Текст книги "Рассказы и сказки"

Автор книги: Эдуард Шим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Каждому своё. Ты покрасуешься и отцветёшь попусту, а у меня на ветках шишечки вызреют. А из шишечек-то – семена, а из семян-то новый сосновый лес!

ТЕТЁРКА И УТКА

– Ах, Тетеря, ах, простофиля! Где же ты гнездо устроила?! Рядом лисья нора, там Лисица живёт с пятью лисенятами!

– А ты, сера Утица, где деток выводишь?

– На озере, в камышах. От воды – близко, от Лисицы – далеко!

– Ну, так берегись пуще, чем я. У своей норы Лисица никого не тронет, а вот подальше – все кусточки обшарит, все камышинки обнюхает. Тебе-то куда страшней жить, чем мне!

ЧЕРЁМУХА

Очень я, Черёмуха, на людей обижаюсь…

По весне белого кружева напряду, с головы до ног наряжусь, стою – как невеста… Глядите, стар и мал, любуйтесь. Пусть у вас на душе станет радостно!

А люди – ломать меня.

По стволу карабкаются, сучья гнут, веточки отдирают. И не поймут, что ведь себе хуже! Веточки в комнате долго ли простоят – вот уж и осыпались… А цвела бы я нетронутая, так сколько бы дней глаз веселила!

Поспеют летом черные ягоды, – опять люди ко мне. Потихоньку собирали бы ягодки, бережно, я бы смолчала. Но ведь снова гнут меня, снова ломают…

Этакий сорванец на ветке качается, приятелей зовёт:

– Эгей! Сюда!..

Ну, я на хитрость пустилась.

Хоть ягоды мои и сладки, да вязкие они, рот вяжут.

Поел ягод, захотел крикнуть, а рот-то и связало.

Ну, и поделом тебе.

Ступай домой да помалкивай.

БЕЛКА И ЕНОТ

– Белка-неряха, Белка-грязнуля! Мыться не хочет, мочалку из гнезда выкинула!

– Бестолковый ты, Енотик… У меня мочало не для мытья.

– А для чего?

– Для спанья. Загрязнился матрасик, я его выбросила. А теперь новой мочалы нащипаю, свежую постельку застелю. Какая же я неряха, какая же я грязнуля?

УЖ И ЛЯГУШКА

– Глупый Уж, старый Уж, давай в догонялки играть!

– Удирай, квакушка, пока цела.

– А я не боюсь, а я не боюсь! У меня четыре лапки, а у тебя ни одной нет. Разве догонишь?

– Ещё как догоню-то. С пенька соскользну, в траве прошмыгну, вмиг ухвачу.

– А я от тебя в воду – и была такова!

– И в воде не скроешься. Я с берега нырну, хвостом вильну, настигну.

– А чего ж ты тогда играть не хочешь?

– Уже досыта наигрался. Две лягушки-хвастушки в моём пузечке!

ПОЛОСЫ И ПЯТНЫШКИ

Встретились на поляне двое малышей: Косулёнок – лесной козлёночек и Кабанчик – лесной поросёнок.

Нос к носу встали и разглядывают друг дружку.

– Ой, какой смешной! – говорит Косулёнок. – Весь полосатый-полосатый, будто тебя нарочно раскрасили!

– Ой, а ты до чего смешной! – говорит Кабанчик. – Весь в пятнышках, в пятнышках, будто тебя нарочно забрызгали!

– Я в пятнышках для того, чтобы лучше в прятки играть! – сказал Косулёнок.

– И я полосатый, чтобы лучше в прятки играть! – сказал Кабанчик.

– С пятнышками лучше прятаться!

– Нет, с полосками лучше!

– Нет, с пятнышками!

– Нет, с полосками!

И заспорили, и заспорили! Ни один уступить не хочет.

А в это время затрещали сучья, захрустел валежник. Вышла на поляну Медведица с медвежатами. Увидел её Кабанчик – и стреканул в густую траву. Вся трава полосками, полосками, – исчез в ней Кабанчик, словно сквозь землю провалился.

Увидел Медведицу Косулёнок – и стрельнул в кусты. Между листьями солнце пробивается, везде желтые пятнышки, пятнышки, – исчез в кустах Косулёнок, словно его и не было.

Не заметила их Медведица, прошла стороной.

Значит, оба хорошо научились в прятки играть. Зря спорили.

