Текст книги "Учителю — с любовью"

Автор книги: Эдвард Брейтуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Эдвард Брейтуэйт
УЧИТЕЛЮ – С ЛЮБОВЬЮ

Глава 1

Сквозь водоворот уличного движения на Элгейт пробирался набитый битком красный двухэтажный автобус. Казалось, он совсем не торопится освободиться от непосильной ноши – армии горластых, простоватых поденщиц и служанок. Это были толсторукие, полногрудые, ширококостные женщины, из-за частых родов безвозвратно утратившие всякую грациозность, краснощекие и слегка вспотевшие от ранних трудов, теплого майского утра и бьющей через край энергии. Все в них, от крашеных волос, торчавших из-под туго завязанных аляповатых косынок, до крепких с большими ступнями ног, похожих на стволы деревьев, говорило о прочности и незыблемости.

Все они везли большие тяжелые сумки, и воздух наполняли самые разнообразные запахи, но один забивал остальные – запах рыбы. Эти женщины чем-то напоминали мне крестьянок из романа Стейнбека – горожанки, но одетые по-крестьянски, похожие на крестьянок, говорящие как крестьянки. У них были свои коровы – фургоны с надписью «молоко», свои орудия труда – швабра, ведро и подушечки для колен, свои фермы – лабиринты из стали и бетона. И чувство собственного достоинства, несмотря на бесхитростные заколки и косынки.

Они поддевали и подначивали друг друга, а заодно и кондуктора – это был бесконечный поток довольно прозрачных и непристойных шуток и прибауток, совсем не боясь, что их могу услышать я – негр, к тому же, единственный, помимо кондуктора, мужчина на весь автобус. Кондуктор, общительный весельчак, который хорошо знал всех женщин, так и сыпал грубоватыми, но безобидными шуточками, а женщины не оставались в долгу, и в автобусе стояло общее веселье. Секс был для них поводом лишний раз позубоскалить, они говорили о нем так же свободно и бойко, как о погоде или о своих болезнях.

Я сидел у окна, а с другой стороны меня поджимала огромных размеров женщина, ее рыхлые в ямочках руки держали на коленях сумку. Она вовсю болтала с приятельницей, сидевшей прямо впереди нее.

– Ну, Герти, и чем ты угостишь своего муженька на обед?

Похожее на глыбу туловище Герти осталось величественно-неподвижным, однако она повернула голову, насколько позволяла ее мощная шея, и ответила:

 – Помажу ему хлеб жирком – и пусть радуется.

 – Будешь так его кормить, Герти, у него для тебя сил не хватит.

 – Да ему, Рози, хоть бифштекс или цыпленка подавай – все одно. Ну да ничего, пока он меня еще греет.

Это было произнесено нарочито громко, чтобы позабавить окружающих, и действительно, женщины вокруг захихикали и стали поворачиваться, насколько позволяла теснота. Рози покосилась на меня, потом наклонилась к Герте и громко зашептала ей на ухо:

 – Вот бы такой подарочек найти в чулке под рождество, а, Герти?

При этих словах она захохотала, и ее затрясло словно в лихорадке. Я почувствовал, что весь автобус смотрит на меня. Герти снова пришлось проделать сложный трюк: повернуть голову на неподатливой толстой шее. Ее глаза-бусинки с трудом поймали меня в фокус. Она негромко ответила:

 – Куда там, Рози, тебе такой подарок не по зубам, ведь сколько лет как овдовела, поди забыла, как это делается.

 – А ты за меня не бойся, Герти, – весело возразила Рози. – Это все равно что кататься на велосипеде: раз научился – в жизни не забудешь. Хочешь верь, хочешь нет, а я его еще научила бы кое-чему.

 – Вы только послушайте ее, – воззвала Герти к попутчицам, с удовольствием внимавшим этой незлобивой пикировке. – Ничего, Рози, не горюй, я как-нибудь вечерком пошлю к тебе моего Элфи. Когда он не ленится, он совсем не плох.

Как просто и естественно держатся эти люди! Ведь они – неотъемлемая часть одного из крупнейших в мире городов, а непосредственны, как жители самой темной деревушки. Вот они сидят вокруг меня, сильные, полные жизни – на таких держится мир.

