Текст книги "Мертвец"

Автор книги: Эдуард Веркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Эдуард Веркин

Мертвец

Издательский Дом

Мещерякова

Москва

2013

В непримечательном маленьком городишке, где-то под Костромой жизнь давно расстроилась и теперь больше походит на горячечный сон. Жители ищут мифический метеорит, выращивают анаконд в бане, играют в американский футбол и сжигают собак на погребальных кострах.

Вокруг города зияют в земле необъяснимые и зловещие провалы, будто по инерции из старых шахт продолжают взлетать ракеты. А главный герой Никита Слащёв выбирает между жизнью и смертью.

Над вечным покоем

– Телефон у тебя есть?

Кате хочешь позвонить? – спросил Упырь.

Я помотал головой.

На, позвони. – Он достал мобильник.

Да не хочу я никому звонить! – рыкнул я. – Не хочу! Просто спросил, на всякий случай...

Ладно... – Упырь спрятал телефон. – Как скажешь...

Мы стояли у пруда, над головой скрипел флюгер. Предупредительный, гад, а пошёл бы он со своей п редупредител ьностью...

Катя хорошая, – неожиданно сказал Упырь. – Я с ней не очень знаком, но знаю, что она хорошая.

С чего ты взял? А может, она дура?

Нет, не дура. Они в августе на раскопки уезжают.

На какие ещё раскопки?

Это я удивился.

Да, про августовские раскопки я не слышал. В ближайшее время намечалась большая метеоритная экспедиция, это да, а вот раскопки... Про раскопки ничего.

А ты не знал?! – Упырь аж захлебнулся. – Они на Чёрное море собираются! С этим, Николаем Ивановичем, ну, из музея который. Краеведческий кружок который! Они грант вроде получили. Да у него и без гранта денег много...

А вот тут, кстати, удивительного мало. В смысле грант меня не удивил. И про Катьку неудивительно, Катька в самом деле умная, все знают, она даже на областные олимпиады ездит. Откуда Упырь всё это знает? И эта экспедиция...

Радужная гадская рыба посмотрела на меня из воды голубым глазом, будто понимала что, тварь.

Будут скифские захоронения раскапывать, – продолжал Упырь. – Курганы. Их расхищают чёрные археологи, и поэтому сейчас реализуется такая программа. Ну, сбережения. Надо то есть быстро раскопать самим, а то враги ещё быстрее раскопают...

В августе Катька будет раскапывать скифские захоронения, да. Отбиваясь от чёрных археологов облезлой сапёрной лопаткой. А я... Я не буду раскапывать захоронения. Разве что Сенька решит эксгумировать свою любимую болонку, он её уже два раза перезахоранивал, всё ему место не нравится. Говорит, хочет, чтобы местность, как у Левитана, была – «Над вечным покоем». Вот здесь бы ему понравилось, тут красивое место...

Не, зря он тогда книжку эту прочитал, не повезло. Мог бы быть нормальным, умный ведь. А, ладно с ним, с Сенькой. Вот Катька в августе уедет, худо это.

На целую неделю отправляются, – закончил Упырь. – Будем жить в степи...

Что? – не понял я. – Будем?

Ну да. Я тоже, может, поеду. Если возьмут, конечно.

И Упырь невинно посмотрел мне в глаза. Так вот.

Ты что, тоже археолог?

У нас в школе поисковый отряд был, я туда ходил. Ну, в другом городе. Мы весной должны были ехать под Курск, но я вывихнул плечо. А потом в следующем году мы тоже готовились, но отец как раз переехал, и я уже не ходил в отряд. А ты сам что, не едешь на раскопки?

Я равнодушно пожал плечами.

Я не археолог. – Я поглядел в пруд. – К тому же там жарко, а я плохо жару переношу. Задыхаться начинаю...

Эта дурацкая рыба всё пялилась и пялилась на меня, тяжело заглатывала воздух, хлопала оранжевыми губами, будто в пруду сидел птенец какой-то невиданной подводной птицы. Я не удержался, взял маленький камушек, щёлкнул его ногтем и попал этому карасю в лоб. Он обиженно булькнул и скрылся в корягах.

Скифские курганы. – Я так, слегка презрительно, поморщился левой ноздрёй. – Да любой дурак курганы эти может раскапывать. Вот лучше бы провалы раскопали. Или донырнули туда.

