Текст книги "Велесовы сыны (СИ)"

Автор книги: Эдуард Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Человек заскулил, сдерживая боль, криком рвущуюся из отбитого живота и груди. Пряча глаза, словно побитый пес перед злобным хозяином, эконом запинаясь проговорил:

– Мадам! Вы совершаете непростительную ошибку, обращаясь со мною подобным образом! – Пойманный с поличным, келарь или хранитель монастырских припасов, не утратил хладнокровия и силы духа. Человек поднял вверх обе руки, призывая всех присутствующих к тишине. Хитрец! Даже в таком положении он пытался манипулировать собравшимися здесь людьми.

Сейчас к нему и без этого, было приковано всё внимание окружающих. Этим жестом, он лишь подчеркивал свою исключительную значимость. То, что он намеревался открыть всем собравшимся в пищеблоке древнего храма, должно было поразить их не в бровь, а в глаз.

– Я являюсь не только келарем данного богоугодного заведения, но и полномочным легатом Его Святейшества! А в добавок, ко всему прочему, ещё профессом Ордена Иезуитов! – Голос говорящего постепенно окреп, набирая звучность и силу.

– Первый Епископ Рима, вместе с генералом нашего благочестивого Общества Иисуса, благословили и сподвигли меня, на это суровое испытание! – многозначительный взгляд иезуита скользнул по лицам присутствующих здесь монахов.

До этого он довольно долго безупречно исполнял роль завхоза и распорядителя всей обители. Всё шло через него и с его ведома и одобрения.

Сейчас он получил неопровержимые доказательства царящего здесь вероотступничества и крамолы. Те кто поддерживает аббата, являются заговорщиками и врагами Святого Престола. И теперь предатель знал их всех поимённо.

Завтра эта информация уплывет в Ватикан, с первым же кораблем идущим в сторону Рима. Противостояние обретало особую остроту и пикантность из-за непредсказуемости последующих действий с обеих сторон.

Сейчас, чтобы вылезти сухим из воды, надо было не дать этим овцам очухаться. Они все уже были приговорены на заклание. Главное не дать им затоптать пастуха и пастыря заблудших человеческих душ. А именно таким поводырем и мнил себя этот честолюбец.

– Мой удел спасать тех, кто погряз во грехам и запутался в сетях расставленных отцом лжи. Для того Старшие и послали меня сюда, чтобы можно было отделить зерна от плевел, а овец от волков. Алчущие крови праведников и неискушенных, да не насытятся!

Эконом знал, в чем заключается военная хитрость. Если сила на стороне твоего неприятеля и врага, сделай так, чтобы он стал твоим другом.

– Богобоязненным нечего опасаться этой жизни, кроме гнева Господня! Папа отпустит любые грехи, тем кто раскаивается в содеянном, властью данною Ему свыше. Не надо бояться этого. Сын Человеческий, лучше вас знает пути вашего спасения! Так и вам, не стоит меня боятся! Доверьтесь кроткие, и спасетесь! Молитесь и узрите Того, кто пострадал за ваши грехи! Раскайтесь и обретете прощение! – осенив себя крестным знамением, проныра-эконом решил, что дело сделано и ему более ничего не угрожает, – Нас служителей Общества Иисуса, для того и посылают в такие обители. Мы приходим туда, где Вера пошатнулась и ослабела! А всё для того, чтобы не дать ей угаснуть.

– Иерархи Католической Церкви иногда дозволяют подобное! Но лишь самым преданным, и самым проверенным слугам Господа Нашего! – страх застыл на окаменевших лицах братьев по вере, – Может ли быть оказано такое доверие кому-либо?

И отвечал сам себе – Может!

– Разрешается даже жить в миру и вести полусветский образ жизни! – продолжал свои увещевания иезуит. Все внимавшие этому монологу словно под гипнозом выражали смирение и покорность. – Понимаете братья во Христе?

– А ещё, нам дозволяется надевать самые разнообразные обличия и личины! Ведь наместнику Бога на земле, постоянно требуются доверенные лица для внедрения и влияния! Всё позволено, как гласит наш девиз, если это ведет -”К вящей славе Господней”! – он и сам, наверное, верил в то, что вещал с таким воодушевлением.

