Текст книги "Вырванные Страницы из Путевого Журнала (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Боже мой, черт возьми! – воскликнула одна из пышных фей. – Похоже, Бличи набили полный рот!

На самом деле, наряду с выражением крайнего потрясения на ее лице, ее щеки раздулись; они казались и вправду набитыми, как щеки у бурундука. Она издала горлом звуки, значения которых я не мог понять, затем повернулась и отползла в сторону.

Куда она ползет? – удивился я.

Слева от себя я разглядел, что все промискуэтки[17]17
  Имеющие беспорядочные, ничем и никем не ограниченные половые связи со многими партнёрами.


[Закрыть], использовавшие мой пенис для «сидения», лежали ничком, вытянувшись в линию, да, с непристойно раздвинутыми ногами, непристойно приподнятыми набитыми волосами лобками и пальцами, самыми непристойными из всех, втиснутыми в нежные вульварные отверстия, чтобы намеренно их открыть.

Все до одной!

Не нужно было иметь двойных докторских степеней в исчислении предикатов и экзистенциальной тауматургологии, чтобы теперь понять полное значение «системы» Бличи…

В промежность каждой раздвинувшей ноги нимфы Бличи ткнулась носом; за неимением более красноречивой метафоры она «рыбьими губами» приоткрыла рот и изящно отхаркнула небольшую порцию моего семени из резервуара своего рта в каждое открытое отверстие, что, я полагаю, могло бы быть достаточным для оплодотворения. Каждая женщина хихикала над «квитанцией». Бличи выплюнула остатки себе в ладонь и, издавая скользкие, нескромные звуки, втерла их в свое лоно, глубоко засунув пальцы, и все это время изумленно глядя на меня:

– Ну, святой скачущий сперматозоид, Говард! Мало того, что у тебя огромный член, ты кончил больше, чем проклятый аппалузский жеребец!

Когда я натянул брюки, мой лоб сморщился, как аккордеон, поскольку, в первую очередь, я хотел спросить, как Бличи могла знать, сколько «спермы» могут произвести мои яички, но потом…

Я подумал, что ей лучше знать.

Девушки начали расходиться, все произносили разное на прощание, а именно: «Пока, господин герой!», и «Если ты меня обрюхатил, я назову своего ребенка Говард!», и «О, я просто знаю, что теперь у меня будет ребенок, ребенок-от-героя!» «Спокойной ночи, мистер! Спасибо за кончун!»

Я устало застонал. Неужели кто-то из них действительно забеременеет? Многие ли из них?

С моей удачей, как я подозревал, будут они все…

Все еще ошеломленный, я смотрел, как они исчезают, как непристойные призраки среди искривленных деревьев и пятен лунного света.

Бличи была единственной, кто остался.

– Большое спасибо, Говард, – она наклонилась и поцеловала меня.

Я не мог бы скривиться сильнее, так как ее язык, впивающийся в мой, без сомнения, все еще изобиловал присутствием моей собственной спермы (или, используя королевский лексикон предыдущего прекрасного джентльмена, моей собственной «молофьёй») Затем она подмигнула и быстро сжала мою промежность, как резиновую лампочку на детском велосипедном рожке.

– Ты действительно настоящий мужчина! – я мог бы заметить, что она произнесла слово «настоящий» как «настаяшшый».

Когда она ушла, я вытер рот рукой – фу! – и, чувствуя себя полным идиотом, изо всех сил пытался подняться, однако на полпути большая рука схватила меня за запястье…

– Вот так, Говард!

Темная громада передо мной была Эймоном, гораздо менее напряженным, чем он был, очевидно, с тех пор, как изрядно «облегчился». Он поднял меня на ноги, словно мое тело было лишено веса.

– Спасибо, Эймон.

– Это мы вас благодарим, сэр. За все, что вы сделали, – раздался громкий грубый голос. Он посмотрел в сторону, где исчезла последняя обнаженная женщина, и улыбнулся. – А, я вижу, Бличи и ее подружки только что показали вам «южное ха-сте-при-имство», – oн толкнул меня локтем. – Держу пари, они стащили ваш спермак, да?

Осунувшийся и изможденный, все, что я мог сказать, было:

– Хм, хм… да. Действительно.

