Текст книги "Кишон для гурманов"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Служба организации вечеринок

Древние римляне знамениты как первооткрыватели того, что еда не только приобрела значение средства насыщения и поддержания жизни, но и, особенно в рамках хорошо организованных оргий, могла доставлять чистое удовольствие.

Оргия соленых палочек

Я уже сотню раз объяснил все своей жене, и она слушала не перебивая.

Я сам подошел к телефону, когда позвонила г-жа Шпигель и пригласила нас на среду к половине девятого вечера. Я с благодарностью принял приглашение и снова лег. Вот и все. Не стоит и обсуждения, надо полагать.

Но с того момента мы ни о чем ином и не говорили. Снова и снова анализировали мы тот короткий телефонный разговор. Г-жа Шпигель не сказала, что это приглашение к ужину. Но она также и не сказала, что было это не приглашение к ужину.

– Гостей не приглашают ровно к половине девятого, если им ничего не хотят предложить поесть, – звучала окончательная интерпретация моей жены. – Это приглашение к ужину.

Я был того же мнения. Если не имеют намерения сервировать ужин для гостей, то говорят примерно так: "Приходите, но только не раньше восьми" или "Где-нибудь между восемью и девятью", но уж никак не "Ровно к половине девятого". Я точно не помню, сказала ли г-жа Шпигель слово "ровно", но "к" она сказала. Она это отчетливо акцентировала, и в ее голосе слышалась некая несомненная сытность.

– Я почти уверен, что это приглашение к трапезе, – был результат моих множественных рассуждений. Чтобы рассеять все сомнения, я хотел было позвонить г-же Шпигель и рассказать ей о каком-нибудь диетическом предписании, которые я к тому времени должен был соблюдать, и пусть-де она не сердится на меня, если я ее попрошу принять их во внимание при составлении меню. Тогда все и откроется. Тогда сразу станет ясно, собирается ли она вообще составлять меню.

Но мой план был так четко продуман, что моя жена выступила против. Это произведет, утверждала она, нехорошее впечатление, – ставить хозяйку дома перед фактом, что к ней идут затем, чтобы поесть. Кроме того, это вообще излишне.

– Я знаю Шпигелей, – сказала она. – У них столы ломятся, когда приходят гости.

В среду случилось так, что мы весь день были очень заняты и довольствовались в обед лишь парой бутербродов из ближайшей закусочной.

Отправляясь вечером к Шпигелям, мы были по-настоящему голодны, и перед нашим внутренним взором уже возникал стол с обильными закусками, холодной птицей, курами и индюшатиной, гусями и утками, с соусами и овощами, и салатами.

Собственно, они ведь много не беседуют, эти Шпигели. Собственно, и ждут-то они нас только к столу…

В тот момент, когда мы вошли в квартиру Шпигелей, нас стали одолевать старые сомнения. Мы были первыми из гостей, и Шпигели еще только переодевались. Мы озабоченно осмотрелись, но не обнаружили никаких следов кулинарных приготовлений. Обычная картина: мягкий уголок и стулья вокруг стеклянного журнального столика, на котором стояло блюдо с миндальными и земляными орехами и сушеным изюмом, в одной довольно маленькой тарелочке – несколько оливок, в другой, побольше, – кусочки сыра на пластиковых шпильках и, наконец, величественно возвышающийся стеклянный сосуд, полный тонких соленых палочек.

Внезапно меня осенила мысль, что г-жа Шпигель, возможно, сказала в 20 часов 45 минут, а не в 20 часов 30 минут, а может быть и вообще не называла какого-то точного времени, а нас спутало феллиниевское "8 с половиной".

– Что бы вы хотели выпить?

Глава дома, еще занятый завязыванием галстука, смешал нам "Джон Коллинз", необычайно освежающий напиток, состоящий на треть из бренди, на треть из содовой и на треть из наливки "Коллинз". Мы выпили его с удовольствием. Однако наши желудочные рецепторы были настроены более на индейку, во всяком случае, на что-то компактное. Мы лишь немного успокоились, пока держали свои бокалы.

Глава дома чокнулся с нами и поинтересовался, как насчет поклевать. Я взял полную горсть земляных орехов и попытался включиться в анализ пост-модерной литературы, которая нам попадалась, но вскоре понял, что мой материал иссяк. Что значит одна тарелочка земляных орешков и миндаля для взрослого мужчины?

Нечто подобное происходило и с моей женой. Она одним махом прикончила черные оливки и беспощадно опустошила тарелку с сыром. Когда мы начали говорить о гонке вооружений, на стеклянном столике осталась лишь пара оброненных огуречных кружков.

