Текст книги "Оторва"

Автор книги: Эдуард Снежин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

   Я стал рыться в ящике стола, и Костя увидел в нём аминазин. Однажды, мне стало так плохо без Ларисы, что я пошёл к психиатру, и он выписал это лекарство. Проглотив одну таблетку, я подумал, что сойду с ума. В голове закружились туманные вихри, и мой аналитик, похоже, выключился.

   – Вот чем они потчуют психов! – зло выругался я на другой день и больше к таблеткам не прикасался, забыл,  где они лежат.

    Костя, аж, задрожал, прочитав название.

   – Ты принимаешь их что ли?

   – Раз попробовал, перестал.

   – Так дай их мне! Меня врач знает и не выпишет, а они только по рецепту.

   – Зачем они тебе?

   – Надо! Очень надо,

   – Да возьми!

   Позже я узнал, что завязавшие варят из аминазина наркотическое зелье. Слаб человек, завязал с одним, ищет другое.

   А Костя с тех пор очень даже стал меня уважать. Но не избегнул Ларисиных чар. Однажды я подслушал их волнительный разговор в моей кухне.

   – Выходи за меня замуж, – приглашал неженатый Костя. – У меня квартира, сад, машина, буду любить тебя.

   – А Ваня мне звероферму предлагал в качестве свадебного подарка, – язвительно подтрунила красавица.

   – Так он же женат?! – выпучил глаза Костя.

   – Сказал, разойдётся.

   – У него Людка – красавица и ребёнок.

   – Вот, всё нипочём.

    Лариса явно издевалась над потенциальным женихом.

   – Ладно, – перешла она на серьёзный лад, – будет тебе жена.

   Скоро она свела его с Наташкой, худенькой, подвижной и миловидной женщиной,  гармонирующей с щуплым Костей.

                                           XVI

   Жизнь текла весело, сумбурно и бесцельно.

   Но кто знает, какая жизнь отвечает лучше сущности человека, такая разгульная, каждый день, как последний день Помпеи, или наполненная трудами, достижением поставленной цели, созерцанием природы, предметов искусства?

   Иногда я задумывался над этим. Вспоминал, как в бытность, в командировках – меня часто направляли в них, искал малейшую возможность посетить выставку в Сокольниках, концерт своих или зарубежных знаменитостей, балет в Большом театре, музей, картинную галерею.

   Вспомнил, как оказался случайно один, на целых полчаса, в небольшой комнате Эрмитажа, в которой на панно с двух сторон были выставлены только две картины Леонардо да Винчи.

   Я попал в музей с самого утра, одним из первых посетителей, а потом вход на время закрыли, так как на парадную лестницу обрушилась с потолка лепнина, к счастью не придавив никого.

   Я замер перед мадонной Литта, её лицо очень напоминало мне лицо любимой тогда жены Татьяны. Сознание того, что это подлинник великого мастера, который, наверняка, излучает энергию его души, вложенную в картину, привело меня в экстатическое состояние. Казалось, моё собственное биополе соприкоснулось с посланием потомкам из далёкого Средневековья.

   Идеал вселенского добра и счастья в лице девушки, склонившейся над младенцем, усиливался удивительным расположением помещения, в котором она находилась, вне места и вне времени, как бы парящим в небесах. «Тут схвачен момент Вечности» – стремилась моя душа к чудному видению, «живописец познал божественное откровение, что Вершиной мироздания является Любовь, любовь чистая, незамутнённая плотскими страстями. Девушка невыразимо красива, но эта красота вызывает только стремление защитить её, оберечь от злостных посягательств».

   Шумной толпой заполнили тесную комнату посетители с экскурсоводом, а я отправился по другим залам бесценного хранилища Красоты.

   В своей нынешней жизни, сплошь поглощённой сексуальным и алкогольным марафоном, спрашивал я себя: «Куда ушло то время высоких побуждений и Гармонии души, вызываемых созерцанием Красоты?»

   Теперь не замечал я ни причудливой игры красок в вечерних закатах, ни улыбок кудрявых облаков, подмигивающих из небес над безбрежной гладью озера, ни таинственного шороха листвы деревьев над головой.

