Текст книги "Мертвец"

Автор книги: Эдуард Веркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ты похож на... Даже не знаю, на кого ты похож.

Жабы... – Вырвиглаз пощупал разбитую рожу. – Как теперь...

Ерунда, – успокоил я его. – Наденешь бандану, наденешь чёрные очки побольше, никто не заметит. Как, кстати, влетел?

Круто, – ответил Вырвиглаз и принялся рассказывать.

Дело было так.

Шёл Вырвиглаз к себе. По улице Тимирязева. Улица эта – самая криволокотная, пыль, песок, живут одни пенсионеры, а половина домов вообще пустует. На перекрёстке с улицей Кирова Вырвиглаз остановился, чтобы попить из колонки. Под той самой берёзой, где повесился Лёнюшка. Тупо, но наш народ почему-то верит, что в этой колонке вода полезная, наверное, потому, что Лёнюшка был хорошим дядькой, только вот алкоголиком. Поэтому каждый, кто тут проходит, пьёт воду.

Вот и Вырвиглаз тоже. Стоял, пил водичку, оздоровлялся. А потом увидел, как со стороны телевышки тянутся баторцы.

Летом всегда так. У нас в городе две школы и одно ПТУ, больше никаких учебных заведений нет. Кто хочет высшее образование получить, тот уезжает, все остальные или работать, или в ПТУ – в «табуретку», на слесаря-табуретчика. У батора лишних денег нет, поэтому всех, кому стукнуло шестнадцать, переправляют в ПТУ. В общагу. И они переносят туда свои вещи по улице Тимирязева, это самый короткий путь.

Баторцев было много, человек тридцать. Такая скучная процессия, она волоклась со стороны телестанции, пыля, обливаясь потом, ругаясь, вызывая у окрестных собак приступы бешенства. Надо бы Вырвиглазу пройти себе дальше, спокойно, никого не трогая, но Вырвиглаз удержаться не смог. Прислонился к самоубийственной берёзе, дождался, пока процессия приблизится, и сказал:

Привет, жабы, в новое болото ползёте?

В обычной обстановке баторцы вряд ли отреагировали бы, но тогда они были усталы и злы. И они немножко Вырвиглаза поколотили. Он пытался спасаться на берёзе, однако берёза не помогла и даже навредила – баторцы метко швырялись камнями. А один швырялся уж очень-очень метко и всё стремился попасть в лицо.

Одним словом, Вырвиглаз был бит.

И, судя по виду, жаждал мести.

Ну и что? – спросил я. – У тебя есть пара килограммов пластита? Взорвём их крольчатник? Или давай так, мы заберёмся к ним на кухню, и ты им в макароны высморкаешься. Или ещё что-нибудь ужасное совершишь! Это будет мощно! Или вот так...

Я сделал серьёзное лицо.

Вот. Сделаем так. Пойдём в лес, там у них в лесу есть кедровая роща... ну, где их дошкольная группа воздушные ванны принимает, фитонцидами дышат. Я буду прикрывать тылы, а ты, значит, выскочишь на поляну со зверскими криками, подбежишь к ним и хорошенько их изобьёшь! Как?

Ты что, издеваешься, что ли? – принялся надуваться Вырвиглаз. —Ты что это?!

Ну да, группа – это чересчур, тут ты прав, надо по-другому. Ты подкараулишь в лесу какого-нибудь сопляка из дошколят, изобьёшь его как следует...

Тебе что, крысы сегодня снились?! – спросил он.

Ладно, Вырвиглаз, я шучу. У тебя, видимо, есть план?

Вырвиглаз промолчал.

Вообще-то у меня сегодня отработка, – сказал я. – И у тебя, кстати, тоже.

Вырвиглаз на секунду задумался.

На пару дней можно и задвинуть, – хрюкнул он. – По уважительным причинам. Все так делают.

Ну, если только...

Тут я вспомнил, что никакой отработки нет, есть суровые трудовые будни на подсеке.

Я вообще-то на подсеку устроился, – сообщил я. – Так что до обеда всё равно не получится.

В рабство записался? – презрительно облизался Вырвиглаз.

Ага, в рабство... Какое рабство? Чего ты порешь? Меня Синицын на коленях умолял...

И тут я вспомнил про Упыря.

Я велел Вырвиглазу идти к колодцу, достать воды и опустить в неё морду – должно помочь. Немного. Вырвиглаз отправился к колодцу, а я подтянул телефон, подкрутился, нашёл в справочнике номер и набрал.