Видимо, скрыть улыбку мне не удалось, потому что во взгляде Рози мелькнуло удивление, она наклонилась к Герти и что-то шепнула ей на ухо. Та в свою очередь шепнула соседке, и удивительная новость – надо же, он все понял! – разнеслась по автобусу с быстротой цепной реакции: все шушукались, хихикали, подталкивали друг друга в бок. В общем, им было все равно, понял я что или нет: если люди живут рядом с нищетой, опасностью и смертью, смутить их не просто.

Автобус повернул за угол и поехал вдоль Коммершиэл-роуд. Водитель прибавил скорость, и трескотня в салоне поутихла. Теперь на каждой остановке сходило по нескольку человек, они тут же растекались к своим домам по узким улочкам и переулкам, отходившим от главной дороги, – улочки эти, словно нити пугающе огромного клубка, переплелись бессмысленно и неразделимо. За окном мелькали выцветшие фасады магазинчиков и кафе, яркие размашистые надписи вовсю славили заморские края. Длинная Коммершиэл-роуд бежала передо мной, на ней, словно на майском дереве [1]1
  Украшенный цветами в лентами столб, вокруг которого танцевали 1 мая в Англии. (Здесь и далее прим, перев.)


[Закрыть], колыхались ленточки с названиями разных стран. Здесь были представлены греки и евреи, поляки и китайцы, немцы и бельгийцы, индийцы и русские и многие другие. Земмельвайс и Смейли, Шульц и Цинь-Ен, Смит, Зейбт и Литобараки.

Автобус притормозил и остановился. Рози убрала сумку с колен, что-то пробурчала себе под нос и поднялась с места. Да, величественная женщина! Она широко улыбнулась мне, потом со смехом обронила: «Пока, Герти, пока, девочки!» – и поплыла по проходу к двери. Я с облегчением повел плечами – как только она меня не раздавила!

Мы поехали дальше. Место рядом со мной освободилось, и возле него остановился востроглазый паренек в курточке и школьной фуражке. Однако он тут же шагнул вперед и вежливо предложил сесть стройной, хорошо одетой женщине, которая шла следом. Она с улыбкой поблагодарила мальчика и уже собиралась сесть, но тут наши глаза встретились. На лице ее мелькнуло удивление, она выпрямилась, прошла чуть вперед и остановилась в узком проходе рядом с мальчиком. Тот непонимающе смотрел на нее снизу вверх.

– Кто еще не взял билет? У кого нет денег, пусть слезает с автобуса, садится на веник! – К ним подошел кондуктор, он без конца потчевал пассажирок такими прибаутками. Женщина полезла в сумочку за мелочью. Принимая деньги, кондуктор мимоходом заметил:

 – Вот свободное место, миссис.

Она взяла билет и буркнула: «Спасибо», но не подала виду, что слышала слова кондуктора.

 – Пожалуйста, садитесь сюда, миссис.

Кивком головы кондуктор указал на свободное место, прошел чуть вперед и проверил школьный билет у мальчика, перекинулся с ним парой слов. Возвращаясь, он остановился и взглянул на женщину. Та выдержала его взгляд с холодным высокомерием патрицианки.

 – Если есть места, стоять в автобусе нельзя, миссис.

Кондуктор намеренно возвысил голос, чувствовалось, что он рассержен. Женщины в автобусе завертели головами – что это случилось с таким веселым кондуктором? Стройная женщина не шелохнулась. Она была холодна и неприступна, ее не испугали ни угроза в голосе кондуктора, ни откровенно враждебные взгляды пассажирок, немедленно взявших сторону кондуктора – ведь он схватился с кем-то, кто не принадлежал к их классу. При виде этого неприкрытого появления расизма я было вспыхнул, но вдруг поймал себя на том, что восхищаюсь этой дамочкой – держаться так надменно, так уверенно! Да, силы были явно неравны. Она посмотрела кондуктору прямо в глаза, и я увидел, что за ее сомкнутыми губами прячется дерзкая улыбка. Наверно, она получала удовольствие от этого спектакля. Какая холеная, прилизанная, надменная стерва!