В провалы нырять?!

А что? Всякие дайверы едут за полмира, чтобы куда-то нырнуть, – а тут у нас под боком отличные места для ныряния! Вот все говорят: Секацкий, Секацкий... А ты думаешь, куда Секацкий делся? Могу поспорить, что он в провал попал! И лежит там себе. А все боятся. Вот ты. Ты видел хоть один раз провал?

Не...

Ясно... Провал – это... Это провал. Туда две Эйфелевы башни войдут! Понял?

Понял, – сказал Упырь.

И зачем-то добавил:

Круто. Круто было бы посмотреть.

И тут же в ноги дало. Да так, что коленки скосились, так, что я покачнулся. И сразу же грохнуло. Мачта флюгера железно прогудела, сверху посыпалась ржавая крошка, стрела двинулась и издала противный и протяжный скрип. Упырь присел и слегка закрылся руками. Радужный карп за пятьсот баксов ошалело выскочил из своего водоёма и принялся кувыркаться по траве. То ли учения начались, то ли боеспособность поддерживают.

Бабушка рассказывала, что раньше тоже так вот часто запускали. Третье кольцо обороны, поясняла бабушка, Москва (и указывала пальцем в небо), ничего не поделаешь. Если американские ракеты пойдут на Москву через Северный полюс, тут их как раз встретят наши зенитки.

Карп подпрыгивал высоко и как-то неприятно осмысленно, будто не рыба тупая, а разумное существо. И звуки какие-то кашляющие ещё издавал, точно старичок. По траве побежали золотистые, красные и оранжевые чешуйки, их было много.

Сейчас ещё бахнет... – растерянно сказал Упырь.

Но я и сам знал, что сейчас бахнет. Звуковой барьер. Ракета должна перейти звуковой барьер, при этом грохот не жиже, чем когда её отстреливают из шахты. Только земля не так сильно дрожит.

Снова грохнуло, красный карп принялся скакать ещё резвее. Упырь очнулся и кинулся ловить рыбину. Карп не давался, Упырь прыгнул, упал на колени и прижал его к траве. Ракета унеслась к горизонту, и больше её не было видно, только белый, наискосок, след.

Упырь поднялся. Карп хлестал его хвостом по морде, Упырь кое-как добрался до пруда и выпустил туда рыбину.

Не, никакого тебе вечного покоя.

Надо сетку над водой натянуть, – посоветовал я. – А то выпрыгнет и сдохнет.

Да, надо... – Упырь смотрел в небо и вытирал руки о штаны. – Папа сказал, что тут у нас новые ракеты установлены. Автоматические. Они могут проходить сквозь любую систему обороны. И стартуют самостоятельно, ими компьютеры управляют.

Ну конечно. У этого автоматические ракеты, Выр– виглаз врал, что смертники ими управляют...

Обычные зенитные, – отмахнулся я. – Никакие не автоматические. Сбивать самолёты.

Папа сказал, что это ракеты Гарантированного Взаимного Уничтожения. Даже если наша страна будет сожжена и все армии разбиты, ракеты продолжат стартовать. И мы будем отомщены в любом случае.

Какого Уничтожения? Обязательного Взаимного?

Гарантированного, – поправил Упырь. – Из-за этих ракет они на нас до сих пор не нападают.

Кто они?

Американцы, – уверенно ответил Упырь.

Настолько уверенно, что я даже подумал, что, скорее всего, так оно и есть.

Но и зенитные ракеты тоже имеются. – Упырь посмотрел на свои руки, все в мелкой прилипшей чешуе. – Для того чтобы защищать настоящие. Потому что сначала они сразу ударят по стартовым площадкам, а когда эти ракеты полетят, то наши зенитные ракеты будут их сбивать, у них покрытие вот так разворачивается...

Упырь стал показывать руками, а я представил, как над нашим городом, над речками, над лесами, над крышами разворачивается сражение. Одни ракеты разрывают другие ракеты, гремит, с неба льётся огонь, падают дюралюминиевые обломки, всё горит, все бегут, как японцы от Годзиллы, и земля, как живая, вздрагивает, вздрагивает, вздрагивает от стартов...