Трубку не брали долго, потом ответили. Сам Упырь.

Да? – сказал он полусонным голосом.

Привет, Денис. Узнал?

Узнал! А я как раз хотел тут тебе позвонить, напомнить, что мы ведь совсем...

Тут дело есть, – я перебил Упыря. – Не хочешь поучаствовать?

Хочу, конечно! – Я даже почувствовал, как Упырь там просиял.

Ну, тогда я тебя записываю. Сразу после рубки дров отправляемся. Ты как?

Хорошо...

Я повесил трубку. День вроде как обещал быть удачным. Хорошо, когда день начинается с разбитой личности Вырвиглаза. Доброе предзнаменование. Вот той весной у Вырвиглаза врос ноготь на ноге, мощно врос, капитально, Вырвиглаз даже ходить не мог. Лежал на койке, стенал, а в больницу по причине трусости не спешил. Отец его как раз пребывал в рейсе, некому Вырвиглаза было вразумить по ушам. И вот он так лежал, лежал, а потом задумал помирать. Созвал своих приятелей, то есть меня, и завещал им всё самое ценное. Разную дрянь, одним словом. Какие-то поцарапанные кассеты и необитаемый террариум.

А потом у него так нога разболелась, что его на операцию положили. Таджибов был в командировке, и Вырвиглазом занимались какие-то практиканты. К тому же был конец месяца и наркоз закончился. Видимо, мучился Вырвиглаз хорошо – всё лето после того случая было нормальным, даже удачным. Может, и сегодня повезёт?

В окне показался Сенька.

Там твой друг утопился, – лениво сообщил он. – У него родственники есть? Скажи им, что я всё сделаю по высшему разряду...

Это заветная Сенькина мечта – кого-нибудь по-настоящему похоронить, я уже говорил. Но пока к нему не обращаются, не воспринимают всерьёз. Сенька страдает. Он готов хоронить даже бесплатно, за свой счёт, но... Короче, говорил уже, кажется. Народ у нас косный.

Плохо, что он здесь сдохнуть решил, – рассуждал Сенька, – там пруд есть, подальше, пусть бы в нём топился, а теперь будут говорить, что это я подстроил, а мне такая репутация...

Но я уже не слушал, я уже бежал к колодцу – а вдруг не врёт?

Вырвиглаз висел на большом ведре, бессильно, по-балерински опустив руки. Похоже было, что на самом деле утонул. Ещё не хватало. Я кинулся спасать этого гада, но, когда я подбежал близко, этот придурок вытряхнулся из ведра и завопил.

Шутка такая.

Весело, – сказал я. – Долго придумывал?

У меня возникла отличная идея, – Вырвиглаз отряхнулся, – как отомстить этим жабам...

–Ну?

Отличная идея. – Вырвиглаз огляделся.

Увидел горох, направился к нему, принялся жрать

вместе со стручками.

Они купаются на карьере, – рассказывал он сквозь зелёный сок, – ну, ты знаешь, возле бетонки который. Они будут купаться, а мы подкрадёмся и стащим у них одежду. Как?

Колоссально. А в чём месть?

Как в чём? Баторцы обратно через лес в одних плавках пойдут. И босиком. Круто обдерутся, жабы.

А если они по бетонке пойдут?

А всё равно придурками будут выглядеть. Слушай, у тебя ничего пожрать нет?

Окрошка. Там, на кухне, на полу.

Нормально... А я гляжу, ты тоже с кем-то побуцкался?

Вырвиглаз указал глазом на мой разбитый кулак.

Да так, поскользнулся.

Ага, – соскалился Вырвиглаз, – поскользнулся. Я сам так жабски всё время поскальзываюсь.

Вырвиглаз замер, громко рыгнул и, счастливый, устремился в дом.

Окрошка прокисла ещё вчера. Стала склизкой и серой, я не осмелился её есть. А Вырвиглаз – человек с железным желудком, так что вполне вероятно, что он и не отравится. И вообще – кому сейчас легко?

Я вылил ведро на картошку, достал второе ведро, умылся. Поискал земляники. Земляника была ещё белая. Но её и белую можно есть. Я потянулся к ягоде, но из кухни послышался посудный гром, пришлось поспешить внутрь.

Вырвиглаз сидел на стуле и прямо из кастрюли рубал окрошку, доедал уже, ложка гремела по дну. А брякнула крышка, упала в сковородку.

Классная окрошка, – чавкая, объявил Вырвиглаз. – Редиска сладкая, я люблю такую. Маманьке привет.

