что я непременно должна вас отблагодарить.

– Не стоит, тетя. Действительно, не стоит.

– Конечно, такая старая, одинокая женщина, как я, не может себе позволить дарить ценных подарков. Но вот это будет вам действительно приятно.

И тетя Илка вытащила из своей корзинки нечто маленькое и пушистое.

Котенка.

Мы стояли, как жена Лота, превращающаяся в соляной столб. Плитку шоколада в подарочной упаковке – еще куда ни шло. Или там памятный альбом "Садат в Иерусалиме" – мы бы тоже приняли. Но кошка? Кому нужны кошки? У нас вовсе не было намерения создавать зоопарк и, соответственно, мы не имели никакой потребности в таких, пусть даже душевных, кошечках.

– Нет, тетя Илка, – сказал я со всей как всегда присущей мне решимостью. – Мы не можем принять этот подарок. Он слишком дорогой.

Не помогло. Тетя Илка настаивала на своей жертве. Она давно решила доставить нам радость – и мы должны ее принять, нравится нам это или нет. Вздохнув, мы согласились и даже проявили притворный интерес к возрасту и полу подарка. Пол мужской, последовал ответ. Возраст – неделя. Отзывается на имя Геркулес.

Отныне Геркулес вошел в наш дом, рос, матерел, и, в конце концов, оказался довольно дружелюбным животным. Не было такой крепости в доме, которую он немедленно не покорил бы прыжком, при этом радостно и с видимым удовлетворением мурлыкая. Правда, ловля мышей, вроде бы присущая кошачьему роду, была ему чужда. Когда мы однажды посадили ему в блюдце с молоком живую мышь, он пережил настоящий нервный стресс и спрятался под кровать. Определенно он не был диким. И еще кое-кем он не был.

– Мы перекармливаем животное, – заметил я. – Геркулес стал очень толстым.

Самая лучшая из всех жен согласилась со мной и посадила его на строгую диету, которая, однако, не имела успеха.

– Господи! – воскликнула она через пару дней. – Да ведь Геркулес ждет малыша!..

Увы, вопреки справке тети Илки, он оказался никаким не котом, а как раз наоборот, да еще и беременным.

Этим он, конечно же, пробудил материнское чувство моей супруги. Она начала всячески оберегать и лелеять этого жирного трансвестита, кутала его в мягкие тряпочки, перенесла его коробку в кухню, чтобы ему было теплее, и с нежным сочувствием ждала радостного события.

– У нас будет два крошечных пушистеньких котеночка, – ворковала она. – Один белый и один серенький…

Однажды утром, когда мы зашли на кухню, радостное событие уже произошло, но мы от него едва не упали в обморок. Геркулес наметал семь котят.

Это были маленькие, беспомощные комочки, некоторые белые, некоторые серые, а некоторые, как морской песок. Что же нам было делать с семерыми? Утопить? Это было бы выше наших сил. Оставить? Тоже выше. Так что же?

И тут мне пришла в голову гениальная мысль:

– Мы их раздарим!

– Да, но по какому поводу? – обеспокоено спросила самая лучшая из всех жен.

– Да по любому. Как благодарность за поздравление с днем рождения или еще с чем.

На следующее утро мы с корзинкой в руке посетили супружескую чету Пашутов, безмерно поблагодарили их за все те многочисленные проявления дружеских чувств, каковые г-жа Пашут нам выказывала, и всучили ей в руки новорожденного котенка.

– Нет-нет, – отнекивалась г-жа Пашут. – Что вы… Спасибо… Мне не надо.

Ее протест был пропущен мимо ушей. Мы проинформировали г-жу Пашут, что это котенок мужского пола по имени Ромео и поспешно удалились… Уже на следующий вечер мы услышали тихое царапанье в нашу входную дверь. Снаружи стояла мама Геркулес и держала в зубах маленького Ромео. Следуя тому необъяснимому инстинкту, которые имеют только кошки, она отыскала и принесла обратно своего сыночка, так что в нашем доме теперь снова стало семеро котят. На другой день я забрал самого крепенького из них, сел в городской автобус, а вышел из него уже без котенка. Таким образом, их осталось только шесть.

Так продолжалось два дня. А потом я услышал в кухне голос жены. Она считала.

– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, – считала она.

