Текст книги "Ребята с нашего двора"

Автор книги: Эдуард Шим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Майка! Майка!..

Никто не отзывается. Только робкое городское эхо гукнуло, зашепталось на лестницах. И тогда Игорь кричит вверх, в утреннее небо над двором:

– Ай лайв ю, Майка!..

Ребята с нашего двора

Первая глава. История о подозрительном черном камешке, о недоставленной телеграмме, о шофере такси, стюардессе и других людях, а также об одном высказывании знаменитого физика Альберта Эйнштейна

1

– Сережка, ты куда телеграфное извещение подевал?

– Сунул Озерову под дверь, – сказал Сережка. – А чего?

– Могло оно потеряться?

– Исключено.

– А мог Озеров его не заметить?

– И это исключено.

– Тогда я ничего не понимаю… – Вера крутанулась на пятках и побежала прямо по газону к скамейке, где виднелись согнутые спины двух шахматистов.

На дворе было немноголюдно – тянулись самые спокойные, самые тихие часы. Обеденное время. Пустовала волейбольная площадка, пустовали дорожки; на низеньких детских качелях, на теплой от солнца доске, развалился бродячий кот, щуря стеклянные глаза. Мимо кустов ползла, скребя щетками, оранжевая машина-поливалка, раздувала пенные усы, но никто не бежал с воплями за этой машиной, никто не увертывался от водяных струй. «Митя-а, домой!» – изредка слышался с верхнего этажа однообразный клич. Но ответа ему не было.

Часика через два, поближе к вечеру, двор оживет. Зашумит, запестреет народом; бабушки и мамы выкатят шеренги колясок, забухает мяч на площадке. Собаки, большие и малые, поскачут по плешивой травке. И кто-то, первый из удальцов, кувырнется носом вниз со скрипучих качелей.

А пока – тишина во дворе, покой, благодать…

Лишь один-единственный человек может в такой обстановке найти причину для волнений. Этот человек – Верочка Веселова, одноклассница и давняя Сережкина знакомая.

Уму непостижимо, до чего ей везет на приключения. Дня не проживет спокойно – непременно ввяжется в какую-нибудь историю, обязательно ринется кого-то защищать, а с кем-то – враждовать.

«Динамичная натура» – говорит о ней приятель Павлик.

«Язва двенадцатиперстная!» – отзывается о ней родной дедушка.

А сама Верка полагает, что живет вполне нормально. «Жизнь – это кипение страстей!» – могла бы она сказать. Впрочем, таких красивых выражений она не терпит и вообще предпочитает поменьше болтать языком и побольше действовать.

Вот и сегодня – едва вернулась из школы, как тут же засуетилась, занервничала. Для чего-то разыскивает чужую телеграмму… Сережка поднялся с травки и пошел следом за Верой. Сейчас выясним, что произошло.

– Павлик! – нетерпеливо окликнула Вера, подскакивая к шахматистам. – Ты знаешь, опять извещение принесли! Вторично!

Глаза у Павлика были отрешенные, туманные. В двух случаях у него такие глаза: когда сражается в шахматы и когда сочиняет стишки. Можно над ухом выстрелить – не моргнет.

– Павлик, очнись на минутку!!

– Что? Вторая телеграмма?.. – Павлик явно не понимал и морщился, что мешают ему.

– Да нет же! Повторное извещение! А почтальонша говорит, что никто за телеграммой не приходил!

– Занятно… – промычал Павлик, снова клонясь к шахматной доске.

Тогда Сережка придвинулся и щелкнул его по заросшему затылку:

– Очухайся, а то водой оболью…

– Не получил Озеров телеграмму, понимаешь?! – крикнула Вера.

Медленно-медленно, будто льдинки под солнцем, глаза Павлика начали оттаивать. В них появился проблеск мысли.

– Не получил телеграмму? Странно… Тогда надо позвонить на работу. Вы жмите к телефону, я догоню.

