Текст книги "Учителю — с любовью"

Автор книги: Эдвард Брейтуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Затем судья заговорил о школе, в которой учился Фернман. Он не назвал ее, но всем, кто знал район, было ясно – речь идет о «Гринслейде». Когда он говорил, каким злом может обернуться «свободная дисциплина» вообще и практика, применяемая в одной из близлежащих школ в частности, в голосе его звучали жесткость и сарказм. Такие школы, утверждал он, – рассадники преступности, уж слишком часто ученики и ученицы этих школ появляются перед судом, обвиняемые в самых разных нарушениях.

Он заявил, что чудаки и фантазеры, проповедующие систему воспитания, никак себя не оправдавшую за многие годы, приносят подросткам района больше вреда, чем пользы. Подростки чувствуют, что могут совершать неблаговидные поступки, заодно теряя всякое уважение к общепризнанным общественным институтам.

 – Люди, в чьих руках находятся судьбы и воспитание подростков, должны знать – им не уйти от ответственности за результаты, к которым приводят их непродуманные замыслы. Иногда мне кажется, что правосудие отправлялось бы справедливее, спроси мы с этих людей за правонарушения, к которым они причастны, можно сказать, самым непосредственным образом.

Он снова повернулся к мальчику, который сидел молча, ошарашенный столь гневной тирадой. На сей раз, однако, в голосе судьи звучали доброта и родительские нотки. Несомненно, сказал он Фернману, его страдания и страдания, которые он причинил родителям, уже достаточно строгое наказание. Но для его же блага мальчик будет находиться под надзором, и ему надо еженедельно в течение года приходить к сотруднику по надзору за несовершеннолетними. После этого он отпустил мальчика, тот присоединился к родным, и маленькая группка вновь в полном составе покинула зал, пытаясь улыбаться сквозь слезы облегчения.

Немного выждав, чтобы не смущать их встречей со мной, я вышел из здания суда. Я ни на йоту не был согласен с жестокими обвинениями судьи, но во мне всколыхнулось чувство ответственности за жизни подростков, по шесть часов в день находившихся под моей опекой.

Глава 16

Примерно неделю после суда Фернман держался замкнуто, все время молчал. Из-за больной руки он не мог писать и большую часть урока либо читал учебник, либо с интересом слушал обсуждение, но сам в нем не участвовал. Постепенно его нежная, отзывчивая душа успокоилась, и он опять стал полноправным членом класса.

В этот месяц мы, с разрешения директора, провели еще несколько походов. Выбрались на «Коппелию» в «Олд Вик», посмотрели «Гамлета» с Лоуренсом Оливье в главной роли. Для разнообразия сходили и на «Уэмбли», где выступали знаменитые американские баскетболисты «Гарлем Глобтроттерс».

Все эти выходы мы организовали на собственные деньги. За несколько дней до поездки мы прикидывали стоимость билетов, транспорта и сколько должен внести каждый. Назначался ответственный за сбор денег. Не было случая, чтобы кто-то отказался от поездки, и мы с директором решили: надо, чтобы суммы сборов были доступными для всех. Обычно мы нанимали автобус, так удобнее – все ехали вместе, все на глазах.

Поскольку поездки готовились заранее, а билеты были со скидкой, многие учителя с удовольствием ехали с нами. Вскоре и они заметили, как сильно изменились мои мальчишки и девчонки. Сначала мы в классе подробно обсуждали балет или спектакль, на который шли: когда происходит действие, какие детали быта или истории могут вызвать интерес. На обратном пути мы давали волю критике, причем их взгляды на какие-то устоявшиеся и знакомые явления часто были свежи и необычны. Им удавалось понять и оценить разные формы искусства – часть национального наследия, принадлежавшего в равной степени им и всему миру. Как мне хотелось, чтобы в эти минуты в автобусе, только обязательно невидимый, оказался кто-нибудь из ярых хулителей нашей школы и исповедуемых в ней принципов!

Поездка на «Уэмбли» тоже была по-своему интересной. «Глобтроттерс» оказались командой классных, отлично подготовленных профессионалов, сочетавших поразительную ловкость с артистизмом и умением работать на публику. Мячом они владели так, что дух захватывало, это были настоящие кудесники, и зрители, разинув рты, следили за быстротой и точностью их движений, ревели от восторга, когда непритязательной клоунадой они выставляли на посмешище своих незадачливых соперников.