Ты думаешь, почему моего папу сюда перевели? Потому что он лучший специалист по мобильным электроустановкам, а для автоматических ракет нужны мобильные электроустановки. Только это тайна, никому не рассказывай...

Я хотел пошутить, что расскажу это всё Вырвиглазу и тайне капут, но вовремя передумал – потом бы пришлось целый час убеждать его, что буду нем, как его карп. Вообще шутить вредно, ирония разлагает сознание – это нам на литературе сказали. По поводу Вырвиглаза, кстати.

Что верно.

Мне пора, – сказал я, – жуков лучше вечером собирать, они как раз вялые. Медленно бегают.

Хотя они и так медленно бегают. Даже просто ползают.

Пока, – кивнул я. – Завтра увидимся.

А как же ещё? Увидимся. Увидимся, куда деваться.

Мороженое с собой возьмёшь? – неуверенно предложил Упырь. – С сиропом?

Я, конечно, отказался. Упырь стал предлагать ещё пиццу, но я ушёл без. Домой хочу, к себе хочу, не могу на этого смотреть.

Ушёл, ушёл.

От упырского дома до дороги есть специальный асфальтированный отросток, но я двинул напрямик, через Новый парк. Вообще этому парку уже сто лет, давно зарос, никто не отдыхает, зато щавель тут хороший. Нарву щавеля. А может, ещё подберёзовиков найду, говорят, кое-где повылезали.

Так и стало – щавеля до дороги целый пакет надёргал, а грибов не встретилось, так, возле трассы совсем наткнулся на здоровенный свинарь, брать не стал – тут лесовозы ездят, так что в этом свинаре один свинец, в серной кислоте не вымочить. Лесовозы и сейчас гнали, пыльные, страшные и опасные, каждый месяц пара штук да рассыпалась насмерть, хорошо хоть тут до моста чуть, у Риковского они сворачивают.На мосту было настоящее лето, пахло водой, деревом и даже солнцем вроде как. На левом ледоломе сидели рыболовы, совсем мелкие, на правом ледоломе загорали люди постарше, а один забрался на водомер и намеревался нырнуть в яму. А несколько человек уже ныряли по фарватеру – считалось, что два года назад пэвэошный солдат уронил тут автомат Калашникова и его так и не подняли. У нас народ вообще искательный, всё время что-то ищут. Ищут-ищут, найти никак не могут. А два мелких пацана так вообще закинули на провода блесну и старались её снять длинной палкой. Дурачки. Хорошо бы взять Упыря, привязать к межконтинентальной ракете и запустить куда-нибудь... В Джексонвилл.

У нас парень один раньше учился, сын главврача, по национальности немец. У них родичи жили в Америке, как раз в Джексонвилле. И он всё время в этот Джексонвилл хотел уехать и записаться в американскую морскую пехоту. И всё качался, качался, поднимал тяжести, чтобы соответствовать пехотинским параметрам. Надорвался в конце концов, варикозное расширение вен, и ещё что-то внутри у него расстроилось – так что в результате он даже не мог за водой сходить на колонку, потом уехали они...

Да. Я поднял пакет и вытряхнул щавель в воду. К листьям сразу же стала приставать рыбья мелочь, буль-буль. А я стоял у перил, смотрел на всё это и на всех этих вокруг, смотрел, как два длиннющих лесовоза пытаются разойтись на перекрёстке, и думал.

Думал о том, что должен убить Упыря.

Глава 1

Плохая примета

Так должно было быть. Красиво, как по-настоящему, с понтами.

Так.

«Мой брат – оригинальный человек.

Это правда. Многие специально выдумывают для своих историй разных оригинальных братьев, а мне и выдумывать не надо, у моего брата оригинальности хоть отчерпывай. Он её в «Боровик» сдавать может, как клюкву. Так уж получилось. Некоторых как половником в лоб отоварили, все люди как люди, а эти с необычностями. Бабушка моя говорит так – «ненарочненькие». Или «ненарошненькие», точно не знаю, как правильно. Наверное, это оттого, что в нашей семье все остальные очень обычные люди. Должа же была природа на ком-то отыграться?

Вот она на нём и отыгралась.