Партнер Павлика, интеллигентный старичок Николай Николаевич, тоже был увлечен игрою. Он сидел, жарко разрумянясь, и в пылу схватки не замечал, что очки на его носу покривились, а бородка торчит растрепанным веничком. Это придавало Николаю Николаевичу неестественно залихватский вид.

– Из-за чего, простите, суматоха? – спросил он рассеянно, глянув на убегающих Сережку и Веру.

– Утром принесли телеграмму для соседа, – объяснил Павлик. – А он уже на работу ушел.

– И что страшного? Получит вечером. Внимание, маэстро, я атакую с фланга…

– Телеграмма была срочная, – сказал Павлик, быстро переставляя фигуры.

– Ну и что? Развиваю атаку… Ну и что такого, если срочная телеграмма?

– Значит, надеялись, что сосед получит ее днем. Иначе отправили бы простую.

– Это вы усложняете… – деликатно возразил Николай Николаевич, поводя в воздухе слоном. – Разменяем фигуры? От-лич-но… Если ваш сосед работает, то каким образом он получил бы телеграмму днем?

– Он обедает дома, – сказал Павлик.

– Ну и что? А сегодня зашел в столовую.

– Он обязательно приходит домой обедать. Железно соблюдает режим. Пообедает, а потом устраивает час йоги.

– Йоги? Хм… Несколько запоздалое увлечение. Не по возрасту.

– Он был ранен на фронте, – сказал Павлик. – Это не увлечение, это необходимость.

– Озеров? Такой усатый, с палкой? Который еще голубей гоняет? Он производит… Где моя пешка? Ага, вот она… Он производит впечатление весьма благополучного человека!

– Да, он не жалуется. – Павлик встал со скамьи. – Но он больной. И совсем одинокий. Не сердитесь, Николай Николаич, я тоже побегу звонить.

– Простите, маэстро, а – партия? Бросим недоигранную?!

– Она, в общем-то, доиграна, – сказал Павлик.

– Как это?!

– Смотрите: ладья на открытой линии, ферзь берет пешку, и затем – неизбежный мат.

– Кому? – воскликнул Николай Николаевич, начиная догадываться и презирая себя за этот вопрос…

Оставшись в одиночестве, он доиграл партию. Убедился, что мат неизбежен. Все правильно. Этот длинноволосый Павлик, не раздумывая над ходами, почти на бегу, с легкостью разгромил Николая Николаевича, всю жизнь гордившегося своим шахматным дарованием…

Что происходит в этом мире? Что за дети растут?

Прищуриваясь поверх перекошенных очков, Николай Николаевич обозревал тихий двор. Неподалеку, в песочном ящике, пританцовывал на цыпочках какой-то годовалый младенец, размахивая жестяным совочком.

– Ну, как самочувствие? – спросил его Николай Николаевич. – Акселерация не угнетает?

Физиономия младенца излучала бессловесный восторг.

– Может, сыграем партию-другую? – сказал Николай Николаевич. – Надеюсь, ты еще не мастер спорта, дружок?

2

Войдя к Вере в комнату, Павлик сразу понял, что известия скверные. Уравновешенный друг Сережка сидел возле телефона как побитый, накручивал шнур на палец. А Вера моталась из угла в угол комнаты, приговаривая знаменитое: «Так я и знала! Так я и знала!»

– Что ты знала? – спросил Павлик.

– Оказывается, Озерова в больницу свезли! Пришел на работу, вдруг – плохо, вызвали неотложку… И теперь даже неизвестно, в какой он больнице! Я как будто чувствовала!

– Заранее-то не расстраивайся, – буркнул Сережка. – Может, обойдется.

Павлик погладил его по макушке:

– Дельный совет. Толковый.

– Можно без ваших шуточек обойтись?! – закричала Вера.

Разумеется, она давно привыкла, что мальчишки постоянно посмеиваются друг над другом, устраивают подвохи и розыгрыши. Очевидно, им нельзя иначе – дух соперничества. Но сегодня могли бы притихнуть.