– Чего хочет Папа – хочет Всевышний! Для борьбы с ересью и инакомыслием – хороши любые средства и методы! Смута – разъедает сердца и души даже истинно верующих сынов церкви! – пойманный с поличным лазутчик, буквально кричал, – Оглянитесь вокруг себя! Ересь катаров и альбигойцев! Она пробралась уже и в это старинное пристанище избранных!

Ответом ему было молчание. Звенящая тишина говорила сама за себя. И несомненно, что это молчание, стало наилучшим ответом на всё сказанное до этого.

Произнося свою пламенную речь, отец-эконом преображался буквально на глазах. Сейчас, это была уже далеко не та жалкая крыса, которая несколько мгновений назад, угодила в поставленный для нее капкан. Это был фанатик, непоколебимо, убежденный в своей правоте! А ещё в своей силе, праве командовать и отдавать приказы! И за ним, как за полномочным представителем святого Престола, стояли небывалые по силе и могуществу возможности!

Он очень четко осознавал, кто находится за его спиною и давал понять это всем присутствующим. Помимо трёх обычных обетов – целомудрия, бедности и послушания, был ещё и четвёртый. Его профессы приносят лишь самому Понтифику! Клятва требовала от неофита лишь одного – беспрекословного подчинения! Воля Папы – это воля Господня!

Надо было слепо быть готовым к выполнению любого приказа. Без каких-либо лишних вопросов! Ни над чем не раздумывая и не рассуждая! Этика и моральная сторона вопроса, не учитывались ни коим образом!

Число таких узких специалистов, всегда было крайне незначительно, один-два на сотню. Они то и являлись своеобразным спецназом и личной гвардией наместника Святого Петра.

Апостол Петр держит ключи от рая в руках! Папа – выдает туда билеты и контрамарки! Вот профессы и посвящали себя исключительно выполнению поставленных перед ними задач.

Рай им был обеспечен при любом варианте!

Изуверы и карьеристы, готовые ради этого на любую подлость и преступление! Они шли только к своей намеченной цели, ни на что не размениваясь и не сворачивая!

Глава 9 Средневековье. Аббатство. Смерть шпионам.

Глава 9

«Рай покоится в тени сабель»

Хасан ибн Ас-Саббах

(Старец горы и глава ассасинов крепости Аламут)

Оторопь это слово было пожалуй самым подходящим из все для того, чтобы охарактеризовать сложившуюся в монастыре ситуацию. С его помощью можно было выразить все ощущения, незабываемые по своей силе и полноте. Их уже доводилось испытать подавляющему большинству из присутствующих здесь мужчин. Каждому из присутствующих, хоть раз в жизни, но доводилось рисковать подвергая опасности свою жизнь. Многие прямо сейчас, начинали тихо поскуливать и постанывать про себя глядя на соглядатая, пойманного леди Агатой.

Эти наяву видели себя уже где-нибудь в Тулузе, запертыми в пыточных казематах святой инквизиции. Там, словно бычьи туши на скотобойне, болтались в воздухе, висящие и визжащие от невыносимой боли еретики. Вздёрнутые на ржавые от крови железные крюки, они признавались и раскаивались во всём. Всё записывалось и фиксировалось прямо тут, на месте, с описанием совершенного до мельчайших подробностей. Даже если это были просто изощренные выдумки и фантазии безумных палачей и мучителей, никого это обстоятельство не смущало. Чистосердечное признание подтверждает вину. Облегчает её – раскаяние.

Подлежали уничтожению огнём и мечом все, уличенные в отрицании, искажении или попрании догматов Католической Веры! Все сомневающиеся и колеблющиеся! Аминь.

Слава Тебе Господи! Слава Тебе! Аллилуйя.