Хотя, если уж правду совсем говорить, в районе нашем мой брат не самый ещё. В Коммунаре парень живёт, так он анаконду в бане держит. Настоящую анаконду, из Латинской Америки, а где взял, неизвестно. И баню ему приходится каждый день топить, чтобы змея не замёрзла, хорошо хоть, что он ещё в леспромхозе работает – с дровами нет проблем. Из-за этой анаконды у парня куча неприятностей, его даже из дома выгнали, но он анаконду так и не выпустил.

Такой вот серпентолог.

Так что мой брат – это далеко не номер один, всё-таки он змею не держит.

Зато мой брат помешан на похоронах. Многие считают, что это даже круче анаконды, но я не согласен – с анакондой в бане нельзя соревноваться.

Сенька – похоронный маньяк просто, хоронит всех. Это из-за книжки. Он её на переезде нашёл, на столбе. Лежала себе книжка, красивая, дорогая, с картинками. И в этой книжке всех хоронили. На каждой странице. Психи какие-то похоронные. Сенька прочитал, подумал и заразился. Хоронить – это круто, сказал он и стал настоящим хоронякой.

А книжка делась куда-то, я её потом и не видел.

У него велосипед, он на нём объезжает окрестности. Сейчас асфальт везде положили, так что объезжать легко, не то что раньше. Сенька едет и на дорогах подбирает разную дохлую мелочь. Машин стало больше и этой мелочи тоже стало больше – раз в неделю Сенька обязательно кого-нибудь притаскивает. То ежа расплющенного, то кролика, то иволгу, но чаще всего собак. Как в книжке той совершенно.

Собак много в последнее время стало, это из-за того, что кладбище разрослось. Народ приобрёл привычку оставлять на могилах всякую еду – конфеты, печенье, бутерброды, за это пропитание долгое время велась борьба между собаками и воронами, победили четвероногие. Они очень расплодились в районе кладбища, были наглы и правила дорожного движения игнорировали. Отчего частенько попадали в аварии с летальным исходом.

Попадут, а потом валяются, растопырив лапы. Валяются, привлекают мух, а тут как раз появляется Сенька на своём велосипеде. Грузит труп, везёт к себе в сарай, а там уже мумифицирует. Ну, не по– настоящему, конечно, кишков не вынимает и мозг через серебряную трубочку не высасывает, доступными средствами оперирует, просто обматывает плотно скотчем, так что получается кокон. После чего кладёт в гроб и со всеми церемониями хоронит, всё как полагается, музыка играет, барабаны бьют, сборную Канады на кладбище везут...

Нормальный человек откуда-нибудь из Костромы в такое и не поверит, а оно правда.

Раньше Сенька мастерил настоящие гробы из сосновых досок, но потом понял, что это очень накладно. Доски дорогие, а гвозди приходится из разных полезных строений тырить, например из крольчатника. За крольчатник Сенька, кстати, был порот. И после этого стал всех хоронить в картонных коробках или во фруктовых ящиках. По средам с утра он всегда идёт к Озерову и берёт ненужную тару, так что у нас за домом целый запас уже, настоящая гора.

Вообще сначала Сенька закапывал всех за моим домом, но мать воспротивилась, поскольку хотела на этом месте развести хрен с прицелом на то, чтобы потом из него делать аджику к «Вятке» или к «России»[1]. Так что пришлось братцу другое место подыскивать. Впрочем, это только радости Сеньке добавило, поскольку он сначала осуществил торжественную эксгумацию прахов (я чуть от вони не задохнулся), а потом уже осуществил обратное захоронение на новом месте. Но где, не говорит, хотя я подозреваю.

Да, нормальный человек откуда-нибудь из Костромы в такое и не поверит, а оно правда.

Поэтому его Черепом и зовут. И даже чуть побаиваются и сторонятся. Да и сам Сенька этому способствует, распускает слухи о том, что каждый, кто его обидит, ляжет в гроб не позже чем через год.

И в настоящих похоронах он тоже участвует, кстати. Он как наденет свои чёрные очки, как обрядится в чёрный костюм, как повяжет траурную повязку – ну просто такой маленький ангел смерти, как с картинки. Поэтому «Ритуал-М», единственное похоронное бюро в нашем городе, его часто привлекает. Если у усопшего какие награды при жизни были, то Сенька идёт перед процессией и несёт их с важным видом на красной подушечке...»

