Текст книги "Вырванные Страницы из Путевого Журнала (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Добрые люди Земли, добрые люди Бога, – начал Эймон громким голосом. – Да помолимся же мы все за драгоценную душу нашей Сари Мэй Бувер, которую у нас так ужасно отняли.

Тогда все склонили головы, закрыли глаза и беззвучно вознесли молитвы. После короткой паузы Эймон продолжил:

– Верно, это было ужасное преступление, но ещё так же верно, что Господь Бог наш действует таинственным образом, так что никакая смерть не может быть плохой, потому что в смерти приходит жизнь вечная, – горящие глаза Эймона посмотрели на меня. – И да благословит Господь новоприбывшего Говарда, чья храбрость положила конец ужасу, который Князь Тьмы обрушил на нас…

Тишина становилась все гуще и гуще, когда множество пар глаз смотрели на меня с умиротворением, благодарностью и даже удивлением.

– И пусть Бог благословит нас всех и даст нам силу жить по-своему, быть добрыми к тем, кто добр к нам, и делать то, что правильно перед лицом зла! – внезапное восклицание Эймона разнеслось по лесу.

Все, кроме меня, напряглись, когда Эймон закончил свою речь и уверенно подошёл к столу, на котором дрожал пленник. На мгновение воцарилась такая тишина, что было слышно, как бешено колотится сердце арестанта в его вздымающейся и опадающей груди, приглушенное, но каким-то образом скулящее стаккато. Испорченные глаза чудовища сверкали, когда он пытался грызть кляп.

Эймон склонил голову в последней невысказанной молитве, затем жестом, который казался ритуальным, призвал одного из прихожан.

Это была красивая альбиноска, и я должен признаться, что мое сердце забилось быстрее, когда я увидел ее. Ночной свет вкупе с тусклым свечением факелов придал её коже оттенок голубого тумана; это и странная растительность курчавых рыжеватых волос у женщины, столь изобилующей молодостью, придавали ей сексуально чуждую ауру, в унисон с остальной частью ее физической привлекательности, которую можно было рассматривать только как высшую. Не в моей натуре было испытывать к женщинам такой благоговейный трепет (я испытывал то же самое к Блисс, хотя и не так сильно), но теперь, в этом чуждом мне месте, в этой глуши, населенной людьми…

Я не мог с собой ничего поделать.

Должно быть, эта женщина пела одну и ту же песню каждому мужчине на поляне, ее идеальные ноги были гладкими, ее упругие, но широкие ягодицы изгибались при каждом бесшумном шаге вперед, а груди, покачивающиеся в гамаке из ткани, были достаточны, чтобы нарушить монашеские обеты. Мне пришлось оторвать взгляд от молодой женщины, чтобы не показаться развратником; только тогда я заметил, что в этом безымянном послании к столу она принесла с собой какой-то инструмент.

Деревянный молоток.

По-моему, это был молоток для работы с зубилом (ударная головка размером с банку), обитый толстой кожей. Для чего это, во имя Юггота? Появление инструмента заставило меня задуматься. Каким-то благоговейным жестом альбиноска передала молоток Эймону, затем грациозно повернулась, чтобы уйти; прежде чем вернуться на свое место в круге, она окинула меня взглядом, который казался голодным, я имею в виду голодным – в распутном смысле.

Жуткая атмосфера заставила меня поверить в то, что все присутствующие здесь знают, что должно сейчас произойти – все, кроме меня. Ощущение ожидания стало почти осязаемым, как тяжелый древесный дым, и казалось, что в воздухе повисли статические помехи, от которых мурашки побежали по моей коже. Я склонялся к тому, что Эймон произнес свои последние слова перед началом этого первобытного ритуала казни. Пробьет ли он череп преступника? Переломает ли ему кости? Какая еще может быть польза от молотка в столь диком сценарии?

Я моргнул. Я был возбужден любопытством, на мгновение я бросил взгляд в сторону альбиноски. Она больше не смотрела на меня, всё её внимание было сосредоточено на столе…

ТЮК…

Я вздрогнул, услышав не очень ощутимый звук, который показался мне приглушенным, за которым последовала звуковая плоскость – это единственный способ описать его. Я сосредоточился на эпицентре…

Каторжник содрогнулся, его тело забилось в конвульсиях на толстом столе. Что же случилось?