Сильно пахло кислятиной.

Это Сенька делал. А редиску... ну, сам понимаешь, на кладбище...

Это Вырвиглаза ничуть не смутило.

Значит, фосфору много. – Он оставил ложку и принялся хлебать прямо из кастрюли, через край. – Фосфор, он мозги укрепляет. А братец твой – жаба...

Надо тоже было перекусить – я намазал на чёрный хлеб вишнёвого варенья, сжевал. Вырвиглаз покончил с окрошкой и облизался, как сытый жирный пёс.

Спасибо, Леденец, спасибо...

На здоровье. Значит, так. Ты в час нас жди возле стадиона. Оттуда и отправимся. Понял?

Не, жаба. Ещё пожрать есть?

Вали давай. – Я подтолкнул Вырвиглаза к выходу.

А можно я у тебя посплю?

Нельзя.

Вырвиглаз ничего не сказал, просто удалился. Я отправился на работу.

Упырь ждал меня недалеко от коммунхоза. Стоял под акацией и старался изготовить свистульку. Под ногами у него зеленела целая горка стручков, свистулька не получалась.

Привет. – Упырь протянул мне руку.

Привет. – Я продемонстрировал ему пузыри на ладонях и от рукопожатия уклонился, в мозолях тоже бывает польза.

А куда мы после работы пойдём?

Так, – неопределённо ответил я, – нарисовалась одна проблемка. Надо кое с кем разобраться. Не, если ты не хочешь, можешь, конечно, не ходить...

Почему, я хочу. Я как раз свободен.

Вот и хорошо. Работать-работать, машина уже приехала.

Мы загрузились в машину с флибустьерами и отправились рубить тростник. И сегодня Упырь старался. Таскал кусты. Складывал их в аккуратные охапки. Не щадил себя, аж тошнотно становилось. И мне тоже пришлось напрягаться. Правда, только три часа: нас сегодня отпустили пораньше. Потом сразу на стадион.

Стадион был пустынен. На трибунах скучало множество ворон, на противоположных трибунах валялся Вырвиглаз, чёрное пятно на выбеленных скамейках. Правда, вблизи он опознавался с трудом – в осенней шапочке и в тёмных очках какого-то гламурноватого фасона, видимо, надел то, что попалось под руку, я даже подумал, что это табуреточник прибыл пересдавать какие-нибудь там зачёты и экзамены.

Мы подошли, но Вырвиглаз не поднялся, так и продолжал валяться.

Это Вырвиглаз, – представил я. – Человек-амфибия.

Привет, – доброжелательно кивнул Упырь.

Познакомься, Вырвиглаз, – сказал я. – Это Денис.

Вырвиглаз поглядел на меня вопросительно. Сквозь очки. Но со скамеек не поднялся. Я совершенно не представлял, как мне объяснить наличие в нашей компании Упыря, поэтому сказал просто:

Короче, это Денис. Он пойдёт с нами.

С чего бы это вдруг? – осведомился Вырвиглаз.

Он ненавидит баторцев, – брякнул я.

Я поглядел на Упыря.

Да, – кивнул он, – ненавижу очень.

Вырвиглаз сел.

Ненавидишь баторцев, значит? – спросил он.

Угу.

Вырвиглаз протянул руку. Знакомство состоялось.

Я тоже баторцев ненавижу, – сказал Вырвиглаз. – Редкие жабы. Такие твари. Где-то я тебя видел...

Он снял очки. Синяки расплылись и распространились практически на всю Вырвиглазову физию, так что он стал похож на негра. Афрокостромича. Я подумал, что вряд ли это только камешки, которыми обкидали его ловкие баторцы, наверняка они и руками ещё поработали. А Вырвиглаз постеснялся сказать, что ему разбили фейс так, по-простому.

Здорово! – восхитился Упырь.

Да уж... – вздохнул Вырвиглаз. – Теперь год заживать будет.

Прикладывай аккумулятор, – посоветовал я.

Чего?

Аккумулятор прикладывай. От синяков помогают свинцовые примочки. Приложи аккумулятор, эффект будет зрим.

Вырвиглаз задумался, потом выдал:

А если самому к камазовскому аккумулятору прикладываться? У отца на фуре здоровенные аккумуляторы, просто танки такие. Если к ним прислониться?

О! Тогда эффект будет вообще грандиозным!

Вырвиглаз бережно потрогал лицо.

Ладно, пойдём, – сказал он. – Обед закончился, эти жабы скоро вылезут.

И мы отправились в сторону леса.