СНЕГ И КИСЛИЧКА

I

Осенью рано ударили морозцы, застудили землю, запечатали крепким зелёным ледком озёра и реки. А снегу всё не было, не было, – и его ждали повсюду с нетерпением, и вспоминали о нём каждый день.

– Ах, до чего же скушно без снега! – говорили люди. – С погодой творится что-то невероятное!

На голых полях и лугах плакали под ветром Тр а вы:

– Стынем, стынем!..

Высокие Деревья сердито скрипели в лесу:

– Босые ноги мёрз-знут! З-зябко!

Недовольно бормотали Тетерева:

– Спать негде, спать негде!

И, кряхтя, бродил-шатался по лесу злющий Медведь, которому не хотелось ложиться в берлогу, не укрытую снегом.

II

Наконец выпал на землю Снег – такой чистый, такой белый, что кругом посветлело и сделалось как будто просторнее.

Заблестели-заискрились ровные луга, в лесу сразу стало нарядно – каждое дерево и каждый куст украсились кружевными хлопьями. Даже старые пни помолодели, надев на головы снежные шапки.

Люди развеселились, – они щурились от яркого света, улыбались, а мальчишки играли в снежки и катались на лыжах. И если кто-нибудь из них летел кувырком с горы и снег забивался в рукава, попадал за воротник, – обиды никакой не было, а наоборот: все хохотали и радовались.

На полях перестали зябнуть озимые хлеба, – теперь им было тепло и покойно под снежным покровом.

– Спасибо тебе, Снег! – говорили Одуванчики, росшие на лугах, Манжетки с лесных полян, бродяги Подорожники, Земляника, Маргаритки. У них у всех зелёные листья отогрелись под снегом и уже больше не дрожали от ветра и холода.

Вечером с высоких берёз Тетерева начали нырять в снег. Они пробегали несколько шагов, делали коридорчик, потом поворачивались, обминали вокруг себя местечко – и выходила уютная подснежная спаленка. Сверху её нельзя было заметить, а внутри было славно, тепло, и Тетерева бормотали сонно:

– Хорошо-то как… Хорошо-то как!

Над медвежьей берлогой тоже наросла белая крыша. Медведь продышал в ней круглую дырку, чтоб вольготнее спалось, и над берлогой теперь курился тоненький парок, – словно дым от топящейся печки.

– Экая благодать!.. – причмокивал Медведь, засыпая.

III

Все были рады Снегу, все благодарили его, а он молчал. И не потому, что он не умел говорить, и не потому, что сказать было нечего, – совсем по другой причине.

Снег родился высоко-высоко над землей в сверкающей пустоте, где свищут одни лишь ветры-невидимки да плывут растрёпанные седые тучи. Он долго летел к земле, и ветры кружили его и несли неизвестно куда над полями и лесами.

– Отпустите меня на землю! – попросил Снег. – Там, наверно, меня ждут…

– Молчи-и-и!.. – засвистели Ветры. – Запомни: тебе нельзя разговаривать! На земле ты должен лежать и молчать, как мёртвый!

– Но зачем же мне молчать, как мёртвому?

– Затем, чтобы дольше прожить! – ответили Ветры. – В словах, которые раздаются там, на земле, заключены страшные болезни. Слова могут заразить тебя жалостью и добротой, нежностью и любовью… Опасайся этого, как огня! Кто много чувствует, тот быстро гибнет. А чтоб прожить долго, надо ничего не чувствовать, ни о чем не думать, ничего не говорить, ничего не слушать и совсем не двигаться, словно ты мёртвый!

– А если я всё-таки заговорю? – спросил Снег.

– Ты погибнешь! – сказали Ветры. – Стоит тебе заговорить в первый раз – и от тебя не останется и половины. Стоит заговорить второй раз – от тебя не останется и восьмушки. А когда заговоришь в третий раз – от тебя ничего не останется!

И Снег запомнил предостережение Ветров. Иногда ему хотелось ответить кому-нибудь, поболтать от скуки, но он вовремя спохватывался и продолжал молчать.

IV

За долгую зиму Снег привык к травам и деревьям, к зверям и птицам и, хоть не разговаривал с ними, всё равно узнал про них много интересного. В полудрёме Травы вспоминали минувшее лето, и Снег услышал о том, как Манжетка собирает на своих листьях росу, а потом даёт напиться птицам; о том, как Подорожник лечит людей; о том, как Одуванчики закрывают перед дождём золотые корзинки, а Земляника ходит на своих длинных усах.