ТЮК…

Снова звуковая плоскость, но теперь я увидел ее источник. Эймон пригнул голову убийцы к столу, прижав свою большую руку к испуганному преступнику, а другой рукой он очень тщательно бил молотком по макушке этого негодяя. Но даже этот второй удар не стал причиной его смерти, и это озадачило меня. Разве смерть не была целью казни? Удары молотка Эймона были явно выполнены с изяществом, а не с определенной силой.

Теперь судороги заключенного, сопровождавшиеся стуком каблуков, ослабли до легкой дрожи. Тем временем Эймон избавился от грубого инструмента и достал небольшой нож…

Что ЭТО? – подумал я.

Большой лесоруб присел на корточки и, заостренным лезвием и твердой рукой, провел ножом вокруг макушки головы. Мгновенно появилась нитевидная малиновая линия, и после этого необъяснимого действия…

Мои глаза вылезли из орбит.

Эймон выпрямился, просунул короткие пальцы под разрез, который только что сделал, и, не раздумывая, снял с головы преступника скальп.

Сознание покинуло меня, оставив лишь остатки разума, которые усиливала тишина. Психический гул, который досаждал мне раньше, теперь завывал в моей голове, как Банши.

– Моя голова, – пробормотал я.

B то время как самой заметной чертой казни была явно голова, ныне покойного, детоубийцы/беглого заключенного. Верхняя часть голого черепа предстала во всей красе, когда срезанный скальп был выброшен. Удары молотка теперь были очевидны: кость черепа осталась нетронутой, но слегка разрушенной и покрытой трещинами. Эймон вставил кончик ножа в одну из трещин, чтобы усилить паутину и нарушить то, что осталось от теперь уже нездоровой целостности кости, после чего начал осторожно вынимать осклоки сломанной кости.

Зачем, – удивился я. – Почему?

На этот, бесспорно, разумный вопрос – тогда я еще ничего не знал – ответ был дан незамедлительно.

Варварская обязанность Эймона оставила открытый фрагмент черепной коробки, образовав круглое отверстие там, где раньше была кость. Внутри легко просматривалось извилистое мясо бело-розового мозга, выглядывающее из-под рваных кусков защитной дермы. Крови почти не было видно, хотя другая прозрачная жидкость выступала коротким, но обильным потоком из раны, в которой я мог только заподозрить спинномозговую жидкость. Я дрожал, наблюдая вместе с остальными; далее Эймон погрузил лезвие ножа вертикально в незащищенное серое вещество по самую ручку.

К тому времени я уже думал, что заключенный мертв, но после того, как нож вонзился в него, распростертое тело очень быстро напряглось, согнулось вверх, а затем обмякло.

Из толпы наблюдателей послышался длинный, но приглушенный:

– Аххххххххххх…

Теперь глаза Эймона горели так же, как у убийцы, но не злобой, а возмездием; и именно эти глаза осматривали круг притихших зевак. Затем последовал сигнал: понимающий кивок. От человеческого круга отделились только мужские особи, чтобы слиться в змееподобную линию позади Эймона за (и простите за каламбур) «головой» страдальца.

Это предчувствие «покалывания» моих рук, которое преследовало меня весь день, теперь охватило все мое существо так, что я чувствовал электрические разряды по всему телу. Потому что, видите ли, то, что последовало за этим, может быть переведено только как молчаливое, размеренное, целенаправленное и очень кумулятивное безумие.

Я должен тщательно подбирать слова.

