Текст книги "Ребята с нашего двора"

Автор книги: Эдуард Шим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

6

По стеклянной галерее, ведущей от аэродромного поля, шли пассажиры. Несли привядшие букеты роз, пухлые незастегивающиеся сумки, дырчатые фанерные ящики, пахнувшие яблоками. Но больше всего с этим южным рейсом прилетело дынь. Продолговатые, как дирижабли, пятнисто-золотые, дыни тяжко покачивались в авоськах, ехали на плечах, а то и в объятиях пассажиров двести сорок второго рейса.

А у выхода из галереи стояли Вера, Сережка и Павлик. Сережка выставил перед собою картонку, извлеченную, вероятно, из багажника «волги», – картонка была в царапинах и мазутных пятнах.

Свежими белилами на ней было начертано:

МЫ ОТ ОЗЕРОВА

Идея Павлика поражала простотой и надежностью. Кем бы ни оказался прилетевший Саша, он не мог проследовать мимо…

Они ждали. Они приготовились к тому, что окажутся в центре внимания, услышат недоуменные вопросы, шуточки, одобрительные возгласы. Ибо не каждый день в аэропорту происходит такое. И не каждому человеку придет в голову подобная идея.

Они ждали с великим азартом и нетерпением.

Но события почему-то развивались вяло.

Нельзя сказать, что пассажиры совсем не интересовались необычным плакатом. Подошел, например, с дыней в обнимку, жизнерадостный дяденька и пожелал узнать: не хоккейный ли Озеров имеется в виду? То есть не народный ли артист, комментирующий матчи? Встревоженная старуха, одетая во все черное и шелковое, спросила, как добраться до метро. Но большинство пассажиров проходило мимо, не замедляя шага, не проявляя особого интереса. Может, их укачало в этом рейсе. А может быть, на свете теперь столько неожиданностей, что люди удивляются все реже и реже.

Последними торопливо процокали каблучками две стюардессы. Не тащили они фруктов и разбухших сумок, но выглядели еще более усталыми, чем пассажиры. Вероятно, у них был не первый рейс за этот день. И стюардессы уж совершенно не обратили внимания на плакат.

Сережка опустил картонку к ногам.

– Гениальная идея не сработала…

– У тебя есть получше? – спросил Павлик.

А Вера все вглядывалась в дальний конец галереи, все надеялась, что там появится кто-то опоздавший…

– Он должен был подойти! Не мог он лететь к Озерову и не знать его фамилии! Ничего не пойму…

– А если он неграмотный? – обозлился Сережка.

– Врач-то? Специалист?

– Откуда нам известно, что летел врач?! Летел старикан какой-нибудь!

– Труха и пшено! – сказал Павлик. – Неграмотных теперь меньше, чем академиков. Я другого не понимаю… В телеграмме написано: «встречай». Стало быть, прилетевший надеялся, что его встретят. Он должен был оглядываться. Искать. Головой вертеть.

– Он подумал, что Озеров опоздал! – не унимался Сережка.

– Все равно, он сразу не ушел бы! А тут и на секунду никто не задержался!

Обмахиваясь фуражкой, к ребятам спешил таксист. Поначалу он тоже не поверил:

– Неужто прозевали?!

– Получается, что прозевали, – уныло согласилась Вера.

– А ты рейс-то правильно запомнила? Не перепутала?

– Память у нее электронная, – хмурясь, сказал Сережка. – Мы в чем-то другом ошиблись.

Он нерешительно протянул шоферу картонку, ставшую теперь ненужной. Вера отдала банку с белилами.

Все понимали, что ждать больше нечего. И все-таки стояли в этой дымной от солнца, пустой галерее.

– Павлик, подумай! – жалобно сказала Вера.

– Дудки. Имейте совесть.

– Ты шахматист, у тебя логика!

– Я поэт, – сказал Павлик. – Сочиняю стишки, никому не мешаю…

– Ладно, ты поэт. Тогда у тебя – фантазия!