– Телеграмму нам не выдадут, – смерив Павлика взглядом, проговорил Сережка. – И больницу черта с два найдешь. Их уйма, этих больниц.

– Я еще вечером предчувствовала! – обернулась Вера. – Мы с вышки прыгать идем, я говорю: не надо, вода холодная, а он смеется… Зимой, говорит, в «моржи» запишемся, я нарочно усы отращиваю. А самому идти тяжело, на палку опирается, а рука вся побелела…

Павлик кивнул на телефон:

– Проще простого узнать, куда его отвезли. Есть справочное несчастных случаев.

– Первый раз слышу, – сказал Сережка.

– Раскрой телефонный справочник. Этот номер все родители знают. Чуть что – кидаются спрашивать, не угодил ли гадкий ребенок в катастрофу.

– Тогда понятно, – сказал Сережка. – Небось в твоем доме это популярный номер.

А Вера уже не слушала их. Бросилась к полке, нашла справочник, лихорадочно стала перебрасывать страницы.

– Мальчишки, ловите такси! Чтобы стояло наготове!..

Сережка и Павлик затопали к выходу, но у дверей отчего-то задержались, нервно перешептываясь. Вера тотчас поняла:

– Да есть у меня деньги! Трешка, на продукты выдана!..

3

Едва таксист выжимал приличную скорость, как под железным днищем «волги» раздавался нестерпимый стук и вся она начинала дребезжать.

– Кардан? – небрежным тоном спросил Сережка. В чем, в чем, а в технике он разбирался.

Жилистый, нескладный, весь какой-то закопченный, шофер, страдальчески оскалясь, тоже вздрагивал – будто его самого колотили по пяткам.

– Сменщик удружил! Колесо поменял, а отбалансировать – шиш, времени не хватило… И записочки не оставил, крокодил Гена!

– Не развалимся?

– Если б не в больницу, я б и не поехал. Переобуться надо.

«Волга» скользнула в тоннель, пулеметными вспышками замелькали над головой огни, и резко – будто повернули регулятор громкости – увеличились грохот и свист.

Вера держала в кулаке трешку и поглядывала на счетчик. Уж очень быстро выскакивали на нем цифры. От сотрясения, что ли?

– Есть возможность разориться еще до финиша, – сказал Павлик.

По мнению Веры, у него юмор бывал просто людоедский.

Ударил в стекла пыльный солнечный свет, оборвался грохот; вылетев из тоннеля, «волга» приняла вправо, затем очертила лихой поворот. И когда счетчик дощелкивал последние копейки, показались впереди больничные ворота, и надпись из накладных букв, и забеленные, слепые окна в нижних этажах…

– Сидите! – прикрикнул шофер. – Сейчас спросим, куда подъехать. Территория у них громадная – может, до корпуса еще далеко.

– Так, – сказал Павлик и принялся обшаривать карманы.

* * *

В новом кирпичном корпусе, в стеклянном его холле, стояли финские кресла, и было много цветов, и висели громадные зеркала, как в театральном фойе. Но все равно тут пахло больницей. Он сразу ощущался, этот запах. И тишина была тоже больничная, тревожная.

Две медсестрички вертелись перед зеркалом, стараясь потуже затянуть крахмальные халатики. В одном из кресел неловко сидела женщина-инвалид, обхватив рукой черные костыли. Вероятно, она кого-то ждала – мгновенно обернулась, едва ребята вбежали в холл, но затем поскучнела лицом и медленно отвернулась.

– Вам кого, молодые люди? – спросила сгорбленная санитарка, сидевшая у вешалки за деревянным барьером.

– Нужен больной Озеров. Дмитрий Егорович. Вот… – Вера показала санитарке почтовое извещение, словно это был пропуск. – Надо сообщить, что пришла телеграмма. Срочная телеграмма!