Это в голове у меня так сложилось, здорово, как в книжках, полторы недели придумывал. А в тетради по-другому всё получилось. Убого.

«Мой брат Сенька – урод».

Вот что я написал.

«Это всё из-за книжки».

Ещё добавил. И всё, как руки к столу прибили.

Мой брат хоронить мастер, а я даже в тетрадке писать не умею. Хорошо. А он ещё и боксёр, между прочим. Но в это даже человек из Костромы не поверит.

Я закрыл тетрадь, стал злиться. Я как-то кино посмотрел про одного человека, так он там так бесился, что весь дрожал и валил направо-налево предметы. Усилием злобы. Поглядит на стакан, а он об стену. А ближе к концу фильма он так научился злиться, что мог даже машины переворачивать.

Мне бы так хотелось.

Поэтому я ещё раньше стал тренироваться. Ставил на полку спичечный коробок и пытался его уронить. Пыхтел, напрягался до красноты, иногда даже в животе начинало болеть, иногда даже глаза чуть не выскакивали. Но коробок не падал. Не падал и не падал, даже и не сдвигался.

И в этот раз тоже. Ничего.

Вообще пока что все мои упражнения привели лишь к тому, что вместо двух минут в самом начале тренировок я могу злиться почти пять, но пользы в этом никакой.

Сегодня я думал рекорд повалить, но прозлился только три с половиной – в окно потянуло картошкой, такой как раз, как я люблю: если сначала её сварить в мундирах, а потом остудить и уже потом пожарить с луком. Хорошо бы ещё колбаса была тоже. Я бросил злиться, стал думать про колбасу, потом ещё одну книжку немного почитал. Но в колбасном аромате читалось тяжело, какая-то рассредоточенность наваливалась, думалось только про еду.

Читал ровно двадцать минут и отправился в большой дом.

Я живу в старом доме, а родители – в новом. Вообще раньше все жили в старом доме, он маленький совсем и чёрный, один угол в землю врос, а потом отец взял кредит и стал строить новый, тоже деревянный, но побольше и посветлее, со вторым этажом. Он его, правда, до конца пока ещё не достроил, но жить уже можно. Вот все и ушли туда, я тоже ушёл, хотя мне в старом доме больше нравилось, там тише. Отец хотел продать старый на дрова, но бабка развопилась, что из этого дома её отец на войну уходил, ну, как всегда, короче. Так и не продали. И оказалось у нас на участке целых два дома.

А потом мне надоело жить со своими родственничками, и я переехал обратно. Теперь один, это здорово. Свои две комнаты, свой чердак, на чердаке, как полагается, всякая рухлядь. Сети, кастрюли, древний комод, в комоде тоже с пустотой напряжёнка: прелые рыбацкие снасти, поломанный колокольчик, ошейник старый, намордник, какие-то ещё собачьи принадлежности, мелкие шкатулки, много алюминиевых ложек, гайки... Ничего ценного. Я надеялся, что хоть сам комод ценный, но потом выяснил, что он вообще самодельный да ещё и из фанеры склёпанный...

Не антиквариат. Ну да ладно с ним, с комодом, лучше немного о себе. Живу я один, обедать хожу к родителям. Нет, в случае чего я и сам могу приготовить себе яичницу, но...

Короче, я вылез в окно, отправился в большой дом и пробрался на кухню.

Картошка доходила под крышкой. Мать стояла возле стола и резала лук большим ножом, быстро так. Я устроился между холодильниками, приложился виском к гладкому металлу. У нас два дома и два холодильника. И тоже – один новый и один старый. Старый холодильник мне тоже больше нравится, он такой круглый и похож почему-то на американскую машину. Его нам бабушка подарила. Мы ей морозильную камеру, а она нам этот «ЗИЛ». Забавная вещь такая – между решётками радиатора до сих пор торчат жёлтые плавательные лещиные пузыри – это от её брата, дяди Вани, он известным рыбаком был. Я гляжу на эти пузыри, и мне как-то странно, чего-то в этих пузырях... не пойму что...

Мать дорезала лук, засыпала под крышку, несколько раз встряхнула. Теперь минуту выждать, и всё, можно обедать. Ну, или ужинать.