Я побледнел. Уж на что может быть способен материнский инстинкт – но это совсем ни в какие рамки не лезет. В конце концов, Пашуты жили совсем рядом. Но чтобы кошка доехала до автовокзала и получила в бюро находок своего потерянного котенка – нет, так не бывает.

Однако, все обстояло совсем иначе. Достаточно было одного взгляда на кошачье семейство, чтобы понять, что в седьмом случае речь идет о малыше-подкидыше темно-шоколадного цвета, который в данной семье может быть только пасынком. Очевидно, Геркулес взял себе за образец победоносную Красную Армию, которой личности пленных безразличны, лишь бы число сходилось. Один пленный сбежал – неважно, хватай первого же прохожего, и список снова полный…

Седьмой котенок рос с невероятной скоростью и терроризировал весь дом. Никто не мог никуда сесть без того, чтобы снизу из-под него не раздался пронзительный болезненный крик. Это навело меня, однако, еще на одну гениальную мысль: "Мы должны тете Илке в знак нашей любви и благодарности сделать ответный подарок".

– Кухонный гарнитур?

– Нет. Только Геркулеса.

Так мы и сделали. Мы поздравили тетю Илку с выздоровлением, о котором она и не подозревала, шумно пообнимали ее и преподнесли внушительного размера кота Геркулеса, который помнил ее еще с тех пор, когда был маленьким. Я изобразил в красочных выражениях, как сильно он по ней скучал и как по буквам вымяукивал эту сердечную любовь. Геркулес прыгнул тете Илке прямо под подол, где и принялся нежно мурлыкать. Тетя Илка растаяла. Мы спокойно постояли рядом с ней еще пару секунд, после чего немедленно удалились, помахав издали рукой.

В четверг исчезли двое из семи котят, в пятницу еще три, а в субботу уже не осталось ни одного. Геркулес забрал их всех. Так еще раз восторжествовала изобретательность человека над грубой силой природы.

Куда хочет собачка

Цвиньи, это уродливое дитя монгольских степей, я обнаружил одним морозным утром в нашем тогда еще весьма ухоженном саду.

Было едва ли пять утра, время, когда большинство людей еще спит – за исключением политиков, которые должны вставать очень рано, поскольку иначе колесо истории без них никак не крутится. В этот пасмурный утренний час я услышал за окном тихое, жалобное повизгивание. Я раздвинул шторы и посмотрел заспанными глазами наружу. Посреди моего – я повторяю: тогда еще очень ухоженного – сада я увидел очень маленькую собачку, которая своими очень маленькими лапками взрыла весь сад и с очень большим аппетитом пожирала выдранную траву. Собачка была не только очень маленькая и очень белая, но и относилась к какой-то очень неопределенной породе и была совершенно не в состоянии координировать между собой все свои четыре ноги.

Я хотел было снова задернуть шторы, чтобы плюхнуться назад, в теплую постель, но самая лучшая из всех жен уже проснулась и спросила:

"Что там?".

"Собачий щенок", – ответил я, едва ворочая языком.

"Живой?"

"Да".

"Ну, так впусти его".

Я открыл дверь в сад. Очень молодая собачка вбежала в нашу спальню и тут же пописала на красный ковер.

Тут я должен заметить, что весьма неохотно разрешаю мочиться на свой ковер. Потому я взял эту белую скотину в охапку и выдворил ее обратно в сад. Моей тихой надеждой было, что Он, питающий птиц лесных, позаботится и о собачках садовых. Но Он не позаботился. Зато собачий визг и скулеж усилился многократно, вследствие чего из соседского дома выскочила в ночной рубашке г-жа Камински. Надо сказать, что вид г-жи Камински в ночной рубашке был не из приятных, а уж что она при этом выкрикивала, лучше вообще опустить. Однако все сразу изменилось, как только ее взгляд упал на причину утренней побудки. В весьма радужных выражениях г-жа Камински попыталась убедить нас, что нам непременно следует взять на воспитание это крошечное существо. Она не упустила ни одной мало-мальски известной ей детали, в частности, что собака является очень верным животным, и не только верным, но также мудрым и честным. Можно даже, откровенно сказала г-жа Камински, откровенно сказать: собака – лучший друг человека, даже может быть больше правительства.

– Но если это так, г-жа Камински, – позволил я себе вмешаться, – почему бы вам самой не взять на воспитание это крошечное существо?

– Я что, сумасшедшая? – отбила любительница собак. – Или у меня своих забот не хватает?..