   Всё превратилось в стремление испытать очередное бодрящее опьянение от стакана с вином и распалённую похоть обладания сладостным девичьим телом.

   Порой просыпался я ночью, и откуда-то из центра мозга устремлялись в эфир чередующиеся зебровые полоски теней и света, неумолимо укорачивающиеся по мере удаления, так что казались суживающей полосатой пирамидкой. Пирамидка, однако, никогда не оканчивалась острым углом, обрывалась на подходе к нему, но только под паническим влиянием моего сознания, запихивающим лесенку в никуда обратно в мозг.

   Мне казалось, что допусти я формирование пирамидки до конца, до самого острия, и сознание моё схлопнется в одну точку, прекратив жизнь.

   Просыпался я в таких случаях тяжело и долго приходил в себя.

   Мой знакомый врач, с которым я поделился описанием замысловатых видений, однозначно заключил:

   – Признаки алкогольного делирия, дальше появятся черти.

   Я опять заключил с оторвой соглашение, на этот раз об ограничении потребления спиртного, к выполнению которого, впрочем, стремился один я. Здоровая, цветущая девушка алкала много, и никогда поутру не страдала от перебора веселящей жидкости.

   Я поделился с Фаукатом своими терзаниями.

   Он был психологически и криминально образован, да и, вообще, по отношению ко мне, душевный человек, хотя со многими задирался по бывшей милицейской привычке.

   Он понял всё.

   – Не лишены, не лишены оснований твои гуманные порывы. Но выбирай, как жить: или принуждать, слышишь – принуждать себя стремиться к высоким материям, или жить полнокровной жизнью, удовлетворять свои естественные желания. Что тебе надо? У тебя всё есть: девчонка с роскошным телом, денег хватает на выпивку.

   – Так просто? Что я животное с рефлексами?

   – А сущность человека на 50% наследуется этологически от животных, его дальних предков. И ещё на 30% закладывается в возрасте, когда ты ходил под стол и мечтал о сладкой конфетке.

   – Так у меня отец был умный, главный бухгалтер крупного предприятия. И мама – педагог. Откуда дурная наследственность?

   – Э, от родителей мало, что передаётся по наследству. Главная составляющая сущности закрепляется повторением во многих поколениях, кто твои предки, знаешь?

   – Прадед и дальше из яицких казаков.

   – Думаешь, они смотрели картины Леонардо да Винчи? Казаки – люди вольные, разгульные, так что не перечь своему наследству. Собственно, ради чего ещё жить на этом свете, кроме секса и пьянки?

   – Ладно! – как бы согласился я с Фаукатом, и мы чокнулись.

   Однако, не очень-то доверял я рассуждениям бывшего капитана милиции, сам он вёл бездумно разгульный образ жизни.

   Один раз спасали уже Фауката в реанимации, когда, вдрызг  пьяный, задрался он с мужиками в автобусе, а те выбросили его на улицу, на тридцатиградусный мороз.

   Друг сбежал из больницы на второй день, как только забилось сердце, и позвонил мне.

   У него были синие, отмороженные уши и щёки. Не знаю, следовало ли пить с ним в это время, с опасностью для его здоровья, но, он всё равно совершил бы это с другими или один. По крайней мере, после выпивки, которую я постарался ограничить, наложил ему компресс с цинковой мазью на больные места и не ушёл, пока он умиротворённо не уснул.

                                           ХVII

   Стоял жаркий душный вечер с терпким запахом скошенного сохнущего сена, проникающим через открытый балкон. Мой дом отделялся от проспекта широким газоном с зелёной травой, которую регулярно скашивали работники из службы благоустройства.

   Лариса, как обычно, вежливо попросила гостей закончить вечеринку, а мне отдала обычную команду в скабрезном тоне, так не сочетающимся с её юным прекрасным лицом и, потому, обворожительную:

   – Е..ться и спать!

   Я накрутил на УКВ любимую радиостанцию «Апрель», и мы занялись любовью.

   Сначала моя богиня встала на колени и уперлась руками в матрац, а я сзади, тоже на коленях, чуть не разрывая руками смачные ягодицы, проник глубоко в рубиновую щель. Породистая тёлка замычала от желания.