На здании впереди мелькнула табличка: «Нью-роуд». Я быстро поднялся и сказал кондуктору: «Остановите, пожалуйста, на следующей». Он окинул меня неодобрительным взглядом – видимо, посчитал, что я предал его, помешал ему схлестнуться с дамочкой, проучить ее. Наверно, он хотел как-нибудь унизить ее, может быть даже высадить из автобуса. Он потянул за сигнальный шнур, и автобус резко остановился. Я соскочил на тротуар и увидел: она уже заняла мое место у окошка и спокойно, как ни в чем не бывало, смотрела перед собой. Кажется, сойдя, я оказал кондуктору услугу. Этот орешек был ему явно не по зубам.

Автобус уехал, и мне вдруг стало не по себе. Что ждет меня здесь? Похоже, сложившийся в моем воображении образ лондонского Ист-Энда с его космополитическим населением и захватывающей историей оказался слишком романтическим и наивным. Я много читал об Ист-Энде у классиков и современников, поэтому страстно желал увидеть своими глазами Лондон Чосера и Эразма Роттердамского. Я мечтал о том, как буду бродить по мощенной булыжником Кейбл Мейкерз-стрит, прислушиваясь к отзвуку шагов Ченслера и братьев Уиллоби [2]2
  Выдающиеся английские мореплаватели XVI в.


[Закрыть]. Я хотел взглянуть на верховья Темзы у Блэкуолла, откуда капитан Джон Смит на доброй посудине «Сюзан Лоренс» отправился в дальнее плавание и основал английскую колонию в Виргинии. Я мечтал…

Но что я видел вокруг? Шумная замусоренная улица, по бокам – неровный, хаотичный частокол из обшарпанных магазинчиков и растерзанных бомбежкой домов. Какая тут романтика! Зажегся зеленый свет, я пересек Коммершиэл-роуд и вышел на Нью-роуд. Здесь картина была еще хуже. Несколько домов уцелело, но как над ними надругалась, как поглумилась война! А люди в них жили. Во многих окнах не было стекол – их заменяли либо доски, либо яркие жестяные плакаты, рекламирующие мороженое, крем для обуви или конфеты-тянучки. Кругом обломки стен, щебенка. Грязь и мухи. И запахи.

Пахло все. Запахи смешивались, и в воздухе стоял терпкий до омерзения аромат. Запахи неслись из гастрономической лавки – непокрытые лотки с маринованной сельдью, мелкие открытые жбаны с солеными огурцами и луком, вяленая рыба и копченое мясо, влажные, словно вспотевшие, стены и пол; из рыбной лавки, вопреки всем нормам гигиены; из еврейского мясного магазинчика и соседнего с ним магазина птичника, над входом в который почти неподвижно – ветра нет, сплошь зловоние – висела «роскошная» гирлянда из свеженащипанных перьев; и из придорожных канав, где полчища жужжащих мух пировали на кучах фруктовых и овощных отбросов.

Я словно прикоснулся к чему-то гадкому и липкому. Лишь необходимость заставила меня идти дальше сквозь запахи, мимо этих магазинов, мимо местной публики, разномастной и суетливой, – люди здесь были заняты своими делами, ни мухи, ни запахи их не смущали.

Ближе к железнодорожному виадуку линия домов по обе стороны Нью-роуд резко обрывалась – дальше улица рассекала пополам пустыню из развалин и мусора. Природа-мать постаралась как-то сгладить картину, но, видимо, не хватило времени – сквозь обломки прорастал чертополох, дикий кустарник и густая буйная трава. Там и сям валялись отслужившие свой срок вещи. Пружинная кровать и детская коляска – от них остались только ржавые каркасы; треснувший унитаз и помятый, похожий на американский, стальной шлем – реликвии войны и мира ржавели и гнили в одной куче. Кругом роились мухи и тут же – маленькие ребятишки, еще не доросшие до школы, однако вполне бойкие для того, чтобы без боязни лазить по этой Совсем не детской площадке. Они смеялись, кричали, отпихивали друг друга, а на чумазых лицах светились счастливые глазенки.

Вдруг вся ватага, затянув хором какую-то считалочку, высыпала на тротуар. Весело галдя, детишки пробежали мимо меня, и я поймал несколько полных счастья взглядов. Детишки, детишки, ваши озорные, радостные лица словно прибавили мне сил перед встречей с новым и неизведанным.