Способы дознания, часто находили самые нетривиальные, можно даже сказать, новаторские. С выдумкой подходили инквизиторы к своему делу, с огоньком. Взять, к примеру – испанский сапожок! Одеваемый на раздробленную в хлам лодыжку с до отказа закрученными шипами, он заставлял признаваться буквально во всем. Ведущему допрос оставалось лишь подсказывать в чём надо признаваться, чтобы мучения прекратились.

Или взять, например, железную бабу. Умирать в ней можно было несколько суток кряду. Смерть была желанна, словно невеста! Приходя, она избавляла от невыносимых мучений. При таких обстоятельствах переоценка жизненных ценностей и приоритетов происходила весьма успешно. Человек полностью переосмысливал свою жизнь за очень короткое время. Он начинал ценить ее не за те блага, которые в ней присутвуют, а просто за возможность дышать, двигаться, любить. Причём изменения шли на всех уровнях и были удивительны, как по скорости, так и по содержанию.

Потому-то к полному оцепенению, весьма сходному по своим признакам с каталепсией, примешивалась и изрядная доля животного ужаса. Причём испытываемые эмоции относились, как к главе Святого Престола, так и к генералу Ордена Иезуитов. Оба внушали собравшимся в трапезной непреодолимый ужас.

Чёрный Папа! Неофициально, именно так и именовали Иньиго де Лойола, создателя Общества иезуитов. Череда недавних событий, в один миг сделавшая его одним из самых влиятельных игроков на арене Старого Света, заставила призадуматься слишком многих.

Беспрецедентные полномочия и преференции были самолично пожалованы новоявленному фавориту – наместником Господа Бога на земле, Папою Павлом III.

Но вот за какие заслуги?

Подобное отношение больно задевало, как насущные интересы, так и самолюбие остальных монашествующих братьев. К тому же всё это, довольно сильно смахивало на личную заинтересованность главы Ватикана. Однако с Папою не поспоришь, но как же принципы? Как же проповедуемые всюду принципы ненасилия, нестяжания, праведности?

А принципы и методики управления массами, целыми веками оставались одни и те же. Разделяй и властвуй!

А тем временем, в трапезном зале Руанского аббатства, продолжали происходить занимательные события.

В скором времени они будут иметь далеко идущие последствия для всех собравшихся.

– Ну, а о чем я вас только что предупреждал? Убедились, дорогие мои собратья во Христе?!! – Продолжал громогласно вещать Отец Настоятель, подозрительно оглядывая всех присутствующих.

– Ехидна, которая пытается укусить вскормившую ее руку, обязательно должна быть повержена! – Его обличающий перст, недвусмысленно указывал на виновного, призывая всех к скорому и справедливому воздаянию.

– Он всех нас! Всех! С кем жил, ел, пил и молился – подводил под топор палача и костер инквизиции! – Глава монастыря устало прикрыл глаза. Преподобный немного помолчал, словно его самого поразила подлость и низость этого замысла. – Только вот лазутчик из него получился никудышный! Из дерьма пирожных не получается! – атмосфера всё ещё была накалена до предела. – Не правда ли братия? Неужели ни у кого нет ничего наболевшего на душе, чтобы высказаться по этому поводу? Я смотрю никого не волнует то, что здесь находятся крысы из Ватикана. Одной стало меньше сегодня, и это только начало.

– Ничего, скоро пришлют другого! У них этого добра хватает на всех! Ну, а мы будем их приспешников вычислять и давить. – Его брови сурово сошлись над переносицей, а высокий лоб пересекли три глубокие морщины. – Ссс, словно поганых крыс!

Сейчас, как и всегда, в минуты опасности, воинственная кровь норманна-завоевателя, начинала брать свое. Не признавая, ни компромиссов, ни отступления. Только победа! Пускай даже и ценою собственной гибели.

– Рене, Хуго, Эмиль! Берите этого отца-ренегата. Оглушите его промеж ушей, а затем скиньте в ров с дальней стены здания. Будут думать, что он сорвался вниз, делая вечерний обход!

На мгновение священник задумался, а затем продолжил дальнейшие наставления.