Немало историй услышал Снег от лесных птиц – и про весёлого Клеста, который строит гнездо в лютые морозы и выводит птенцов зимой, и про водяного воробья Оляпку, который купается в прорубях, и про крошечного Королька, который не боится никого в лесу и звенит целый день, как бубенчик.

Лунными ночами Снег слышал волчий вой и видел, как беззвучно убегают через кусты дикие козы. Снег узнал, что зайцы спят с открытыми глазами, а лоси очень любят рябиновые ветки и умеют сгибать рябину до земли, надвигаясь на стволик своей широкой грудью… И чем больше знакомился Снег с лесными жителями, тем сильнее хотелось ему подружиться с ними.

V

Трудно жилось зимою зверям и птицам, – многие голодали, мёрзли; в феврале даже деревья не выдерживали – трещали от морозов. И Снег старался получше укутать древесные корни, поплотнее укрыть луга и поля, спрятать под своей шубой птиц и зверей.

И когда Снег теперь думал про них, он чувствовал, что теплеет и делается мягче.

Однажды вечером пролетел над лесом студёный северный Ветер, дотронулся до снега невидимой рукой и закричал:

– Берегись! Ты начинаешь оттаивать!..

И ветер угнал с неба растрепанные тучи; выкатилась луна с ушами, и ночью подморозило так, что Снег покрылся твёрдой ледяной корочкой.

Утром Снег почувствовал, как что-то живое бьётся у него под шубой. «Это же Тетерева! – испугался Снег. – Как всегда, они забрались в свои спаленки, а теперь не могут вылезти и колотятся об ледяную корку…» И ему стало жаль бедных Тетеревов, которые так смешно бормотали, укладываясь спать, и благодарили его, и рассказывали занятные истории.

Потом он услышал чьи-то жалобные стоны и заметил, как через поляну, хромая, бредут дикие козы. Ледяная корка резала им ноги, и следы позади коз были обрызганы чем-то красным. И когда такая красная капля падала на Снег, то прожигала его почти насквозь, и ему тоже делалось больно.

Над лесом показалось Солнце, и тогда Снег закряхтел, захрустел, собираясь крикнуть.

Но от долгого молчания голос у него пропал. Снег сумел только зашептать хрипло:

– Солнышко, помоги!..

И тогда Солнце поднялось выше, разогрело ледяную корку, растопило, – побежали с пригорков ручьи.

А снег… Он и опомниться не успел, как наполовину исчез. Только в густом бору, низинах да оврагах осталась лежать дырявая снежная шуба.

VI

Стоило Солнцу подняться выше и пригреть землю, как всё кругом изменилось.

На полях зазеленели хлеба, над чёрным прошлогодним листом поднялись жёлтые Первоцветы, розовые Хохлатки; рядом со Снегом распустились голубые Подснежники. Запылила Ольха, ветки Ивы покрылись жаркими золотыми шарами.

Тетерева поутру слетались на поляны, чертили по земле крыльями, приплясывали и затевали шумные потасовки. Весь день звенели в лесу Синицы, распевали Чижи, Корольки, и даже старый Ворон кувыркался в небе, каркая во всё горло.

И Снегу тоже стало радостно, что все звери и птицы уже забыли про злую зиму, что расцветают первые цветы, что зеленеют травы, а на деревьях лопаются почки.

Снег осмотрелся кругом и невольно сказал:

– Какие вы все красивые!.. И как хорошо, что вы живы-здоровы!

И, сказав это, он почувствовал, что плачет. Плакал он не от горя, а от радости и счастья и потому не удерживал слёз, – и опять забулькали ручейки, и Снег не заметил, как почти весь растаял.

Уцелел только маленький горбатый сугробик под низкими лапами ёлки, растущей на краю обрыва.

VII

Теперь Снег решил, что уж больше-то не скажет ни слова. Кому захочется умирать по своей воле, да ещё весной, когда повсюду, на земле праздник? А кроме того, Снегу было жаль расставаться со своими друзьями. Он ведь так старался, помогая им зимой, он так беспокоился за них! И теперь он хотел увидеть, как птицы совьют гнёзда и выкормят птенцов, как деревья оденутся листвой, а травы отцветут и принесут семена.

Под еловыми лапами было прохладно, сумрачно; ни один солнечный луч не мог пробиться сквозь них; и Снег, съежившись сугробиком, тихо лежал тут, невидимый для посторонних глаз.

Как-то ночью он услышал возле себя шорох. На земле шелестели сухие еловые хвоинки, будто кто-то осторожно разгребал их.