Вот так и получилось, что мы взяли на воспитание эту очень маленькую и очень молодую собачку. Немедленно был созван семейный совет, и после коротких дебатов между моей женой и мной было решено дать этой очень молодой и очень маленькой собачке имя Цвиньи за ее уши в крапинку, а может, потому, что так ее назвали бы где-нибудь в монгольских степях, а может, и по какой иной причине, я уже не помню.

Цвиньи чувствовала себя у нас, как дома, и быстро засела в наших сердцах. Кормить ее было легко, потому что она пожирала все, что оказывалось в пределах ее досягаемости: кнопки, шпагат, наручные часы, все. К тому же она повадилась таскать нам из соседского сада всякую падаль. Этим она демонстрировала нам свою трогательную привязанность, и помахивала своим коротким хвостиком всякий раз, когда мы ее окликали, словно видела в наших руках венгерскую салями. В удивительно короткий срок она научилась слушать мои приказы. Вот вам примеры:

– Сидеть! (Цвиньи настораживает уши и лижет меня в лицо).

– Барьер! (Цвиньи чешет себе живот).

– Лапу! (Цвиньи не шевелится).

Я мог бы привести тут еще целый ряд примеров, но и из этих ясно, что Цвиньи была совершенно не дрессируемой, не воспитуемой и механически слушающей собакой, стало быть, независимым, самостоятельно думающим живым существом.

Жаль только, что она постоянно писала на ковер. Она писала постоянно, и только на ковер. Почему? Понятия не имею. По новейшим изысканиям глубин психологии известно, что злополучные привычки восходят к травматическим происшествиям в детстве, или даже еще раньше. Может быть, Цвиньи появилась на свет где-нибудь на маковом поле, и потому вынуждена писать всякий раз, как увидит красный ковер, за который, между прочим, я отдал целое состояние. В общем, причина так и осталась неизвестна, а пятна остались пятнами.

Но я не хотел мириться с Цвиньиной особой привычкой отправлять свои надобности и стал проводить с ней хорошо продуманную воспитательную работу:

– На ковер мочиться запрещено, – говорил я ей медленно и отчетливо, назидательно поднимая палец. – Запрещено, слышишь? Запрещено! Фу! – И с каждым повторением мой голос становился все строже, а палец все выше. С другой стороны, я осыпал ее всяческими похвалами, ласками и лакомыми кусочками, если она хоть раз по ошибке совершала свое дело на клумбе, которая тогда еще выглядела ухоженной, прежде чем под воздействием быстрорастущих зубов Цвиньи перейти в дикое состояние. Вероятно, Цвиньи вывела из всех моих разнообразных усилий лишь то заключение, что это двуногое, то раздраженное, то ласковое существо, с которым ей приходится иметь дело, очень уж капризное. Кто их разберет, этих людей…

Поскольку Цвиньи оказалась не в состоянии воспринять хотя бы элементарные требования гигиены, мне пришлось использовать новые, более утонченные приемы воспитания. Я применил своего рода повышающую шкалу. Вначале я хотел ее приучить к тому, чтобы она не писала на красный ковер, а только на другие цвета, а затем начать выманивать ее из дома, так чтобы она могла реализовать свои потребности на свободе, например, в соседском саду. С этой целью я прежде всего покрыл наш красный ковер серым и предложил за каждое серое пи-пи колбаску в качестве премии. Через две недели, когда Цвиньи уже приучилась к серому ковру, я снова открыл красный. Цвиньи, которая как раз находилась в саду, с радостным тявканьем бросилась в дом и тут же пописала на красный ковер. Понятно, что собаки всегда остаются верными существами.

Но мой запас педагогических приемов не был исчерпан. Я решил пробудить в сердце Цвиньи любовь к природе, – купил длинный зеленый поводок и ходил с ней каждую ночь в Петах-Тикву. Прекрасная прогулка по прекрасной местности, особенно, при лунном свете. Правда, Цвиньи на протяжении всего пути пыталась вырваться и направиться обратно. Она успокаивалась только у самого дома, и едва я открывал дверь, присаживалась на красном ковре и немедленно делала свое дело.