Мои ребята смеялись до хрипоты, да и на обратном пути тряслись от смеха, вспоминая тот или иной забавный эпизод. На другой день меня забросали вопросами о команде и спортсменах. Ребята с удивлением узнали что некоторые из этих мастеров учились в университетах и колледжах: стереотип американского негра, сложившийся у них в основном под влиянием фильмов, высокий интеллектуальный уровень никак не подразумевал. По ходу разговора я почувствовал, что они начинают смотреть на мир несколько иначе, переоценивать ценности.

Как-то утром вскоре после начала урока в класс вошел директор.

– У меня в кабинете сидит женщина, она пришла поговорить с вами, – шепнул он, повернувшись к классу спиной, чтобы его не услышали. – Знаете, обычно я не позволяю родителям встречаться с учителями, но она объяснила мне причину, и, думаю, поговорив с ней, вы окажете ей большую услугу. Идите, я побуду с классом.

В директорском кабинете я увидел высокую, со вкусом одетую женщину, она стояла у окна и смотрела в церковный дворик. Она обернулась, и я тут же понял, кто это. Яркие, с рыжеватым отливом волосы, свежий цвет лица, горделивая осанка – передо мной стояла миссис Дэр, мать Памелы.

Мы поздоровались и сели друг против друга.

– Меня зовут Брейтуэйт. Директор сказал, что вы хотели меня видеть.

– Да, учитель, я пришла поговорить о дочери, Памеле. Я – миссис Дэр.

Я вдруг заволновался. Что, черт возьми, привело ее сюда?

– Я ужасно за нее беспокоюсь, учитель, и мне пришло в голову, что, если с ней поговорите вы, это поможет. Она очень прислушивается к вашим словам, учитель, вы для нее авторитет.

Это были приятные слова, и от сердца у меня отлегло.

– О чем поговорить, миссис Дэр? Что случилось?

Ее красивое лицо было бледным и встревоженным.

– Она стала поздно приходить домой» учитель, иногда даже после одиннадцати. Где была, что делала – ни слова, и я ужасно беспокоюсь. Она ведь уже не ребенок, учитель, мало ли что может случиться… Понимаете, я просто не знаю, что делать. – Губы ее дрожали, она пыталась справиться с волнением. Сильные пальцы тискали шелковые сетчатые перчатки.

– Но чем могу помочь я, миссис Дэр? Я только ее учитель, не более. Может быть, мистер Флориан…

– Нет, учитель, – перебила она, – если вы велите ей приходить домой пораньше, она вас послушает. Я знаю, как она дорожит вашим мнением. Когда к ней приходят подруги, я слышу, как они говорят о вас: «Учитель сказал то-то, учитель сделал то-то». И Памела всегда на вашей стороне.

– А отец не может помочь?

– Джим умер еще в 1943 году, Пам было всего восемь лет. Он летал, был стрелком-пулеметчиком, их самолет сбили над Германией. Вы ведь тоже летали, учитель?

– Летал, миссис Дэр.

– Пам говорила. Она очень тоскует по отцу, может, поэтому и питает к вам особые чувства. Пожалуйста, учитель, поговорите с ней.

В глазах ее стояли слезы. Я быстро поднялся и успокоил ее, сказав, что сделаю все возможное. Мы попрощались.

В классе ко мне сразу подошел мистер Флориан.

– Она ушла?

– Да, я проводил ее до выхода.

– Вы выполните ее просьбу?

– Похоже, у меня нет выбора.

– Думаю, нужно это сделать не столько ради матери, сколько ради дочери. Поговорите с ней, хотите – прямо здесь, хотите – у меня в кабинете. Лучше всего после уроков. – С этими словами он вышел из класса.

Когда пришло время обеда, я отозвал Памелу в сторонку и сказал, что хочу поговорить с ней сегодня после уроков. Моя просьба ее ничуть не удивила.

– Приходила моя мама, да, учитель?

– Да, встретиться со мной.

– Ясно, учитель.

– Мисс Дэр, если вы не хотите, чтобы я вмешивался, только скажите.

– Нет-нет, учитель, я не против.

– Что ж, тогда поговорим после занятий.

В учительской за чаем с бутербродами я рассказал Джиллиан об утренних событиях. Она немного помолчала.

– Ты действительно вкладываешь в них всю душу, Рик?

– По-моему, все мы так или иначе вкладываем в них душу.

– Но как ты – никто.

– А ты сама?

– Меньше других. Для меня это просто временная работа. К педагогической работе нужно иметь призвание, как говорит миссис Дру, а у меня его нет.

– Но у меня тоже. Я стал учителем по чистой случайности. Как-нибудь в дождливый день напомни – я расскажу тебе эту грустную историю.

– Нет, в дождливый день давай обойдемся без грустных историй. Но я права – они для тебя значат много.

– Да, как и для Старика, Клинти, Грейс, миссис Дру и всех остальных.