Вскоре я очутился в узком переулке. На стене висела табличка:

СРЕДНЯЯ ШКОЛА «ГРИНСЛЕЙД»

Директор А. Флориан

Переулок вывел меня в покрытый щебенкой школьный двор, в углу которого стояла выкрашенная зеленой краской уличная уборная с надписью «Мальчики». Оттуда вышел темноволосый с кукольным лицом паренек. На нем были голубые джинсы и некогда белая футболка. Мальчишка курил, но, увидев меня, спрятал окурок, зажав его между большим в указательным пальцами правой руки.

 – Кого-нибудь шлете? – Писклявый голосок, а выговор – как у всех простых лондонцев. – Вы ищете кого-нибудь? – повторил он. Правая рука была надежно укрыта в кармане джинсов, однако вдоль костлявого предплечья тянулся предательский дымок.

 – Мне нужен мистер Флориан, директор школы.

Я едва сдерживал смех – ну и горе-конспиратор!

 – Вот по ступенькам. – И, вытащив руку из кармана, мальчишка небрежным жестом ткнул в сторону полуоткрытой двери в конце двора. Я поблагодарил его и пошел к входу в здание.

Ступеньки привели к зеленой двери с маленькой белой табличкой:

«Алекс Флориан. Директор»

Я постучался и немного подождал. Раздался чуть нетерпеливый голос:

 – Входите, открыто.

За огромным столом сидел небольшого роста человек, его крупную голову украшала аккуратно причесанная копна волнистых седых волос. Лицо, то ли от рождения, то ли от загара, было оливкового оттенка, бросались в глаза широкие скулы и на редкость гладкая кожа, словно молодость, отказав в благосклонности волосам этого человека, решила навсегда оставить свой след возле его орлиного носа, вокруг полногубого выразительного рта. Большие карие глаза были чуть навыкате, казалось, в них застыло удивление, будто человек этот стоял на пороге волнующего открытия.

Я подошел к столу директора, и он поднялся мне навстречу, но выше от этого почти не стал – он был мал ростом и даже немного горбат. Одет он был подчеркнуто тщательно, все в нем и в его кабинете отличалось радующими глаз опрятностью и порядком, особенно на фоне улиц, по которым я шел. Он протянул мне бледную с сильными пальцами руку и с улыбкой произнес: «Вы Брейтуэйт, верно? Мы вас ждем. Прошу садиться». Позже я узнал, что это «мы» было ему очень свойственно. Себя он считал лишь одним из группы людей, занятых важной и нужной работой. Да, он выражал интересы этой группы, был ее официальным представителем, но ни о каком возвышении над остальными не помышлял. Я пожал ему руку и сел в кресло – теплое, искреннее рукопожатие успокоило меня, придало уверенности. Он открыл стоявшую на столе коробку и предложил мне сигарету. Мы закурили. Откинувшись на спинку кресла, он заговорил:

 – Надеюсь, вы нас не очень долго искали. Вообще-то мы здорово спрятаны здесь на задворках, сразу нас находят не все.

 – Нет, я нашел вас сразу, спасибо. В районном отделе школ мне подробно объяснили дорогу.

 – Прекрасно. Одним словом, мы рады вас видеть. Надеюсь, и у вас возникнет желание остаться с нами, когда посмотрите, как мы здесь живем.

 – Пожалуй, можно не сомневаться, – поспешно заверил я его.

Моя готовность вызвала у него улыбку. Он сказал:

 – Все же, я думаю, первым делом внимательно осмотрите школу, а уж потом обо всем поговорим. Здесь многое делается не так, как в других школах, некоторые учителя считают нашу практику – ну, скажем, не совсем уместной. Побродите по школе, посмотрите, что и как. Если решите остаться с нами, поговорим после обеда.

С этими словами он поднялся и проводил меня до двери, в глазах у него при этом танцевали чертенята. Я вышел, и он закрыл за мной дверь.