Самая красивая из женщин, наблюдавших за происходящим из круга (одновременно, заметьте, как бы машинально), сняла с себя свой скудный (а в некоторых случаях почти несуществующий) наряд, чтобы стоять с дикими глазами, потея и совершенно голая в свете костра. Это безнравственное зрелище привлекло мое внимание всецело, как, подозреваю, привлекло бы любого нормального мужчину. Соски, торчащие, как пробки, из молодых, тяжелых грудей, аккуратный, соблазнительный живот, подтянутые, жеребячьи ноги и обильно покрытый нежными волосами лобок – это яркое и мощное зрелище было тем, что завладело моим вниманием; я сглотнул от визуального восторга и начал обильно потеть вокруг воротника. Но фигура, к которой мои глаза были всецело прикованы, была фигурой уникально красивой альбиноски, мои чресла сжались в плотной, сексуально голодной дрожи. Она была сладострастным призраком, песней сирен страны теней с ее бледной и странно блестящей кожей, и головой, полной акинских волос, цвета анемичной крови, припорошенных белизной, которая была бледной и блестящей одновременно. Ее тело расцвело, как спелый плод. Она снова посмотрела на меня, приглашающе ухмыляясь, но стояла так, как будто ее намерение было нагло выставить свое тело для демонстрации очереди мужчин позади Эймона. Я понял, что не ошибся, когда заметил, что все упомянутые мужчины разглядывают этих обнаженных чародеек, их глаза сверкают, а мысли явно кипят от злости. Была ли это какая-то парахроническая оргия друидов или освещенный луной Джубал плодородия, как те слюнявые тотемистические обряды, которые происходили 5 тысячелетий назад во имя Матери-Земли? Могло ли нечто столь архаично-вакхическое каким-то образом сохраниться до наших времён здесь?

Нет. Это было нечто совершенно иное. Что-то более методичное, но тем не менее таинственное и безмерно осязаемое.

Что-то такое, чего никогда не смогли бы состряпать мои самые страшные кошмары.

Наконец, моя воля взяла верх над мучительной похотью в моем сердце, и я заставил себя отвести взгляд от знойного скопления обнаженных женщин, чтобы посмотреть…

Боже, я едва могу вспомнить происходящее…

То, что я видел, проще сказать прямо, и это было так: Эймон совокуплялся с головой мертвеца.

Да.

Его рабочие штаны были спущены до лодыжек, большие руки держали уши покойника, бедра…

…двигались туда-сюда.

Следовательно, функция непостижимого разреза, состояла в том, чтобы сделать правильный выход для…

Полового акта.

Как бы ужасно это ни было, я сфокусировал свое зрение на области (за неимением лучшей терминологии) казни и отчётливо мог видеть блестящую эрекцию Эймона, входящую и выходящую из мозга приговоренного. Сначала движения были медленными, потом они стали быстрее и сильнее. Каждый ужасный толчок бросал взгляд Эймона на одну из обнажённых женщин, без сомнения, чтобы поддержать необходимый уровень возбуждения для этой в конечном счете неприятной задачи. Лицо Эймона начало напрягаться, глаза заплыли, бедра колотили по макушке осужденного быстрее, сильнее, неистовее. Все, что было слышно, это приглушенные удары таза о голову и синхронные влажные шлепки.

Именно тогда кто-то сказал:

– Кончи ему…

Затем последовало более громкое заявление:

– Кончай, Эймон!

Еще один голос, еще громче:

– Братец, суй «петуха» на всю длину!

Затем раздался женский голос, наполовину визжащий:

– Еби его мозги, Эймон!

Затем раздался самый громкий голос из всех, что я слышал до сих пор, голос старейшины:

– ИИИЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ-хаааа! Устрой ему Головач, сынок! Нафаршируй его башку спермаком!

Как будто трубный глас мятежников каким-то непостижимым образом вызвал всеобщее оргиастическое одобрение, и, следовательно, последовал…

Хаос.

Словно по щелчку сатанинских пальцев я стоял онемевший и ничего не понимающий в самом центре непостижимого калейдоскопа визжащего, пульсирующего, задыхающегося, вечно движущегося, совокупляющегося безумия: пандемониума, пригодного для самых черных аркад Геенны. Все мужчины либо извлекали свои интимные части через ширинку, либо снимали штаны, либо даже раздевались догола, крутя бедрами в блудливой мимике, когда они гладили себя, ухмыляясь мысленному сексуальному корму, а именно: молодым женщинам, лишенным одежды с их папианскими телами и ведьмиными огненными глазами, чтобы достаточно воспламенить их члены для ужасной награды. Сами женщины танцевали, извивались и кружились в экстазе, отчаянно лаская груди друг друга, обмениваясь поцелуями, щекоча набухшие соски друг друга или еще более похотливо перебирая ртами от одного обнаженного лобка к другому, в то время как один за другим обезумевшие от мести мужчины…

По-другому и быть не могло.