А на другой день Снег заметил, что из земли проклюнулись какие-то слабенькие, тонкие росточки.

Росточки долго отдыхали, – они измучились, раздвигая хвою у себя над головой. Затем они распрямились и начали медленно-медленно развёртываться.

Это рядом со Снегом выросла маленькая Кисличка – наверно, самая скромная и незаметная травка во всём лесу.

У неё было всего по три листика на каждом стебельке, а сами стебельки были почти незаметны – как паутинки. Но Кисличка старательно приподнималась, растопыривала листочки и даже открыла первый цветок. Он тоже был крошечный, неприметный, словно одинокая снежинка, случайно упавшая в траву.

Кого мог привлечь этот цветок, кого остановить, кому приглянуться? Кисличка словно не думала об этом; весь день она весело кивала цветком, а к ночи бережно прятала его, наклоняя вниз и смыкая лепестки. Ей, как и всем жителям леса – и громадным деревьям, и кустарникам, и густым пахучим травам – тоже хотелось радоваться весне, расти, цвести, а потом разбросать вокруг себя семена, чтобы на будущий год выглянули на свет новые молоденькие Кислички.

И Снегу очень понравилась эта маленькая травка – хоть и слабенькая, а упрямая, хоть и бедная, но всё-таки весёлая. Снег нетерпеливо ждал, когда у Кислички раскроются другие цветы и вокруг них затолкутся, запляшут суетливые мухи и лакомки жуки.

Но ему не пришлось этого увидеть.

VIII

Однажды Кисличка попросила еле слышным голоском:

– Пить… Пить…

И Снег увидел, что листочки у неё опущены к земле, стебель гнётся, а цветок вот-вот уронит лепестки. Земля под ёлкой была слишком сухая – сюда не попадали капли дождя, а болтливые ручьи бежали далеко внизу, по дну оврага. И Кисличка стала чахнуть от жажды.

Снег хотел было окликнуть её, ободрить, но тотчас вспомнил, что если заговорит, то умрёт. Ему стало страшно, и он похолодел и перестал смотреть на Кисличку. А она по-прежнему еле слышно просила:

– Пить… Пить…

Снег знал, что никто не придёт, чтобы напоить Кисличку. Да её просто не слыхать – наверху шумит Ель тяжёлыми лапами, плещутся под ветром листья Берёз, свистят, перекликаясь друг с дружкой, неустанные птичьи голоса… Только он, Снег, может выручить эту крохотную травку, – и то, если пожертвует своей жизнью.

А ему страшно было умирать. И он попробовал не слышать голоса Кислички, не думать о ней. «Надо лежать так, словно я мёртвый…» – убеждал себя Снег.

– Пить… Пить… – просила Кисличка.

«Надо лежать, как мёртвому…» – твердил Снег, и вдруг ему пришла другая, новая мысль: «Но зачем тогда жить на свете, если я буду совсем как мёртвый?» И он подумал о своих друзьях в лесу, – вот дикая Коза беспокоится о козлятах, вот серенькая Тетёрка бросается под ноги охотнику, отвлекая его от птенцов, вот даже крохотная Кисличка, расцветая в тени под ёлкой, заботится о семенах. И деревья, и травы, и птицы со зверями – все живут как живые: любя и тревожась, огорчаясь и радуясь…

«И я тоже полюбил Кисличку, – думал Снег, – и я волнуюсь за неё, тревожусь, и если Кисличка погибнет, то разве нужна мне будет моя долгая бесполезная жизнь? Для чего я один во всём лесу буду жить, как мёртвый?!» И ему стало легче от этих мыслей, и он больше не боялся за себя. «Нет, – думал он, – я так не хочу. Пусть лучше моя смерть обернётся жизнью!»

– Не плачь, Кисличка! – сказал Снег звонко. – Я тебя выручу. Жаль только, что я не увижу прекрасные твои цветы и твоих де…

Снег собирался сказать «твоих деток», но поперхнулся, булькнул и умолк. Много ли надо времени, чтобы растаял небольшой сугробик?

На том месте, где лежал Снег, разлилась чистая вода, напоила сухую землю, – и Кисличка скоро подняла листья и опять закивала цветком.

IX

Так, значит, Снег умер?

Может быть – да, а может быть – нет.

Снег растаял, превратился в воду. Вода напоила травы и деревья, ушла под землю, прошумела ручьями, по речным руслам утекла в моря.

А потом летучим туманом она поднялась в воздух, собралась в белые облака и седые тучи.

