Текст книги "Завещание Сталина"
Автор книги: Эдуард Скобелев
Жанры:
Триллеры
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
Не подкреплённое могучей надеждой, лопается от забот и огорчений человеческое сердце. Даже и ведомое сильным духом, надрывается оно в коротком пути. Столько забот, столько необходимой для жизни науки! А рядом – психология трынь-травы, ленивой безответственности, отказа от борьбы и наивной готовности к безгласной холопской покорности. Обойдёт человек и дешёвые соблазны пьяной умиротворённости, и оскорбительное «вдохновение» от наркотиков, и мелкотравчатую увлечённость танцульками, застольями и убогим флиртом, но тем прозаичней будет встреча с серьёзной работой, освоением профессии среди людей, не всегда благожелательных, умных и терпеливых. Подвергнется он ударам по самолюбию, по чести и гордости, неоправданным наказаниям, познает несправедливое награждение одних и равнодушие к другим. Но и это преодолеет человек с высоким сердцем, которое не устаёт учиться, ждёт и надеется, тревожится и предчувствует беду, восхищается мечтой и дрожит перед непролазными хлябями жалкого быта. И чем сильнее любит сердце, тем настойчивее обступают его тревоги и обиды, тем чаще летят в него тяжёлые камни оскорблений и унижений. Измены близких, коварство друзей, подлость окружающих, безвременная гибель тех, кого оно любило и кому желало добра. Но и сверх этих испытаний новые горечи готовит судьба: обман пророков, мошенничество вождей, гибель родной державы, распад нравственности, в которую люди внесли необъятную дань своих страданий. Беды нагромождаются и растут, уходя за горизонт: как противостоять всемирной банде, сговорившейся ради порабощения доверчивых народов? Как вынести рыдания сына или дочери, не желающих больше жить в этом мире зла и ненаказанных преступлений? Как вдохновить тех, у которых кончились силы сопротивляться и верить в высокие идеалы, оставленные человечеству самыми добросердечными из его сыновей?..
Бесконечны и неисчислимы яды, что травят сердце. А радости, что укрепляют его, скудны и преходящи…
Когда разрушители-диссиденты, мимикрировавшие под защитников «прав человека, «свободы и благосостояния для всех», прорвались к власти, они прежде всего захватили в свои руки необозримое хозяйство КГБ, его архивы, из которых предстояло изъять сотни тысяч важнейших документов. В первые же часы были поставлены свои люди на ключевые должности в армии, МВД и прокуратуре. Затем, не давая опомниться очумевшим от психических атак вчерашним бонзам областных уровней, был нанесён мощнейший удар по оборонному комплексу. В ту пору почти никто и не оспаривал злонамеренного тезиса о «милитаристской политике КПСС» – вот до какой степени обалдения было доведено «общественное мнение», начинавшее с инициатив по «совершенствованию социализма» и ослаблению «партийных привилегий»…
Алексей Михайлович знает, что не понадобилось даже потрошить за закрытыми дверями вальяжных чиновников парализованного Министерства среднего и специального машиностроения, державшего в руках главные нити оборонных заказов, схема связей и характеристики отдельных работников – всё это давно было прояснено через скромных, как тени, киоскёрш, продававших газетки (порнографию – из-под полы: «Только вам, и никому больше!»), говорливых и улыбчивых парикмахеров, безобидных с виду наладчиков ЭВМ, разухабистых снабженцев «столов заказов» и врачей ведомственных зубкабинетов, проталкивавших на тёпленькие должностишки по всему Союзу «своих», которые в целом получали гораздо большую пробивную силу, чем ведущие министры!
Все работы были приостановлены под предлогом «полного истощения казны». Лопались НИИ, которые не знали серьёзных конкурентов ни в США, ни во Франции, ни в ФРГ. Сбитым с толку разработчикам позволяли участвовать в приватизации предприятий, им предписывалось «срочно разрабатывать бизнес-планы в целях реструктурирования и конверсии». Распространялись (лживые, разумеется) слухи о том, что «американцы будут гарантами всеобщего мира и вложат миллиарды долларов в производство самой ходовой потребительской продукции и все заживут «как надо», кто тогда слушал немногих пророков, утверждавших, что нищая Россия станет финансировать Запад украденным у народа капиталом, а США, распоясавшись, приступят к четвертованию не угодивших им стран?..