Эймон от души рассмеялся.

– Эти девчонки просто великолепны. Пару лет назад они провернули этот трюк с каким-то парнем, федералом, какой-то парень из Департамента дикой природы штата, и будь я проклят, если пятеро из них не забеременели от его кончуна, – его большая рука хлопнула меня по спине. – Говард, я просто хочу, чтобы вы знали, что мы будем очень гордиться тем, что в нашем клане течет ваша героическая кровь…

Я покачнулся на месте от полученных данных.

– Но, по более серьезным делам – спасибо вам от всего сердца за то, что вы сделали. Поймали этого дьявола, как вы это сделали, и позволили нам применить надлежащее наказание… потому сейчас весь мой клан может спать спокойно. Просто хочу, чтобы вы знали, как мы благодарны вам.

– Э-э-м… не за что, – нелепо ответил я, понимая, что теперь должен освободиться. – Пришло время мне уходить, рано утром я должен успеть на автобус.

– Конечно, конечно! Я думаю, то, что вы видели здесь, не совсем то, что вы предполагали, но вы должны понимать – мы из разных миров.

Я устало кивнул.

– Из разных миров, Эймон, и разойдёмся разными путями… В моём случае – лесными тропами…

Его глаза впились в меня.

– Совершенно верно, Говард. Bы настоящий герой, и я чертовски горжусь, что мои два парня присутствовали рядом с вами. Но прежде чем вы уйдете, я могу что-нибудь для вас сделать?

Я хотел было ответить поспешным «нет», но тут эта эзотерическая фуга вернулась на задний план моего разума и, следовательно, моего духа…

2 мая, 19…

Рассвет

Когда мои ноги сделали последние шаги по направлению к месту назначения, горизонт на востоке запылал расплавленными красками рассвета. Улыбнувшись, я заметил ветхую деревянную вывеску на ветхом здании: «БИФЗИН и РИМОНТ НЕЙТА». В конечном счете… Усталость и более чем понятный шок мешали моему обычному быстрому шагу. Щебетание птиц, казалось, приветствовало меня, когда я приблизился к грязному гаражу – я сразу почувствовал прилив сил, несмотря на усталость, и внезапной пружинистой походкой я двинулся дальше. На дальней стоянке стоял автобус (с открытым задним люком), и тот, кто мог быть только Нейтом, прислонился к нему. Он был рядом, чтобы поймать мой взгляд; то есть ремонт был в процессе. Кроме того, я с некоторым облегчением заметил, что те пассажиры, которые вчера вечером выбрали ближайший мотель, тоже возвращаются.

С меня было достаточно этого места, и теперь настало время покинуть его.

Войдя в «офис», я сразу же встревожился, обнаружив, что британская неряха только что проснулась на потрепанном диване, с растрепанными темными волосами. Она протерла сонные глаза и прищурилась.

– А, это ты, – я оценил ее акцент.

– Доброе ут… – начал я, но тут же почувствовал толчок в грудь.

Когда я в последний раз видел эту грязную, грудастую шлюху, она была готова взорваться от поздней беременности, теперь у нее вообще не обнаруживалось тех признаков. Когда она, пошатываясь, повернулась на кушетке, ее живот показался гибким и тонким под растущей грудью без лифчика.

– Мисс! Без сомнения, вы…

Она улыбнулась как раз в тот момент, когда из задней комнаты донесся пронзительный визг, а затем дверь с щелчком открылась.

В тесный кабинет вошли трое «флорентийских братьев», гордо улыбаясь, как отцы, в то время как на руках у главного мужчины крутился пухлый новорожденный, завернутый в простыни. Он ревел громко, как целая родильная палата (визжащие младенцы всегда раздражали меня), но когда один из братьев-бакенбардов пощекотал подбородок младенца, тот прекратил свою какофонию и захихикал в забывчивом ликовании.

– Вчера вечером я «выплюнула» малыша, – объяснила мать на кокни. – Он наполовину янки, так что будет умным.

Гораздо более грубый акцент – фу, еще один южный акцент – сопровождал слова новой матери: это говорил брат слева.

– Видишь ли, мы с братьями подумали: «Черт, у нас есть большая старая лачуга в Пенсер-Коле, c комнатами, а ей некуда идти, так что…» Черт! Мы пригласили ее жить с нами, помочь вырастить этого козявку. Будет три отца у этой крохи!