Я достал из холодильника аджику, банку с огурцами и устроился на углу, мать устроилась рядом.

Сенька где? – спросила.

Не знаю. Кажется, он змею нашёл.

Змею?

Угу. – Я приступил к картошке. – Гадюку. Двухметровую. Возле реки. Народ огороды окучивал, а она выползла сдуру. Наверное, от жары. А они её лопатами. Мортал комбат, короче...

Жареную картошку надо есть деревянной ложкой, так она гораздо вкуснее. Мать хорошо жарила картошку, у неё сковорода специальная, ещё дореволюционная. Чугун. На такой хоть сапог жарь, всё равно получится.

На суши похоже, – сказал я.

Что? – не поняла мать.

Ну, змея. Суши когда показывают, они тоже такие, рубленые. Ну а наш Сенька пронюхал, ну и сама понимаешь. Сейчас, наверное, эту кобру скотчем обматывает. А потом её хоронить повезёт...

Не за столом, – поморщилась мать.

Я пожал плечами. Можно было бы уже и привыкнуть. Но мать привыкнуть не хочет.

Так что Сенька только к темноте прибудет. Можно его не ждать.

Ты бы хоть ему сказал... – начала мать в миллионный раз. – Чтобы бросил всё это... Похоронное. Все уже смеются...

А зачем бросать? – возразил я. – Бизнес этот перспективный, имеет большое будущее. Помнишь, в Костроме были – там на каждом углу или евро-окна, или похоронные бюро. Кстати, над братьями Райт тоже поначалу смеялись. А Сенька школу закончит, так сразу похоронное бюро и откроет. В городе он личность известная, все со своими покойниками к нему потянутся.

Куда потянутся?

Да вот сюда, – я опрометчиво махнул рукой в сторону двора. – Вот прямо сюда.

Мать с опаской покосилась в окно, будто там уже стояли раскрытые гробы, а неутешные родственники сидели на крышках и ели варёные яйца.

А что? – спросил я. – Не в «табуретку» же ему идти. Если у человека есть талант, то его развивать надо, а не в землю закапывать.

У него есть талант? – Мать вернулась к тарелке. – Какой же талант?

Ну конечно, талант. – Я набрал в ложку побольше. – Талант – дело редкое...

Я просвистел «Похоронный марш», композитора не помню. Мать поглядела на меня строго, свист она не одобряла.

Как у вас дела в школе?

Нормально. – Я достал аджики, намазал на хлеб. – Грядки копаем. В этом году хотели аспарагусы посадить.

Что?

Спаржу, – объяснил я.

Зачем вам спаржа? Лучше помидоров бы ещё...

Не, – не согласился я. – Помидоры сто лет уже все едят. А спаржу ещё никто не пробовал.

Помидоров вам мало...

Ну вот ты же пиццу иногда печёшь? А раньше только пироги. Может, спаржа тоже вкусная? Может, у нас её тут везде выращивать будут. Повсеместно.

Спаржу поливать надо, – задумчиво сказала мать. – Воду руками таскать будете?

Скважину обещали пробурить.

Ага, Шахов вам пробурит, ждите. Он нам в «Дружбе» потолок не может заделать, а ты говоришь – скважина.

Мать вздохнула. Протечка в потолке её уже целых полгода удручала. Удручала и удручала. На Восьмое марта из области привезли «Танцора диско», а коробки залило, сорвался аншлаг. Целых сорок зрителей не пришли. Это большая потеря для бюджета МУК «Дружба».

Кстати, о кино. – Я выловил из банки огурец. – Кинотеатр-то когда нормальный будут делать? Ну хотя бы на триста мест, как в...

А никогда не будут делать, – перебила мать. – Нерентабельно нормальный делать.

Ну да, а про Анжелику крутить рентабельно... У вас хоть кто-нибудь в кино-то ходит?

Это я так спросил, знал, что не ходит.

Ходит.

Пять человек?

Вчера двенадцать было.

Ну да, – хихикнул я. – Это потому, что батор пришёл...

Не батор, а санаторная школа, – поправила мать. – Откуда это слово у вас мерзкое?

Да какая разница. Батор, он батор и есть. А в ваш кинотеатр только они и ходят. Баторцы. И Аня-дура.