И высоко-высоко вверху, в холодной сверкающей пустоте вновь родился из воды Снег, чтобы в своё время выпасть на землю и укрыть её от морозов.

И опять случится с ним такая же история, и повторится вновь, бесчисленное множество раз, потому что всегда будут на земле доброта, красота и любовь, – а раз они есть, никто не ответит, где кончается смерть и начинается жизнь.

СОЛОВЕЙ И ВОРОНЁНОК

– Карр! Куда ты, пигалица серая, мелкая да писклявая, лезешь? Ступай прочь!

– Почему?

– В этих кустах Соловушко живёт – золотой носок, серебряное горлышко. Тебе ли ровня?

– А ты его видел?

– Не привелось ещё. Но говорят – так хорош, так пригож! Хоть бы одним глазком глянуть…

– Так глянь. Я и есть Соловушко!

ЛЯГУШОНОК И ЯЩЕРКА

– Здравствуй, Ящерка! Ты почему без хвоста?

– У Щенка в зубах остался.

– Хи-хи! У меня, у Лягушонка, и то хвостик маленький есть. А ты уберечь не могла!

<…>

– Здравствуй, Лягушонок! Где же твой хвостик?

– Отсох у меня хвостик…

– Хи-хи! А у меня, у Ящерки, новый вырос!

ЦВЕТЫ И СОЛНЫШКО

– Шиповник, просыпаться пора! Уже четыре часа утра, уже светло кругом, уже ранняя птица носок прочищает!

– Я проснулся, Солнышко.

– Цикорий, открой голубые глазки! Уже шесть часов утра, уже туман растаял, уже люди на работу спешат!

– Открываю, открываю.

– Кульбаба, разверни золотые корзиночки! Уже восемь часов утра, уже роса высохла, уже ребятишки на улицу выбежали!

– Ладно, ещё минуточку – и разверну…

– Козлобородник, довольно спать! Уже десять часов, уже дневная жара настаёт, уже все лентяи глаза продрали!

– Ао-о-у… Ну тебя, Солнце! Дай ещё часок подремать!

УЖ И СИНИЧКА

– Гляньте, гляньте!.. Ай, ай! Уж противный опять у какой-то птицы яичко стащил!

– Тиш-ше… Болтуш-шка. Ничего я не стащил… Это яичко не простое, это яичко золотое… Из него ужатки маленькие выводятся!

МУРАВЕЙ И ЖЕРЕБЁНОК

– Ого, какая дорожка: белая, ровная, прямая… Кто же ездит по ней, кто ходит?

– Мы.

– Кто вы? Никого не вижу.

– Да мы, Муравьи. Это наша дорога, к муравейнику ведёт.

– Ого-го! Как же вы, махонькие, такую дорогу проложили?!

– Артелью, паренёк, артелью. Один Муравей протянул бы дорожку тонкую, как волосиночка. Тыща Муравьёв проторила бы дорожку, как ленточка. А когда тыща тыщ Муравьёв собираются, – выходит дорога такая, что и тебе, Жеребёнку, проскакать не тесно!

МЕДВЕДЬ-РЫБОЛОВ

На лесной реке, на крутой излучинке Медведь рыбу ловит. Сидит на большом камне, лапу вверх задрал, – ждёт.

Набегают на камень мелкие волны, ныряют в волнах мелкие плотвички. Белёсенькие, вёрткие, с красными глазками.

Вот одна совсем близко подплыла.

Ударил Медведь лапой, – распороли медвежьи когти воду – только брызги по сторонам!

А Плотвичка-то – виль-виль! – и ушла. Не попалась!

Обидно Медведю, а тут ещё насмешники отыскались, дразнятся. Голубой Зимородок на ветке сидит, посмеивается:

– Такой большой, а такую маленькую рыбёшку словить не сумел! Гляди, как рыбачить надо!

Сложил Зимородок крылья, камешком в воду – бульк! – и вот опять уже на ветке сидит, в клюве рыбёшку держит.

– Может, угостить тебя, косолапого?

Рявкнул Медведь от злости, потоптался на камне, опять лапу задрал. Опять ждёт.

Накатывают на камень ленивые волны, плывут мимо камня ленивые голавлики. Лобастенькие, пузатенькие, с чёрными спинками.

Вот один совсем близко подплыл.

Ударил Медведь лапой, – полоснули воду медвежьи когти, – белый бурун закипел!

А Голавлик нырнул поглубже – виль! – и ушёл. Не попался!