Я оглянулся в полном недоумении и в то же время почувствовал себя виноватым за то, что недооценил этих людей, отмахнувшись от них, как от простых деревенщин из-за их неряшливой внешности и грубой манеры разговаривать.

– Какой благородный и высокий жест. Вы, мужчины, несомненно заслуживаете серьезной похвалы за то, что взяли на себя такую ответственность из милосердия ваших сердец.

– Угу! – сказал средний брат. – Это будет как раз та перемена, которая нам нужна, а не та же самая старая штука, просто рыбачить и пить. (Кроме того, я замечу, что он произносил «пить» как «петь»). Боже мой, она знает, что у нее есть руки, особенно при такой кономии в наши дни. Это пойдет нам всем на пользу.

Третий, ухмыляясь, наклонился ближе и прошептал, хихикая:

– С другой стороны, как бы она ни была хороша, эта английская шлюха будет иметь нас киской так долго, как мы того хотим!

Действительно.

Но мне нужно было немного позитива. Луч неожиданного света в решительно темном мире. Это было освежающе и ослабляло мое типично нигилистическое впечатление о каждом и каждой вещи. Тем временем младенец заверещал: гу-гу-гу-гу-гу-гу, до тошноты, но когда крохотные глазки на пухлом личике нашли путь к необъятной груди матери, он снова начал визжать до такой степени, что я заскрежетал зубами.

– Стоит только взглянуть на мамины большие сиськи, как он тут же сходит с ума, – сказал один из братьев.

– Дай его сюда, любовь моя, – сказала женщина, протягивая руки. – Он нескладный.

– Он только что высосал кварту из молоковоза.

– Он взрослый мальчик!

Старший брат отпустил младенца, после чего она без стеснения обнажила грудь. Без всяких уговоров крошечный ротик малыша тут же нашел набухший сосок и начал сосать.

– Это мой мальчик!

– Мальчишка будет сосать сиську, пока ему не исполнится двадцать лет! – взревел один из братьев, а остальные захихикали, как демонические попугаи.

Я воспользовался шумом, чтобы незаметно выскользнуть из комнаты, коротко кивнув тем, кто возвращался из мотеля, стоившего бешеных денег.

– Ну, привет! – еще один голос прозвучал достаточно громко, чтобы я вздрогнул, а затем раздался неожиданный шлепок по спине.

Этот жест был чем-то, что я не оценил.

– Мне тож интересно, куды ты подевался, – сообщил механик Нейт. – Когда мы с другим парнем закончили накачивать карнавальных шлюх, мы обзырили все вокруг, но…

– Я так увлекся хитросплетениями шоу, что, боюсь, немного опоздал, пытаясь найти вас и водителя автобуса, – сказал я. – Прошу прощения за причиненное вам беспокойство.

– Дык ничё страшного. Прикинул, шо такой умный парень, как ты, как-нибудь выкрутится. Но я рад, шо ты не задержался…

– Прошу прощения?

– Твой проклятый автобус починен. Мне потребовался всего час, шоб сделать енту работу.

– Это восхитительная новость! Я высоко ценю вашу оперативность и компетентность и благодарю вас. Не поймите меня неправильно, сэр. Это не то, что ваше… «лесная глушь» не очень-то меня оживила, но… Мне не терпится вернуться к своим путешествиям.

– О, так и есть. Но для тебя енто не было пустой тратой времени, да? – oн подмигнул. – Ты жеж побывал на карнавале!

– Да, – прохрипел я, изображая улыбку.

Он усмехнулся и – ради Бога – потер промежность.

– Я и тот, другой парень? ООО-eee! Мы устроили хороший перепихон. Мой «питушок» ноччу выпил стока сока радости, – и да, он произнес «ночью» как «ноччу», – скорее всего, я буду совершенно пустым в течение недели!

– Это… это… довольно…

– Не знаю, как ентот водитель, но я тошно получил «тройняк».

– «Тройняк»? Это… бейсбольная терминология?

Он хрипло загоготал.

– Не, приятель! Шо касается блядей, «тройняк» – это када ты кидаешь одну «палку» в «коробку для волос», исчо одну – в «банку», а третью – в «житницу».