– Он когда поступил, Озеров-то?

– Сегодня. Утром, наверно!

– Сейчас проверю… – Санитарка раскрыла журнал. К его корешку тесемочкой был привязан карандаш.

Беззвучно пропорхнули мимо тоненькие медсестрички – отправились на службу в своих крахмальных, сахарных халатиках. Женщина-инвалид с трудом поднялась, пошла к лифту, неумело переставляя громоздкие костыли. И стук этих костылей – туп… туп… туп… – отчетливо разносился по всему холлу.

Вера посмотрела на мальчишек. Они стояли смирные, съежившиеся. Озирались робко. Дунь – и улетят, несчастные… Тоже мальчишеское свойство: всю храбрость оставлять за больничным порогом. Уколы им почаще бы делать. Для профилактики.

Санитарка наконец отыскала фамилию, нажала клавишу на современном телефонном пульте – этаком гибриде телефона и пишущей машинки.

– Софья Игоревна? Больному Озерову из шестой палаты принесли телеграмму. Вы там передайте… Что? А-а, понимаю. Само собой… Хорошо, Софья Игоревна. – Она опустила трубку.

– Оставьте мне телеграмму, ребятки. Он родственник ваш?

– Мы живем рядом. Соседи.

Санитарка замялась, не решаясь говорить. Вера не выдержала:

– Да что с ним?

– Нет, нет. Ничего… Только он без сознания еще. Там врачи дежурят и профессор Канторович… Помогут ему, ничего, клиника у нас хорошая. А телеграмма пускай подождет, не до нее сейчас.

Лязгнула дверь лифта. Косолапо ступая, к раздевалке шел грузный, распаренный человек с бритой лобастой головой. Его мятый халат был расстегнут, в багровом кулаке дымилась сигаретка.

Санитарка торопливо сдернула с вешалки плащ, блеснувший золочеными пуговками, и ждала, держа его на весу.

– Это главный как раз!.. Вы отойдите пока, не мешайтесь тут…

Но профессор заметил их издали.

– Почему здесь посторонние? День неприемный!

– Они к больному Озерову… – поспешно заговорила санитарка.

– Все справки по телефону!!

– Я б не пустила, профессор, да они тут принесли…

– Повторяю: справки по телефону! И никаких передач! Позаботьтесь, чтоб не мешали работать!

Мальчишки готовы были попятиться. И тогда Вера, отмахнув со лба волосы, шагнула к профессору. Она смотрела открыто, ясно. Впрочем, этот взгляд еще ничего не означал. С таким детским светом в глазах Вера и улыбнуться может и в рукопашную пойти. Смотря по тому, как развернутся события…

Это всегда восхищало ее друга Сережку. Да и Павлика тоже. Павлик утверждал, что человеку – в отличие от других млекопитающих – необязательно принимать угрожающие позы.

– Что вы кричите? – сказала Вера. – Озерову пришла срочная телеграмма. Мы подумали – вдруг что-то важное…

– Где она? Где телеграмма? – посопев, спросил Канторович.

– На почте. У нас только извещение. Мы надеялись, он позвонит туда.

Канторович выхватил у нее помятый бланк, прочел, далеко отставляя от глаз. Рывком подвинул громоздкий телефонный аппарат. В аппарате звякнули потроха.

– Почта? Говорит профессор Канторович из Боткинской больницы. У нас лежит некто Озеров… О-зе-ров! Да!.. Ему пришла телеграмма. Если что-то спешное, будьте любезны прочесть.

Санитарка положила перед ним лист бумаги и пыталась оторвать привязанный карандашик. Канторович, неодобрительно косясь на эти попытки, вынул роскошный никелированный фломастер.

И Вера увидела, как этот фломастер выводит четкие строки:

Из Душанбе

Старик ты спасен тчк встречай 18 рейс 242 извини что задержались

Саша

– Благодарствую! – буркнул Канторович в трубку и подтолкнул листок Вере.