– Еще Пушкин отметил, что поэзия должна быть глуповата.

– Неужели? – спросил Сережка. – Ай-яй.

– Павлик, рискуешь! – закричала Вера, потеряв терпение. – Я вижу, что у тебя мысли! Выкладывай немедленно, показушник несчастный!..

– Одни грубости на уме, – сказал Павлик. – Ну ладно, ладно… Только имейте в виду: я устал напрягаться. Итак, почему мы решили, что прилетит обязательно человек?

– А кто? – рявкнул Сережка. – Верблюд?!

Павлик состроил страдальческую гримасу.

– Сережа, больше не заикайся о качестве шуток… В самолете мог прилететь какой-нибудь предмет. Сверток. Посылка. А телеграмма послана затем, чтобы Озеров приехал и забрал.

Напряженно поразмышляв, Сережка спросил:

– У кого забрал?

– Стюардессы!! – вскрикнула Вера.

7

Кто знает, может, стюардессы давно бы исчезли, затерявшись в служебных кабинетах аэропорта. Их лиц ребята не запомнили, а на все прочее у стюардесс, как известно, существует ГОСТ – государственный стандарт. И девушек одинакового роста, в одинаковых курточках, в одинаковых пилотках набекрень встретились бы десятки, если не сотни…

Помощь подоспела случайно.

Ребята мчались мимо багажных транспортеров, мимо буфетов и газетных киосков, повернули на лестницу, ведущую в нижний этаж – и с ходу затормозили.

На лестнице – с необъятным рюкзаком на спине, с целлофановым букетом перед собой – топтался знакомый альпинист. Он преградил стюардессам дорогу.

Громко и обиженно он говорил:

– Мы лишний час провели бы вдвоем! Валентина, мне кажется – ты нарочно поменяла рейс! Это, в конце концов, неблагородно!

– Господи, ну сколько повторять? Так вышло… – отвечала ему скуластенькая, темноглазая стюардесса, придерживая за локоть подругу. – Лида, подтверди ты ему…

– И не могла предупредить? Кто тебе поверит, Валентина! Я ведь случайно приехал раньше! А если бы не приехал?

– Ты же предусмотрительный.

– Мы потеряли бы этот час! И я, как глупец, ждал бы у самолета! Мне кажется, ты находишь в этом удовольствие!

– Ну, перестань. – Она нахмурилась. – Опять сцена у фонтана. Мы дико замотались сегодня, пожалей, будь человеком… Вон люди смотрят.

Альпинист неуклюже, как медведь на дыбках, обернулся к ребятам и шоферу.

– Вы? В чем дело?.. Я неправильно рассчитался?

– Претензий нет, – сказал шофер. – Мы, собственно, вот к девушкам… Нет ли, девчата, какой-нибудь посылочки из Душанбе?

– Что еще за посылочка?! – каменея лицом, спросил альпинист. – Ты с ним знакома, Валентина?

– Да н-нет, не знакома…

– Очень странно! Это таксист, который меня привез… Что у вас общего?

– Мы разыскиваем посылку, – объяснил шофер. – Была из Душанбе телеграмма насчет вашего рейса…

– А посылка для Озерова! – сказала Вера.

Скуластенькая Валентина сняла с плеча голубую фирменную сумку, покопалась в ней и вытащила небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу. Прочла написанную карандашом фамилию.

– Это вы – Озеров?

– Нет, – улыбнулся шофер. – Я, в общем-то, посторонний. Вот ребята от него приехали. Соседи.

– А где же он сам?

– Он в больнице. Не смог встретить.

Валентина повертела в руках пакет. Переглянулась с подругой. Какое-то замешательство возникло у обеих.

– Да вы не сомневайтесь, – сказал шофер. – Все правильно. Доставим по назначению.

– Мы и рады бы не сомневаться… – нерешительно произнесла Лида, краснея. – Да нас предупредили, что это – лекарство. Дорогое и очень редкое!