   Манящий завиток сфинктера вызывающе торчал перед глазами, и я не мог преодолеть его притяжение, зная, что это оконце в сладостную тесную пещерку.

   За несанкционированное вторжение в неё Лариса наградила меня парой крепких матюков, ещё более возбудивших меня, я знал, что её возмущение лишь элемент любовной игры, наивысшее наслаждение приходило к ней через боль вторгшегося в тесную юдоль насильника.

   Она рухнула на живот, увлекая меня за собой плотно сжимающей кольцевой мышцей, и подставила кулак под свою промежность. Теперь её вульва оказалась плотно прижатой внутри тела к анусу. Ей непременно хотелось, чтобы задняя стенка влагалища ощущала мой прибор через оболочку торпедируемой задней щели. Юная нимфоманка призналась мне, что ещё в двенадцать лет нашла при мастурбации эрогенную точку на слизистой оболочке, которая успешно раздражалась давлением с обратной стороны.

   Она распласталась на тахте задницей вверх, сомкнула ноги и расслабилась. Теперь я полностью возлежал на её теле, как на туго надутом резиновом матраце. Мой живот щекотал шёлковую кожу её спины, мой передок вжимался в сладостно мягкие подушки ягодиц, мой поршень восхищённо продирался по тугим кольцам ануса, моя мошонка купалась средь ягодиц, мои колени тёрлись о горячую кожу внутренней поверхности её бёдер.

   Я испытывал невыразимое блаженство от плотного соприкосновения со всей задней поверхностью тела красавицы.

   Она повернула на бок зардевшееся юное лицо, необыкновенно красивое, из огромных глаз скатывались капли слёз от боли и наслаждения сразу, она искала ещё большего слияния со мной, и я впился губами в её припухший зацелованный ротик в ожидании улёта в другое измерение пространства и времени.

   Но неожиданно она вздыбилась и сбросила меня на тахту, вскочила на неё и прижалась спиной к стене.

   Я понял – хочет меня спереди, тоже вскочил и вжал её распятое тело в стену со всей силой.

   Она закрыла глаза, обняла меня за плечи, оторвала ноги от тахты и повисла своей плотью на моём напряжённом мускуле, я ощущал его основанием напряжение горошинки клитора, а щёлка устья матки плотно прижалась к щёлке моей головки.

   Лариса демонстрировала затяжной поцелуй слияния двух половых начал.

   Тёплый липкий коктейль наших смешавшихся соков оросил мои колени.

   Моя любовь рухнула на тахту совершенно без сил, а я, перегретый изнурительными упражнениями в душном воздухе комнаты, включил, стоявший в ногах вентилятор и тоже свалился на постель.

   «Однако, наверно, у женщины целых два половых начала, а, может быть ещё и больше, это у нас только одно», – была моя последняя мысль.

   Мы заснули обнажённые и ничем не прикрытые.

   Проснулся я от ощущения, что в комнате что-то происходит, и раскрыл широко глаза.

   Тихо овевал место нашего отдохновения от плотских страстей вентилятор, медленно вращаясь вокруг вертикальной оси.

   На тахте, перед обнажённой Ларисой, между распахнутых во сне ног, сидел на коленях мужчина, в рубашке и спортивных штанах.

   Правой ладонью он пытался прихватить листы настенного календаря-ежемесячника, шуршащие под дуновением вентилятора, а левой осторожно трогал налитые груди Ларисы.

   Сумасшедший балдел, и, похоже, был готов спустить в штаны без сексуального контакта с обнажённой красавицей.

   Но тут от прикосновения Лариса проснулась и  закричала.

   Увидев, что все жители комнаты пришли в себя, мужчина молниеносно выскочил через балкон, откуда, по всей видимости, и появился.

   Я выбежал вслед на площадку, непрошенный гость убегал, прихрамывая.

 И тогда, наконец, я опознал этого «графа Монте Кристо».

   После того, как Анка раскрыла мне под пыткой сладкого изнасилования подробности измены моей жены, я, озлобленный до умопомрачения, прихватил топорик для рубки мяса и отправился к капитану, совратившему мою Татьяну.