– Минуточку, – сказала г-жа Шпигель, причем она умудрилась одновременно и улыбнуться, и поднять брови. – Я сейчас вернусь. Принесу еще немного.

И она покинула комнату с пустыми тарелками в руке. Сквозь открытую дверь мы попытались обнаружить на кухне хоть какие-то следы кулинарной работы. Результаты были ничтожными. Кухня походила на операционную, столь стерильна, и бела, и спокойна она была…

Между тем – подошло к девяти – появились новые гости. Мой живот приветствовал каждого только громким урчанием.

Разговор перешел на успешный вояж в Америку нашего министра финансов:

– Можно говорить, что хотите, – проговорил кто-то, кто хотел. – Но он остался непобежденным.

Вот как? Я бы с удовольствием посмотрел на него, если бы он в Америке к обеду не получал ничего, кроме земляных орехов. Я, например, уже после второй тарелочки испытывал рези в желудке. Не то, чтобы я что-то имел против земляных орехов. Земляные орехи – вкусный, питательный, богатый витаминами продукт. Но он плохая замена индейке или рыбному салату с майонезом.

Я осмотрелся. Моя жена сидела напротив с известково-белым лицом и держалась в этот момент за горло, возможно, чтобы затолкать обратно "Джон Коллинз", восставший против огурцов и изюма. Я кивнул ей, накинулся на только что поданный сыр и в мгновение ока проглотил его вместе с пластиковыми шпильками. Г-жа Шпигель с супругом обменялись недоуменными взглядами и поднялись, чтобы похлопотать о новых поставках.

Кто-то упомянул как раз, что число безработных все прибывает.

– Ничего удивительного, – пояснил я. – Народ голодает.

Разговор давался мне нелегко, поскольку рот был забит солеными палочками. Но меня злило выслушивание этих глупых пересудов о неизбежно возрастающем количестве безработных, когда в комфортабельной квартире могут находиться люди, мечтающие о куске хлеба.

Моя жена приканчивала третью партию изюма, и на лицах наших хозяев проступила паника. Г-н Шпигель заполнял бреши в тарелках блюдечками с карамельками, но бреши вскоре образовались снова. В конце концов, у нас с утра ничего во рту не было.

Соленые палочки хрустели и ломались у меня во рту, так что я едва мог расслышать разговор. Пока они не превратились в кашеобразную массу, я обеспечил себя новым запасом миндальных орехов. С земляными было уже покончено, оливки еще оставались. Я ел и ел. Последние остатки моего некогда образцового самообладания улетучились. Постанывая и поохивая, я набивал рот всем, что находилось в пределах досягаемости.

Моя жена принялась за карамельки и осуждающе поглядывала на меня склеивающимися глазами. Все без исключения тарелки на низеньком стеклянном столике были начисто выметены. Но и мои силы подходили к концу. Больше есть я уже не мог. Когда г-н Шпигель вернулся из соседней комнаты и поставил передо мной тарелку соленого миндаля, я вынужден был отказаться. Я готов был лопнуть. Одна только мысль о приеме пищи вызывала тошноту. Только бы не видеть больше никакой еды, только бы, во имя Господа, не видеть больше никакой еды…

– Входите, господа!

Г-жа Шпигель открыла дверь соседней комнаты. В ней стоял покрытый белоснежной скатертью стол с обильными закусками, большим разнообразием холодной птицы, с курами и индюшатиной, гусями и утками, с соусами и овощами и салатами…

Дальше тишина…

Фаст-фуд[14]14
  Фаст-фуд – Собирательное название предприятий быстрого питания, торгующих едой невысокого качества.


[Закрыть]

Римская знать в окружении сладострастных матрон любила азартно поглощать целую кучу лакомств, после чего с тактичным «пардон» они удалялись в туалет, тыкали себе пером в горло и освобождали желудки для новой порции праздничной трапезы. Этот прием, благодаря нашей современной индустрии продовольствия, может с успехом осуществляться и сегодня без затрат перьев.

Наслаждение с покаянием

Именно еда и питье соединяют людей.

Даже одна тарелка правильной еды может стать причиной хорошо выращенной язвы двенадцатиперстной кишки или даже дуодемита и, конечно же, ничто не сведет двух людей так тесно, как эти болезни. Кроме, разве что, камней в почках.

Известная поговорка гласит: "Больные люди – братья", – что и подтверждает следующая история.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Вор, Жертва.