– Правда, – кивнула Валентина. – Понимаете, тот человек – ну, который к самолету прибежал – жутко над ним трясся. Не потеряйте, просит, не перепутайте ради бога! Я, мол, срочную телеграмму отправлю, Озеров придет обязательно!..

– Озеров без сознания лежит, – сказала Вера.

– Он даже и телеграмму не смог получить! – ляпнул Сережка.

Сережка мыслил прямо и незатейливо. Ему казалось, что чем подробнее информация, тем лучше. Простота святая.

Поддернув за лямки рюкзак, альпинист раздельно произнес:

– Оч-чень интересное кино получается! – и оглядел всех по очереди, будто пересчитал.

А Валентина все вертела в руках обвязанный бечевкой пакет.

– Как быть, прямо не знаю… Мы уж решили – командиру доложимся. Нам и вообще-то не полагается брать никаких посылок, а тут…

– Но ведь все выяснилось! – нетерпеливо проговорил Сережка – и вдруг осекся под упорным, тяжелым взглядом альпиниста.

– Ничего не выяснилось, – сказал альпинист. – Наоборот. Чем дальше в лес, тем больше дров… Валентина, тот человек из Душанбе кому-нибудь известен?

– Не знаю… Мне неизвестен.

– Он документов не предъявлял?

– Да где там! Перед отлетом прибежал, в последние минуты…

– Так я и думал… Что ж это выходит, а? Отправитель неизвестен. Получатель не явился. И даже телеграммы не видел. Эту телеграмму соседские ребятишки прочитали, хотя чужим людям телеграммы не выдаются!..

– Жуткая какая история, – сказал шофер.

– Да, интересное кино! Все сделано так, что и концов не найдешь. Шофер – посторонний. Ребятишки – малолетние, беспаспортные. И к ответственности привлечь некого.

Подняв на него внимательный взгляд, шофер вздохнул и посочувствовал:

– А трудно вам будет в горах-то. Очень трудно!

– Ничего. Я, знаете ли, подготовился. Кое-какие сведения о Памире имею и вполне догадываюсь, что за лекарства можно оттуда вывозить. Особенно – нелегальным путем!

– Что ты болтаешь?! – испуганно сказала Валентина.

– Этот шофер, девочки, уверяет, что он посторонний. Так? А он подыскивал пассажира именно в этот аэропорт. Чтобы случайно тут оказаться… Потом он якобы случайно берет на углу попутчиков. Вот этих пацанов. И вдруг выясняется, что они знакомы, что у них общее дельце! Потом он нечаянно проговаривается, что раньше работал на Памире. Уж слишком много случайностей, знаете ли!

Сережка больше всего уважал справедливость. И еще – личную храбрость. Он медленно и неуклонно стал подвигаться к альпинисту, занимая фронтальную позицию.

Пусть Павлик говорит, что не всегда надо действовать напролом. Но порою ничего другого не остается, как доказывать правоту прямо в лоб.

– Подождите! – нервно закричал Павлик. – О чем разговор? Ведь известна больница, где лежит Озеров! Адрес Озерова! Да и мы скрываться не собираемся!

Шофер пристроил к ногам картонку, полез за пазуху, вытащил из внутреннего кармана паспорт и водительские права.

– Вот. Запишите фамилию. Место работы.

– Валентина, не связывайся! – предостерег альпинист. – Слышишь?! Пусть Лида отнесет эту контрабанду начальству, а нам еще нужно поговорить. Идем! Вот, кстати, тебе цветы… Из-за суматохи даже вручить забыл.

Валентина не взяла запотевший букет – руки были заняты. Она поправляла бечевку на злополучном свертке. Очевидно, сверток перевязывали наспех, бечевка ослабла. И тут под пальцами Валентины она соскользнула совсем.

Край бумаги оттопырился, и стало видно, что внутри лежит тусклый грязноватый камень, похожий на обломок асфальта. Кой-где к нему пристали песчинки.

И ребята, и шофер, и стюардессы чуть головами не столкнулись. Оторопело рассматривали этот подозрительный камешек.