Один за другим (и так как ненормативная лексика не в моих привычках), они трахали голову мертвеца на том Тартарском столе. Возможно, я даже пускал слюни, как идиот из сумасшедшего дома, глядя в окно и сразу вспомнив ужасное граффити, которое обнаружил в гараже. Но это были не извращенческие каракули. Это было по-настоящему.

Это происходило прямо сейчас.

Адские образы, отражающие вспышки исчадия ада, происходили прямо на моих глазах: вздыбленные эрекции погружались в сырой мозг, как стержни на маслобойне. Их лица перекосило в гримасах животной жесткости, их спины выгибались, как будто в горящих муках, лишенные век глаза показывали несомненную противоположность; в то время как обезумевшие женщины плясали, скакали и вертелись, как органические двигатели соблазнительной женской плоти. Меня окутывали звуки, звуки какофонии со всех сторон: пулеметные смешки, улюлюканье, крики, свист и даже бешеный волчий вой; волны кульминационных стонов, кошачьи вопли и кульминационные визги, больше похожие на звериные, чем на человеческие, голоса, голоса, доведенные до безумия сатирической похотью, ответное вожделение; инкубическая похоть и суккубическая желчь – абсолютно безымянная самозабвенность, которая поразила меня как всенаправленная канонада из хищных глоток мужчин и женщин, когда спиритическая схватка достигла невероятной силы:

– Глубже! Сильнее!

– Черт, да! Вставь свой огромный член в середину этого кокоса!

– Кончун! Кончун!

– Как тебе это нравится, приятель? А? Как тебе мой большой член в твоей башке?

– Наполни её, Деллер! Наполни голову этого злобного ублюдка молоооофьёёёй!

– Да, сэр! Я устроил бурю в этой башке убийцы! Уууууууу, собака! У него, скорее всего, моя сперма будет течь рекой из задницы!

– Дрючь жбан этого психа, Тейтер! Я говорю, выеби его бошку, как следует!

– Угу! Взбей его мозги в кашу!

– Ой, Джимми, у меня кончун, у меня столько спермы брызжит из члена, что кажется, будто я мочусь!

Из галлюциногенной орды беснующихся женщин донеслось киммерийское пение:

– Ебите эту голову! Ебити злую бошку! Ебите, ебите, ебите, ЕБИТЕ злую башку!

Моя душа тлела, как будто я и в самом деле незаметно проскользнул в какое-то невыносимое место в аду. Даже на первобытном сверкающем фоне я смог увидеть сыновей Эймона, скрывающихся вдалеке за деревьями, Клоннера и Джейка, когда они смотрели на происходящую вакханалию с тыквенными ухмылками, энергично мастурбируя при этом. Тем временем появились еще более взрослые члены клана, которые, не теряя времени, подошли и вылили липкое содержимое своих чресел в череп убийцы, как игроки в кости. Другие мужчины, которые уже кончили, до этого уже сумели перезарядиться и возбудиться снова, некоторые начинали уже в третий раз! Затем один очень тучный деревенщина, щеголяющий ушами размером с цветную капусту, за мгновение до очень громкой кульминации вытащил свою странно дугообразную эрекцию из несчастной головы, ударил убийцу ей по лицу и извергнул толстые опаловые петли в мертвый рот. И как только мерцающий, шатающийся, стонущий, визжащий, раскачивающийся, прыгающий, необъяснимый хаос, наконец, достиг такого накала, что каким-то образом мог спонтанно воспламенился, сцена начала смягчаться, пока, казалось, не закончила свой ужасный путь, оставив мужчин стоять, ссутулившись или прислонившись к деревьям в изнеможении, или лежать на земле, неподвижными от напряжения, все были обмякшие, косоглазые, с разинутыми ртами; женщины тоже блестели от пота, словно покрытые лаком, тяжело дыша от усталости, лежали, сплетясь друг с другом, как одалиски из какого-нибудь Плутонского гарема. И в качестве последнего штриха в этой жуткой развязке вышеупомянутый старейшина клана подошел к трупу на столе, наклонил голову назад через край и удивился потоку спермы, которая вылилась, совсем как молоко из заполненного до краев сливочника.