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: дом Жертвы.

ВРЕМЯ: ночь.

ЖЕРТВА: (лежит в постели и спит).

ВОР: (влезает в лунном свете в окно. На лицо натянута маска из чулка, в одной руке карманный фонарик, в другой револьвер).

ЖЕРТВА: (периодически похрапывает).

ВОР: (идет на цыпочках к шкафу и открывает его).

ЖЕРТВА: (внезапно просыпается, включает свет): Что такое? Вы кто? Что вам надо?

ВОР: (целится в Жертву из револьвера): Успокойтесь, если вам жизнь дорога. Я не шучу.

ЖЕРТВА: (боязливо): Да кто же вы?

ВОР: Как вы думаете, сборщик налогов?

ЖЕРТВА: (громко вопит).

ВОР: Заткните рот. Если пророните еще звук – вы покойник.

ЖЕРТВА: И как это только возможно?! В нашей стране! Чтобы один человек сотворил с другим такое!

ВОР: Ну, и что? Это и есть наш процесс нормализации. В нормальной стране должны быть воры[15]15
  «В нормальной стране должны быть воры» – Кишон обыгрывает известное утверждение У.Черчилля.


[Закрыть], и потому вы сейчас будете ограблены. И нечего жаловаться.

ЖЕРТВА: Ну, ладно, я не жалуюсь. Но мне жаль будущего нашей страны.

ВОР: Ну, так причитайте потише.

ЖЕРТВА: (причитает тихо).

ВОР: А сейчас мы посмотрим… (роется в ящиках шкафа). Ага! Драгоценности вашей жены, не так ли?

ЖЕРТВА: Все поддельные.

ВОР: Пасть закройте. (продолжает копаться). Где деньги? Быстро говорите, куда вы спрятали деньги, или он пальнет.

ЖЕРТВА: Деньги? Я?

ВОР: Бросьте паясничать. Это вам не идет. Может быть, вы спрятали деньги в чулок? Сейчас вы побледнеете, а? (вытаскивает из шкафа два туго набитых чулка). Что тут у нас внутри? (вынимает из каждого чулка длинные бумажные свертки, каждый состоящий из банкнот). Ну, вот так.

ЖЕРТВА: Это некрасиво с вашей стороны. Я копил деньги на холодильник.

ВОР: Хорошо, я куплю себе холодильник. (поднимает коробок с лекарствами). А это что?

ЖЕРТВА: Ничего такого, что может вас заинтересовать. Мои лекарства.

ВОР: (открывает коробок): Какие лекарства?

ЖЕРТВА: Для моей язвы желудка.

ВОР: Язвы желудка?

ЖЕРТВА: Язвы желудка.

ВОР: Давно она у вас?

ЖЕРТВА: Уже четырнадцать лет.

ВОР: Большая?

ЖЕРТВА: Примерно такая (показывает). Иногда ужасно болит. А почему вы спрашиваете? У вас что, тоже язва желудка?

ВОР: Если ли у меня язва желудка? Уже двадцать семь лет, мой дорогой. Перфорированная.

ЖЕРТВА: Понятно. С такой профессией, как ваша, когда все время в напряжении…

ВОР: Точно. А что за медикамент вы принимаете?

ЖЕРТВА: Амид-бензол-мольфо-мицин-бромид.

ВОР: А я принимаю Карбо-стрихо-бикарбонат-магнезиум.

ЖЕРТВА: А, Карбо-стрихо-бикарбонат-магнезиум! Знаю. Толку никакого. Боль успокаивается на пару минут, а потом опять прихватывает.

ВОР: (читает этикетку): А что тут написано?

ЖЕРТВА: "При болях вследствие возбужденного состояния или употребления жирной пищи немедленно примите одну таблетку, если врачом не предписано иного".

ВОР: Так я вам рекомендую две таблетки. Это подействует.

ЖЕРТВА: Для этого мне нужна вода.

ВОР: Ну, так принесите ее. (угрожает револьвером). Быстрее, быстрее.

ЖЕРТВА: (уходит).

ВОР: (кричит ему вслед): И для меня стаканчик! Я хочу ваши таблетки попробовать!

ЖЕРТВА: (возвращается с двумя стаканами, наполненными водой): Вот, пожалуйста. Вы знаете, я уже подумываю, не следует ли мне ее прооперировать.

ВОР: Не делайте этого. Операции всегда опасны. На это можно идти, только когда ничто другое не помогает. (снимает маску с лица, отдувается). Мне слишком жарко под этим покрывалом. Вам предписали какую-нибудь диету?