– Я прочла, – сказала она.

– Поняла смысл?

– Не очень.

– Экономят на вразумительности… Вы этого Сашу знаете?

– Нет.

– Озеров не сможет его встретить. Я телеграмму возьму, передам позднее, когда… В общем, передам. А больше ничем не смогу быть полезен.

Вера не отводила глаз от его лица.

– А вдруг… встретить необходимо? Почему написано: «старик, ты спасен»?

– Понятия не имею! Полагаю, шутка. Шутливое обращение. Озерову не так-то просто помочь, можете мне поверить… Все это несерьезно.

Приглушенно, словно бы шепотом, зажужжал телефон. Санитарка сняла трубку и тотчас передала ее Канторовичу.

– Да! – рявкнул он. – Что?! Немедленно найдите Гарибяна! Начинайте массаж, я поднимаюсь!..

Тычком он потушил сигарету и, не попрощавшись, даже не кивнув, зашагал к лифту. Но внезапно обернулся:

– Извините, что накричал. Я был неправ!

Вера смутилась:

– Что вы… Пустяки какие.

– Я был неправ!

Он захлопнул за собой дверь лифта. Пожалуй, только эту белую массивную дверь забыли здесь приглушить – дверь будто стреляла, захлопываясь.

4

Они вышли из корпуса, спустились по бетонным ступенькам, скользким от мокрых осенних листьев. И тут увидели, что неподалеку замерло такси. То самое, на котором они приехали.

– Ты что… просила его ждать?! – пораженно спросил Павлик.

– Н-нет…

– А зачем он торчит здесь?

– Сейчас выясним.

– Лучше не выяснять, – быстро сказал Павлик. – Во избежание!.. Я к этому транспорту еще не привык. И не люблю, когда он ждет!

– Понятно, – сказала Вера.

Заглянув в кабину, она обнаружила, что шофер спит, неловко привалясь к дверце. Козырек фуражки съехал ему на глаза. Руки с распухшими суставами отдыхали на баранке.

Вера тряхнула его за плечо – он пробудился не сразу, затряс головой, сладко вздохнул:

– У-уф… Сморило меня… На этой неделе замучился: коклюш у дочки, все ночи не сплю.

– Я подумала – вы нас дожидаетесь.

– Молодец, что разбудила. Ну, повидали соседа? Порядок?

– Он без сознания. Плохо ему.

– Ах ты… А телеграмма как же?

– Удалось прочитать, да не поймешь в ней ничего. Бестолковая какая-то. Послана из Душанбе. «Старик, ты спасен, встречай восемнадцатого, рейс двести сорок два»… Кто прилетает? Почему – спасен?

– Небось кто-то на подмогу торопится, – сказал шофер. – Надо бы встретить, а? Сейчас погляжу расписание…

Он открыл ящичек над правым сиденьем, вынул аккуратно сложенный лист с аэрофлотовской эмблемой.

Павлик, заглянув через плечо Веры, тихонько присвистнул:

– На аэродром хотите? Бессмысленно, люди… Мы даже не знаем, кто этот Саша – мужчина или женщина!

– Ну и чего тут? – спросил Сережка.

– Встанем у самолета и закричим: «Кто здесь Саша?».

– Надо, так закричим.

Шофер придавил ногтем нужную строчку:

– Вот, пожалте… До прилета двести сорок второго – больше часа. Можно успеть. Пока вы ходили, я запаску поставил, теперь нормально поедем.

Людоед Павлик спросил:

– А расплачиваться? Кто расплачиваться будет?

Он спросил это, и сразу молчание наступило. И Вера и Сережка забыли про деньги. Забыли, что уже ни копейки не осталось от трех рублей, выданных на продукты.

– Что? – усмехнулся шофер. – Расстреляли весь капитал?

Сережка забормотал, пытаясь сохранить достоинство:

– Да мы не взяли… не рассчитывали…

– Денег больше нету, – сказала Вера.