Сопит Медведь от обиды, а насмешники не унимаются. Усатая Выдра хихикает на берегу:

– Такой силач, а не мог с рыбёшкой справиться… Гляди, как умеючи ловят!

Скользнула Выдра в воду, погналась за голавликами. Быстро плывёт, изгибается в струях, как змейка. Настигла рыбу, кинулась, цопнула, – и вот уже вылезает на берег с Голавликом в зубах.

– Хочешь, косолапый, тебе рыбий хвостик оставлю?

Рявкнул Медведь, отвернулся в другую сторону. Опять лапу задрал и опять ждёт.

Надвигается на камень большая волна, плывёт мимо камня громадная Щука. Спина – как бревно, зубы – как шилья, на голове мох зеленеет… Страшилище!

Зимородок не хочет за Щукой нырять.

Выдра и не собирается Щуку настигать.

Эта рыбина, чего доброго, сама рыбаков слопает!

Но Медведь лапу свою не опустил. Напротив – еще шибче замахнулся.

Подплыла Щука поближе. Мелькнула медвежья лапа – хвать! – и глазом никто моргнуть не успел, как очутилось страшилище на горячем камне…

А Медведь рычит, похохатывает:

– Кто тут насмешничал, кто меня дразнил? Поучитесь-ка сами рыбку ловить… Вот добыча, так добыча – сам наемся, всех вас накормлю, да ещё сорокам с воронами останется!

СТРЕКОЗА И УЛИТКА

– Эй, Стрекоза, ты не видела тут водяного чудища, страшного да безобразного?

– Это я и есть.

– Ну, как бы не так… Ты красивая, лёгонькая, порхаешь, как самолетик. А то чудище еле ползало.

– И всё равно это я была. Два года я в некрасивой шкурке сидела, ваши насмешки терпела. А сегодня не выдержала, взяла да из себя и вышла!

ЛОСЬ И ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ

– Ты, Лось, чего приплясываешь, ушами потряхиваешь?

– От горя, матушка, от горя. Комары-кусаки житья не дают! А сама-то ты, Мышь Летучая, отчего в воздухе пляшешь?

– От радости, батюшка, от радости! Я этих комаров на лету хватаю, живьем глотаю, крылышки выплёвываю. Тебе от них – горе, мне – радость радостная!

СОРОКА И МЕДВЕЖОНОК

– Медвежонок, ты эту рябинку сломать собрался?

– Не-а.

– Ты её в дугу сгибаешь?

– Не-а.

– Ты её ободрать хочешь?

– Отстань ты, Сорока! Ничего я не хочу. Просто взял и на этой рябинке качаюсь. Дайте мне хоть чуток поиграться, пока мать не пришла да меньшого братца нянчить не заставила!

ОДУВАНЧИК

Были у меня, у Одуванчика, золотые кудри. Их молоденькие пчёлы любили, поутру расчёсывали, в мелкие кольца завивали…

– Ах, – говорили, – ненаглядная головушка!..

Весело жилось!

А потом поседели мои кудри, поредели, и оглянуться не успел, как стал я лысенький. И уж не вьются около меня пчёлы, не ласкают, не примечают. Если одна и залетит случайно, так посмеется только.

– Ах, – скажет, – кто мог подумать, что голова у него такая махонькая!

ХМЕЛЬ

Я, Хмель, до того хмельной, до того хмельной! Меня стебель не держит, листья не слушаются, а голова моя буйная вовсе кругом идёт…

Упаду, если не подхватите!

ОДИН ДЕНЬ

I

Она была маленькая, с тонкими прозрачными крылышками, похожая на снежинку. Но снежинки рождаются в холодном воздухе, а Метличка появилась на свет в тёплое летнее утро.

На рассвете она поднялась из-под воды и закружилась над озером вместе со своими подружками. Их было так много – белых и лёгких, – что казалось, будто над озером разгулялась метель.

– Метлички заиграли! – говорили люди и останавливались, чтобы поглядеть на белый хоровод.

Но Метличка не слышала, что говорят люди. Она взмахивала крылышками и поднималась выше и выше. Она в первый раз видела синюю воду озера, облака в небе, зелёные деревья, чистое солнце и радовалась этому как могла.

Она знала только одно: к вечеру, когда солнце опустится за лес и загустеют сумерки, все метлички упадут обратно в воду. Их жизнь кончится, потому что на свете они живут всего лишь один день.

Недаром люди зовут их подёнками.