– И вина, в эту лживую глотку, влейте достаточное количество. Хереса или муската, без разницы. Лишь бы у тех, кто его отыщет, не возникло и тени сомнения, в обстоятельствах и причинах этой дурацкой гибели. Излишняя любовь к Бахусу, ещё никого не довела до добра! – Он махнул кистью руки, подгоняя молодежь и побуждая её к немедленным действиям.

– Упав с такой высоты и остаться в живых, могут только Ангелы Небесные! Этот залетный гусь, далеко не божественный херувимчик! Тоже правда, святой отец, но не без греха! – Кривая усмешка исказила губы, глядя на застывших от ужаса сотоварищей.

– Иуда повесился на осине! Эта продажная шкура сдохнет, отбив себе ливер! Без исповеди, без последнего покаяния и отпущения грехов! Ты однозначно сгоришь в аду, папский цербер! – Преподобный поднял могучие руки с над головой.

– Там для тебя, в котле Вельзевула, давно подходящее местечко приготовлено! – с силою сжав пудовые кулаки, гигант будто поставил точку, приняв единственно верное для себя решение, – Уведите его!

– Что вы застыли, словно соляные истуканы? Или мне всё надо делать самому? – Интонации в его голосе не предвещали ничего хорошего для всех тех, кто мог сдуру подвернуться под горячую руку.

– Хотите чтобы вас запекли на костре словно молочных поросят к праздничному столу? Наш добрейший король обожает подобные представления! – Трое парней, не раз и не два, попадавшие под ураганы эмоций подобных этому, не подали и малейшего вида, что недовольны подобной риторикой.

Они подождут , когда вся эта буря в стакане уляжется, предпочитая оставлять вопросы с подвохами без ответа. Никому не хотелось лишний раз проверять на себе терпение отца Настоятеля, провоцируя его на необдуманные действия. Это были вояки многое повидавшие в жизни.

Они влились в охрану храмового комплекса и прилегающих к нему территорий уже довольно давно. Старуха-судьба проверила их на прочность, в самых различных испытаниях, поставив пробу на профпригодность для работы в охране монастыря и несении караульной службы. По сравнению с предыдущими испытаниями это была синекура чистой воды.

До того как попасть в аббатство, ребятишки поработали оруженосцами у заезжих из Италии кондотьеров. Наемники, охранявшие караваны и обозы купцов, от сарацин и разбойников, очень неплохо платили своим помощникам. Те немногие из простолюдинов, кто хоть что-то понимал в военном деле, и умел сносно ладить с лошадьми и оружием, получали приличные дивиденды. Искушение легкой добычей и большими деньгами – тяжкое бремя. Далеко не все могут перенести его не замарав рук и совести. Жажда лёгкой наживы и послужила главной причиною досрочного завершения их контракта, в качестве пажей и телохранителей.

Не слишком разборчивые в выборе средства обогащения, солдаты удачи просто убили и ограбили найденных ими клиентов. От нападения погибли почти все, кого эти негодяи подрядились оберегать на дорогах и караванных путях. Убежать от костлявой, под покровом ночи, смогли считанные единицы. Они то и донесли в магистрат, рассказав в мельчайших подробностях все детали произошедшего той страшной ночью, когда золото пересилило долг и честь.

Старый барон потерял кисть руки и получил ранение в ногу, в схватках с вооружёнными мародерами, ещё во времена своей юности. Когда-то он и сам зарабатывал на охране обозов и сопровождении караванов, а потому сразу проникся сочувствием к молодым недоумкам. Ветеран и участник крестовых походов, возглавлявший отряд городской стражи порядка, сжалился над их юностью. Именно барон и принял меры, чтобы пощадить этих только-только начавших бриться сопляков, решивших подзаработать ремеслом настоящих мужчин.

Всех остальных, причастных к данному ограблению, вздёрнули на ближайшем дереве, подходившем для этого дела больше других. Тех же, кто благополучно избежал роковой петли, передали на попечение в монастырь. Там всегда имелась нужда, и в рабочей силе, и в крепких мускулах. А смирению и послушанию, при желании, можно научить всех, кто желает спасти свою грешную душу!