– Садитесь, – кивнул шофер.

– Правда, у нас – ни копейки.

– Садитесь! Упрашивать надо?

Они топтались у распахнутой дверки, потому что всего могли ожидать, только не этой щедрости. В «волге» для того и счетчик поставлен, чтоб не ездить бесплатно…

Потом Вера все-таки полезла на продавленное сиденье. Сережка, плюхнувшись рядом, растроганно пообещал:

– Мы обязательно отдадим!.. Сегодня же!.. Мы просто как-то не подумали…

– Надо встретить, – сказал шофер. – Зря ведь не напишут: радуйся, ты спасен… Вдруг специалист какой-нибудь прилетает?

– Это – мысль! – подтвердил Павлик.

– Вот я и говорю – надо же встретить! Чтоб не мотался по городу, время не тратил… Иногда и минута решает. Летом у меня девчонка пуговицу проглотила. Я – на дежурстве, с девчонкой теща нянькалась, так от ужаса память потеряла… И неизвестно, чем бы все кончилось, если б посторонние люди не успели в больницу отвезти… Опоздай на минуту – все!

Тронув с места машину, шофер привычно крутанул рукоятку на счетчике. И немедленно выскочила цифра «10» – гривенник. Бойко работал счетчик. Независимо от тряски.

Наверное, шофер подметил выражение их лиц.

– Не бойтесь, не разорю… Вон на том углу, – он показал рукой, – быстро вылазьте!

– Вы что… раздумали?! – Сережка даже привстал.

– Раздумал, – сказал шофер. – Сверну к городскому аэровокзалу, пассажира возьму. Там всегда очередь… А вас подсажу как попутчиков. Переживем временные трудности.

5

Такси рывками двигалось по запруженным, задыхающимся от транспорта улицам. И впереди и по бокам шли впритирку машины; хрипели перегретые моторы; окна «волги» оплескивало клубящейся копотью.

Рядом с шофером теперь сидел молодой человек, вероятно – путешественник и альпинист. Он был одет в брезентовую штормовку, на ее спине были нарисованы три горные вершины с надписью «ПАМИР».

Альпинист держал в руке букет гвоздик, закупоренный в целлофан. Изнутри букет запотел.

За окном «волги», почти вплотную, промелькнуло рубчатое, гигантское колесо грузовика. Альпинист невольно отшатнулся:

– Вы не слишком гоните?

– Нормально, – ответил шофер.

– Мы можем не торопиться. У меня достаточно времени.

– И отлично, – сказал шофер.

Он пригнулся к баранке, глаза были прищурены, лицо напряженно заострилось. Стоило впереди оказаться свободному пространству, хотя бы узенькой щели среди ревущих автомобилей, как шофер бросал туда машину. И снова выискивал взглядом пустой пятачок, чтобы прорваться к нему…

– Я так планирую время, – настойчиво продолжал альпинист, – чтоб всегда оставался резерв!

– И правильно, – согласился шофер, выжимая педаль газа. Машина вильнула змейкой и оставила позади заляпанный самосвал, ошалело громыхающий цепями.

– …Иначе, знаете, возникает ненужный риск!

– Совершенно согласен.

– Но мне кажется, вы торопитесь!

– Что вы, – сказал шофер. – Хотите посмотреть, как я тороплюсь?

– Не надо! Зачем это? Тем более, что в машине – дети…

– Я про них не забываю. – Шофер подмигнул в зеркальце. – Как, ребята, не очень я тороплюсь?

– Идем средне, – отозвался Сережа.

– При таком движении не разгонишься, – вздохнул Павлик.

Вера чуть улыбнулась:

– А поднажать не мешало бы…

– Это зачем еще?! – командирским голосом спросил альпинист.

– Не успеем по радио объявить. Мы совсем незнакомого человека встречаем и, если не объявить, так и не найдем…

– Вот всегда у нас так, – сказал альпинист. – Ничего заранее не подготовим, и получается бедлам. Обязательно ищем приключений на свою шею.