Но Метличка не жалела, что её жизнь так коротка. Ведь никто не говорил Метличке, что после темноты опять наступает рассвет, что этих рассветов много и что все они прекрасны… Метличка думала, что иначе не бывает: жизнь – это один день. Утро – молодость, полдень – середина жизни, а вечер – старость. И Метличка радовалась как могла, и ей казалось, что до старости ещё очень и очень далеко.

Может быть, она так бы ничего и не узнала.

Но погода в тот день выдалась неспокойная, по озеру чередой катились волны, листва на деревьях кипела и становилась то густозелёной, то серебряной.

Налетел сильный порыв ветра, подхватил Метличку и понёс прочь от воды. Закрутился внизу песчаный берег, промелькнула опушка леса, поляна, и не успела Метличка опомниться, как её занесло ветром на вершину старого, чёрного Дуба.

Прилепилась Метличка к его ветке, сложила помятые крылышки и стала ждать, когда стихнет ветер. Но ветер не унимался. Лес шумел, сердился, трещал, и качалась и скрипела ветка, на которой прилепилась Метличка.

Миновал час, другой, время уже шло к полудню, а ветер дул по-прежнему. И Метличка начала плакать.

Дуб услышал её. Он был старый, мудрый Дуб, и он сумел среди лесного шума различить слабенький голосок Метлички.

– О чём ты плачешь, белая бабочка? – спросил он.

– Я плачу о том, что не могу вернуться на озеро, – ответила Метличка. – Скоро полдень, ветер не унимается, и я останусь тут до самого вечера.

– Что ж, ты вернёшься домой завтра, – сказал Дуб.

– Я не знаю, что такое «завтра»! – Метличка от удивления даже перестала плакать.

– Завтра будет такой же день, и такое же солнце, и такая же вода на озере.

– Завтра ничего не будет, – сказала Метличка. – Наступит вечер, и мы все состаримся, и умрём, и опустимся в воду, из которой вышли.

– Ах, так вы – подёнки… – усмехнулся Дуб. – Я и забыл, что, для вас не бывает ни завтра, ни послезавтра, ни весны, ни осени…

– А что такое «весна» и «осень»? – спросила Метличка.

И Дуб рассказал ей, как после снежной, студёной зимы приходит на землю красавица весна и зажигает в лесу первые звёздочки медуниц, самых милых на свете цветов. Как весну сменяет щедрое лето с ягодами, грибами, спелой рожью на полях. Как потом опускается на землю осень и одевает деревья в такие расписные наряды, каких не бывает больше никогда…

– Значит, я ничего этого не увижу? – спросила Метличка. – Ни весны, ни осени, ни зимы? Но почему так?! Почему такая коротенькая у меня жизнь?!

Старый Дуб долго не отвечал, только шумел ветками, и казалось, что он вздыхает тяжело.

– Каждый живёт столько, сколько сумеет прожить, – наконец сказал он. – И если ты очень захочешь увидеть зиму и весну, лето и осень, ты увидишь их.

– Как же это сделать?

– Надо не ждать, а идти за ними, – сказал Дуб. – Не бойся ветра. Отпусти ветку, за которую ты держишься. Ветер подхватит тебя, понесёт… И, может быть, ты попадёшь на Высокую Гору, потом в Долину и Поле… И ты всё увидишь.

– Но, может быть, я и не попаду? – спросила Метличка.

– Всё может быть. Пускаться в такой путь рискованно. Тебя на каждом шагу будут подстерегать опасности, ты можешь погибнуть…

– Я боюсь! – испугалась Метличка.

– Тогда не улетай. Ветер стихает, скоро ты вернёшься на озеро.

– Но мне же хочется, хочется посмотреть зиму и весну, лето и осень!

– Тогда решайся. Ветер стихает, и будет поздно лететь.

Ах, как страшно было Метличке отрываться от крепкой, надёжной ветки и нестись по ветру неизвестно куда!

– А обратно ветер меня принесёт? Хотя бы к вечеру я попаду домой?

– Этого никто не знает, – сказал Дуб.

Ветер действительно затихал; всё реже становились его порывы. Можно было попробовать вернуться на озеро. У Метлички хватило бы сил долететь: помятые крылышки сумели бы пронести Метличку над поляной, над опушкой леса, над берегом родного озера… Но Метличка уже не хотела этого. Она уже знала про зиму и весну, лето и осень, она представляла их себе. И наверное, в её воображении они были ещё заманчивей, ещё прекраснее, чем на самом деле.