И что? – Мать даже от картошки отвлеклась. – И что? Пусть только санаторники ходят и Аня, пусть. Зато ходят. Лучше в кинотеатр ходить, чем по барам.

Я не стал спорить. Да и смысла нет спорить, у баторцев всё равно нет денег по барам лазать, а в кино их бесплатно пускают. Да я только за, у них в санаторке на самом деле развлечений никаких, библиотека сгорела, а спортзал вообще ужас: штанги сделаны из автомобильных осей, а канаты – из силовых кабелей, люди рассказывали. Компьютерный класс в прошлом году поставили, но ни игр, ни Интернета у них нет, а на что компьютерный класс без игр и Интернета?

Да и вообще они скоро все от своего тубера загнутся.

– А папаня где? – поинтересовался я. – Опять кто-нибудь палец на службе порезал?

Мать не ответила. И мы доедали в молчании. А потом, когда картошка закончилась и я поволок свою тарелку в мойку, она поглядела на часы.

Всё настроение испортила. Я нервничать начинаю, когда такие штуки происходят. Эта привычка у матери уже года два. Тогда отец со своей бригадой подключал лесопилку у сплавной, но что-то не катило у них там, и работали они ночью. Отец полез на эстакаду и в темноте свалился. Сначала вроде ничего, встал и пошёл, а потом вдруг ни с того ни с сего на ногах пошли чирьи. Пришлось в область ехать, да и то до конца не вылечили, всё равно появляются.

С тех пор мать, когда отец опаздывает, всегда смотрит на часы. Прямо как в кино или как в книгах, там все женщины, у которых мужья в полиции работают или в пожарных, смотрят на часы. Иногда я думаю: это в кино показывают, потому что женщины смотрят, или женщины смотрят, потому что показывают? Вообще это глупо – смотреть на часы, мне всегда хочется об этом матери сказать, но я не говорю, а нервничаю.

Это плохая примета. Зря она посмотрела. Я даже чай пить не стал, сказал, что зубы болят, и отправился к себе.

Хотел на чердак залезть, но заленился, да и настроение было нечердачное, на чердак лучше в дождь. Решил просто позвонить Катьке. Привинтил к линии телефон, набрал номер. Она оказалась дома. В трубке чего-то мощно орало.

Ну, чего?

Она даже не поздоровалась.

Да ничего, – сказал я.

Слащёв, это ты, что ли?

Ну я.

Чего, делать больше нечего?

Нечего, – признался я.

Слащёв, давай я тебя на подсеку устрою, а? Работа простая – руби себе кусты, думать не надо. Как раз для тебя. И полдня всего.

На подсеку...

Соглашайся, Слащёв, где ты ещё такую пахоту найдёшь?

Подумаю, – сказал я.

Думай. – И Катька повесила трубку.

Я ещё хотел позвонить ей, но не стал. В левом плече появилась холодная капля – это было нехорошим признаком, ещё хуже, чем рассматривание часов. Эта капля означала, что я боюсь. Это от дурацкого поведения матери. Она стала пялиться на часы, и я начал бояться. А вдруг...

Подтянул телефон, отцепил его от кабеля. А то ещё зазвонит под ухом. Включил радио и стал слушать сначала помехи, а потом и до китайцев ручку докрутил, думал, они меня успокоят своим мяу-мяу. Но китайцы не помогли. Тогда я решил почитать. Я читаю только старые неизвестные книги. Именно неизвестные. Про разные заводы, про колхозы и зверофермы, а ещё лучше, если там электростанцию строят. И вредители вокруг. А в конце их – к стенке. Впрочем, без вредителей тоже ничего.

Это всё не оттого, что я стремлюсь к выпендрёжу. Хотя сначала на самом деле было так, хотелось мне отличаться, я же тоже человек. Угнетало меня – Сенька такой необычный, все его знают, а я всё мимо. Думал я, думал, чем мне необычным заняться, даже хотел метеорит начать искать, но потом передумал. Метеорит ведь все ищут, поиски метеорита у нас практически официально узаконены, это как религия, скоро вроде как даже намечается экспедиция.