Шофер, обгоняя очередной самосвал, с охотой поддержал его:

– Заранее приготовиться – милое дело.

– Меня вот горы научили. – Альпинист, оберегая букет, держал его перед собой, как свечку. – Там, знаете, спустя рукава не походишь!

– Это точно.

– Там, знаете, разок проморгал – и костей не соберешь!

– И много бывали в горах?

– Достаточно. Опыт имею.

– Это хорошо, – сказал шофер. – Это полезно. Горы действительно учат. Вот, помнится, работал я на одной трассе. Есть такая веселая трасса – от Хорога до города Ош. И вот лезут туда туристы. Ищут, как вы правильно выразились, приключений на свою шею. В горы идут жизнерадостно. Песни поют. Веревки через плечо. Палки несут такие, с наконечниками…

– Это альпенштоки. Специальное снаряжение.

– Вот, вот. А обратно сползают без песен. Кто хромает, кто за поясницу схватился. Зеленые, как марсиане. Хлопот они нам доставляют – ну, хуже саранчи. Людям работать надо, а вместо этого – спасай туристов. – Альпинист пошуршал целлофаном.

– Бывает. Не перевелись, знаете, легкомысленные типы.

– Вот, вот. Мы уже заранее определяли, кого спасать будем. Если на спине горы нарисованы – так и знай, потащим с первого же перевала.

Альпинист плотней привалился к дерматиновому сиденью. Покатал желваки на скулах. Скулы у него были мужественные.

– Ну, это еще не показатель!

– Конечно, – с теплотой в голосе подтвердил шофер. – Это детали. А в целом вы совершенно правы. Горы – они учат… И если уж горы ничему не научили, можно на человека рукой махнуть.

Альпинист больше не высказывался. Сидел прямой, неприступный, и новенькая его штормовка, еще необмятая, топорщилась жестяными складками.

* * *

Такси наконец вырвалось за кольцевую дорогу; автомобильная толчея осталась позади; все быстрей замелькали, сливаясь в текучую желтую полосу, березовые рощицы за окном.

А у горизонта, над сизой гребеночкой леса, было видно, как взлетают и заходят на посадку самолеты. Еле заметное пятнышко, двигавшееся в блеклом небе, вдруг слепяще вспыхивало, подобно зеркальцу, пускающему солнечный зайчик. Это солнце отражалось в плоскостях самолета, когда он делал разворот.

Шофер постучал пальцем по циферблату часов, оглянулся:

– Пожалуй, не удастся по радио объявить. Если сядет без опоздания, только-только подоспеем…

Вера ахнула:

– Что вы!.. Все пропало тогда! Все пропало!

– Сережа, прочисти горло, – посоветовал Павлик. – Ты собирался кричать у самолета.

– Перестаньте вы! Думайте, что предпринять!

– Он количеством шуток славится, – сказал Сережка. – А не качеством.

– Я спрашиваю, что делать теперь?!

Павлик протер окно, полюбовался стремительно летящим пейзажем, затем промолвил:

– Конечно, я бы мог выручить…

– Чего ж ты тянешь?! Выкладывай!!

– Но это в последний раз. Где справедливость, люди? Все, например, слышали разговор о разрисованных спинах…

Впереди хрустнул целлофан. Затылок у альпиниста напрягся и побагровел. Но альпинист все-таки имел выдержку, не оглянулся.

– Все слышали, – продолжал Павлик, – а мозгами никто не пошевелил. Один я отдувайся.

– Павлик, рискуешь! – предупредила Вера.

– Короче говоря, нужна баночка с краской. И предмет вроде бумажного листа или картонки…

Шофер снова подмигнул в зеркальце:

– Это мы найдем! Мозги у тебя варят!..

– А кто оценит? – вздохнув, сказал Павлик. – Сам себя не похвалишь – так и умрешь без доброго слова.