Теперь эта троица была обязана жить и работать на спасшую их обитель, до самой смерти. Решающим фактором для столь явного милосердия, не понятного большинству обывателей в ту суровую и кровавую эпоху, послужила еще и изрядная мзда начальнику городских гвардейцев. Как обычно, деньги решают всё.

Священнослужители большей частью погасили ущерб нанесенный проезжим купцам. А обещания полностью замолить вину и прегрешения отроков перед Всевышним, окончательно примирили всех со случившимся.

Спасенная от верёвки троица, была передана под личный контроль отца Настоятеля. А до уровня личных порученцев, и специалистов по разрешению деликатных ситуаций, их возвысил уже сам благодетель. Молчаливые. Исполнительные. Толковые. Эти ребятишки стоили каждого вложенного в них денье.

Окружив задержанного с трёх сторон и контролируя малейшие движение, троица потащила неудачника прочь из тёмного помещения. После того, как спина последнего конвоира скрылась за дубовыми дверьми трапезной залы инцидент, с поимкой папского соглядатая, был полностью закрыт и исчерпан.

Глава 10 Средневековье. Аббатство

Глава 10

Кто не молится Господу! Молится дьяволу!

(Папа Римский Франциск)

Этими узкими лестницами монастырская братия пользовалась лишь тогда, когда нужно было действовать незаметно и ненавязчиво при обслуживании церковных празднеств или слишком загулявших вельмож. А еще всех тех, кто был удостоен чести находиться в свите сопровождающих, знать, прислужников и клевретов. Милорды приезжали получить индульгенции за грехи в прошлом, будущем и настоящем, а монахи с радостью им помогали. Они облегчали карманы графов, маркизов и баронов от излишков дьявольского металла. Тем самым святые отцы делали богоугодное дело, угождая Всевышнему и оказывая помощь себе и обители. Ибо в Святом Писании сказано: «Легче верблюду протиснуться сквозь игольное ушко, нежели богатому попасть в рай!» Боковые проходы в метровых стенах позволяли легко и быстро достигать балюстрады верхних этажей, попадать в кладовые, винные подвалы и хранилища съестных припасов. Всё было легко доступно именно через вот такие скрытые от любопытных глаз стенные проёмы. Они позволяли незаметно миновать основные коридоры и пути сообщения монастыря. Когда вся четверка скрылась за массивными створками дверей, настроение оставшихся в трапезной начало стремительно улучшаться. Времена тогда были такие! А выбор был невелик: либо жизнь, либо Царствие Небесное! И чаще всего выпадало именно последнее, потому как в суровые времена законы мягкими не бывают. Зачастую смерть находилась гораздо ближе, нежели кончик носа вашего соседа по столу. Все собравшиеся в этом помещении на полсотни персон понимали, чем обычно завершаются такие вот посиделки. Если не эшафотом на Гревской площади Парижа, то аутодафе на костре братьев-доминиканцев! – Голова идёт кругом от всех этих происков и интриг! И к тому же после такого оглушительного фиаско вся римская свора будет строить козни уже в открытую. Настоятель продолжал нагнетать атмосферу, невзирая на царившую панику. – Где-где, а в папских пенатах дураков никогда не держали. Просчитать гибель своего эмиссара для таких законченных интриганов – плёвое дело! В глазах всех присутствующих обозначилось явное желание очутиться как можно дальше отсюда. – В самом ближайшем времени надо ожидать ответных действий из Рима. Многие из присутствующих в зале дорого бы заплатили за возможность оказаться сейчас у себя в тёплой и мягкой постели подальше отсюда. Они не желали ни видеть, ни слышать, ни участвовать в том, что будет происходить в этих стенах. – Ваше Высокопреподобие! Сеньор аббат! Мы достаточно давно знаем и вас, и леди Агату! – Монастырский врачеватель ввиду своей тучности занимал большую половину скамьи. – Поэтому я считаю, что пришло время очистить от скверны наши ряды. – Женщина – это сосуд греха! И ей не место у нас в обители! Но из уважения к вам мы вместе со всеми братьями всегда закрывали на это глаза! Аптекарь монастыря смахнул пот со лба носовым платком, в который можно было легко завернуть жареную кабанью ногу. – Ничего хорошего присутствие этой женщины не несло! Одни только искушения и соблазны! Поверивший в свою безнаказанность толстяк продолжал испытывать судьбу самым беззастенчивым образом.