Со временем я стал спрашивать себя, зачем мне все это надо, и кому это может понравиться. Я пытался обсудить проблему с женой. Она порекомендовала мне французского философа Руссо, который приобрел известность своим тезисом, что все, что от природы, что естественно, то не безобразно. Другим словами: это естественно, что Цвиньи всегда писает только на ковер. Ну, и что прикажете делать с природой, с ее неограниченными возможностями? Однажды утром, когда г-жа Камински в очередной раз пришла с косточкой для собаки, я поделился с ней гигиеническими трудностями Цвиньи и получил от нее следующий совет:

"Это оттого, что вы ее плохо воспитывали. Потому что вы не знаете, как обращаться с собаками. Потому что вы за ней неправильно ухаживали. Вы должны каждый раз, когда она использует красный ковер, вы должны ее каждый раз мордой в него тыкать, и вы должны ее отлупить как следует и вышвырнуть в окно. Вот как надо поступать".

Хотя я и не приветствую телесные наказания, но я так и сделал. Цвиньи зашла, села и помочилась – я ткнул ее туда мордой, шлепнул и выкинул в окно. Процедура повторялась по несколько раз на дню, но я был непоколебим. Это стало целью моей жизни – отучить Цвиньи от ее дурных мочеприседаний. Медленно, очень медленно проявлялись плоды моего терпеливого труда. Все-таки Цвиньи кое-что запоминала и кое-что усваивала. А я не ослаблял своих усилий.

И знаете, хотя она все еще писает на красный ковер, но потом немедленно сама прыгает в окно без малейшей помощи с моей стороны и там, снаружи, ждет моей похвалы и лакомства. Все-таки, хоть маленький, но успех.

В погоне за мышами

Стояла ветреная, во всех отношениях неприятная ночь, когда где-то после двух часов я услышал приглушенный, суетливый шорох в нашем бельевом шкафу. Моя жена, самая лучшая из всех жен, тоже отошла из царства сна и с затаенным дыханием вслушивалась в темноту.

– Мышь, – прошептала она. – Вероятно из сада. Ох, что же делать, что же делать? Господи, Б-же, что же нам делать?

– Пока что ничего, – ответил я с уверенностью мужчины, который в любой ситуации сохраняет достойный вид. – Надеюсь, она как-нибудь выберется из открытых ящиков…

Но она не выбралась из открытых ящиков. Даже наоборот. Утренние лучи осветили следы нашествия грызуна: две растерзанных скатерти.

– Чудовище! – воскликнула моя жена в приступе гнева. – Это чудовище следует уничтожить!

Следующая ночь застала нас за работой. Мы чутко прислушивались, как мышь скребется в деревянную стену – между прочим, излюбленное лакомство каждой мыши – и, дождавшись, внезапно включили свет и прыгнули. Я сжимал в руке веник, в глазах моей супруги полыхал огонь. Я распахнул дверь шкафа. На второй полке, справа внизу, сидело и тряслось маленькое серое существо. Оно дрожало столь сильно, что даже длинные волосы на ее подбородке покачивались то влево, то вправо. И только маленькие, с булавочную головку, черные глазки пытливо всматривались в опасность.

– Ой, гадость, – пискнула самая лучшая из всех жен, боязливо прячась у меня за спиной. – Но посмотри, как боится эта бедная тварь. Ты ведь не посмеешь ее убить, правда? Выкинь ее обратно в сад.

Привыкший исполнять маленькие прихоти моей маленькой жены, я протянул руку, чтобы ухватить мышонка за хвостик. Но мышонок нырнул в простыни. А пока я вышвыривал простыни одну за другой, он спрятался между скатертями, а потом между полотенцами. А потом между салфетками. И когда я опустошил весь бельевой ящик до дна, я увидел маленького мышонка уже под диваном.

– Ах, ты, глупый мышонок, – сказал я вкрадчивым голосом. – Неужели ты не видишь, что я хочу тебе только добра? Что я всего-навсего хочу вынести тебя в сад? Скажи, глупыш! – И я со всей силы бросил в него веник.

После третьей неудачной попытки мы перетащили диван на середину комнаты, но к тому времени мышонок уже давно сидел на книжной полке. Благодаря недюжинной силе моей жены, прошло всего полчаса, прежде чем мы сняли все книги с полок. Но низкое животное явно злоупотребляло нашими усилиями, этот дьявол спрыгнул с полки и спрятался под креслом. И в это мгновение мое дыхание прервал тяжелый удар.

– Эй, ты поосторожней с ним, – предупредила меня самая лучшая из всех жен. – Это же такое нежное крошечное создание!