Прохоров в первые же дни собрал костяк коллектива, с которым работал многие годы. Эти люди были по сути единой семьёй, все они трудились для одной цели и в одном режиме. Они понимали суть событий – их не нужно было просвещать. И всё же он проявил осторожность и сдержанность – это было первым законом жизни закрытой группы, в которую он сам подбирал людей, хорошо представляя себе все коварство всепроникающего «интернационализма»:
– Ребята, мы попали под колпак, не исключено, что завтра здесь появятся цээрушники. Проект наш прикроют – и основной, и параллельные – как пить дать. Возможно, мы уже не встретимся без посторонних. А потому хочу точно наметить линию поведения на весь смутный период. Я верю каждому, как себе, и если кто-либо на любом этапе пожелает отойти в сторону, я пойму, что жизнь взяла за горло так, что иначе невозможно. Я открываю на днях два малых предприятия на базе вспомогательного цеха. Все вы будете получать какую-то долю, соблюдая условия, об этом позднее, потому что и эти предприятия могут быть разрушены. Мы теперь на главном острие противоборства. Пока у меня будут хоть какие-то средства, никто не впадёт в нищету и не деградирует. Родина не погибнет, пока мы будем вместе.
Всё то, что он говорил, казалось ему убедительным и реальным.
– Как поступим с ячейкой партии?
– Спасать КПСС – не наша задача, – хмуро ответил Прохоров, упираясь взглядом в стол. – Чтобы стряхнуть сатану, придётся сжечь небо. Мы можем расходиться в деталях, но в принципе все мы знаем: если бы КПСС от основания до вершины служила интересам советского народа, она бы никогда не подверглась разрушению. Поэтому предоставим этот вопрос истории, для нас он не актуален. Мы спасаем нацию, мы спасаем народы, мы спасаем Отечество.
– Организации жалко, – сказал тот, кто задавал вопрос. – Начальство – одно, народ – другое.
– Это была во многом не наша организация, особенно в последние годы…
Второй вопрос касался судьбы сверхсекретного подземного цеха, где должен был производиться окончательный монтаж главного Изделия. Цех назывался конспиративно – «третий». Существовал и другой «третий цех», но посвященные знали, о чём идёт речь.
– Кроме нас, никто не знает о существовании третьего цеха. Я предлагаю демонтировать все экспериментальные установки, сложить узлы и агрегаты и забетонировать главный вход. Западникам потребуется ещё лет сорок, чтобы дойти до нашего уровня.
– Предложение разумно, – согласился Прохоров.
– Тогда вопрос, – с места поднялся доктор технических наук Лобов, обладавший гениальной интуицией по организации раздельной работы над любым проектом. – Какое наказание ожидает того, кто выдаст противнику наши секреты?..
Прохоров растерялся – «глупый вопрос».
– Любая цена нашей личной слабости – интересы Отечества, – он пожал плечами. – Что может ждать предателя, кроме презрения сотоварищей?
– Для «демократов» такого понятия не существует, – наступал Лобов.
– Это только подтверждает, что созидательная цивилизация несовместима с разрушительными планами вооружённого жулья.
– Вопросы философии сегодня уже никого не интересуют…
Как в воду глядел Прохоров: уже на следующий день к нему явились уполномоченные министерского главка с бригадой «инспекторов», полных невежд, что касается существа дела, но с определёнными целями, которые проталкивали нахраписто и нагло.
В этой бригаде, возглавлявшейся «правозащитником», сотрудником литературного журнала Семёном Антоновичем Курчаткиным, известным также как Самуил Аронович Шехтель, находился некто Нерсесян, представившийся докторантом Института мировой экономики, но на армянина нисколько не похожий.
Всех их интересовал численный состав объединения и его институтов, их структура, объёмы фактического финансирования, основное и вспомогательное оборудование и разрабатываемая тематика.
Кое о чём «инспекторы» уже были осведомлены. Так, они сразу же пожелали поговорить со «специалистами по средствам контрпропаганды и техническим проблемам психологического противостояния».