Глава 2

От кабинета директора вниз вело несколько ступенек. Я очутился в узком коридорчике, с одной его стороны помещался зал, с другой – несколько классных комнат. Не зная, с чего начать «экскурсию», я остановился возле первой двери, как вдруг от сильного толчка она распахнулась, и в коридор вылетела высокая рыжеволосая девочка, а за ней – еще две. Она неслась как угорелая, избежать столкновения было невозможно, поэтому я быстро схватил девочку за локти – во-первых, чтобы она меня не сшибла, во-вторых, просто остудить ее пыл. Она, нимало не смущаясь, высвободила руки, вызывающе мне улыбнулась, потом бросила «извините» и умчалась по коридору. Ее подруги остановились, оглядели меня, потом юркнули обратно в класс, хлопнув за собой дверью.

Эта неожиданная встреча меня так ошеломила, что я целую минуту не двигался с места, не зная, что предпринять. Потом решился заглянуть в класс и выяснить, что там происходит. Я постучался, открыл дверь и вошел. В классе стоял невообразимый шум, и какое-то время мое появление оставалось незамеченным, но постепенно, по цепочке, все повернулись и принялись глазеть на меня.

Я искал кого-нибудь похожего на учителя, но тщетно. В классе находилось человек сорок мальчиков и девочек. Пожалуй, вернее было бы назвать их юношами и девушками, большинство из них выглядели достаточно взрослыми. Одни стояли в независимых и небрежных позах, другие сгрудились у большого камина в углу, третьи сидели на столах и стульях, причем осанка их оставляла желать лучшего. Почти все были одеты одинаково. Девочки, предметом гордости которых были бюст и настоящий лифчик, носили подчеркнуто облегающие свитеры, длинные узкие юбки и туфли без каблуков. Зато прически разные – наверно, у каждой был свой объект для подражания, своя любимая киноактриса. И волосы и одежда не отличались свежестью и чистотой, словно и сами девочки, и их броские туалеты не были дружны с водой. На мальчиках были синие джинсы и футболки либо клетчатые рубашки с открытым воротом.

От группы у камина отделилась крупная круглолицая веснушчатая девочка и подошла ко мне:

– Вы, наверно, ищете мистера Хэкмена? Его здесь нет, он в учительской, – объявила она. – Он сказал, когда мы придем в себя, пусть кто-нибудь его позовет.

Группки в разных углах начали раскалываться и собираться вокруг этого добровольного оратора, сорок пар глаз уставились на меня самым беззастенчивым образом. Черт возьми, вот это орава! Вдруг все они заговорили одновременно, словно где-то невидимая рука нажала на кнопку. Посыпались вопросы:

 – Вы что, новый учитель?

 – Вы будете вместо старины Хэка?

 – Неужто Хэкмен вправду уходит?

Ухватившись за первую фразу, произнесенную смелой толстушкой, я сказал: «Пожалуй, я зайду в учительскую» – и тут же выскользнул за дверь. Я был поражен. Когда я думал о школе, в воображении моем возникали ровные ряды столов и аккуратные, воспитанные, послушные дети. Но комната, из которой я только что вышел, скорее напоминала вертеп. Бедняга Хэкмен – как он мог с ними работать? Или такое поведение здесь – норма? Неужели и мне придется с этим мириться?

Одолеваемый беспокойными мыслями, я прошел по коридору к двери, за которой, судя по всему, находилась учительская. Неожиданно дверь открылась – и передо мной снова возникла рыжеволосая. С высокомерным видом она порхнула мимо меня и направилась к своему классу. Я посмотрел ей вслед: длинные рыжие волосы схвачены в «конский хвост», летающий слева-направо в такт ритмичному покачиванию бедер. Туманные намеки мистера Флориана начинали приобретать какой-то смысл – кажется, в этой школе действительно особые порядки.

Поднявшись в конце коридора на несколько ступенек, я оказался перед входом в учительскую. Дверь была открыта. Я увидел молодого человека, довольно крупного, бородатого, с бледным лицом.

Он сидел развалившись в кресле, сцепив на затылке пальцы рук. На нем были мешковатые брюки из серой фланели и здорово поношенный пиджак с кожаными заплатами на локтях и у запястий. Весь он был какой-то неопрятный, бордовая рубашка и желтый галстук с большим узлом ничуть дела не меняли. Он поднял голову, увидел меня и произнес:

 – Так-так, еще один ягненок на заклание – или, лучше сказать, черная овца?

Он широко улыбнулся, довольный собственным остроумием, и показал мне пожелтевшие зубы – крупные и неровные.