Я побледнел.

– Ах. Понятно.

Но внезапно на лице оборванца появилось озабоченное выражение.

– О, черт, я же ж забыл. Всего час назад – до того, как ты вернулся – приходили двое из долбаного департамента шерифа округа!

– Вы… не шутите, – ответил я, немного напрягшись.

– Я не шучу, Тощий. Заскочили сюды, пока исчо было темно, выглядели очень сурьезным, – oн погрозил мне пальцем и придал своему лицу выражение, указывающее на необходимость проницательности. – Мне сказали, шо прошлой ноччу произошло убивство…

Это слово остановило мое сердце.

– Убий…

– Тссс! Лучче, шоб другие не слышали – не хочу, шоб они поносили город. Но я не брешу, вскоре после того, как я и другие парни вернулись, енти люди из округа постучали в дверь и допросили нас!

– Доп-просили вас?

– Серьезно, едрён-батон, – oн понизил шепот почти до неслышимого. – Понимаешь, после того карнавал закроють. Хто-то прокрался в трейлер О'Слонесси! И наебнул его.

– О'слон… О, вы имеете в виду…

Нейт кивнул, как мудрец наставник; он указал на рекламный плакат, на имя владельца.

– Тот самый парень, которому принадлежит весь карнавал. Да, сэр! Его жёстко заебашили…

В притворном шоке я ответил так, как, по-моему, ответил бы любой.

– Конечно, это ужасно. Но когда вы сказали, что бедняга был убит ужасным образом… просто… что вы имеете в виду?

– Копы никогда не болтают лишнего. Но, скажу я тебе, они оба выглядели более чем ужасно. Будто их тошнило…

Я прочистил горло.

– О чем, о чем они спрашивали?

Одной рукой он умело свернул сигарету.

– О, были ли мы тама, и шо мы можем сказать…

– Ах, так вы сообщили им, что мы втроем посетили карнавал, благодаря бесплатным билетам, предложенным высоким человеком, да?

– Да… э-э… не, теперь ты заставил меня задуматься об ентом. Возможно, мы запамятовали упомянуть, шо ты тоже пошел с нами. Но после всего они хотели знать, не видели ли мы кого-нибудь па-доз-ри-тель-наго, вот так. Канеш, мы никого не видели, – он поднял бровь. – А ты?

Я снова прочистил горло.

– Нет, не могу сказать, что я кого-либо видел.

– Мир перевернулся с ног на голову, не так ли? Убивцы, насильники, ворьё, куды ни глянь. Не лучче ли в Ва-шиин-ктоне, спросиш меня? Эти жирные коты все брешут и богатеют, пока мы, остальные, вкалываем ничуть не меньше, чем когда-либо, если у нас вообще есть чертова работа.

– Не могу не согласиться, – сказал я чуть веселее, чем раньше. – Но, Боже мой, какая прискорбная трагедия. Этот бедный человек, мистер О'Слонесси.

Теперь выражение его лица, казалось, вытеснило мои выдуманные чувства.

– О, я бы не стал его оплакивать, – и вдруг он хлопнул в ладоши, что не только сильно меня разозлило, но и дало понять, что в его памяти вспыхнула новая деталь. – Черт бы тебя побрал, запамятовал упомянуть, едрён-батон! Помнишь курву, шо мы пошли искать прошлой ноччу? Блондиночка без зубов и с руками на ногах, которая может сосать член, как нихто другой и надрачивать парням ногами…

– Да, да, я помню, – поспешил я, стараясь не морщиться, затем указал на маленькую непристойную иллюстрацию на плакате. – Блисс, без сомнения, вот эта женщина.

– Едрён-батон! Я облазил весь карнавал, ради её отсоса, но будь я проклят, она даже не работала прошлой ноччу. Грят, её хто-то поколотил. Какой-то большой ирланденский хер сказал мне…

К счастью, синяков, нанесенных зверем, о котором он говорил, не было видно, а несколько порезов и царапин оказались несущественными. Боль, однако, в южном направлении от моего пояса была другой историей…

– В любом случчае! Ну да, – продолжал Нейт, оживленный чем – то, – эта самая, c большими сисяндрами, молодая блонди-шлюха Блисс – оказывается, шо О'Слонесси был ее мужем!