От стадиона до батора совсем недалеко – километра полтора, наверное. А там ещё до карьера с километр. Летом все баторцы загорают на карьере, это их излюбленное место. Мы, городские, на карьер не суёмся. Даже не из-за того, что баторцев опасаемся, а из-за тубера. Все баторцы – носители, я уже говорил. И в карьере полным-полно палочек Коха. А нафиг нам эти палочки?

Сначала мы шагали по нормальной человеческой дороге, потом Вырвиглаз свернул в лес, сказал, что надо идти по нехоженым тропам, в противном случае рискуешь нарваться на баторскую засаду. Идея была довольно здравая, только вот пока мы добрались до карьера, я два раза влетал в какие-то канавы, раз пять вляпывался в на редкость крепкую паутину, а Вырвиглаз умудрился попасть ещё круче – в барсучью нору. Это украсило наше путешествие, Вырвиглаз стал орать, что сейчас его укусит бешеный барсук или бешеная лисица, летом их много, но Упырь сказал, что это не барсучья нора, а, скорее всего, змеиная...

Ну, а потом мы всё-таки дошли.

Глава 9

Муравейник

Карьер был круглым и красивым. Вода, по берегу жёлтый песочек, сразу за песочком начинали расти сосны, у противоположного берега зеленел камыш. Мы расположились под ёлками, Вырвиглаз достал из рюкзака верёвку и полбинокля. Хотя баторцев и без бинокля было отлично видно. Немного штук. Человек пять загорало, один устроился с удочкой рядом с камышами. Мирная картина, кукушка кукует.

Говорят, что карьер – это тоже провал, – сказал Вырвиглаз. —Только его песком затянуло.

Провал? – спросил Упырь. – Что такое провал?

Глаз Вырвиглаза недобро блеснул.

Ты чего-нибудь про Биармию слыхал? – заговорщически спросил он.

Ну так... Кое-что...

Так вот, слушай. Когда гунны пришли, они выдавили всех на северо-восток, ну, разных хазаров там, других жаб. А чудь...

Кто?

Чудь, ну то есть биармийцы коренные, они сразу просекли, что с хазарами им общего языка никак не найти, и решили сгаситься. Уйти в землю. Ну, это так фигурально называется – в землю. На самом деле целая страна переселилась в разветвлённую систему глубоких пещер. Со стадами, кузницами, банями, ярмарками – целиком, короче. И теперь под землёй существует целая цивилизация – реки, озёра, города, – и везде чудь. А наши провалы – часть подземной страны, вентиляционные отверстия. Кстати, у провалов в тёмные ночи можно их увидеть – они выходят собирать грибы, ягоды, ну и другую полезную вещь. И ещё. Многие чудские женщины выходят на поверхность в поисках мужа, а поскольку они очень красивы, то недостатка в мужьях нет. Вот мой прадедушка был женат на чудской женщине...

Так, началась мифогизация. То есть неприкрытое враньё. Хотя провалы – такая штука, про которую врут все кому не лень.

Вообще, конечно, провалы – дело опасное. Каждый год кто-то туда проваливается, в МЧС даже есть специальный комплект оборудования – этих провальщиков доставать. А если корова исчезает или какая-нибудь мелочь вроде козы или собаки, то уж ясно, где искать, животных будто тянет туда. Хотя провалы и огорожены колючкой, но она давно сгнила, и все, кто рвутся, спокойно туда пролазят. Да и территория слишком большая – всю не обмотаешь. Одно хорошо – далеко идти. И никаких тропинок, никаких дорожек. Предыдущий мэр хотел к провалам провести более-менее проезжую дорогу, но Озеров не разрешил, сказал, что тогда провалы утратят всю привлекательность. И провалы оставались дикими. Но всё равно в них кто-то да проваливался.

Считается, что они и людей притягивают. Тянут, как говорит моя бабушка. Хочется к ним подойти и прыгнуть вниз. Не знаю, меня лично не тянет.

А многих других тянет.

Вырвиглаз брехал:

...Её отец дал ей в приданое серебряного оленя весом в три пуда, прадед его продал и купил целое стадо коров. В начале прошлого века мы были самыми крупными скотопромышленниками во всём Поволжье!

Вырвиглаз надулся от гордости, будто он был не давним отпрыском скотопромышленников (в чём я сильно сомневался), а прямым потомком по крайней мере князей Голицыных.

А ещё мой дед умел руду искать с помощью зуба мудрости. И он нашёл однажды чудотворное кадило...