А потом вдруг случайно – мы как раз в школе библиотеку перебирали – я наткнулся на ящик с какими-то жёлтыми и пыльными книгами. Их надо было нести к грузовику и кидать в макулатурный кузов, понести-то я понёс, но в утиль не кинул, вспомнил одну историю. Парень из соседнего района вот так же разбирал библиотеку, нашёл старые книги, хотел выкинуть, но решил сначала предкам показать, они у него книголюбы были. А те от восторга чуть на потолок не запрыгнули – среди всякой рухляди обнаружились первые сборники поэтов Серебряного века, да ещё чуть ли не с автографами. Оказалось, что прабабка этого типа собирала такие сборники...

Короче, они всё продали, купили катер и иномарку, вот так. Поэтому я коробку с книжками не в кузов кинул, а в кусты спрятал. А вечером притащил домой. В коробке не оказалось никаких первых изданий, ни вообще каких-то ценных книжек, разное старьё, годы издания с пятьдесят пятого по восемьдесят первый. Всё в основном про то, как на Западе туго живётся, какой там бандитизм, безработица, холодная война и другая пакость, все книжки тонкие, в палец. А одна потолще. «ЦРУ против СССР». Ну и ещё Медицинская энциклопедия. Я всё это под чердачную лестницу сбросил, а энциклопедию решил полистать, в таких энциклопедиях полезные вещи могут встретиться. Мало ли чем заболеешь? Но в энциклопедии всё были какие-то клещи, свищи и кожные болезни, причём с самыми неприятными картинками. Энциклопедию я Вырвиглазу отдал, Вырвиглаз был доволен, какого-то клеща на ксероксе расхлопал и на стену повесил над кроватью.

А потом, в дожди, я и за ЦРУ со скуки взялся. Сначала было тоскливо, но я решил дочитать. Дочитал про ЦРУ, потом за подлые приёмы холодной войны взялся да так и втянулся. Дальше уже стал разыскивать такие книжки в других местах, ну уже не только про политику, про всякое разное, ну про колхозы, элеваторы и электростанции, я уже говорил. Большим знатоком стал. Тупость, я понимаю, чтение порожняк, но при этом какое-то на редкость успокаивающее, читаешь – и как вата с потолка валится.

Но больше всего я такую фантастику люблю. Старую. Про происки разные. Ну типа реакционная буржуазная профессура втихаря построила на Луне гигантское зеркало, чтобы с помощью него выжигать урожаи на всей нашей территории. Или про подземный танк – изобретение учёного-маньяка из Массачусетского технологического института.

Просто чудесные книжки. Наш литрук говорит, что от них у меня вкус испортится, он однажды зашёл ко мне с комиссией гороно – они у нас раз в год всех обходят, смотрят, как народ живёт, – эти мои книжки увидел и обалдел просто. Сказал, что этой макулатуре место на свалке, я с ним не стал спорить. Но с тех пор на меня стали иногда поглядывать в школе, а однажды я слышал, как девчонки шептались, что я странный.

А мне только этого и надо.

Сегодня я как раз дочитывал про подземные танки. «Операция „Преисподняя"» – так повесть называлась. Ястребы из Пентагона выкрали изобретение учёного-маньяка, построили двадцать таких танков, загрузили на них ядерное оружие и отправились под Мексиканским заливом на Кубу, чтобы свергнуть Фиделя Кастро. Однако не тут-то было, простой кубинский пастух Хорхе, выпасая в горах Сьерра-Маэстро стада лам и викуний, услышал подземный гул и, заинтересовавшись, спустился в пещеры. С обычным кремнёвым ружьём.

Я как раз был на предпоследней странице. Израненный Хорхе, теряя силы, полз наверх, он должен был успеть сообщить о коварных планах американской военщины советским братьям, но тут телефон зазвонил.

Я рванул в большой дом, но мать меня, конечно, опередила.

Глава 2

Чума

Пошагал в сторону парка. Там бюстик. Бюстичек. Какому-то Петрову. Кто он – никто не знает. Вроде как врач. Перелил раненым кровь, а сам умер. А ему бюстик.

В парке есть несколько скамеек, а в самом конце стол, на нём я и устроился. Стол чистый, пьянь больничная за ним не сидит, тут морг недалеко, настроение не то.

Я расположился на скамеечке, достал тетрадь и ручку.

Должно было быть так.

«Ещё про Сеньку, моего брата.