   Я хотел порушить скотину, но он чистосердечно, при своей жене, раскаялся в грехе прелюбодеяния и выглядел довольно жалко. К тому же он был некрасив, хромоног, и я отнёс падение своей жены к случайности, в результате опьянения.

   Много позже Юля, подружка Ларисы, которая тоже вращалась в блядском вертепе офицерья, рассказала, что капитан обладает членом феноменальных размеров.

   Этот факт служил предметом притяжения к нему любопытных женщин, увы, моя жена оказалась в их числе!

   Но самодостаточный орган не давал покоя и самому обладателю, он очутился в психологической зависимости от него и был обречён на поиск всё новых жертв,  требовательному сластолюбцу.

   Поэтому не пошёл ему впрок мой угрожающий визит. Не приближаясь близко, капитан следил за моей жизнью, затаившись, подсматривал в окна квартиры интимные сцены.

   Наконец, улучив подходящий момент, не в силах преодолеть похоть, забрался к нам ночью через балкон.

   Всё это тоже рассказала нам с Ларисой Юля, но капитан просил её передать мне, что глубоко сожалеет о своём невыдержанном поступке, он боялся моей мести.

   Лариса громко хохотала по поводу истории и заявила:

   – Видишь, как бесстрашно преследуют меня кобели! Ты же имел право прикончить его, если бы успел.

   Я промолчал, а в голове крутилась пакостная мыслишка, что, оторва, наверно, сама не прочь отведать сладостный продукт.

                                           XVIII

   На работе я, славу богу, продолжал справляться с возложенными обязанностями, но начальство косилось, до него доходили слухи о моём образе жизни. Косилось не потому, что само было высоких моральных устоев или стремилось в жизни к каким-то великим целям, а от обычной зависти к тому, что я постоянно в кругу молодых девчонок, что свободно пью и весело живу, в то время, как им самим доставалось только изредка выпорхнуть из оболочки обыденной скучной жизни.

   Потекли слухи, что у меня на квартире развратный притон. хотя никто не понимал, что вкладывается в этот смысл. На весь город прошумела  демонстрация обнажённых тёлок.

   Ещё со дня рождения Ларисы, соседка, выше этажом, подала жалобу в милицию на громкую музыку. Меня вызвали, я объяснил, что громкая музыка звучала в разрешённое время.

   Участковый сказал, что с этим всё равно будет разбираться административная комиссия, но мы уезжали в отпуск, и я попросил отложить разбирательство до возвращения.

   Однако, скрипучая машина «правосудия» замолола по своим привычным правилам,  и, т. к. я не явился на комиссию, дело передали по месту работы.

   С каким сладострастием, был бы  повод! обсуждали меня на собрании отдела!

   Под предлогом выяснения: в какое всё-таки время гремела музыка, и мой убелённый сединами начальник, и подчинённые мне женщины в возрасте под пятьдесят лет, все допытывались, кто же тусуется на моей квартире, с кем и как?

   Я ушёл в глухую оборону и ничуть не удовлетворил их нездоровое любопытство. Меня лишили премии за квартал.

    «В каждом из них дремлет нерастраченная за долгую жизнь сексуальная энергия», – думал я, – и сублимирует причудливым образом за счёт хотя бы частичного удовлетворения за чужой счёт».

   Потом я возмутился.

   «Собственно, по какому праву предприятие выступает в роли моего душеприказчика и наказывает за бытовые случаи, не имеющие отношения к производству»?

   Вопрос являлся риторическим, я хорошо сознавал, что в стране, в которую карма поместила меня, никогда не знали и не признавали законов, защищающих права человека.

   Но … если ты не за себя, то кто за тебя?

   Я поинтересовался в административной комиссии: какой штраф взяли бы с меня в худшем случае, явись я туда вовремя? Оказалось в двадцать раз меньше суммы лишённой премии.

   Тогда я обратился в конфликтную комиссию предприятия, возглавляемую, слава богу, продвинутым в законах чиновником и, что важнее, сочувствовавшему защите прав граждан. Большая редкость!

   В результате пришлось моему начальнику срочно перераспределять премию – не платить же из своего кармана.