Я всегда был человеком вспыльчивым, но с годами приобрел привычку сдерживаться – заставил себя. И сейчас посмотрел на него с готовностью и желанием не обижаться на шутку. Кажется, мне это удалось.

 – Моя фамилия Брейтуэйт. Меня прислали к вам из отдела школ.

 – Значит, вы новый учитель, – догадался он. – Надеюсь, вам с этими мерзавцами повезет больше, чем Хэкмену.

 – Я думал, вы и есть Хэкмен – кто-то из ребят сказал мне, что он будет ждать их парламентера в учительской.

 – Он ждал, секунд эдак десять, потом собрал манатки и был таков – Он ухмыльнулся. – Наверно, сейчас плачется в жилетку начальнику отдела школ.

 – А что будет с его классом? – поинтересовался я.

В ответ он расхохотался:.

 – Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться – этот класс достанется вам.

Пока я переваривал эту пугающую информацию, мой собеседник поднялся и вышел.

Некоторое время я стоял и смотрел на дверь. Все это никак не вязалось с моими представлениями о школе и слегка обескураживало. Но страшиться первых впечатлений и отступать я не собирался. Молодой человек, играющий в томную беспечность, его болтовня – скорее всего это просто поза. Наверно, при ближайшем знакомстве мое мнение о нем изменится. Будем надеяться.

Дверь открылась, и в комнату вошла высокая блондинка в хорошо подогнанном белом комбинезоне, который подчеркивал стройность ее фигуры. Лицо могло бы показаться заурядным, а тугой пучок волос на затылке – слишком строгим, но выручали серые глаза, большие и ясные, и красивой формы рот. Она улыбнулась и протянула мне руку:

 – Здравствуйте! Вы новый учитель из отдела школ, да?

 – Да, моя фамилия Брейтуэйт.

– А я – Дейл-Эванс, миссис Грейс Дейл-Эванс. Обязательно через дефис, он мне очень помогает, особенно когда в середине месяца я хочу произвести впечатление на своего бакалейщика. – Голос был низкий и приятный. – Со Стариком вы уже познакомились?

 – С мистером Флорианом? Да, он предложил мне прогуляться по школе и поглядеть, что к чему.

 – Детей вы уже видели?

 – Мельком. По дороге сюда я забрел в класс мистера Хэкмена.

 – Вон что! Ребята не сахар, это уж точно. Я веду у них домоводство, науку о домашнем хозяйстве. Науки тут, конечно, мало, стараюсь держаться с ними как раз по-домашнему.

Она разговаривала со мной, а сама в это время быстро собирала чашки, стоявшие на каминной полке, на полу, на подоконнике, и сносила их в маленькую раковину у дальней стены. Над раковиной висел «Эскот» – колонка для нагрева воды. Она принялась мыть чашки, и разговор продолжался под перезвон посуды.

 – Некоторые учителя ничуть не лучше детей: где сидели, там и побросали свои чашки. Кстати, садитесь, пожалуйста.

Я сел и принялся наблюдать за тем, как ловко она орудует щеточкой для мытья, потом полотенцем.

 – Преподаете давно?

 – Не сказал бы. Собственно, это мое первое назначение.

 – Ох-ох. – Она даже поморщилась. – К чему такой высокий слог? Мы называем это не назначением, а просто работой. – И она засмеялась, неспешно и мелодично, что, казалось, никак не соответствовало ее быстрой, энергичной речи.

 – После армии?

 – Да. Я служил в ВВС. Как вы догадались?

 – Не знаю, что-то в вас есть такое. Обедать с нами останетесь?

 – Еще не думал, но вели это принято, с удовольствием.

 – Прекрасно. Если хотите, пока посидите здесь, в перемену познакомитесь с преподавателями. Вот-вот будет звонок. Еще увидимся. – Она вышла и тихонько прикрыла за собой дверь.