– Ну, похоже это на лекарство? – спросил альпинист.

– А… что же это?

– Ой, мама… – тихонечко протянула Лида. И лицо у нее вытянулось, побледнев.

– На Памире, – сказал альпинист, – растет, например, особый вид конопли. Пригодный для получения наркотиков. Опиумный мак растет. И многое другое. В общем, компетентные органы разберутся, чем это пахнет…

– Валечка, давай сейчас же отнесем! – шепотом попросила Лида. – Я боюсь! Я не хочу!..

Даже шофер был озадачен. Машинально заталкивал обратно свой паспорт, ломая его обложку.

Вера отмахнула со лба волосы и вдруг выхватила у Валентины сверточек.

– А если это все-таки лекарство?! – яростно крикнула она. – Если это лекарство?! Они разные бывают, а мы спорим тут, время теряем, когда человек без сознания лежит!.. Да вы что?!..

– Ехать надо, – поддержал Сережка.

– Валентина, не связывайся!! – потребовал альпинист.

Валентина протянула руку:

– Обождите! Отдать эту штуку я не могу, вы же понимаете сами… А в больницу… ну, давайте съездим. Она далеко?

– Валентина, не сходи с ума! – напряженным голосом произнес альпинист. – Мне сейчас улетать!

– Что ж делать, давай простимся.

– Тебе важнее поехать с ними? Я терплю-терплю, но даже мое терпение лопнет!

– Господи, опять ты за свое… – Она отвернулась, прикусив губу.

Альпинист сказал:

– А если мы с Лидой начальству сообщим?

Он поздно сообразил, что угрожать не стоило. Спохватился, опомнился, но было поздно.

Валентина посмотрела на него. Глаза у нее были уставшие, невеселые. Тушь на ресницах растеклась, подчеркнула морщинки; веки припухли и покраснели. Замученные были глаза.

– Ладно. Всего тебе хорошего. Прощай.

– Валя!..

– Честно говоря, я перешла на этот рейс нарочно. Вдруг, думаю, разминемся да больше-то и не встретимся… Но теперь даже лучше. Не будет неясностей. Ты ведь их не любишь, правда? Вот их и не будет. Лида, проводи его к начальству, чтоб он успел сообщить.

8

В холле больничного корпуса уже горело электричество. Снаружи, по дорожкам, то и дело проезжали машины «скорой помощи», и тогда на сиреневой глади стекол, радужно искрясь, возникали раскаленно-красные, тревожные отсветы.

Женщина-инвалид, которую ребята видели днем, опять сидела в кресле, кого-то дожидаясь. Опять она торопливо обернулась на звук шагов.

Вера побежала к санитарке, чтоб вызвать профессора Канторовича, а мальчишки и молчаливая Валентина присели на скользкий, холодный диванчик у дверей.

Щелкнул лифт, будто выстрелил. Две медсестрички осторожно выдвинули из него больничную каталку; на ней лежал парень, по грудь закрытый простыней. И пока его везли через холл, парень безучастно, не мигая, смотрел в потолок. Страшно было от этой безучастности, от этой покорности…

Возвратилась Вера:

– Канторович еще здесь. Успели все-таки!..

Змеились, текли по стеклам раскаленные отсветы, но шума моторов не доносилось. Тишина угнетала, давила.

Женщина-инвалид вдруг снова обернулась к дверям. Вошел шофер, сдергивая с головы фуражку, спросил смущенно:

– Ну? Как тут?

– Профессора ждем. А вы чего вернулись?

– Да так. На всякий случай. Вы же беспаспортные, как этот крокодил Гена выразился…

Валентина коротко усмехнулась:

– Не придавайте значения.

– Крокодилу-то? Я не придаю… Но если бы он один на свете был…

Наконец, когда ждать уже было невмоготу, появился профессор Канторович. И ребята сразу почувствовали, что настроение у него изменилось. Вроде бы и походка стала легче, и спина меньше сутулилась. Даже сигаретка в зубах стояла торчком.