ЖЕРТВА: Да, но она не помогает. (глотает таблетку и закашливается).

ВОР: (заботливо стучит его по спине): Я не придерживаюсь диет. Откровенное надувательство. Организму этого не перенести. Иногда ешь квашеную капусту и ничего не происходит. А иногда выпиваешь стакан теплого молока и получаешь приступ.

ЖЕРТВА: Знаю, знаю. Желудочный сок!

ВОР: Точно.

ЖЕРТВА: Вам не следует так долго стоять. Садитесь.

ВОР: Спасибо (садится). Значит, ваш желудок выделяет слишком много сока?

ЖЕРТВА: (с гордой улыбкой): 68.

ВОР: А у меня 71.

ЖЕРТВА: (ревниво): 71? Фантастика! Действительно 71?

ВОР: Точно.

ЖЕРТВА: Чем вы это можете доказать? Есть медицинское заключение, или что-то еще?

ВОР: Само собой. (щупает свои карманы). Совершенно случайно, но заключение я с собой не захватил.

ЖЕРТВА: (иронично): "Случайно…". Примечательный случай. Вот я вам покажу свое заключение (вынимает из портмоне лист бумаги). Что здесь написано? "Желудочный сок: 68"!

ВОР: (подносит листок к глазам): Здесь сначала было написано "58". Если как следует приглядеться, видно очень разборчиво. Вы 68 сверху написали. Явная подделка документа. Может стоить вам двух лет.

ЖЕРТВА: Я фальсификатор? Это неслыханно! Следите внимательней за тем, что говорите, иначе я попрошу вас удалиться из моего дома. У меня нет 68? Если хотите знать, на первом тесте я вообще показал 73. Но врачи это не признали, поскольку тест проводился в сильную жару.

ВОР: Ну, хорошо, хорошо. Вы не должны волноваться, даже при 58.

ЖЕРТВА: Примите, наконец, вашу таблетку. Я хочу видеть, как она на вас подействует.

ВОР: Это все индивидуально (вынимает из коробочки две таблетки). Я возьму две, ладно?

ЖЕРТВА: Ладно.

ВОР: Пожалуйста, присмотрите недолго за револьвером.

ЖЕРТВА: Охотно. (делает это). А сейчас глотайте.

ВОР: (делает это): Вот мы сейчас и увидим… Но почему вы встали? Садитесь.

ЖЕРТВА: Спасибо. (садится)

ВОР: Боюсь, я совершил большую ошибку. Если бы я сразу же перешел на диеты, это бы еще помогло. Но я не ощущал симптомов, а сейчас уже слишком поздно. Сейчас уже ничего не изменить. Я ем, что хочу, курю…

ЖЕРТВА: Я тоже. Все это бесполезно. Вы пьете?

ВОР: Если мне предлагают.

ЖЕРТВА: Минутку, у меня дома есть классная штука. (вынимает бутылку из шкафа). Позвольте? (Вор кивает. Жертва наливает, ставит бутылку на стол, засовывает шкатулку с драгоценностями и деньги назад в шкаф).

ВОР: (пьет, чмокает губами): А, французский коньяк. Великолепно.

ЖЕРТВА: Великолепно, но для нас обоих настоящий яд. (наливает себе стаканчик. Они чокаются). Будьте здоровы.

ВОР: Будьте здоровы. Очень вкусно. Разрешите представиться: Макс Палакофф.

ЖЕРТВА: Мориц Дойчер. Очень приятно.

ВОР: (наливая): А у вас есть камни в почках?

ЖЕРТВА: Песок.

ВОР: А у меня есть один такой камень. (делает ужимку). Боль ужасающая.

ЖЕРТВА: От песка тоже. Иногда просто скрючиваюсь от боли.

ВОР: Это еще ничего. Когда у меня приступ начинается, я готов на стены карабкаться. Вот так я и сюда попал. Есть у вас на примете хороший врач?

ЖЕРТВА: У меня больничная касса.

ВОР: Мориц, я вас за такого тупого не принимал. Больничная касса! Вы платите, и платите, и платите, а как доходит до дела, вы ничего с этого не имеете. С больничной кассой вы никогда от язвы желудка не избавитесь. Я вам дам адрес моего врача. Специалист по печени, почкам и язве желудка. Сошлитесь на меня. Мощный мужик! Он и в сердце вашем что-нибудь найдет.

ЖЕРТВА: Это запросто. Я и сам уже некоторое время чувствую, что у меня нелады с кровообращением. (Молчание).