– Ну, не для всех. Джози Доуз и ее подружка интересуются только друг другом.

– Да, это странная парочка.

– Это еще мягко сказано. Для такой «странности» есть более точное определение.

Я с удивлением посмотрел на нее. Такое толкование их отношений мне в голову не приходило.

– Господи, ты в самом деле так думаешь?

– А что остается думать? Все время шепчутся, тайком держатся за руки… В этом есть что-то противоестественное, а уж детям смотреть на это вовсе незачем.

– Но обе – хорошие учительницы, согласна?

– Что ж, спасибо им хоть за это, тем более вреда они никому не причиняют.

– Вижу, ты тоже вкладываешь в детей душу, хоть и не хочешь в этом признаться. Сейчас ты выдала себя.

– Вот тебе на! – Она улыбалась. – Вижу, убеждать тебя бесполезно, оставайся при своем мнении. А сам, кстати, будь осмотрительнее, особенно с твоей Памелой Дэр. Это не просто глупая школьная любовь. Я присматривалась к Памеле и точно знаю. Она не ребенок, а женщина, чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Будешь относиться к ней как к ребенку, сделаешь большую ошибку.

– Ладно, учту.

Обед кончился, и в учительскую вошла группа учителей. Уэстон сразу обратился ко мне с вопросом:

– Сегодня утром здесь была мать Памелы Дэр. Что случилось, Брейтуэйт?

– Почему что-то должно случиться?

– Эти люди просто так не приходят. Раз пришли – значит, хотят пожаловаться или поплакаться о чем-нибудь.

– Зачем она приходила, Рик? – заинтересовалась Клинти.

– Не знаю, наверно, встретиться со Стариком. – Выкладывать правду не хотелось.

– А хороша штучка, верно? – шаловливо воскликнула Клинти.

– Спросите Уэстона, – ответил я. – Он говорит, что видел ее.

Уэстон был рад оказаться в центре внимания. Он сказал:

– Что ж, думаю, некоторым мужчинам она покажется привлекательной.

– Ударение, как всегда, на слове «мужчины», Уэстон?

Клинти не упускала случая поддеть его, но мне не было жаль этого несуразного, заросшего до глаз человека.

Когда уроки кончились, Памела вышла из класса вместе со всеми, но через несколько минут вернулась. Она поставила стул у моего стола, села и принялась смотреть в открытое окно.

– Знаете, мисс Дэр, мама очень о вас беспокоится.

– Пожалуйста, учитель, называйте меня Памелой, – тихо попросила она.

– Хорошо, Памела. Ваша мама говорит, что вы стали поздно приходить домой.

– Я бываю у бабушки, учитель.

– И засиживаетесь допоздна?

– Она живет близко, за углом.

– Почему же вы скрываете от мамы, где бываете?

– Да ей, учитель, до меня больше дела нет. У нее друзья, вот они ее интересуют.

– Это неправда, Памела, вы сами знаете. Стала бы она приходить сюда ко мне! – Памела промолчала. – Что-нибудь случилось, Памела? У вас что-то не ладится в школе?

Она покачала головой, потом сказала:

– С учебой у меня все в порядке, учитель, но… просто многие наши то и дело сплетничают обо мне. И я каждый раз это вижу… Почти все, даже Барбара.

– Но почему, Памела? Разве что-то случилось? С вами что-то произошло?

Она снова покачала головой, взгляд ее был устремлен за окно. Я чувствовал себя неловко – вдруг спрошу что-то, от чего она смутится? Она, правда, охотно согласилась на разговор, но вторгаться в ее личную жизнь я не хотел – передо мной сидела молодая девушка, и у меня не было для нее нужных слов.

– Мисс Дэр, то есть Памела, если вы не хотите, чтобы я вмешивался, я не буду.

– Нет-нет, учитель, дело не в этом.

И она начала медленно рассказывать свою грустную историю.

Когда умер отец, Памела с матерью остались вдвоем и были друг для друга радостью и утешением. Они всюду ходили вместе, и, когда Памела подросла, их принимали не за мать и дочь, а за сестер. Миссис Дэр работала продавщицей в магазине в центре Лондона, Памела помогала дома по хозяйству. Эта идиллия продолжалась довольно долго, но вдруг к интересной вдовушке стали заглядывать друзья-мужчины Соседи начали сплетничать.

В дни каникул обстановка накалилась до предела. Вдруг произошло что-то, ужасно огорчившее Памелу, но рассказывать об этом она не хотела.

– А вы пытались поговорить с матерью, объяснить ей, как вы к этому относитесь?

– Сначала пыталась, учитель, но она меня не слушала, а теперь мне все равно.