– Ничего, ничего, – скрипел я в ответ, выползая из-под рухнувших полок и расставляя их друг на друга. – Вот только поймаю эту скотину и отдам ее в лабораторию на опыты над живыми объектами…

Около пяти утра мы доползли до постели в состоянии полного духовного и физического истощения. А мышонок всю ночь грыз изнутри наше кресло… Пронзительный крик вырвал меня из сна рано утром. Жена указывала дрожащим пальцем на наше кресло, в котором красовалась дыра размером с кулак:

– Это уж слишком. Давай вызовем санэпидстанцию!

Я позвонил в один наш известный санитарно-эпидемиологический институт и рассказал историю прошедшей ночи. Руководящий, дважды главный инженер сообщил мне, что его организация не обслуживает столь мелкие случаи, поскольку сражается только с большими популяциями мышей. Рассудив, я счел бессмысленным выводить в собственном шкафу новые многочисленные поколения мышей, поэтому зашел в ближайший скобяной магазин и купил мышеловку. Моя жена, женская душа, хотя и протестовала против "варварского орудия", но позволила убедить себя тем, что эта мышеловка – отечественный продукт, а значит, так и так не будет функционировать. Под тяжестью этого аргумента она даже согласилась предоставить мне маленький кусочек сыра. Мы поставили мышеловку в темном углу, и потому никак не могли уснуть. Каждый скребущий звук в моем письменном столе настораживал нас.

Внезапно вся спальня погрузилась в полную тишину. Жена широко распахнула глаза от ужаса, а я спрыгнул с кровати с громким торжествующим возгласом. Однако, этот торжествующий возглас сразу же перешел в болезненный рев: мышеловка захлопнулась и мой большой палец тут же превратился в какое-то подобие мясного салата. Жена немедленно принялась прикладывать мне горячие и холодные компрессы, явно пытаясь что-то скрыть своими хлопотами. Как оказалось, она все время переживала за жизнь маленького мышонка.

"Что бы ни говорили, – высказалась она, – а каждая мышь – это божье создание, и поступает она так, как велит ей природа". Потом она осторожно взяла мышеловку и растянула на ней пружину. Ну, и что велит природа делать мышонку? Она посылает его в наши рисовые запасы, которые – как следовало из очередного утреннего вскрика моей супруги – теперь уже невозможно было использовать.

– Отнеси мышеловку в ремонт, – только и смогла выдавить она.

В мастерской по ремонту металлоизделий меня поставили в известность, что никаких запчастей к мышеловкам у них на складе нет. Обитатель мастерской посоветовал мне купить новую мышеловку, вытащить из нее пружину и вставить ее в старую мышеловку. Я последовал его совету, снова поставил отремонтированное орудие убийства в углу комнаты и пометил – подобно Гензелю и Гретхен в дремучем лесу – путь от комода к мышеловке маленькими кусочками сыра и ветчины из пластиковой упаковки.

Эта ночь была для нас очень волнительной. Мышонок совсем уж по-домашнему устроился в моем письменном столе и потихоньку грыз там мои важные документы. Когда он раз за разом устраивал себе небольшие перерывы на отдых, мы слышали перестук наших сердец, колотящихся в напряженном ритме. В конце концов, моя жена не выдержала:

– Если это бедное, маленькое существо каким-то образом попадет в твою мышеловку, между нами все кончено, – всхлипнула она. – Все, что ты тут делаешь – жестоко и бесчеловечно. – Она говорила, как наш бессменный президент общества защиты животных из Ашкелона. – Нужно издать закон против мышеловок. На этом зверьке такая милая, шелковая шкурка…

– Но он же не дает нам спать, – возразил я. – Он жрет наши вещи и мои рукописи.

Моя жена, казалось, меня совсем не слушала:

– Может быть, это девочка, – ворковала она, – может быть, у нее потом будут детки…

Однако, постоянная грызня, которая бодро раздавалась из ящика моего письменного стола, не позволяла рассчитывать на предстоящие роды. Короче: уже забрезжило утро, и мы, наконец, заснули, а когда к полудню проснулись, стояла полная тишина. Только в углу комнаты, там, где стояла мышеловка… там мы увидели… в петле… это маленькое… это серенькое…

– Убийца!!!

Это было все, что сказала мне жена. С тех пор мы больше не разговаривали. Но что еще хуже: мы теперь не можем засыпать без ставших уже родными шорохов грызунов. Знакомым напротив жена намекнула: это естественная расплата за мое зверство. Понятное дело – за мышь.