– Похоть и плотские вожделения – вот что от нее всегда исходило. – Агата прямо-таки зашипела от ярости, как настоящая дикая кошка.

Будь сейчас её воля, она бы выцарапала толстяку глаза прямо здесь. Уже то, что он решился её обсуждать, да ещё и прилюдно, смахивало на хорошо спланированную провокацию. Обычно никто не пытался противостоять аббату, да еще с такой беспрецедентной наглостью. Настоятель тоже воспринял его слова не иначе как смуту и призыв к мятежу. И всё это происходило сейчас, на ночном собрании в малой трапезной! Там, где всегда собирались самые преданные, проверенные и покорные. Тем не менее аптекарь, уверовавший в свою безнаказанность, наглел всё сильнее и беззастенчивее. Его речь была ничем иным, как открытым призывом и подстрекательством к бунту. Это означало и смену руководства обители. С этим мириться было никак нельзя, а докторишка тем временем продолжал. – Мы, смиренные слуги Господа Нашего, свято чтим все его заповеди и обеты. Потому-то мы и помыслить не могли, что кто-то может их нарушать. А тем более целибат! Нарушение оного – самый страшный и непростительный грех для праведного монаха. Так неужто тот, кто должен служить столпом и крепостью веры, поддался проискам сатаны? Не могу я поверить в такое грехопадение, братия! Но глаза мои говорят обратное! – Сальные глазки отца-инфирмария буквально пожирали стройную фигурку и смазливое личико гордой красавицы. Воздержание особенно трудно даётся тем, кто не соблюдает посты и не умерщвляет плоть на всенощных бдениях и молитвах. Ходили слухи, и, видимо, не спроста, что жирный любитель жареных свиных ребрышек не раз огребал от экспансивной мадемуазели по самое первое число. Однако вожделение настолько затуманило заплывшие жиром мозги, что безумец голосу разума не внимал. Мнимый поборник справедливости даже пожаловался на нее Его Высокопреосвященству, монсеньёру архиепископу. Он написал ему челобитную, где напирал на то обстоятельство, что сам дьявол пребывает у них в аббатстве. Сатана, приняв облик баронессы Мюррей, совращает братию своим непотребным видом и одеянием. Носит мужскую одежду, охотничьи костюмы и сапоги со шпорами. А еще мерзавка имеет оружие при себе, что противоречит уставу обители. Архиепископ тогда долго смеялся, а затем наложил на шустрого врачевателя епитимью. Толстяка заставили читать Ave Maria две тысячи раз, трижды в сутки. Утром, в обед и вечером перед ужином. А еще он пообещал наказать двумя дюжинами плетей старших по чину монахов за неподобающий пример для послушников, ученых братьев и конверсов. Монастырской элите надлежало служить образцом смирения и покорности, а не сеять смуту и недовольство своими прелатами. В аббатстве, как и в миру, существуют определенные грани и сословия, по которым надлежало делить все обязанности и привилегии. – Криспин! Арни! Почему лишние находятся там, куда вход был дозволен лишь избранным? Разве их имена были в том списке, который я передал тебе вчера вечером? – спросил Настоятель у караульного, ведавшего тем, кого следовало пропустить. – В этом нет нашей вины, сеньор аббат! Брат-аптекарь сказал, что охранник, являясь всего лишь конверсом, не смеет чинить препятствия старшему. Криспин мялся, краснел и блеял что-то невразумительное. – И по званию, и по чину он намного выше меня. И-и-извините, монсеньор, виноват. Получается, нельзя было его пускать, так?! Простите, моя вина, недосмотрел... – Это что же у нас получается! Сначала Агата обнаружила отца-эконома, шпионившего в пользу наших врагов. А теперь появляется этот хряк, выполняющий в обители функции коновала и ведающий кровопусканием. Настоятель невесело засмеялся, но его глаза оставались серьезными. – Вместо того чтобы больше времени уделять пробиркам и заниматься траволечением, клистирная трубка сидит и рассуждает про баронессу!