Я огляделся. Маленькая плохо прибранная комната, кругом – стопки книг. У одной стены – большой открытый шкаф, набитый спортинвентарем: футбольный и волейбольный мячи, сетка и ракетки для настольного тенниса, резиновые тапочки, боксерские перчатки, связки перепачканных спортивных брюк из хлопчатобумажной ткани. В холодном камине и вокруг него валялось множество окурков, на некоторых были следы губной помады. На другой стене – гирлянда из пальто, зонтиков, сумок. Семь или восемь кресел, два деревянных стула с высокой спинкой, большой стол посредине – вот и вся мебель. Воздух в учительской был какой-то затхлый – табачный дым смешался с запахом человеческих тел, – поэтому я встал и открыл два окна. Впереди я увидел разрушенную бомбами и выпотрошенную церковь, которая приткнулась среди заросших травой могильных плит и развалин. Ржавый железный забор отделял этот священный хаос от небольшого ухоженного парка с аккуратными цветочными клумбами, с множеством больших усыпанных листвой деревьев. Раньше этот парк принадлежал церкви – вдоль одной стены его тянулись ровные шеренги надгробных плит. Маленькие лужайки, клумбы, а под ними – чей-то давно преданный забвению прах. Между церковью и школой пролегала высокая кирпичная стена.

Я вышел из учительской, спустился на первый этаж и вскоре очутился во внутреннем дворе школы. Он был покрыт щебенкой и ужасно замусорен: кругом валялись смятые бумажные пакеты, огрызки яблок, конфетные обертки, куски бумаги. Внутренний двор, он же спортплощадка, огибал здание школы с трех сторон и имел в ширину футов двадцать – двадцать пять. Он был обнесен высокой стеной, которая, смыкаясь со стеной церковной, отделяла территорию школы от площадки старьевщика с одной стороны и от фирмы подрядчиков – с другой. Кроме того, в эту же стену упирались запущенные задние дворы дышащих на ладан многоквартирных домов, которые почти полностью отсекали школу от оживленной улицы. Было яркое летнее утро, но почти половина внутреннего двора находилась в густой тени, и атмосфера была какой-то гнетущей, словно в тюрьме. В центре двора стояло здание школы, прочное, построенное без всяких претензий, довольно обшарпанное, одной высоты с соседними зданиями. Во двор вели две калитки, прямо из переулков. Они были выкрашены в темно-зеленый отталкивающий цвет, как и домики с надписями «Мальчики» и «Девочки». Эти домики и мусорные ящики, словно понимая, что отнимают у детей драгоценное место для игр, притулились в разных углах двора.

Настроение у меня еще больше упало, и я вспомнил о своих школьных днях, проведенных в теплом, солнечном Джорджтауне, – там все было иначе. Там, в большой деревянной школе из нескольких корпусов, светлой и прохладной, окруженной большими затененными лужайками (где мы резвились, захлебываясь от удовольствия), и прошел дни, наполненные жаждой новизны, каждое мое достижение встречалось любящими родителями как личный успех, как повод для гордости. А что чувствуют дети лондонской бедноты, вынужденные приходить каждый день сюда, в этот каземат? Приносит ли им школа столько радости, сколько приносила в свое время мне?

Мысли мои прервал звон колокольчика, и тут же захлопали двери, раздался топот ног, зазвенели молочные бутылки, двор наполнился смехом и гомоном – дети выбежали на перемену. Я поспешно вернулся в здание и направился к учительской, но где-то на полдороге в темном пролете мне пришлось прижаться к стене – по ступенькам вниз неслась шумная ватага ребятишек, и меня оттолкнули в сторону, словно я был одним из них.

В учительской миссис Дейл-Эванс готовила чай. Она подняла голову и воскликнула:

 – А вот и вы! Через минуту будет чай. Сейчас подойдут учителя, и я вас представлю.

Я шагнул к окну и стал смотреть на разрушенную церквушку, на стаи голубей, важно вышагивающих по разбитой крыше.

Комната стала заполняться учителями. Они рассаживались, наливали себе чай и обменивались утренними новостями. Увидев меня, они бормотали обычные слова приветствия, и когда собрались все, я был представлен каждому в отдельности. При этом миссис Дейл-Эванс еле слышным шепотом говорила мне о каждом несколько слов – к моему удивлению и смущению.