– Головач удался, Боже милосердный, ты только посмотри, сколько кончунов мы слили в голову этой сучке!

После этого я чуть не упал в обморок.

Конечно, я был свидетелем достаточно своеобразного «преподания урока» в стиле «правосудия глухомани», хотя часть меня должна была бы стыдиться, что этот мрачный способ смертной казни, в отличие от повешения, расстрела или казни на электрическом стуле, был весьма нескучным. Обычно я никогда не думал о том, чтобы покинуть гостеприимного хозяина, не попрощавшись должным образом (это было бы не по-джентльменски), но при таких обстоятельствах…?

Пора было уходить и как можно скорее.

Я отступил назад, надеясь быть незамеченным, скользнул за мерцающий факел и приготовился бежать со всех ног из этого запретного леса к дороге, которая должна была вернуть меня в ветхий гараж Нейта. Я почувствовал, что погружаюсь в тень и через мгновение исчезну с гнусной поляны. Все еще потрясенный увиденным, я, спотыкаясь, побрел в темноту, едва пронизанную лунным светом, просачивающимся сквозь ветви корявых, змеевидных деревьев наверху; и когда я повернулся, чтобы убежать…

– Говард! – послышался горячий, приглушенный шепот. – Ты не можешь сейчас взять и уйти! Ты просто не можешь!

Внезапный толчок, возможно, на мгновение остановил мое сердце. В тот же миг влажные руки коснулись меня, и затем из темноты появилась землистая, но соблазнительная белая фигура, похожая на сластолюбивую мраморную статую, вынырнувшую из лужи черных чернил: выдающаяся фигура женщины, которую я привык называть «альбиноска».

Как только я понял, кто она, я почувствовал резкий всплеск либидо, но все, что я успел сказать, было:

– Эмм… Ну… Я…

…и это было все, что я мог сказать, прежде чем женщина грубо обняла меня, прижалась губами к моим губам и погрузила свой язык в мой рот. Ее груди, совершенные до абсурда, прижимались к моей груди, как неземные щупальца, заряжая меня горячим, распутным жаром; на самом деле, ее соски были так возбуждены сексуальным желанием, что могли быть головками болтов, тыкающимися в мою рубашку. Я тут же вскочил на цыпочки, когда назойливая рука с ловкостью опытной доярки на коровьем соске размяла мне член через брюки. Я попыталась вырваться – почему, я не был уверен в этом – но затем множество других женских рук напали на мое тело и буквально потянули меня вниз на ковер леса. Против моей воли моя рубашка была расстегнута; мягкие, влажные губы опустились, чтобы лизнуть мою грудь и втянуть мои собственные соски.

– Сними с него штаны! – приказал кто-то…

С меня их быстро сорвали…

– Говард, – взмолилась альбиноска, – пожалуйста, не покидай нас!

Похоже, у меня нет особого ВЫБОРА, – подумал я саркастически, потому что меня удерживали с доминированием, руки прижимали мои руки к земле, еще больше рук держали мои ноги крепко, как железные оковы; затем мой встревоженный взгляд прошелся вверх по полукругу, чтобы увидеть, что по крайней мере полдюжины женщин-«крикеров» – тех же самых женщин, которые участвовали в непристойном ритуале на поляне и все еще блистали наготой – стояли вокруг меня на коленях, крепко прижимая меня к земле. Женщины, да, слабый пол, но эти женщины были «женщинами с холмов», с телами не только ошеломляюще соблазнительными, но и подтянутыми, закаленными и, более того, сильными от суровой жизни в глубинке, гораздо сильнее – спешу добавить – чем этот тощий, с руками лилии, 146-фунтовый[16]16
  66 кг


[Закрыть] писака. С таким же успехом на мне мог бы лежать тюфяк с зерном.

– Видишь, видишь, – задыхаясь, произнесла альбиноска, оседлав меня и прижавшись голым пахом к моему голому животу, – мы просто не можем этого допустить. Ты не можешь уйти, не трахнув нас. Ты же герой! Нам нужно твое семя, Говард.