Это было уже открытым вызовом, а не скрытыми перешептываниями за спиной или анонимными кляузами в епископат. Дело шло к открытому восстанию и захвату власти в монастыре, и не абы как, а семимильными шагами. Срочно следовало пресечь эти настроения на корню, а с подстрекателями разобраться как можно жестче. О таких вещах обычно заботилась леди Агата и её доверенные конверсы из службы охраны. Подобные вещи получались у неё замечательно, да и опыт по этой части был немалый.

– Видимо, мне придется перебить половину монастыря и большую часть прихода, чтобы остальные стали вести себя как полагается. Преподобный хорошо понимал, что без решительных и конкретных шагов угрозы практического результата иметь не будут.

– Может быть, кто-то еще желает угодить папским холуям-иезуитам, которые спят и видят, как меня уничтожить? – раздражение начинало набирать силу.

В гневе отец Франсуа протянул руку и, схватив толстого монаха за воротник, без труда выдернул его из-за стола безо всяких усилий, словно мешок, набитый гагачьим пухом.

С перепугу аптекарь завизжал на весь зал так, будто его пристраивали на дыбу или прижигали каленым железом пятки: «Господин аббат! Мессир! Ваше высокопреподобие, простите меня, неразумного! Я только хотел сделать, как лучше! Уже давно надо было сказать, что леди Агата водит в свои покои мужчин! Вавилонская блудница – вот кто она такая!»

По притихшему залу, ловившему каждое слово, прокатился то ли стон, то ли вздох.

– Только поэтому я и хотел написать жалобу во дворец епископа, но еще не успел! – покрасневшее от натуги лицо и закатившиеся глаза наглеца выдавали сильнейший испуг. – Каждую ночь в ваше отсутствие в монастыре я слышал, как она разговаривает с неизвестным мужчиной! Я могу назвать даже имя этого негодяя!

От неожиданности аббат разжал кисть, сжимавшую ворот местного коновала, и тот, мягко приземлившись на пятую точку, растекся по полу всей своей необъятной тушей.

– Ну и как же имя того, с кем она говорила? Быстро назови его, иначе я за себя не ручаюсь! – теперь его настороженный взгляд был устремлен на Агату. – Это правда, моя хорошая, он не врет? Скажи мне, что это ложь, и я самолично кастрирую этого жирного интригана!

– Его имя Мигуэль или Мануэль, ваше высокопреподобие! – захлебываясь от испуга, тараторил монастырский эскулап, лежа на полу трапезного зала. – Клянусь крестом Господа нашего Иисуса Христа! Будь я трижды проклят, если посмею обмануть своего духовного отца, отпускавшего мне все мои прегрешения!

– Агата! Говори, не тяни кота за хвост! – на каноника было страшно смотреть. – Неужели все это правда? Или эта пародия на монаха лжет, будто пьяный сапожник в борделе?

Агата закаменела лицом, но виду, что ее задели слова аптекаря, не подавала. Самообладанию женщины мог бы позавидовать убеленный сединами ветеран.

– Он заблуждается, только и всего! Я все объясню тебе позже с глазу на глаз! – лихо отчеканила баронесса, избегая смотреть прямо ему в лицо, но не потеряв присутствия духа. – Все совсем не так, как ты полагаешь! И не так, как оно выглядит со стороны или как об этом думают эти похотливые недоумки!

Лицо настоятеля тоже словно застыло, и живыми на нем оставались только одни глаза. За мгновение человек изменился так, что на него стало больно смотреть. Воин разом постарел и обмяк. На скамье, склонив голову, чтобы не было видно гримасы боли, сидел старый и немощный человек.