Первой была мисс Джозефина Доуз, попросту Джози, – молодая невысокая женщина крепкого телосложения, с квадратным довольно простым лицом, которое ничего не выигрывало от косметики. Темные, коротко подстриженные волосы делали ее еще более мужеподобной. Под расстегнутой у горла мужской рубашкой с короткими рукавами рельефно вырисовывался мощный бюст. Внизу строгая юбка из тяжелой серой фланели, короткие носки и прочные полуспортивные туфли без каблука. Голос у нее оказался низким, звучным и довольно приятным.

Затем мы подошли к мисс Юфимии Филлипс, совсем еще молоденькой, робкой, как мышка. Ее вполне можно было принять за старшеклассницу – большие серые глаза на круглом лице смотрели как-то беспомощно и в то же время с надеждой. Яркое шерстяное платье лишь подчеркивало незрелость ее худощавой фигуры.

Интересно, неужели этому ребенку удается держать свой класс в повиновении? Девочки-школьницы, которых я видел в коридоре, намного превосходили ее и ростом и весом.

Улыбка, которой нас встретил Тео Уэстон, должна была изображать дружелюбие, однако судить наверняка не позволяли мощные заросли его рыжей бороды.

 – Удивительное дело: достаточно сбрить бороду – и ты уже не мужчина, – шепнула мне на ухо миссис Дейл-Эванс.

– Я имел удовольствие первым приветствовать мистера Брейтуэйта в нашем салоне, – произнес Уэстон. Голос у него был на удивление тонким и визгливым. – Он принял меня за Хэкмена.

 – А кстати, – вмешался кто-то, – куда девался этот миляга?

 – Сбежал, – ответил Уэстон. – Смылся, исчез. Боюсь, он даже не удосужился сказать последнее прости нашему Старику.

 – Когда это случилось?

– Утром у меня было окно, – продолжал Уэстон. – Где-то после десяти сюда ворвался Хэкмен, злой, как тысяча чертей, сграбастал свое пальто, выхватил у меня из рук газету – только его и видели. Держу пари, нам уже не доведется работать вместе.

 – Ну что ж, – миссис Дейл-Эванс пожала плечами. – Такие, как он, приходят и уходят. Идемте дальше.

Она взяла меня под локоть и подвела к миссис Дру, седовласой матроне, во всем облике которой сквозила изысканность – от изящно уложенных волос до хорошо сшитых туфель. Чувствовалось, что она знает свое дело и на нее во всем можно положиться.

 – Одна из лучших. Заместитель директора, – шепнула миссис Дейл-Эванс.

После нее мы подошли к мисс Вивьен Клинтридж, тридцатилетней розовощекой брюнетке со статной фигурой. В ней была какая-то дерзкая чувственная привлекательность. Мы пожали друг другу руки, и я неожиданно увидел свое отражение в ее карих глазах – больших и смешливых. Голос ее звенел и искрился – в нем слышалось дружелюбие.

 – Клинти прекрасно рисует, но зарабатывать на хлеб приходится здесь. – Интересно, делилась ли миссис Дейл-Эванс этими наблюдениями с кем-то еще?

Наконец, осталась последняя учительница – Джиллиан Бланшар. У каждого мужчины есть свое представление о красоте. Много лет назад мне довелось побывать на острове Мартиника в Карибском море, и там я видел женщин, которых и по сей день считаю самыми красивыми в мире: высокие, гибкие, грациозные создания с мягкими, волнистыми, черными как смоль волосами и медового цвета кожей. У Джиллиан Бланшар был именно такой тип красоты: высокая, стройная, изящная, прическа – словно маленькая черная шапочка. Кожа – с оливковым оттенком, видимо, в ее жилах текла еврейская или итальянская кровь. Глубокие темные глаза, почти черные. Очень милая.

 – Она у нас новенькая, – услышал я шепот миссис Дейл-Эванс. – С прошлой среды.

Познакомившись со всеми, я отошел к окну возле раковины и стал прислушиваться к общему разговору. Говорили главным образом о том, что делается в классах. Всеобщим вниманием завладела мисс Клинтридж. Она стояла опершись о камин и довольно громко рассказывала о прошедшем уроке, сдабривая свой рассказ элементами теории Фрейда – получалось забавно. В углу устроились мисс Доуз и мисс Филлипс. Они словно не замечали оживления у камина и о чем-то заговорщически шушукались. Ко мне подошла миссис Дру, ее длинные наманикюренные пальцы с шиком держали сигарету.