– А разве ваша бабушка не понимает, что, когда вы приходите домой поздно, мама волнуется?

– Иногда мама сама приходит очень поздно, и бабушка считает, что нечего мне там сидеть одной.

– Ну, Памела, просто не знаю, чем вам помочь.

– Может, вы придете к нам и поговорите с мамой, учитель?

– Это что-то даст?

– Думаю, даст, учитель.

– Что ж, ладно. Когда она будет дома?

– В четверть седьмого, учитель.

– Отлично. Вы скажете ей, что я приду?

– Скажу.

Впервые за время разговора она улыбнулась, потом поставила стул на место и вышла.

Я пошел в учительскую забрать пальто. Там меня ждала Джиллиан.

– Ну как?

– Вечером встречаюсь с ее матерью.

– Зачем?

– Памела считает, если мы поговорим вместе, все может наладиться.

– И где встреча?

– У них дома.

– Разумно ли это?

– Не знаю, Джиллиан, хочу верить, что да, очень хочу верить.

Несколько секунд она молчала, потом сказала:

– Ты собираешься работать в «Гринслейде» долго, Рик?

– Наверно. Во всяком случае, об уходе пока не думал. Почему ты спрашиваешь?

– Тебя с удовольствием возьмут в школу получше этой. Все знают, что ты очень хороший учитель. Будет обидно, если ты так и останешься здесь.

– Я только начал преподавать, сама знаешь, всего несколько месяцев. По-моему, рано решать, хороший я учитель или плохой.

– Ну, это излишняя скромность.

– Нет, я серьезно. Может, мне действительно удалось найти общий язык с этими детьми, но с другими все может пойти иначе. Думаю, мне какое-то время надо поработать здесь, побольше узнать о профессии учителя, оценить свои возможности, а уж потом думать, стоит ли уходить… – Я взглянул на часы. – Смотри, как много времени, пожалуй, мне пора.

– Будь осторожен, Рик.

– Постараюсь. Пока.

– Пока, Рик.

Как и большинство женщин этого района, миссис Дэр и Памела содержали свое жилище в безупречной чистоте. Дверь открыла Памела. Я поздоровался с матерью и сразу ощутил напряженную атмосферу, в которой они жили последнее время. Мы уселись в кресла, и я начал:

– Миссис Дэр, Памела пригласила меня к вам домой, сказала, что такой разговор, может быть, принесет пользу. От нее я узнал немного, но если вы считаете, что это не мое дело, я не настаиваю.

Теперь, когда я был здесь, мне хотелось как можно скорее покончить с этим щекотливым делом. Я ведь вторгался в жизнь этих людей без всякого права. Да, я учитель дочери, но это – сомнительное оправдание.

– Что вы, мистер Брейтуэйт. – Мать повернулась к дочери и сказала: – Пам, иди приготовь, пожалуйста, чай. Я хочу поговорить с учителем наедине.

Боже мой, уже и матери моих учеников называют меня учителем! Памела послушно вышла, и миссис Дэр начала:

– Наверно, во всем виновата я сама. Я предала Памелу.

– Каким же образом, миссис Дэр? – Если мне суждено узнать об этом, то чем скорее, тем лучше.

– Я расскажу вам, как все было. В каникулы Памела захотела съездить на пару недель в Чокуэлл, навестить родственников отца. Я согласилась, и мы сначала поехали в Скарборо – я смогла вырваться на неделю, – а потом отвезла ее в Чокуэлл и вернулась сюда. Решила пожить какое-то время для себя, вы, конечно, понимаете: у меня есть друзья, время от времени они меня куда-нибудь приглашают. Ну вот, Пам прожила там неделю, написала мне два письма, все ей нравилось, и я решила, что ей отдыхается хорошо. В среду я встретилась со своим другом и пригласила его на чашку чая. А потом… ну, знаете, как бывает… короче, он остался у меня на ночь.

Она не переставая крутила в руках носовой платок, на глаза навернулись слезы, но она даже не пыталась их остановить.

– Пам вернулась, когда мы спали. У нее свой ключ. Наверно, просто заскучала по дому – с чего бы она так вдруг приехала? Она вошла тихонечко, хотела сделать мне сюрприз… вот и сделала, застала нас.

Она помолчала, судорожно глотнула, потом продолжала:

– Что-то заставило меня открыть глаза, сама не знаю что, может, свет в прихожей. Я никогда не забуду ее лица, учитель, никогда. Она посмотрела на меня, выбежала и заперлась в своей комнате. Я разбудила своего друга, велела ему одеться и уйти. Потом пошла к ней, но она меня не впустила.