И пошло, и покатилось. Помимо чудотворного кадила упоминались ещё и другие волшебные артефакты из материальной культуры чуди. Все эти вещи передавались в семье из поколения в поколение и неоднократно выручали предков Вырвиглаза в самых напряжённых жизненных ситуациях, но потом были утрачены в исторических бурях.

Такого беззастенчивого вранья я уже давно не слышал. Вырвиглаз с отцом совсем недавно к нам приехали, я уже говорил, так что никакого отношения ни к провалам, ни к чуди Вырвиглаз не имел и иметь не мог.

Так ты что, типа чудь? – поинтересовался я, чтобы хоть как-то унять этот вральский оползень.

Я биармиец! – с гордостью произнёс Вырвиглаз. – Потомок викингов! Потомок... Да что мне с тобой спорить? Ты вот сколько раз на провалах был? А я четыре.

Сколько? – уже не удивился я.

Я был там четыре раза, – с самым невозмутимым видом подтвердил Вырвиглаз. – Забавное место, такое, знаете...

Ты там был четыре раза?

Четыре или пять, я уже не помню. Два раза мы с отцом ходили, ондатру бить...

Ондатру?

Ну да. Там ондатры на провалах как жаб, её можно на шапки сдавать. И красиво там. Такая природа вообще... заповедная. Даже женьшень растёт.

Я язык чуть не прикусил – брехня была неправдоподобной до невероятности. Видимо, это и сам Вырвиглаз осознал. Однако идея женьшеня его увлекла, и он принялся врать дальше.

Женьшень, – повторил он, – конечно, не такой большой, как в Китае, но зато более целительный. Женьшень, золотой корень, омег, другие полезные растения. Мы с отцом два рюкзака набили...

А ондатр куда положили? – перебил я.

Куда, куда – на кукан, – не растерялся Вырвиглаз.

За жабры?

Что «за жабры»? За какие ещё жабры, у ондатр жабр не бывает. И вообще, ондатр мы потом набили, а сначала женьшеня набрали.

И его можно свободно собирать? – спросил Упырь. – Ну, женьшень?

Сколько угодно, – заверил Вырвиглаз. – Только места надо знать. Ну и жертву правильную принести.

Жертву?

Угу, – мрачно кивнул Вырвиглаз. – Тамошнему духу. Там живёт дух-хранитель, и ему принято давать разные подношения. А если не дашь, то обязательно заблудишься, ногу сломаешь или вообще... Мы вот с отцом петуха чёрного закололи.

Упырь глядел на Вырвиглаза с восхищением, вдохновлённый Вырвиглаз продолжал:

Но даже это не помогло, нас там два дня водило.

Водило?

Ага. Ну знаешь, как леший водит? Только круче. Еле выбрались оттуда, но зато потом женьшень продали и купили две дублёнки.

А ондатры? – спросил я.

Ондатры ондатрами, мы их потом сдали в Костроме... При чём здесь ондатры вообще, я про лешего говорю! Про провального духа то есть. Короче, если пойдёте на провалы, обязательно берите с собой чёрного петуха...

Зачем нам на провалы? – Я плюнул. – Нам и тут хорошо...

Только меня не зовите, я с вами не пойду, я уже насмотрелся. Лес Дуровой, а между сосен вообще какие-то глаза...

Глаза? – насторожённо спросил Упырь.

Глаза. Я же говорю, там дух...

Да-да, – сочувственно покивал я. – Дух-с... Дух, это так... Я знаю, ты, старина, на желудок слаб, но этого не надо стесняться, вот взять Америку...

Ты что, жаба, давно в пятачило не получал? – злобно осведомился Вырвиглаз.

Спокойно, Вырвиглаз, без нервов, – остановил его я. – Тебе нельзя волноваться, желудок может и предать...

Странно, – негромко сказал Упырь, – эти ребята... баторцы, они ещё появились. Новые пришли...

Мы повернулись к карьеру.

Баторцев на самом деле прибыло. И прибывало. Они выходили из леса и тащили на себе надутые камеры от грузовиков, камеры пружинили и глухо звенели. У воды баторцы сбросили их на песок и принялись подкачивать крякающим насосом.

Зачем они это надувают? – спросил Упырь.

Ну ты и баран, – хихикнул Вырвиглаз. – Самая глубина в центре, а возле берега один ил и головастики. Поэтому они с камер и купаются. На это весь наш расчёт.

То есть?