– Это выше моего понимания! – я продолжал притворяться, что встревожен. – Вы говорите, он был ее мужем?

Он поднес руку ко рту.

– И ее отцом тоже, едрён-батон!

– Не может быть!

– Точняк. Как я уже говорил, этот поганый мир, битком набитый поганый людьми, особенно О'Слонесси, который был ничем не лучше собаки. Любой мужык, шо обженился на собственной дочке ради денёг… ну, ентому парню лучче гнить в земле, если спросиш меня.

– Вот именно, – согласился я, но мне показалось странным не задать очевидный вопрос. – Так Блисс подозреваемая, да?

– Неа, копы так не считают. Она сказала, шо упала и ушиблась, так шо она была в палатке карнавального дока, когда О'Слонесси «пробивал свой билет».

– Ах. Возможно, это было связано с ограблением?

– Скорее всего, не. Гворят, О'Слонесси разбагател на ентом шоу, как свинья, и продолжал грести бабло десятилетиями. Но, есть и хорошие новости.

– Неужели?

– Я имею у виду, хорошие новости для девки. Сечёшь, она вышла замуж за подонка, а он сдох. Ну, они сказали, шо она унаследует все его бабло и весь ентот проклятый карнавал, – oн снова усмехнулся. – Полагаю, енто то, шо ты называешь «счастливым концом», а?

Это я, конечно, уже знал, но все же изобразил на лице удовлетворение.

– Да, да, действительно, – я улыбнулся. – Счастливый конец…

Он щелкнул пальцами во внезапном раздражении.

– Жаль, шо я теперя не смогу получить себе один из ентих беззубых отсосов. Она ни за шо больше не станет выкидывать такие «фокусы», енто уж точно, едрён-батон, тока не с деньгами О'Слонесси.

– Это право молодой леди, и я думаю, что она его заслужила.

Когда солнце поднялось еще выше, окутав ослепительным призматическим светом поля, а затем и сам гараж, Нейт взглянул на часы.

– Ну и где же, черт возьми, ентот чертов водила? Должно быть, все еще дрыхнет. Я надеру ему задницу и дам знать, шо его автобус починен.

– Я уверен, он будет очень благодарен вам, как и все мы.

Это была последняя моя беседа с вульгарным механиком, чьи последние убеждения свидетельствовали, по крайней мере, о некоторой толике благожелательности, которую я иначе бы не заметил. С этого момента все было в порядке, и подробности нашей последующей остановки (которая, я счастлив добавить, продолжится к моей судьбоносной цели: знойному, богатому атмосферой городу Новому Орлеану) не нужно объяснять.

Не думаю, что нужно объяснять, как неуловимо злой О'Слонесси встретил свою кончину. Однако я скажу, что накануне вечером, перед тем, как покинуть зловещую лесную поляну и огромное присутствие некоего Эймона Мартина, я хотел бы сказать еще несколько слов. Я вкратце расскажу.

Эймон задал прощальный вопрос:

– Но, прежде чем ты уйдешь, я могу что-нибудь для тебя сделать?

Я инстинктивно приготовился сказать «нет» и уйти. Но, в то же время мой разум был охвачен смятением, основанным главным образом на моем собственном чувстве сожаления и самоосуждения. То, о чем я сожалел, должно было быть очевидным: моя неспособность помочь Блисс в ее невыразимых страданиях. Ранее я беседовал с Эймоном о субъективности правосудия; я даже предлагал определенную законность осуществления здравого смысла судебной лицензии, когда преступления совершаются вне рамок, установленных законом, а также вне досягаемости полиции. «Правильное применение закона там, где нет формальных законов», – сказал я, если не ошибаюсь. Хотя я не могу сказать, что одобрял то, как насильник/убийца детей встретил свою смерть, я должен сказать, что был согласен с конечным результатом: правосудием.

Эймон и его неопрятные и необразованные жители холмов испытали ужас, от которого не могли отвернуться, и поэтому были полны решимости что-то с этим сделать, даже если то, что они делали, не соответствовало букве закона. Это было так примитивно просто.

Да. Эти люди не успокоятся, пока справедливость не восторжествует. Они что-то с этим сделали.