– Что пригорюнились, Ирина Сергеевна? – на ходу окликнул он женщину-инвалида. – Бросьте переживать! Сегодня не пришли – завтра придут! Обязательно придут! Уверяю: еще хохотать будете над своими переживаниями!..

Женщина улыбнулась ему благодарно, и все же лицо ее осталось замкнутым. Улыбка не держалась на этом лице, соскальзывала.

Канторович, размашисто шагая, оттопырив локти, приблизился к ребятам. И все поднялись ему навстречу. Валентина торопливо вынула газетный сверточек.

– За новостями явились? – Профессор сунул кулаки в карманы халата, потянулся, шевеля плечами, и халат затрещал на нем. – Есть новости! Все-таки мы справились! Все-таки вытащили его! Завтра полюбопытствую, что он на том свете видел…

– А мы лекарство ему привезли!

– Чудодейственное? От Саши?

– Ага!

– Подождите, – мягко остановила их Валентина и развернула обертку. – Спросим все-таки. Профессор, что это такое?

Черный грязноватый камешек лежал на измятой бумаге. Здесь, в больничной обстановке, он выглядел еще более странно. Чужероден он был, несовместим с этим стерильным, сверкающим миром.

– Это ведь лекарство? – спросил Сережка.

– Нет, – сказал профессор.

Он взял камешек, покатал его в пальцах, щелчком сшиб песчинку.

– Это мумие.

– Что?!

– Мумие. Нечто вроде смолы.

– Тьфу ты!.. Я ведь про эту штуковину слышал! – сконфуженно проговорил шофер. – А сегодня – из головы вон… Но разве… этим не лечат?

– Лечат, – кивнул Канторович.

– Тогда… как же понять? – изумилась Валентина.

– А это – снадобье. Не лекарство, а снадобье… Из области народной медицины. Вроде бы находят его в горных пещерах, крайне редко. Легенды о нем рассказывают всякие. Но всерьез оно еще не исследовано, и мнения специалистов разноречивы… Вот и все.

– А Озеров его принимал?

– Да. И был, как говорится, поклонником.

– Значит, оно помогало!

– Трудно судить, – сказал Канторович. – Я не назначаю больным неизученные препараты. Но Озеров в это снадобье верил. А вера – тоже лечебный фактор… Вы близко знаете Димку? Простите… э-э… Дмитрия Егоровича?

– Он хороший человек, – тотчас отозвалась Вера.

– Весельчак такой, правда? Всегда рот до ушей? Голубей гоняет? А у него жесточайшая травма позвоночника. Могу поспорить: он и не заикался об этом!

– Мы только догадывались, что ему больно, – сказала Вера.

– Ему почти всякое движение доставляет боль. Просто поразительно, что он терпит и не жалуется, а работает… И с вышки прыгает.

– И с вышки прыгает.

– За эти прыжки я его вздую, – сказал Канторович. – Набрался прыти! Это уже хулиганство! Но вообще-то, между нами говоря, я ему завидую… Мы из одного детского дома. Дружим почти сорок лет. И все эти сорок лет я ему завидую. Он молодец, Димка.

Канторович начал прощаться, но тут прямолинейный Сережка решил внести полную ясность:

– Значит, можно считать – он поправится?

Канторович закурил новую сигаретку. Сдул с нее пепел.

– Думаю, голубей с ним еще погоняете. Хотя, по всем научным представлениям, это немыслимо и противоестественно…

– Надеетесь на это мумие? – спросил Павлик.

– Надеюсь на Димку, – сказал профессор. – На Дмитрия Егоровича Озерова. И на его друзей.

* * *

Они ехали обратно по темному больничному парку, мимо корпусов с забеленными окнами, – а навстречу все попадались фургончики «скорой помощи».

– Обычно-то не замечаешь, – сказал шофер, – сколько людей в беде находится. Около тебя, рядом совсем… А неплохо бы всегда помнить.