ВОР: (встает). Да, все это хорошо и прекрасно, но с этого не проживешь.

ЖЕРТВА: Почему вы уже уходите? Останьтесь еще на пару минут, Макс. Только не спешите. При вашем состоянии здоровья… Мы могли бы сравнить и еще некоторые наши симптомы.

ВОР: Увы. Я бы с удовольствием остался, но у меня тут, неподалеку, еще кое-какая работенка. Что такое? Вам плохо?

ЖЕРТВА: Такое жжение в желудке… Мне нельзя пить алкоголь… Да еще целых два стакана…

ВОР: (вынимает из кармана пакетик): Вот тут немного бикарбоната. Я его всегда ношу с собой, когда работаю в ночь.

ЖЕРТВА: (берет и глотает): А вам самому это сегодня не понадобится?

ВОР: Не беспокойтесь (сует револьвер в карман). В случае чего я взломаю аптеку. Спите спокойно, Мориц. Нам надо больше спать… (укладывает его в кровать и покрывает одеялом).

ЖЕРТВА: Возвращайтесь скорее, Макс. Мне это будет приятно.

ВОР: Мне тоже.

ЖЕРТВА: Ты только мне должен точно сказать, когда.

ВОР: Как насчет вторника.

ЖЕРТВА: Годится. Приходи к ночной трапезе.

ВОР: Приду. Погоди, я это себе запишу. (вытаскивает записную книжку, бормочет). "Во вторник вечером… встреча с Морицем Дойчером… Войти в дверь". Ну, до свидания, Морицл.

ЖЕРТВА: Пока, Максл, Всего хорошего.

Тоска по родине в желудке

Сегодня медицина неоспоримо доказала, что каждый человеческий желудок живет собственной жизнью: он не позволяет собой командовать и упрямо идет своим путем. Отсюда возникают многочисленные сложности, особенно, в такой недружественной к приезжим стране, как Израиль.

Когда очередной переселенец прибывает в страну, он целует эту землю, по которой когда-то бродили его предки, бьет окна в правительственных зданиях, оседает на песчаном берегу и становится полноправным гражданином. Но его консервативный, отягощенный былыми предрассудками желудок остается венгерским, или голландским, или турецким, или откуда от там еще прибыл.

Возьмем свежий пример: меня. С годами я стал таким бывалым израильтянином, что мой иврит принимает уже иногда польский акцент. И несмотря на это, я непроизвольно вздыхаю, если мне кажется, что спустя дни и годы я уже не могу больше есть гусиную печенку. Я имею в виду: настоящую гусиную печенку, от настоящего гуся.

Поначалу я пытался подавить это космополитическое чувство. Я настойчиво убеждал свой желудок:

– Послушай, желудок, гусиная печенка – это гадость. Не нужна она нам. Лучше, приятель, покушаем прекрасные, спелые черные оливки, не так ли, и станем крепкими и здоровыми, как деревенский бык в период гона.

Но мой желудок этого и слушать не хотел. Он продолжал держаться декадентской, утонченной пищи, на которой вырос.

Но я уже не мог, как прежде, исполнять его желания, поскольку переселился в другую местность, где был только один маленький трактирчик[16]16
  Трактирчик – В тексте – Gasthaus (нем.), нечто среднее между ресторанчиком и маленькой гостиницей с домашней кухней, – уютное заведение, популярное в немецко-говорящих странах.


[Закрыть]. Он принадлежал известному Нафтали, переселенцу из Ирака.

Когда я первый раз пришел к Нафтали, мой желудок болезненно передернулся от представшего зрелища. Нафтали стоял за своей стойкой, с улыбкой рассматривая меня, и его загадочности мог бы позавидовать любой сфинкс. На стойке стояли многочисленные полуфабрикаты неопределенного вида от Техниколор[17]17
  Техниколор – Американская фирма, производящая цветную фото/кинопленку


[Закрыть], а позади, на полке, – готовые к прыжку сосуды с разнообразными, разноцветными пряностями. Вне всякого сомнения, я попал в истинно арабскую лабораторию ядов.

Но прежде, чем я собрался ретироваться оттуда, мой желудок просигнализировал мне о томительном чувстве голода.

– Что у вас есть сегодня? – спросил я, недолго думая.

Нафтали уставился в точку приблизительно в пяти сантиметрах от моей головы и с готовностью ответил:

– Хумус, меши с бургулем или вус-вус.