Вырвиглаз указал пальцем на воткнутые в песок рогатки. На рогатках была развешена одежда. Я подивился продуманности Вырвиглазова плана – и про рогатки знает, и про камеры, наверняка не первый раз тут зависает.

Баторцы тем временем накачали камеры, связали их в подобие плота и спустили на воду. Вырвиглаз приложил к глазу полбинокля.

Ну и коряги, – сказал он через минуту. – Девчонки коряги, парни доходяги, все ребристые, как караси...

Да они ещё маленькие совсем, – возразил я.

Всё равно коряги. Правду говорят, что баторские девки сплошь коряжистые...

Ты что, сюда баб пришёл рассматривать?

Да я не на баб смотрю, я на пацанов смотрю, ищу...

Узнаёшь кого-нибудь? – спросил я. – Кто тебя по морде бил?

Не-а... Да какая разница, кто. Надо это... выскакивать и... Короче, я не могу...

Вырвиглаз скосился в мою сторону.

И что ты на меня смотришь? – прищурился я. – Я не пойду. У тебя же не нога повреждена, а рожа. Ты же не рожей ходишь?

Они меня издали заметят, – довольно невразумительно сказал Вырвиглаз.

Я в свою очередь поглядел на Упыря.

Что? – не понял тот.

На это я и рассчитывал.

Точно! – обрадовался Вырвиглаз. – Знаешь, в нашей компании такая традиция – каждый новоприбывший должен... показать себя. Ну, проявить себя, понимаешь?

Опять враньё. Никакой такой традиции у нас нет. И самой компании у нас тоже нет.

Понимаю, – кивнул Упырь.

Теперь ты должен пойти туда, – Вырвиглаз указал на карьер, – и осторожно стянуть их одёжку и обувь. Чтобы эти жабы не заметили только. Ясно?

Ясно.

Ну, давай иди. А мы тебя поддержим.

Вырвиглаз подтолкнул этого дурня. Упырь скрючился и в полусогнутом состоянии стал подкрадываться к пляжу. Осторожно, как африканский охотник в саванне, копья не хватало. Он двигался, расставив треугольные локти, ненормально изогнув спину, здорово походил на хорька. Это было видно и по шее, и по локтям, и по затылку – хорек крадется в курятник.

Опасная личность, особенно если со спины, дайте мне томагавк.

Вырвиглаз на Упыря не смотрел – зажмурившись и приложив к другому глазу обломок бинокля, он наблюдал за баторцами на плоту, ничего больше не видел. А я видел. Как с другой стороны, со стороны кладбища, появилась компания взрослых и опасных уже баторцев лет пятнадцати. Упырь их не замечал, сосредоточившись на тряпках. Но и они его не замечали, болтали о чём-то, смеялись, кидались шишками.

Вырвиглаз глядел на тех, кто был на плоту.

Упырь и баторцы уверенно и неотвратимо, как пароходы в тумане, шли на пересечение.

Я молчал.

А вон та ничего, – вдруг сказал Вырвиглаз, не отрываясь от бинокля. – Вон та, постарше которая. Правда, швабра, конечно, но волосы длинные. Я люблю, когда волосы длинные. Ты любишь, когда волосы длинные?

Что? – не понял я.

А я уважаю, – не обратил на меня внимания Вырвиглаз. – Чтобы космы были и чтобы такая... жилистая. Крепкая. Вон та коряга как раз подходит... А это что?

Вырвиглаз перевёл подзорную трубу на Упыря.

Блин! – Вырвиглаз аж подпрыгнул. – Ты что, не видишь?

Что не вижу?

Баторцы! Старшаки!

Вырвиглаз заёрзал, затем позвал:

Эй! Эй, ты!

Упырь не слышал. Продвигался. Ещё шагов двадцать – и баторцы его заметят.

Стой, жаба! – засипел Вырвиглаз громче.

Упырь замер.

Как его зовут?!

Денис.

Ден! – начал громко шипеть Вырвиглаз. – Ден, назад! Назад давай!

Упырь услышал. Он приподнял голову и тут же залёг и, чуть выждав, принялся пятиться. Не оборачиваясь.

Давай! Давай! – шептал Вырвиглаз.

Взрослые баторцы скатились на пляж и уже вовсю располагались на песочке. Я им даже слегка позавидовал – будут теперь до вечера лежать, расслабляться, счастливые. И ни работы им, ни Вырвиглаза – нельзя, тубер не терпит физических и нервных перегрузок.

Подполз Упырь.

Там эти... – объяснил он. – Пришли...