Прохоров мысленно поздравил себя за дальновидность. Его люди владели разработками, позволявшими предсказывать стратегию и тактику действий противника, могли в течение недели, используя канал союзного телевидения, нейтрализовать состояние зомбированности и духовного паралича миллионов людей. Соответствующие материалы (впрочем, не раскрывавшие деталей) неоднократно направлялись в ЦК КПСС лично Горбачёву и Лигачёву, но никакой реакции оттуда не последовало. Наоборот, один из кураторов объединения имел очень неприятный разговор с помощником «хозяина» Шахназаровым, сославшегося при этом на члена Политбюро Л.Яковлева, связи которого с мировой закулисой были уже в ту пору Прохорову хорошо известны. Получив сигнал, Прохоров немедленно подписал давно заготовленный приказ о расформировании «Группы по специальным проблемам социальной психологии», как она именовалась. Все четыре бесценных специалиста были переведены в цех № 12 Экспериментального института, который выполнял технические работы. В цехе № 12 сотрудники работали под вымышленными фамилиями. Миновав общий пост, они, пользуясь специальным ключом, переходили по подземному переходу в главное здание института, так что даже пост ничего не знал об этом.
– Каким образом нам встретиться и потолковать с контрпропагандистами? – широко, но искусственно улыбаясь, спросил Курчаткин. – Им в вашем институте сейчас делать уже нечего, «холодная война» окончилась, а я бы мог предложить интересную работу. Между прочим, оплачиваемую в долларах. И вас лично могли бы пристегнуть.
– Сожалею, – Алексей Михайлович развёл руками, – все эти люди давно уволены.
– Как «уволены»?
– Да так. По инициативе лиц, обслуживавших Политбюро. Ещё в июле 1991 года.
На физиономии Курчаткина отобразилось глубокая досада и даже растерянность.
Прохоров торжествовал: «Выкуси! Привыкли повсюду брать без боя!»
– Кажется, к нашему визиту здесь основательно подготовились, – зло бросил Нерсесян.
Алексей Михайлович изобразил полную наивность:
– Только сегодня утром нас предупредили. Но заказан обед. Примем вас по-старосоветски.
– По-совковски, – машинально прокомментировал Курчаткин, но тут же спохватился и поправился: – Сейчас это уже не модно – застолья…
НИИ лишили финансирования, он подлежал расформированию. Наложили лапу и на планы создания малых предприятий.
– Конечно, конечно, мы людей не обидим, – тараторил настороженный Курчаткин. – Но это государственная собственность, и подготовлено уже решение посадить на эти площади российско-канадский конверсионный консорциум…
Вес попытки сохранить уникальные кадры неминуемо терпели провал: давили банки и официальные учреждения. «Победители» хотели полного разгрома и использования военнопленных для своих целей.
Этот тщательно спланированный разбой ещё нигде и никем не описан. Драмы, которые сопровождали его, требуют великого пера – таких перьев нет и сегодня.
В КГБ и армии провели чистки, сменили несколько раз начальствующий состав, внедряя продажное дерьмо, людей бездарных, но амбициозных, порочных и разложившихся. Они называют себя «рыночниками».
Быстро расчехвостили и большинство наиболее важных исследовательских центров: никто не был готов обороняться от «своих» предателей. Всё рушилось практически без сопротивления. И это поражало больше всего.
Лишь немногие точки стратегической оборонной перспективы погибали иначе. Эти кадры не шли на подкуп и не поддавались на шантаж. Их предстояло разбить и полностью уничтожить. И эта борьба проходила при полном неведении общественности. «Демократы» не раскрывали масштаба подрыва жизненно важных конструкций страны, левые ничего не знали об этом, а сами разработчики не поднимали шума именно из-за того, чтобы не спровоцировать коварного врага на спекуляции: вот, мол, «милитаристская партийная машина всё ещё жива, и, поскольку не хочет принять новые порядки, её следует выжигать калёным железом».
Новые власти были совсем не прочь разжечь в стране гражданскую войну, чтобы потопить в крови всех возможных оппонентов и мстителей. Таково же было желание фактических правителей Америки. Но все они трусили: при открытом конфликте, безусловно, нашлись бы военные, готовые применить ядерное оружие – хвалёная западная машина выявила бы тогда своё полное бессилие…
Прохорову уже в конце 1993 года стало известно, что накануне октябрьского расстрела российского парламента олигархи Запада рассматривали вопрос о высадке десанта НАТО на российские базы стратегических ракетных сил, – якобы в целях предотвращения захвата ядерных объектов «коммунистическими террористами». В этой затее предполагалось задействовать в целом до 70 тысяч морских пехотинцев только из США. Стоимость операции определялась в 12–15 млрд. долларов в течение первых шести месяцев.
Только в идиотской голове мог сложиться подобный план, чреватый многими неизвестными. Но шизофреники всегда подвержены фобиям.