   Я понимал, что этот протест обойдётся мне потом боком, но должен был самоутвердиться, чтобы не потерять уважение к самому себе. Не превратиться в безвольной рыхлый комок общей серой массы, с таким восторгом обсуждавшей мою личную жизнь.

   Жизнь редко идёт навстречу исполнению всех твоих желаний, особенно, если ты залез не в свои сани.

   Я просил тогда у жизни одно, дай бог, чтобы моя баламутная красавица не изменила мне в том слишком вольном круговороте жизни, который мы вели.

   Однажды, сидели с ней в ресторане за столиком со случайной незнакомой парой.

   Мужчина, как только дамы ушли вместе в туалет, откровенно заявил мне:

   – Ты ещё таскаешь такую красотку по ресторанам? Да ей надо выколоть один глаз и не выпускать, всё равно, из дома!

   – Сильно сказано! – отозвался я, – но мы не в Саудовской Аравии, и я не шейх.

   – Ну, тогда будь готов ко всему!

   А Лариса, обыкновенно с Мариной, часто шастала неизвестно где, особенно с тех пор, как мы снова порешили с ней ограничить потребление алкогольных напитков.

   Как-то в выходной она вышла без доклада из дома и испарилась.

   В поисках подруги, я позвонил Гелию, местному фотографу, старше меня, давно разведённому. Гелий, не смотря на возраст, был штатным бой френдом Марины, у него постоянно находилось для неё хорошее вино.

   – Знаешь, Вадик, – отвечал мне всегда любезный Гелий, – они появлялись, но ушли. Я что-то приболел, а девчонки хотели выпить.

   – Не знаешь куда пошли?

   – Знаю, к горбуну.

   Горбуна я немного знал по работе. Инженер, примерно, в моём возрасте, жил один недалеко в однокомнатной квартире.

   Злая судьба изуродовала его с детства, маленький и горбатый он смотрелся несчастным, но из контактов с ним я заключил, что у него добрый и отзывчивый характер.

   Я пошёл к нему и там обнаружил Ларису и Марину, и ещё двух молодух, распивающих всё тот же модный бюракан, выставленный хозяином.

   – Красиво жить не запретишь! – приветствовал я Павла.

   – Проходи, проходи Вадик, – засуетился горбун, – Надя, принеси с кухни фужер, – обратился он к молодой, но уже заметно поблекшей блондинке, наверно, от порочных излишеств, он курила сигареты – одну за другой.

   Надя с интересом взглянула на меня, что-то в её взгляде было таинственно притягательное, и я пропел в шутку:

   – Ах, Надя, Наденька мне б за двугривенный – в любую сторону твоей души!

   Надя улыбнулась и ушла в кухню. Лариса сразу насторожилась, что и было моей целью – задеть ревнивицу.

   – А я вот один, а их много, – развёл руками Павел, – хорошо, что заскочил. Я там приготовил тебе осциллограф, но ты посиди!

   Дело в том, что мне надо было дома настроить видак, у Павла был осциллограф, и как-то на работе договорились, что  зайду за ним.

   Но я-то припёрся с другой целью: в поисках Ларисы.

   – Посидим, раз моя подруга здесь, – согласился я.

   – Да? А кто тут твоя? – простодушно спросил  Павел.

   Лариса проявила реакцию и пересела ко мне на колени.

   – Вот оно, что! Она у меня в первый раз, и знаешь, поразила.

   – Да она всех поражает, красотка! – невежливо завели мы разговор в третьем лице о присутствующей даме.

   – Красотка-то точно. Но здесь другая гносеология. Не в этом дело!

   – В чём же? – решил я поддержать философские изыски  Павла.

   Я давно заметил, что физически ущербные люди, если не спиваются совсем, много рассуждают о жизни, о её смысле и становятся от этого мудрыми.

   – Она другая, чем эти! – обвёл он рукой остальных девушек, и те, наверно, возмутились, если бы разговор шёл не о Ларисе. Удивительное дело, ни разу не видел, чтобы кто-то из её подруг пытался оспорить превосходство оторвы.

   Подруги молчали, Лариса тоже, пиар работал на неё.