И когда налетел последний, стремительный порыв ветра, Метличка отпустила ветку.

II

Её кружило и несло над громадным лесом, и этот лес казался совсем низким; он был похож на траву, которую Метличка видела на берегах своего озера. Качался, вставал набок и переворачивался этот лес, похожий на траву, качалось и переворачивалось небо, и облака вдруг оказывались глубоко внизу. Ветер жутко свистел, выл, и Метличка уже не чувствовала своих крылышек, – может, они были сломаны…

Наконец, облака, что переворачивались и оказывались то внизу, то вверху, стали приближаться. Всё кругом затянулось клубящимся туманом, таким же, как на озере в часы рассвета. А ветер заметался, засвистел пронзительней, и странное эхо начало откликаться ему.

Проглянули сквозь туман остроконечные тёмные камни, Метличку бросило к ним, протащило по каменной стенке… И очутилась Метличка в неглубокой расселине.

Первое, что она ощутила, был холод. Нестерпимым холодом несло от тёмных камней, холодом сочился туман, и воздух, что поднимался снизу, тоже был очень холоден.

– Наверное, я попала туда, где зима… – сказала Метличка. – Но ведь я замёрзну! И ничего не успею увидеть!

Но всё-таки она увидела. Туман пополз вбок, начал сваливаться за гряду камней; пробились лучи солнца и осветили всё окрест. Выплыла из тумана гора с ледяной сияющей вершиной, открылись её склоны, далеко-далеко внизу показалось ущелье с водопадами.

А рядом с камнем, совсем близко от расселины, где пряталась теперь Метличка, белел снег.

Он сплошь укрывал каменистую землю и так блестел, так посверкивал на солнце, что больно было смотреть. Его ещё много было на склонах горы, и никогда Метличка не представляла себе, что могут быть на свете вот такие сверкающие снежные просторы…

– Скажите: здесь сейчас зима? – спросила Метличка крохотную чахлую Травку, прижавшуюся к камню.

– Зима, – ответила Травка. – К нам, высоко в горы, весна поднимается поздно…

– Как я вам завидую, – вздохнула Метличка. – Вы можете любоваться зимой сколько захотите!

– А я завидую вам, – прошептала Травка. – Вы можете улететь вниз. Туда, где давно началась весна!

– Это далеко?

– Нет, не очень. Но ведь я не могу летать, не могу ходить, и когда весна будет в двух шагах, я не сумею до неё дотянуться. Я могу только ждать. А вы летите, летите навстречу весне!

Метличка послушалась, расправила свои помятые, изломанные крылышки и полетала вниз. От камней, гревшихся на солнце, поднимались потоки воздуха, они подхватывали Метличку, поддерживали, помогали её крылышкам, несли дальше и дальше.

Метличка увидела, что в снегу появляются проталины, затем она увидела ручьи, прыгавшие с камня на камень, а затем земля вдруг сделалась разноцветной. На этой чёрной, мокрой земле загорелись огоньки красные, огоньки жёлтые, огоньки голубые. И Метличка догадалась, что это весенние цветы.

Она опустилась на лужайку, всю золотую от звёздочек Гусиного Лука.

Плясали над цветами бабочки, заливались птицы в кустах, ручьи перебулькивались. И так всё радовалось кругом, так веселилось, что и спрашивать не стоило – конечно же, тут хозяйничала красавица весна…

– Как я вам завидую! – опять сказала Метличка, глядя на яркие звёзды Гусиного Лука. – У вас замечательно, у вас необыкновенно красиво! И вы можете любоваться весной сколько захотите!

– Нам некогда любоваться! – сказал Гусиный Лук. – Мы все торопимся. Здесь такое короткое лето. Надо успеть отцвести, вырастить семена, да ещё в луковице запасы накопить. На зиму. Еле-еле успеваем. Позавидовать можно тем, кто живёт в долине. У них такое чудное, такое длинное лето!

И Гусиный Лук добавил, что если бы Метличка увидела это длинное, это неторопливое лето, она бы поняла, где надо жить. Но увы, он, Гусиный Лук, не может перебраться в долину. Он может только пожелать Метличке счастливого пути…

И Метличка полетела дальше. Она видела, что всё зеленее и гуще делается на склонах трава; она замечала, что перестают петь птицы – теперь они сидели в гнёздах, выводили птенцов. И всё теплей, всё жарче становилось; Метличку разморило от горячего воздуха, она чуть шевелила крылышками.