Практически единственный, кто не поддержал этих планов, был американский президент Билл Клинтон, которому ЦРУ внятно разъяснило, чем может окончиться подобная авантюра. Клинтону пришлось дать торжественное обещание – «сломать хребет остаткам советского тоталитаризма» в течение последующих трёх лет.
Три года миновало – и что же? Россия, казалось бы, погребённая среди руин, оставалась живой. Более того, в ней усиливались тенденции совсем иного толка, – на союз с соседней Беларусью и её популярнейшим в народе лидером Александром Лукашенко, старавшимся обеспечить независимость и суверенность своей страны. Он предложил России договор о Союзе. Западная агентура, кучковавшаяся вокруг Президента России, не смогла воспрепятствовать моральному влиянию этого неожиданно возникшего политика. Оплёвывания и шельмование только усиливали его авторитет в России, – вот же «белорусская бестия»!
Россия не погибла, но и жизни в ней оставалось всё меньше и меньше, потому что её погубители, выступая в облике разных партий, но делая одно коварное дело, все ближе подталкивали её к краю пропасти, из которой уже, конечно, было не выбраться. Все они жаждали «необратимости разгрома»…
Алексей Михайлович теперь уж и не знает, что осталось от его предприятий. Может, ничего уже не осталось. Под его рукой было 35 главных разработчиков, владевших всеми тайнами проектов. Они опирались на небольшой технический коллектив в полторы тысячи человек, и хотя в цехах был свой режим секретности, всё же всей тайны они не знали и сказать что-либо определённое об «изделиях» не могли.
После того, как был освобождён от должности Прохоров, началась «конверсия», и все эти 35 человек один за другим уходили из жизни, сотрясаемые общей и личной, незримой трагедией. За ними велась охота, о масштабах которой можно было судить лишь по отголоскам событий.
Первой жертвой «новых гегемонов» стал Макаров, лазерщик высочайшего класса, знавший наперечёт все ведущие лаборатории мира и повторявший, что все его зарубежные коллеги ещё слепые котята. «Секретами надёжного боевого применения лазера пока владеем только мы, – гордо говорил он. – Западные умы очень консервативны и ограничены, им ещё долго не выбраться на нужную стезю».
Прошёл слух, что Макарову предложили прекрасную работу в Москве. Он поехал туда по вызову, но вскоре вернулся. Всполошённо позвонил Прохорову, назначил встречу, но на встречу не явился. Ночью наёмные убийцы подожгли его квартиру, где он жил с женой и пятилетним сыном. Видимо, мстили за отказ от сотрудничества.
Отрезанный от коридора стеной огня, Макаров попытался спуститься на балкон третьего этажа, чтобы потом заняться женой и истошно кричавшим ребёнком. Но в суматохе не рассчитал, сорвался вниз и расшибся насмерть. Жена прыгнула на стоявшее внизу дерево, завернув ребёнка в одеяло. Она осталась жива, лишившись ноги и глаза, ребёнок – погиб.
Через неделю пришло известие о скоропостижной кончине Петренко и Носова, выдающихся физиков. Как выяснилось, были где-то в гостях, вели переговоры о предстоящей работе, вернулись домой в состоянии довольно сильного опьянения, что было для обоих крайне нехарактерно. Скончались дома от паралича органов дыхания – той же ночью, примерно в одно и то же время.
Исчез Лобов. На улице, где было полно людей, пристрелили Лебедева…
В стране, ошеломлённой от истеричной демагогии и присягнувшей доллару и потому утратившей надежды и чувства товарищества, надеяться на успешное расследование преступлений уже не приходилось.
Получил неожиданное приглашение возглавить какой-то «конверсионный центр» во Флориде и сам Прохоров. В письме откровенно и нагло сообщалось, что ему готовы дать стипендию в 3,2 тыс. долларов в месяц и полный пансион, если он сообщит о перечне исследований, осуществленных лично им или под его руководством за последние 10 лет.
Он понял, что все они окружены, и оповестил людей о том, что нужно поскорее разбегаться, может быть, даже «меняя кожу». Когда-то обсуждались и эти проекты, и кое-кто из его сотрудников имел второй паспорт. Но кто же мог предвидеть, что и паспорта заменят, и введут новые денежные знаки, и почта ходить вовсе перестанет, – в 1991–1993 гг. повсюду в России, в том числе и в Москве, почту нередко выгружали на свалку, рассылая только ту корреспонденцию, которая оплачивалась по самому высокому тарифу.