Припёрлись, жабы. – Вырвиглаз плюнул в сторону карьера. – Обломилось. Ну ладно, в другой раз.

Он перевернулся на спину, стал грызть губы. Выглядел немного разочарованно.

Что дальше? – спросил Упырь.

Ходить отсюда, – сказал я хмуро, – что ещё тут делать...

Я уже представлял. Вот вернёмся домой, я снова лягу на койку, а Упырь будет торчать рядом. Торчать, глядеть белёсым глазом, дрожать худым кадыком, рассказывать про «ЦРУ против СССР», время замедлится. Бесконечность – это восьмёрка на боку, так сказал один мальчик.

Да, надо уходить, – согласился Вырвиглаз. – Жабы победили.

Вырвиглаз сел.

Пойдём, – он свернул верёвку, – пока пойдём. А вернёмся в воскресенье или в субботу лучше. Или в пятницу. Я на ту досковитую запал вообще... И тебе, Леденец, подберём кочерёжку. И тебе, Дениська. Ты каких девок любишь?

В смысле? – не понял Упырь.

Ну как «в смысле»! Вот мне волосатые нравятся, тощие и белобрысые, Леденец... не знаю, какие ему нравятся, он тип мутный. Мутант, короче. А тебе? Как тебе баторки?

Я не знаю...

А мне баторки самое то. Это ничего, что у них туберкулёз, надо просто жареную собачатину есть, тогда тубер не прилипнет...

Упырь глупо улыбался.

Шучу, шучу, собачину можно не есть, – успокоил Вырвиглаз. —Да и вообще, пошли эти баторцы!

Вырвиглаз отпустил неприличный жест в сторону карьера и поковылял в лес. Мы за ним. В этот раз Вырвиглаз не хитрял, мы быстро выбрались на тропинку и направились к дому.

Я шагал последним и думал, что мне делать сегодня. От Упыря отвязаться не получилось, вряд ли он отвяжется добровольно, вторая половина дня испорчена. А я мог бы к Катьке сходить. Или поспать, или, не знаю, что-нибудь сделать хорошее. Но вместо этого мне предстоит Упырь. А вчера, когда мать допытывалась, почему я не сходил к отцу, я ничего не ответил. Сегодня тоже наверняка поинтересуется. Вот так – я должен и с этим дружить, и в больницу ходить, и, что самое позорное, при всём при этом я ещё должен делать нормальное лицо, точно у меня всё в порядке, точно ничего не происходит...

Так какие тебе нравятся? – продолжал допытываться Вырвиглаз. – Некоторым такие пухленькие нравятся, но в баторе пухленьких нету, только такие чурчхелы...

Мне та девочка понравилась, – сказал Упырь, – ну, которая в музее работает.

Вырвиглаз счастливо хлопнул в ладоши.

Какая-какая девочка? – переспросил он.

Ну, из музея. Кажется, её Катя зовут.

Катя! – провыл Вырвиглаз. – Катя!

Идиот. Этот Упырь просто идиот. Просто все идиотические рекорды побивает, никогда таких не видел. Точно, в прошлой жизни я был редким гадом. Распространял поддельные пилюли для похудения. Оттого мне и воздаяние.

А знаешь ли ты, Денис, что эта самая Катя – это не просто Катя? – вкрадчиво прошептал Вырвиглаз. – Эта самая Катя – она ведь...

Я вот что подумал. Что если сейчас Вырвиглаз перегнёт, то я ему добавлю. Рожа у него разбита, но зубы ещё некоторые целы. А зачем такой сволочи зубы? Пусть кашей питается.

Но мне всё-таки повезло – навстречу из-за поворота тропки выскочил синего цвета парень лет десяти. В шлёпанцах, в плавках, на голове – заклеенная во многих местах камера. Он увидел нас и всё понял, у них вообще понятливость повышенная, у баторцев. Но отступать было уже нельзя, он не отступил.

Идём ровно, чтоб не спугнуть! – прошипел Вырвиглаз. – Не дёргаемся!

И уже громко сказал:

Белые, они в Оленьем бору растут. Я туда завтра пойду. А вы пойдёте?

Пойдём, – тоже громко ответил я. – А потом засушим.

Баторец шагал нам навстречу и осторожно, одними глазами, оглядывался. Мы поравнялись, и Вырвиглаз сдвинулся баторцу наперерез.

Какая встреча! – рявкнул Вырвиглаз. – Какие люди в нашем стойле!

И драматическим жестом снял очки.

Баторец испугался. Он увидел Вырвиглаза без очков и, наверное, всё понял.