– Да, – сказала Валентина. – Верно.

Павлик откинулся на сиденье, хмыкнул:

– Но я так и не понял – зря мы сегодня колбасились или не зря… Сплошной туман в этой медицине.

Вера обернулась к нему. Ее глаза странно светились в полумраке.

– Не понял?

– Не-а.

– Плохи твои дела. Вот у отца на работе я видела плакатик. Над столом повешен. Высказывание знаменитого физика Альберта Эйнштейна…

– Из теории относительности?

– Нет, просто из жизни. Если, мол, человек спрашивает, зачем он должен помогать другим, то ему уже не втолкуешь… Безнадежно. Нормальные люди такой вопрос и не задают даже. Они просто помогают.

– Нет, – сказал Сережка. – Ты уж очень. Наш Павлик, в общем-то, нормальный. Только слишком увлекается поэзией, а она… как там, по Пушкину? Должна быть глуповатой?

– Одни грубости на уме, – сказал Павлик.

Вторая глава. История о монетке, брошенной в фонтан, о письмах без обратного адреса, об одиночестве и о замечательной музыке Рея Кониффа

1

Он чем-то напоминал ежика. Ходил всегда чуть сутулясь, глядел исподлобья, жесткие его волосы торчали надо лбом козыречком.

И звали его подходяще – Жека. Что-то сдержанное, сугубо мужское есть в этом имени.

Никто из одноклассников не знал, чем он увлекается, как проводит время. К себе домой Жека не приглашал, в откровения не пускался. Только и было известно, что он не переносит девчонок. Самым жутким наказанием для него было – сидеть с девчонкой за одной партой или вместе дежурить по классу.

Из школы он возвращался всегда один, отшивая настырных попутчиков. Это многих удивляло. Сейчас все-таки эпоха контактов, материки и страны протягивают друг другу руки, – а тут выискался затворник-любитель.

Одноклассники не подозревали, что у Жеки есть и другие чудачества. Например, в последние месяцы у него появился какой-то нелепый утренний ритуал.

Идя в школу, он выбирал не кратчайший путь – дворами, через заборы, как нормальные мальчишки, – а, наоборот, делал лишний круг. Он обязательно шел на соседнюю улицу.

Эта улица была затрапезная, унылая – несколько деревянных домов, дожидавшихся сноса, глухие заборы вокруг котлованов. Грязь, неустройство… Единственным ярким пятном, единственным украшением этой улицы были почтовые ящики – оранжевый и синий, – повешенные на угловом доме.

Жека останавливался неподалеку от ящиков и ждал. Дождь ли сеялся, туман ли дымил, промозглый ли ветер гремел железом на крышах – Жека все равно караулил.

Примерно в половине девятого на улице показывался горбатый пикапчик с надписью «СВЯЗЬ». Нырял на ухабах, мотал дымным хвостом. Тормозил около ящиков.

Из пикапчика вылезала женщина с брезентовыми мешками. «Звяк!» – Натренированным движением женщина вдвигала под ящик железную рамку мешка. И тотчас – невидимые – в мешок сыпались письма, он разбухал и тяжелел на глазах. «Звяк!» – Наполнялся второй мешок.

Занимаясь этой работой, женщина оборачивалась к Жеке. Улыбаясь, кивала ему, как знакомому:

– Опустил письмишко-то?

Жека моргал и отворачивался.

– А на тоскует небось! – посмеивалась женщина. – А она слезы льет! Думает – почта виноватая!..

Жека не отзывался.

Женщина забиралась в пикапчик и, когда он, простуженно рыча, медленно разворачивался, говорила шоферу:

– Маячит, как все равно сторож на зарплате!

– Среди них много чудиков попадается, – замечал шофер. – Главные чудики – пенсионеры да подрастающее детское поколение…

– Ума не приложу, чего ему здесь дежурить!

Пикапчик, скрипуче колыхаясь, скрывался в лабиринте заборов, и только после этого Жека направлялся в школу.