Помыкавшись в пустоте, Прохоров отправился в Ленинград, прозывавшийся уже Санкт-Петербургом, – там работали старые и надёжные товарищи, заверившие, что подыщут нужную работу.
Казалось, Алексей Михайлович исходил из бесспорного. Да, настоящему патриоту тяжело, но нужно потерпеть. Если это настоящий патриот, он не станет стонать и жаловаться на трудности, не будет искать покровительства власти, памятуя, что она в наше время чаще всего ненадёжна и продажна. Зная о великой пользе всякого организованного движения, настоящий патриот не будет уповать на создание патриотической организации – она может уже в момент создания попасть не в те руки – он станет действовать самостоятельно, не теряя времени, привлекая к борьбе близких и друзей, на которых может положиться. Он будет действовать, исходя из национальных интересов страны, решая задачи и за высшее руководство и за общество, потому что Родина как общее понятие раздробилась: она остаётся целостной и единой только в сердце честного человека.
Из этого исходил Прохоров, но все его установки оказались пустыми надеждами периферийного интеллигента. Выяснилось, что страна уже плотно завоёвана изнутри и в ней действуют совершенно иные законы человеческих отношений. Специалист по новым технологиям формирования убеждений, он понял, что побеждён обычной ложью, наглостью и страхом.
Оказавшись в Санкт-Петербурге и нанеся несколько визитов, он вдруг почувствовал фальшь и натянутость в отношениях с прежними друзьями.
Да, все они вздыхали по прежним временам. Но и только, это было единственное, что связывало с этими людьми. Все они были наэлектризованы и деморализованы. «Урвать свой доллар» – стало главным смыслом и их жизни. Это не афишировалось, но в это всё упиралось. Никто не хотел признать, что любая нажива эфемерна, ничего она не решает, в семьях хотели есть, менять прохудившуюся обувь и как-то верстать быт, нелепый и страшный и в советские времена, хотя в других, конечно, измерениях…
Первые четыре дня он жил в самой дешёвой гостинице – с клопами и без горячей воды, – по утрам его будил галдёж азербайджанцев, отправлявшихся на рынки. Его все обнадёживали: вот появится Пётр Петрович и всё уладит, вот вернётся из-за рубежа Дина Михайловна, и всё утрясётся…
Но ничего не утрясалось. Появлявшиеся вакансии тут же захватывались людьми, имевшими более сильный блат.
От него, от Прохорова, не открещивались, но как бы всё более сторонились, избегали, боялись. Да и достучаться до людей становилось всё более проблематично, хотя все вдруг перекрасились и сделались истово верующими.
Он искренне удивлялся: «Неужели с духовным багажом, сляпанным для гоев всего мира два тысячелетия тому назад, можно на что-то рассчитывать?..»
Оказалось, можно. Потому что тысячелетия ничего не поменяли в положении человека: он оставался таким же незащищённым, как и в прошлые времена.
– Всё на самом деле просто, – объяснил ему седовласый академик Н., от которого кое-что зависело. – Главное – верить в Христа. Мы должны страдать за то, что покинули его. Это утишит боль. Теперь мы вернёмся к вере, и он отворит нам врата нового рая.
– Милый друг, да кто же, когда и кому отворял врата?
– Тебе этого не понять, потому что ты отравлен бесовским атеизмом. Бог с нами. Бог в нас.
– Ничем не отравлен. Я верю в эксперимент, и могущество природы. Я принимаю любой рациональный довод!
– Видишь: «рациональный»! А тут нужно не рассуждать, тут главное – просто верить. И чем иррациональнее, абсурднее факты, тем упорнее должна быть вера!
– Так ведь именно это и нужно нашему противнику! Неужто не ясно, каким страшным бичом для человечества обернулась вся эта химера с Христом? Ты же лично понимаешь, надеюсь, всю коварную рукотворность христианства? Оно было придумано как оружие духовного разрушения Рима, военная мощь которого была неоспоримой.
– Ничего не хочу понимать, – верить хочу!..
«Хочу харчо» – тут все аргументы бессильны. В Христа верят, а человека, что рядом – не слышат. И делают вид, что верят, именно потому, чтобы не слышать чужих стенаний. Фарисеям верили, фарисеям верят и верить будут фарисеям.
Вот и комнатных собак оттого развели. Миллионы комнатных собак в нищих квартирах, где живут одинокие субъекты, связанные пропиской и, может быть, пока ещё общим бюджетом…