Все вокруг понимали, что ему сейчас плохо так, как, наверное, не было никогда в жизни. Кто-то злорадствовал про себя, кто-то жалел наивного старика, связавшего свою жизнь с распутной девицей. Знатность рода – ещё не залог добропорядочного поведения, а скорее наоборот.

Своим поведением она опозорила того, кто не должен был иметь никаких темных пятен на своей безупречной репутации. И теперь, хочет он того или нет, но ему придётся принимать жестокие и неприятные для себя решения и делать выводы. А иначе он потеряет лицо!

Нравы в те суровые времена были такими же дикими и безжалостными, как и наказания за любое из преступлений. Нарушивший целибат паладин церкви заслуживал самого сурового приговора! Однако дщерь Евы, которая толкнула его на все эти прегрешения, без сомнения, служила самому Сатане.

Совратив святого отца прямо в стенах святой обители, а затем изменив ему, она могла искупить вину только смертью. Причем, насколько ужасной и длительной будет казнь, зависело от фантазии и пристрастия тех, кому будет принадлежать её грешная плоть и погрязшая во грехах душа.

Все смиренно молчали в ожидании приговора той, что всё время стояла рядом с главой монастыря. Они привыкли подчиняться ей, точно так же, как и самому мессиру Франсуа, не делая никаких различий. Для большинства это обвинение обрушило в их душе нечто большее, чем простое прелюбодеяние. Оно подрывало устои их привычного миропорядка и веру в своего отца-настоятеля.

Из всех находящихся сейчас в полутёмном зале только сама Агата ни на йоту не утратила присутствия духа. Ей и правда было не привыкать ходить по самому краю пропасти под ручку с «костлявой». Смерть она знала в лицо, как свою давнюю подругу и не понаслышке. Потому и не расставалась с оружием никогда, даже ночью держала его всегда под рукой.

– Я же сказала, что всё могу объяснить! Не прилюдно, а тет-а-тет! Так оно будет гораздо лучше для всех! – Она уже пришла в себя и улыбалась ехидно и как ни в чём не бывало. – Твои страхи, Франсуа де Готье, не стоят и медного обола! Ты согласишься со мною, когда узнаешь, в чём дело! А после мы вместе посмеемся и забудем про этот казус! – Леди Агата обвела глазами собравшихся. Подавляющее большинство из них отводили взгляд, не желая вступать в конфронтацию с могущественной и злопамятной баронессой.

Эти двое помирятся, а я буду отдуваться за свою несдержанность и болтливость. Зачем мне эта проблема? Они делили между собою постель не год и не два. А в кровати зачастую и не такое решается в пользу смазливой мордашки и соблазнительной задницы. Так думало подавляющее большинство из присутствующих. И по-своему они были правы целиком и полностью. Дворяне дерутся, а у холопов чубы трещат! Тем более, что баронесса Мюррей и не думала признавать себя виноватой и изображать раскаяние.

– А пока давайте попробуем найти выход из сложившейся ситуации! Не дадим повода торжествовать тем, кто играет против прямо у нас под боком! – Она говорила вполне здравые и понятные вещи. Большинство из присутствующих думало точно так же. – В Ватикане лишь позлорадствуют, видя наше смятение и бессилие! Или кто-то думает по-другому?

По большому счету многие, наученные горьким опытом, всегда выжидают, кто победит, и лишь потом принимают решение. Вовремя став на сторону сильного, можно избежать множества проблем и обрести защиту и безопасность со всеми вытекающими отсюда бонусами. Поэтому Агата и распиналась перед теми, кого всегда считала лишь быдлом и рабочей скотиной.

– Конверсы, послушники и учёные братья! Все те, кто пока ещё остаются верными своему господину, помните о расплате! – заключила леди Агата, взяв на себя руководство на этом изрядно опостылевшем сборище трусов и доносчиков. – Помните о тридцати сребрениках Иуды! Предав Учителя, ренегат поплатился жизнью, а также посмертием! И в аду он будет пребывать вечность! – торжественно заключила она в гробовой тишине, воцарившейся среди этого разношерстного сборища. – А предатели долго не живут, потому как никому не нужны! Ибо предавший однажды предаст и во второй раз.