Голос ее упал до шепота, и мне пришлось наклониться вперед, чтобы дослушать до конца.

– Утром я пробовала ей все объяснить, но она просто сидела и плакала, плакала и молчала. Между нами словно выросла стена. – Лицо ее было мокро от слез.

– А где она может бывать так поздно, вы примерно знаете?

– Она часто ходит к бабушке, моей матери, это недалеко, на Гровер-стрит, но мать не позволила бы ей засиживаться допоздна.

– А вы с матерью говорили?

– Нет. У нас с ней немного испортились отношения. Ей насчет меня наплели всякого. Есть тут такие – больше всего на свете любят чужие косточки перемывать.

– Памела думает, что она вам больше не нужна.

– Что вы, учитель, как она могла подумать такое? Я же ночей из-за нее не сплю! Ведь она уже не ребенок, понимаете, а выглядит и того старше, на восемнадцать или девятнадцать лет. Не дай бог, что может случиться! А вдруг она, когда меня застала, пошла и сделала какую-нибудь глупость?

Господи, ну что я могу на все это ответить? Чем дальше я слушал миссис Дэр, тем больше терялся. Что мог я знать о жизни этих двух людей, если судьба свела меня с ними, забросила в этот квартал лишь несколько месяцев назад? Как поступить? Мать Памелы старше меня, я просто не вправе навязываться с советами не только ей, но и дочери – уж слишком деликатный вопрос, да и не хватает у меня жизненного опыта. Мать верно сказала: Памела уже не ребенок, а девушка, притом вполне самостоятельная – как она отделала Денэма, как расправилась с дамочками в метро! Зачем же здесь нужен я? Взглянув на опечаленное лицо матери, я выдавил из себя:

– Едва ли Памела станет делать глупости.

– Вы же знаете, что у нас за район, мистер Брейтуэйт, а она где-то ходит допоздна. Да может случиться что угодно! Я потому к вам и пришла, что, попроси вы, она будет вечерами сидеть дома.

Джиллиан была права: зачем я сюда пришел? Надо же быть таким недальновидным! Я переоценил роль, которую играл в жизни своих учеников, и вот… В голову полезли отрезвляющие мысли. Что скажут или подумают мои ученики, узнав об этом визите? Расскажет ли им сама Памела, и если да, то как объяснит мой приход? Любая болтовня об учителе и его ученице, даже самая беспочвенная, ничего хорошего не сулит, а в устах такого типа, как Уэстон… Чем скорее уйду отсюда, тем лучше.

– Может быть, позовем Памелу? – предложил я. Я не знал, что скажу Памеле, но ясно одно: надо что-то быстро сказать и уйти. Постараюсь впредь не делать таких ошибок. Памела вошла, села рядом с матерью, и я решительно начал:

– Памела, мама обо всем мне рассказала, и мне кажется, я понимаю твои чувства, твои и мамины. Все же ты, по-моему, неправа, что приходишь домой поздно и заставляешь маму волноваться. Чем ты занимаешься после школы – это, в общем-то, не мое дело, но раз вы попросили меня вмешаться, скажу вот что – твое поведение в классе достойно всяческой похвалы, и хотелось бы, чтобы и за пределами школы ты вела себя не хуже.

Я специально выбрал строгий, менторский тон. Едва ли ей потом захочется рассказывать об этом.

– Давай все расставим по местам. Ты, конечно, должна быть вежливой с учителями в школе, но твой первостепенный долг – относиться почтительно и с уважением к своей матери, и мне было бы неприятно сознавать, что этот дочерний долг ты не выполняешь. У каждой семьи и так масса трудностей, надо ли усложнять и без того сложную жизнь? Помни, Памела, я полагаюсь на тебя, мы оба полагаемся на твое благоразумие. Нет нужды говорить, сколько опасностей подстерегает тебя на этих улицах в вечернее время.

Я поднялся. Кажется, моя миссия была выполнена.

– Ну, миссис Дэр, мне пора, – сказал я. Потом повернулся к Памеле: – Надеюсь, если будешь задерживаться, ты предупредишь об этом маму?

– Да, учитель, – тихо ответила она.

Мы попрощались, и я вышел. Что ж, теперь дело за ними. Миссис Дэр, наверно, впредь будет осторожнее, а Памела… скоро мир взрослых откроется ей в полной мере, станет понятнее. А мне в ближайший месяц надо держать ухо востро, так, на всякий случай. Я шел к автобусу и внимательно смотрел по сторонам – лучше не попадаться на глаза тем, кто меня знает. И лишь благополучно добравшись до станции метро на Ливерпуль-стрит, я вздохнул с облегчением.