   Павел выпил со мной с полстакана мадеры и возбуждённо, жестикулируя руками, начал резать правду-матку:

   – Кто эти? Эти блядво! Эти за стакан вина что хочешь, сделают!

   – Не обижай девчонок. А то не будут тебе делать, – сдержал его я.

   – Эти? – опять повторил горбун, – других найду! Да они не обидятся, привыкли ко мне. А твоя, твоя … богиня! – нашёл он, наконец, слово.

   – Да ты меня первый раз видишь! – открыла Лариса рот.

   – Первый. Но знаю.

   – Пьяное признание в любви, вот что твои слова, – сказала девушка.

   – Вот-вот! – ты сразу поняла, – признание, а им я не признавался, ты спроси.

   Не знаю, куда бы завёл сей диспут, но тут постучался и вошёл в дверь парень, лет тридцати, с каким-то уж слишком тоскливым лицом.

   – Ты опять здесь, Надя, – обратился он к поблёкшей блондинке, – пошли домой.

   – Да ты садись, – пригласил Павел.

   – Не буду пить чужое вино, – ответил парень, – а на своё денег нет.

   Они ушли.

   – Толяй три года отсидел за воровство, – сообщил Павел, – гордый, блин!

   – А там только так, – сказала Лариса, – или гордый, или «Машка.»

   – Вот видишь, видишь! – опять начал Павел, – молодая, а всё понимает.

   – Толю за зону выселяют, – сказала молчавшая до того незнакомая девушка,

   – Надя продаст квартиру и уедет с ним.

   – Да где они жить будут?

   – А там, на старой заимке за  городом.

   – Пусть их, – махнул рукой Павел, – Надька совсем, здесь разгулялась, пока он сидел.

   – Ладно, пошли тоже, – потянул я Ларису, – дети по лавкам плачут!

   – Бюракан возьмёшь ради субботы?

   – Возьму.

   – Тоды, кей.

   – Я с вами! – вскочила Марина.

   – Куда мы без тебя? – ехидно поддел я её.

   Я забрал осциллограф и простился с Павлом. Он остался не один.

   Когда вышли из дома, Лариса с гордостью взглянула на Марину, потом на меня:

   – Видишь, я богиня. Тебе повезло.

   – А ещё и ведьмочка, – щёлкнул я её по носику, весьма обрадованный тем, что нашёл гулящую.

   – Но божественная, – подвигала она плечами.

   Что говорить, все млели от неё с первого раза, и у меня тоже не было ни сил, ни желания вырваться от её гипноза, пусть всё катится, как есть, лишь бы была рядом!

                                            XIX

   – Включи «Европу», – попросила Марина. Я включил.

   – А помнишь, Вадик, как мы пришли к тебе с Ларисой в первый раз? – спросила она, – как мы танцевали с тобой? Пойдём?

   Блондинка прижималась ко мне, мы болтали с ней всякую чушь, Лариса ревниво смотрела на нас. Создавалась полная иллюзия, что продолжается тот первый день, как будто никуда они и не уходили.

   Я думал, что сейчас закончится музыка, я сяду за стол, рядом с Ларисой, она пододвинет мне записку и там будет написано: «Я не шутила».

   – Где записка? – спросил я у неё в шутку, когда сел.

   – Вот.

   Она на самом деле написала что-то на клочке бумаги, когда я развернул его, там было: «Я тебя люблю. Я не шучу».

   Не сговариваясь, мы все трое устроили игру в дежавю.

   С того дня прошло только два месяца, а казалось, пролетела вечность.

   – Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, – изрёк я известную мудрость.

   – Лариса, вам с Вадиком надо пожениться, – зажглась Марина.

   – Но я не получила ещё такого предложения от него, – сказала девушка.

   – А ты хочешь этого? – спросил я, как-то напряжённо.

   – Это предложение?

   – Считай, да.

   – Я принимаю его.

   Она протянула мне руку через стол, и я взял её в свою. Мы смотрели, не мигая, друг на друга, глаза Ларисы излучали тёплую нежность, а мне казалось, что вот оно – твоё Откровение в жизни, вот она твоя мадонна, время остановилось.

   Марина радостно вскочила, сорвала со стенки копию картины Леонардо да Винчи и приказала:

   – Встаньте на колени!