В лунном свете я уставился на ее лицо, которое теперь порозовело от возбуждения, как и ее груди и верхние части рук, в то время как остальная ее часть оставалась очаровательно-белой. Ее соски теперь торчали, конечно, как небольшие колышки.

– В конце концов, МНЕ нужно твоё семя!

– М… м… мое семя?

– О, конечно, детка! – она ответила голосом, похожим на теплую, экзотическую жидкость, в то время как рты и языки все еще омывали мою грудь, а другие руки гладили мои ноги. – Сюда никогда не забредает никто особенный…

– Уверяю вас, мисс, во мне нет ничего особенного. Вы должны увидеть отзывы на мои публикации…

– …а потом вдруг появляешься ты и ловишь эту чертову дрянь, болотную сволочь, которая сделала это ужасное дело. Говард, ты первый герой, которого мы видим!

Опять это!

– В самом деле, девочки, вы очень красивы; если бы было хоть одно слово, которое я мог бы счесть достаточно точным, чтобы применить его к физической красоте всех вас… это было бы слово превосходной степени…

Толпа лиц, смотревших вниз, разразилась громким смехом.

– А теперь помолчи со своими причудливыми словами, – проворковала альбиноска. Ее глаза, казалось, даже светились пугающе красным. – Просто иди и дай нам то, что нам нужно. Не могу поверить, что ты не хочешь нас.

Еще одно лицо, парящее над великолепными грудями, заметьте, устремилось вперед, в лунный свет, и с беспокойством подметило:

– Ты же не гомик, странный мальчик. А ну отвечай!

– Уверяю вас, дамы, – нахмурился я, – я, бесспорно, не склонен к подобным суждениям.

– Он прав! – воскликнула другая, большеглазая – и – большегрудая – блондинка.

Другая ответила ей прелестным, певучим голосом:

– Ну, так чего же мы ждём, святое вечное дерьмо!

Еще одна просто завизжала от радости.

– Бличи! – завизжала другая. – Убери от него свою задницу, чтобы мы все видели!

Подсвеченная лучом лунного света, альбиноска – «Бличи», как мене теперь сказали, – начала подниматься из своего неуклюжего, но не неприятного седла, беглый лунный свет превратил ее растрепанные кудрявые волосы в орфическую ауру сексуального духа; и когда она отступила в сторону…

Реакция остальных женщин не могла быть более радостной. Восклицания самого пронзительного и головокружительного одобрения вырвались из каждого чувственного рта.

– Господи, черт возьми! Он огромен!

– Он похож на бритую ласку, правда! – прохихикал кто-то.

– Этот герой обзавелся собственной буровой установкой, не так ли?

– Там достаточно добротного мяса, чтобы повесить его в проклятой коптильне!

Я не мог понять, что означает данное замечание, но затем другая вскрикнула и выпалила:

– Да это самый большой и заебатый член, какой я когда-либо видела в своей жизни!

Нелепо. Очевидно, они имели в виду размеры моих гениталий, хотя я совершенно уверен, что ничего особенного в них не было. Они, должно быть, говорили такие вещи только из вежливости к гостю…

Теперь альбиноска Бличи, стояла надо мной, её босые ноги были по обе стороны от моих бедер, руки она держала на своих бедрах, и она смотрела вниз красными глазами в тусклом лунном свете и мурлыкала, как кошка. Мои глаза медленно скользнули вверх, изучая каждую заметную деталь ее роскошного тела. Она была как башня из слоновой кости из самой сочной, опьяняющей женской плоти.

– Говард, ты… я говорю, что ты просто нечто, вот ты кто. Как глоток свежего воздуха, пришедший в эту дыру в дерьме. Герой…

Я закатил глаза.

– Мисс, со всей серьезностью, я не…

– …и умён, как хлыст, и весь полон больших выдуманных городских слов…

– Признаюсь, я немного начитанный, я учился с четырех лет. Видите ли, меня рано научили читать, а также у меня была врожденная склонность к чтению…

– …и красивый…

Безмолвие поразило меня, как молния.

– …и у тебя член больше, чем у кого-либо в этом клане!