Что по-хорошему не уйти.

Провиденье лишило врагов моих разума и послало их в руки мои! – Вырвиглаз облизнулся. – Ну, привет, жаба!

Баторец бросил камеру и попытался удрать. Но Вырвиглаз с неожиданной ловкостью его догнал, повалил, заломил руку за спину. Сильно так заломил, но баторец не закричал, крепкий попался.

Вяжите его! – Вырвиглаз повернулся к нам. – Дайте верёвку!

Сам вяжи, – ответил я.

Ладно, жабы, без вас справлюсь... Вырвиглаз попытался снять с плеча верёвку, но не

получилось, и он выдернул из штанов ремень, уткнул баторца рожей в мох, связал ему руки. Баторец молчал. Немой, что ли, попался?

Сейчас мы тебя, жабу, судить будем, – довольно промурлыкал Вырвиглаз. – По всей строгости.

За что?! – Значит, не немой.

За это! – Вырвиглаз ткнул пальцем себе в лицо.

Это ведь не я! Это старшаки, наверное...

Старшаки... – Вырвиглаз злобно сощурился. – Ты вот тоже через пару лет станешь...

Вырвиглаз задумался, а потом визгливо крикнул:

А потом, значит, мне в морду?! Да?! Баторец съёжился.

Я тебя на сто лет отучу меня по морде бить! – заорал Вырвиглаз. – На тысячу лет!

Скрипнул громко зубами.

Кто такие эти баторцы? – прошептал мне в ухо Упырь.

Санаторно-лесная школа. Для детей-сирот. Батор.

Лесная?

Лесная.

А почему батор?

А кто его знает...

А где баторцы учатся? В нашей школе? Какой любознательный попался Упырь.

Какая им школа, – усмехнулся я. – Они же туберкулёзники. Заразные многие – открытая форма. У них свои учителя, они в противогазах им преподают.

В противогазах?

В противогазах.

Что-то меня перекосило, я взял и прямо в лесу на тропинке рассказал Упырю сразу несколько наиболее популярных среди населения баек. Рассказал про мертвецкую в баторском подвале, про бродячий баторский тополь, про их столовую, про кролика само собой, про случай с бухгалтером Серембаевым. Упырь слушал.

А пока я рассказывал, Вырвиглаз придумывал экзекуцию, это по его роже читалось. Можно было просто отлупить этого попавшегося дурачка, но Вырвиглаз алкал (красивое слово!) большего, душа его беспокоилась. И Баторец поглядывал на него со страхом. И на нас со страхом.

Я рассказывал.

Не так! – вдруг остановил меня Вырвиглаз. – Что ты гонишь, жаба! Они Серембаеву не ногти вырвали! Они его постригли, а на голову углей насыпали!

И без всякого перехода:

Его надо посадить на муравейник!

И указал на баторца.

Пойдём домой лучше, – предложил я.

Ну, спереть одежду – куда ни шло, но в муравейник сажать... Не люблю перегибов.

Вы что, мне не друзья? – Вырвиглаз принялся раздуваться. – Я на вас понадеялся, а вы меня кидаете...

И что? Нам теперь по всему лесу муравейник разыскивать?

Упырь с интересом смотрел на баторца.

– Ну давайте хоть немного поищем! – стал упрашивать Вырвиглаз. – Ну немного!

Мы согласились.

Не знаю, что уж такое, но с муравейниками в лесу оказалась просто засада. Болтались туда, болтались сюда – ничего. Один раз, правда, Упырь крикнул, что он видит муравейник, но это был совсем не муравейник, это была чага.

Вырвиглаз злился и ругал матушку-природу, которая не позаботилась о том, чтобы разместить на нашем пути надлежащее количество муравейников и, напротив, раскидала под ногами несметное количество коряг и трухлявин. К тому же ему передвигаться в штанах без ремня было не очень удобно, приходилось поддерживать.

Упырь глядел на всё это с наивным блеском в глазах, в подобных забавах он явно раньше не участвовал. Жил себе где-нибудь в Лондоне, а теперь вот у нас. В лесу, в поисках муравейника, в который мы собираемся посадить несчастного туберкулёзника.

Контраст, однако. А чего он хотел?! Это тебе не Пикадилли, это Нечерноземье, край суровых мужчин и верных женщин.

Баторец безропотно таскался за нами. То ли с участью своей уже смирился, то ли привык в муравейники садиться. А скорее всего, здорово испугался просто. Лицо у него покраснело, вот-вот захнычет, даже жалко.