   Мы глупо и счастливо улыбаясь, так и не выпустив рук друг друга, опустились перед ней.

   – Благословляю вас, дети мои, – приложила блондинка картину к нашим лбам.

   Обряд был шутовской, но я заметил слёзы в глазах Ларисы.

   После того, как ушла Марина, мы легли, и наше соитие на этот раз было нежным и даже робким, мы боялись, что какое-нибудь неловкое движение или громкое слово разрушит состояние полного слияния душ.

   Я проснулся посреди ночи, наверно потому, что выспался днём.

   Милая девушка спала рядом на спине, я долго смотрел на её красивое, спокойное лицо.

   «Значит,  решили», – думал я. – «Отныне мы муж и жена».

   Я осторожно, чтобы не разбудить свою мадонну, обнял горячее тело и прижался к нему.

   Минут пять лежал я в состоянии полной прострации и блаженства. Моя душа обнимала и любила сейчас весь мир, всю Вселенную.

   Я почувствовал, что вселенский разум соединился со мной, что я растворился в мириадах частиц единого поля смысла.

   Тут я судорожно вздрогнул, из этого поля, вдруг, повеяло жуткой стужей, так что вмиг похолодела моя рука, обнимавшая тело девушки, а волосы встали дыбом.

   А в мозгу отчётливо отпечаталась весть из будущего:

   «Вы не будете с Ларисой вместе».

   Приговор был ясным и окончательным, без тени всякого сомнения.

   Ноосферное поле, содержащее в себе всю информацию о жизни прошлой, настоящей и будущей, довело её до меня.

   Нельзя передать словами, какой ужас сковал все мои члены, я не мог пошевелиться, и так, парализованный, незаметно забылся сном.

   Никогда не сообщил я Ларисе или кому-либо о роковом послании, было выше моих сил обсуждать откровение с небес.

   Прибежала зарёванная Светка.

   – Он, он …

   – Что случилось, Света? – строго спросила Лариса.

   – Фаукат… он пьяный… таскал меня за ноги, вот даже все ногти сорвала! – показала она на самом деле кровоточащие и сломанные ногти с остатками серебристого маникюра, наверно девушка цеплялась ими за пол.

   – Я еле сбежала, он грубо взял меня и отлучился в ванную!

   – Вот скотина! – возмутился я, зная необузданный нрав татарина, хотя у нас лично с ним никогда не было стычек, – за что он тебя?

   – Я шла с Сашкой, а тут он.  Схватил и повёл к себе.

   – А Сашка?

   – Ничего. Застыл, как вкопанный.

   Я не удивился этому. Сашка имел тормозной темперамент, и никогда не привязывался к девицам, с которыми спал.

   – Ты спала с Сашкой? – спросила Лариса.

   – Только раз, когда купались все, – всхлипнула Света.

   – И, наверно, блядь, шла к нему в другой раз!

   – Не знаю!

   – Связалась, дура, сразу с двумя взрослыми мужиками, вот и получила!

   Светка зашлась рыданиями.

   – Да жалко мне тебя, жалко маленькую дурочку, – обняла её Лариса, садись, я тебе пальцы зелёнкой смажу.

   Моя подруга раскрашивала ногти девушки в зелёный цвет, а я смотрел на длинные стройные ноги блондинки с заметными синяками на щиколотках, и в голову лезли порочные, полукриминальные мысли:

   «Неплохо бы потаскать её за эти кегельные ножки, а потом»…

   Тут, я обругал себя в душе за извращённое воображение, которое, почему-то, всегда возникало у меня при рассказах о изнасиловании девушек.

   Но вспомнил изречение Монтеня из «Опытов»: «В мыслях своих мы гораздо более развратны, чем в поступках», – и успокоился.

                                             XX

   Позвонила Людмила:

   – Куда пропал? В гости в лабораторию не приходишь, а напрашивался.

   – Слушай, мы снова с Ларисой.

   – Да ну! Честно, поздравляю!

   – Заходи сама.

   – Ой, зайду! А можно не одна?

   – С кем?

   – С Герой.

   – Стали большими друзьями?