У меня перехватило дыхание. Неужели это правда? Нет! Это была всего лишь любезность. Тем не менее, я здесь не для того, чтобы выслушивать комплименты (и не для того, чтобы меня насиловала стая молодых женщин, настолько привлекательных, что они существовали как карикатуры на женское желание)! Случай привел меня сюда, случайность и только. Все, что отягощало мой разум – Блисс – было отдано какому-то подсознательному хранилищу во время происходящего безумия, свидетелем которого я только что стал.

Блисс, – с отчаянием подумал я. – От чего она теперь страдает? О чем она только думала? – И вот я лежу со спущенными штанами и обнаженными гениталиями перед толпой голых девушек-«крикеров».

Никогда еще мне не было так стыдно.

– Дамы, я должен идти! – воскликнул я самым сильным голосом, а затем собрал все свои силы, чтобы разорвать узы стольких рук, крепко держащих меня на земле.

Я не сдвинулся с места, и хихиканье разлетелось, как ночные птицы.

– Ты никуда не пойдешь, Говард, – пробормотала Бличи. – Если ты не собираешься давать нам своё семя, мы просто должны забрать его сами… но что ты должен понять, милый, так это то, что мы принимаем это с достаточной благодарностью.

Интересный способ узаконить похищение, заключение в «тюрьму» и, якобы, насильственное привлечение плотского знания к невольной жертве.

– Пожалуйста, поймите, благородные дамы, – взмолился я, – моя совесть, если хотите знать, связана с другой женщиной. Я уверен, что не смогу… выполнить…

Еще один громкий смех поднялся, как инопланетный прибой. Широкобедрая, с заглушенными сосками и совершенно ошеломляющая брюнетка хихикнула, указывая вниз.

– Не хочешь, да? Тогда почему твой «дятел» такой же твердый, как столб у ограды?

Я не смог придумать ответа.

– По очереди, девочки, – приказала альбиноска (произнося слово «очереди» как «ошшэреди»), затем шлепнула своим красивым пахом вниз на мою эрекцию и завизжала.

С мучительной медлительностью она оседлала моё интимное место. Ощущение было, надо признать, весьма приятным.

– Не смей так говорить, детка. Просто дай нам немного поприседать. Просто дай каждой из нас по чуть-чуть, ладно?

– Уверяю вас, я не понимаю, что вы имеете в виду!

Ее глаза закатились, как у одержимого демоном, и стон, вырвавшийся из горла Бличи, казался не от мира сего.

– Ах, милый! Бля-я-ядь, Говард… Никогда не чувствовала себя так хорошо, как сейчас!

Во время моего проникновения ее рука быстро ощупала свои интимные места (обнажая клитор размером с персиковое семечко, блестящий и бледно-розовый), когда она с пугающей быстротой закричала со всей силой, на которую были способны ее легкие. Тем временем смуглое красивое лицо прижалось к моей груди – это была одна из тех женщин, с тяжелыми грудями, что прижимали мои руки к земле – и прошептало:

– Видите ли, сэр, нам нужно, чтобы вы отдали нам своё семя.

Мое лицо, должно быть, сморщилось от смущения.

– Прошу прощения, но… моё семя? Если под этим вы подразумеваете мою сперму, то я укажу на невозможность того, чтобы один мужчина отдал свою сперму дюжине с лишним женщин за один раз!

На этот раз это была пресыщенная Бличи, которая опустилась на колени рядом со мной, поглаживая мою голову, как будто я был вялым домашним животным.

– Только не позволяй себе кончать, пока каждая девчонка хорошенько не посидит на твоем члене…

– Что? – повысил я голос от такого абсурдного умозаключения.

– Просто подумай о том, о чём думают парни, когда сдерживаются, а остальное оставь мне. Видишь ли, у меня есть особая система!

Я не имел ни малейшего представления о том, что она говорила; я мог только предполагать, что она ожидала, что я утолю чресла всех этих женщин… без эякуляции?

Теперь, когда четвертая или пятая женщина, в свою очередь, была пронзена мной, Бличи продолжила:

– Нам нужно, чтобы ты посеял в нас семя, в нас всех, чтобы некоторые из нас могли забеременеть…

– Этот героический кончун нам всем нужен больше, чем наш собственный оргазм, – объяснила другая девушка с нелепой грудью, – кончун умного, красивого, городского!

– …так, значит, кто-то из нас мог забеременеть дитём от героя!