Но что касается помощи? Я ничего не сделал. Вместо этого я осмелился вернуться в унылый гараж, не оказав Блисс ни малейшей помощи. Вот почему, когда Эймон спросил – «может ли он что-нибудь сделать для меня?» – я собрался с духом и ответил:

– Я был бы благодарен, если бы Вы были так великодушны и дали мне молоток, похожий на тот, которым вы пользовались не так давно…

Конечно, возвращение на карнавал было сопряжено с большим риском, но я уверен, что фортуна была на моей стороне, потому что никто из тех, кто видел меня в первый раз, не видел меня по возвращении. Спрятав молоток в мешке, я играл роль заинтригованного карнавального энтузиаста, пока тайком не отыскал отвратительный трейлер, где, как я знал, жил О'Слонесси. Для того чтобы пролить свет на то, что за этим последовало, не требуется ни учености, ни дедуктивных ухищрений. Я больше не буду об этом говорить…

Что касается Блисс, то я решил, что лучше никогда не возвращаться, чтобы увидеть ее, как бы сильно ни жаждало мое сердце. У нее не было выбора, кроме как прогрессировать в геометрической прогрессии. Какой же цели может послужить еще одна встреча с ней? Она была молода, красива, а теперь финансово обеспечена на всю жизнь. Никогда больше ей не придется участвовать в «фокусах» или в этом отвратительном «подглядывании». Теперь она была магнатом бродячего шоу, и я уверен, что она хорошо послужит ему, и наоборот. В ее новой жизни не будет удобного места для книжного, тоскующего, затворника вроде меня. Для меня воспоминания о ее улыбке, искреннем взгляде и поцелуе были всем, в чем я нуждался, и гораздо больше, чем я заслуживал.

Как сказал негодяй механик Нейт – «счастливый конец».

Писатели ведут дневники для того, чтобы удовлетворять разнообразные потребности, то есть наиболее вероятным для большинства – является простое «упражнение» в ремесле. Другие хранят их, чтобы оставить личные записи потомкам (вряд ли это относится ко мне), в то время как другие (писатели с более самовозвеличенной наклонностью) – чтобы быть опубликованными посмертно, чтобы продолжить свою славу (я вряд ли могу рассчитывать на это!) Для меня, однако, ведение журнала обеспечивает тайный и очень эффективный катарсис. Если бы я не нацарапал этот отчет о происходившем на моих глазах, я подозреваю, что существовал бы в довольно жалком и неподатливом эмоциональном состоянии; но теперь, когда я отфильтровал события через свой разум и выпустил их через перо, я в состоянии прийти к согласию со всем этим, и мне удалось собрать критические и ранее нереализованные аспекты себя – я должен сказать, мое самое глубокое внутреннее «я». Несмотря на воистину невыразимые ужасы, свидетелем которых я стал, сейчас я более спокоен, чем когда-либо, лучше вооружен и приспособлен к жизни в этом мире. Как это ни странно, я чувствую себя так, словно меня благословили…

Однако все это спорный вопрос. Часто я пишу дневники – я уверен, что из-за склонности и внушения – как будто они должны рассматриваться типичными читателями. Например, я написал много-много путевых журналов, и, возможно, некоторые из них будут прочитаны близкими друзьями и/или моим литературным душеприказчиком после моей кончины. Но это не должно быть так в отношении этого конкретного журнала, не так ли? Учитывая мое вчерашнее поведение, есть потенциальные юридические последствия. Мое полное имя здесь не фигурирует, и только один из редких дистиллированных фанатиков может идентифицировать меня, основываясь на некоторых замечаниях здесь. Другими словами, маловероятно. И в качестве дополнительной удачи, «Burlington Superior Bus Lines Co.» не требуют удостоверение личности для того, чтобы приобрести билет. Сечёте?

На ум приходит выражение «свободный шотландец»[18]18
  Быть «свободным шотландцем» – значит бежать, без финансовых затрат или избежав наказания.


[Закрыть].

Я вижу, что этот конкретный автобус удобно оборудован мусорным контейнером у входной двери, поэтому я решил вырвать эти проклятые листы, связующие со мной, из моего журнала прямо сейчас, а затем быстро использовать этот сосуд при моем выходе на остановке…

Перевод: Олег Казакевич