   – Замуж выхожу.

   – Вот видишь, говорил: ещё не вечер.

   – А если сразу сейчас? У нас с Герой сегодня удачный эксперимент, придём с коньяком, обмоем.

   – Конечно, какой вопрос!

   Пара прискочила радостно возбуждённая, и мы сели пить коньяк.

   Гера уставился на Ларису вожделенным взглядом, хоть раньше я знал его, как чокнутого работой и не обращавшего внимания на женщин.

   Я шёпотом поддразнил Людмилу:

   – Ненадёжный дружок у тебя!

   Она расхохоталась и сказала, чтоб слышали все:

   – Гера никуда от меня не денется! Я у него первая настоящая любовь!

   Герман зарделся и улыбнулся смущённо. Собственно, у Людмилы было достаточно достоинств, чтобы удержать мужчину, я даже взгрустнул, малость, о потерянной женщине.

   – Так с чем поздравить вас на работе?

   – Гера изобрёл новый детектор волн, пусть сам расскажет.

   – Ты знаешь, Вадим, чем мы занимаемся?

   – Знаю, Людмила рассказывала. Я только удивляюсь, как это с помощью кирлиана увидеть душу? Он же фиксирует излучение только первых двух полевых оболочек: физической и эмоциональной, а душа начинается с третьей ментальной оболочки и дальше.

   – А я знаю, что у ауры семь слоёв, как семь цветов радуги, – вступила в разговор Лариса, – у нас в колледже учат психологию по-современному.

   – Ой, какая ты умная! – откровенно восхитилась Людмила, она прямо ела девушку глазами.

   – Всё верно, – продолжил Герман, я мучился целый год, пока не сделал этот фазоаурометр, и сегодня, впервые, мы увидели такое, что дух захватывает! Вот, принёс фотографию.

   Все прильнули к большой цветной распечатке.

   Там были изображены две символических фигуры: мужская и женская, вокруг которых сияла разноцветная аура. Но гораздо объёмнее, чем привык я видеть на стандартных снимках. И ауры двух тел на внешних уровнях были замкнуты в один общий эллипсоид.

   – Слева я, справа Гера, – поясняла Людмила. – Вокруг каждого из тел красная аура физического поля, а вокруг обеих фигур замкнутое голубое кольцо пятой и шестой духовных оболочек. Это наша Любовь.

   – Здорово! – приблизил я снимок к глазам. – А где последний, седьмой слой?

   – Чего захотел! Последний слой связи с вселенским полем смысла, наверно, не увидеть никогда. И так, что здесь есть, раньше не видел никто!

   Людмила бережно вынула из моих рук листок и положила на стол на всеобщее обозрение.

   – Насмотреться не могу!

   – Никто не знает природу волн седьмого слоя, – развёл Герман руками, – они невидимы, по крайней мере на нынешнем уровне науки.

   – А что это за чёртики? – спросила Лариса, вглядевшись в снимок, – вот здесь, снаружи голубого поля.

   – А это и есть чёртики из виртуального мира, которых кругом пруд пруди, но они не могут пролезть сквозь замкнутую оболочку, – пояснила билогиня.

   – Ой, как интересно! Я тоже хочу, чтоб нас засняли с Вадиком.

   – Приходите завтра с утра. Суббота, никого не будет в институте, комната 316, я скажу вахтёрше, чтоб пропустила, – пригласил Герман.

   «Как хорошо им вместе, соединённым не только постелью, но общим увлекательным делом» – крутнулось в моей голове, когда пара распрощалась с нами.

   – Подумаешь, Склодовские-Кюри! – хмыкнула Лариса, как всегда прочитав мои мысли.

   – Ты феномен! – с испугом глянул я на неё, – с тобой опасно подумать о чём-нибудь.

   – Ты не понял ещё, что всё дело в моих проникающих хамелеонах? – ответила она и заиграла глазищами, меняя их цвет.

   Честное слово, стало жутковато!

   Потом я опять оказался во власти неотразимого тела.

   – Вас ждут, – сказала вахтёр на проходной, позвонив по телефону.

   Мы поднялись на третий этаж, Людмила стояла у своей комнаты и махнула нам рукой.