О, ради Агамемнона!

Это продолжалось так: девушка подходила, садилась, маниакально двигала бедрами до тех пор, пока не наступал кризис, затем отступала, чтобы освободить место для следующей, и все это время я был вынужден слушать самые пронзительные крики удовлетворения:

– Чувствую себя так, как будто в меня засунули суслика!

– Этот член в два раза больше, чем все, чем меня трахали!

– Aх! Aх! Aх! Aх! Aх… АААААА!!!

– О, клянусь, «герой» этого парня толкает меня в живот!

– Оооооооо, это просто лучший, лучший, лучший, лучший хуй, черт!

Я был настолько раздражен их неправильным представлением о зачатии, что мой разум был совершенно отделен от моего бесспорно возбужденного члена, так что раздраженное отвлечение действительно позволило мне предотвратить оргазм, в то время как женщины продолжали использовать мою эрекцию для, так сказать, плотского «удовлетворения». Бличи продолжала гладить меня по голове, пока очередь, наконец, не иссякла и последняя женщина не закончила.

– Ну, Говард, – захлебнулась Бличи, – теперь ты можешь кончить, – и она повернулась на коленях, опустила лицо и втянула в рот, на всю глубину, мой сексуальный орган.

Я тут же сжал кулаки, пальцы на ногах тоже сжались, словно пытаясь вырвать души из ботинок. Прищурившись от наслаждения, я сумел взглянуть на место действия и увидел, что Бличи методично и ловко занимается фелляцией, ее губы болезненно плотно обхватили мой орган. Он был ритмичным, механическим и изобиловал отсосом, но кульминация, которую она, очевидно, хотела, казалась неуместной: мой разум все еще был в противоречии со всякой всячиной, и когда я вспомнил свою главную тревогу – Блисс – я почувствовал, как ни странно, что я был неверен ей, абсурдная идея, я знаю; тем не менее, я был еще менее уверен, что смогу завершить акт до конца.

Блисс. Какие еще ужасы навлек на нее О'Слонесси после моего отъезда? Какую ложь он мог ей сказать обо мне? Неужели теперь она считает меня трусом?

Эти перспективы вселяли в меня такую страшную тревогу, что Бличи, вероятно, догадывалась об этом по интуиции «жителя холмов».

– Говард, милый? Тебе не нравится чувствовать мой рот на твоем «петушке»?

– Я…

– А, ты хочешь сказать, что чувствуешь себя виноватым из-за другой девушки, о которой ты говорил? Почему бы не притвориться, что это она сосет твой член вместо меня?

Это предложение звучало как полная чушь – теперь я был абсолютно безутешен из-за моих страхов за Блисс; но какой-то фрейдистский рычаг, казалось, щелкнул в моей голове с почти слышимым щелчком. Затем…

Это была Блисс, которую я представлял себе, как она делает мне минет, затем двигается вперед, чтобы oн проник глубже, и затем, затем…

Ослепительно улыбаясь, ее глаза сияли любовью ко мне, и ее почти непостижимо красивое тело мерцало, затем она взяла мой член в «хватку» своей деформированной ноги… и начала мастурбировать.

Один только этот химерический образ через мгновение заставил мои чресла прорваться, как настоящая плотина, и в запутанную паутину моих либидозных нервов хлынул экстаз, подобный тому, что испытывают курильщики опиума. Я вздрогнул, вытянулся и, напрягшись, прижался к лесной соломе подо мной, громко застонал; один спазм за другим мои семенные жидкости переместились в горячий рот Бличи. Очевидно, упомянутые спазмы не прекратились, когда она ожидала, потому что вскоре (после, возможно, 12-го или 15-го спазма) рубиново-корундовые глаза альбиноски распахнулись в том, что могло быть только изумлением, и она действительно издала приглушенное мяуканье. После еще пяти спазмов – ну, может быть, десяти – мое избавление подошло к концу, как и мой душераздирающий оргазм. Запыхавшись от литературного «послесвечения», я взглянул на Бличи, чтобы выразить ей некоторую измученную благодарность и похвалить ее за такое потрясающее мастерство, но она уже освободилась от моих интимных мест и стояла на коленях с выпученными глазами, прижав руку к закрытому рту.