Трудный выбор. Хумус отдаленно напомнил мне латинскую поговорку, но вус-вус было совершенно новым словом.

– Принесите мне вус-вус.

Фантастическая комбинация омлета, риса, кусков мяса и мятного соуса, поданная мне Нафтали, была ужасна на вкус, но я не хотел дать ему даже повода для насмешек. Более того: я хотел произвести на него впечатление.

– А есть у вас еще что-нибудь? – поинтересовался я как бы между прочим.

– Так точно, – ухмыльнулся Нафтали. – Хотите кебаб-бахарат, шашлык-эльфа, нарезанный сехон или, может быть, немного шмир-шмира?

– Понемногу всего.

К такому решению я склонился еще и потому, что не знал ни одного из этих экзотических названий. Я ожидал, что Нафтали мне принесет пряный паштет, липкий компот или клейстер. Ничего подобного. Он поставил передо мной этакий лабораторный стол, на котором смешал пару сырых верблюжьих кишок с сушеной рыбой, посыпал все огромным количеством перца и вдобавок залил невообразимым объемом масла, смолы и серной кислоты.

Всего пару недель спустя я уже покинул больницу и смог снова приступить к работе. Если не считать постоянные приступы головокружения, я чувствовал себя довольно неплохо и понемногу начал забывать эту жуткую трапезу. Но что делает судьба? Она выкидывает со мной новые шутки.

Как-то раз, проходя домой мимо змеиного логова Нафтали, я увидел его ухмыляющегося в дверях заведения. Моя гордость не позволяла пуститься наутек от этой ухмылки. Я вошел, засвидетельствовал Нафтали свое почтение и сказал:

– Мне бы хотелось чего-нибудь остренького, приятель.

– Будет сделано! – засуетился Нафтали. – Прикажете первоклассный кибах с камоном или хаши-хаши?

Я заказал комбинированную двойную порцию, которая представляла собой соединение археологических раскопок всех ингредиентов древнеперсидской кухни с добавлением некоторого количества гипсовой пудры как гарнира. После того, как я эту драгоценную находку продавил вниз, можно было приступить к десерту.

– Вам сварси с миш-мишем или паклаву с сум-сумом?

Я съел оба. Правда, следующие два дня мой организм был абсолютно бесчувственен и я, шатаясь, бродил по окрестностям, как сомнамбула.

Только этим я могу объяснить, что в следующий раз, когда я увидел ухмыляющегося Нафтали, то снова зашел в его гадючник.

– Что позволите подать сегодня, дружище? – спросил он выжидающе, презрительно растянув уголки рта.

И тут на меня снизошла божественная искра, воспламенив мою гордость и талант импровизации. В следующее мгновения я открыл для себя два совершенно новых персидских национальных блюда:

– Порцию кимсу, – заказал я, – и, пожалуй, сбаги с куб-кубом.

И что произошло? Что, спрашиваю я вас, произошло?

А произошло то, что Нафтали с вежливым "сию секунду" скрылся в глубинах своего мрачного притона и уже через короткое время поставил передо мной некое подобие репы, обложенной бараньей ногой.

Но так просто ему меня победить не удастся:

– Эй! А где же мой куб-куб?

Никогда не забуду суетливость, с которой Нафтали извлек банку с куб-кубом из глубин своего прилавка.

– Прекрасно, – сказал я. – А сейчас я хотел бы стаканчик ваго-гиора. Но только холодного, уж позвольте.

С ним он и примчался через мгновение. Уютно прихлебывая свой ваго-гиор, я понял, что все эти экзотические, оригинальные блюда, все эти бургули, бахараты и вус-вусы, мехши и пехши – не что иное, как жалкий обман, чтобы высмеять нас, глупых европейских переселенцев. Вот что стояло за таинственной ухмылкой сфинкса.

Чтобы избежать недоразумений: Ваго-гиор – это имя моего знакомого директора банка, который выхлопотал мне ссуду на вполне приемлемых условиях.

Потому я и захотел каким-либо образом увековечить его имя.

С того дня я более не боялся восточной кухни. Скорее, она меня боялась.

Это Нафтали теперь должен был, да еще с краской стыда на лице, забирать назад свое мао-мао, которым я оставался не доволен.

– И это мао-мао? – спрашивал я саркастически. – С каких это пор подают мао-мао без кафки?

И я отказывался потреблять его мао-мао, ибо на столе нет кафки.

Поскольку, если литературно вы любите Франца Кафку, то и гастрономически он должен стоять выше всякой критики.

Особенно, под соусом карри.