Текст книги "Завещание Сталина"
Автор книги: Эдуард Скобелев
Жанры:
Триллеры
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Он считал себя верующим, хотя в церковь отродясь не ходил: неведомая сила пригнетала его, едва он приближался к православному храму. Иногда мерещилось, что по пятам бежали ужаснейшего вида черти, похожие на толстобрюхих котов: у них были пушистые чёрные усы, как у майора Переверзева, и острые акульи зубы – загнутые внутрь. Да и глаза были акульи: в них едва различался зрачок, они заплывали дымкой безумной отстранённости.
Он называл себя русским, но русских не терпел. Если и рассуждал о них, то непременно с гневом, раздувая ноздри:
– Ненавижу! Трясуны, халявщики и лежебоки! Своей воли нет: то на небе божью бороду высматривают, то в Европе какого-либо шептуна-избавителя ищут! Что сделала Россия самостоятельно, исходя из своего собственно замысла, а?.. Ничего!.. Из всех наличных народов давно уже можно было бы единый борщ сварить: тут тебе и бульба, и петрушка, и цыбуля, и красный перец, и фасоль полосатая… Кричат о любви к Родине, только эта любовь дальше поллитры, куражливой болтовни да минутной слезливости не идёт… И что вы мне тут про Матросовых да Кожедубов несёте? Это исключения… Да и нехитрое дело – подохнуть за секунду или переть к победе через горы трупов… Вот евреи, те, действительно, постоянно действуют с единым и потому торжествующим замыслом. Да, подлый, поганый, разбойный, а всё же – замысел, и в борьбе народов, которая совершается, он просто необходим… А у нас дальше фанаберии пережравшего начальства дело никогда не пойдёт… Евреи не дадут? Так где же вы, русские? Чтобы нация могла утверждать свою волю, каждый русский обязан стоять столь же упорно и неуступчиво, как тот чечен пли жид, что чечена втихаря подпирает… При мне трое чмуриков сговаривались забросать Михаила Сергеевича кошачьим дерьмом. И дерьма набрали – три полных пластиковых пакета. А потом пошли в ФСБ и добровольно себя оговорили, – какая мерзота!.. Попов – так это, все знают, вовсе и не Попов. А вот Хавьер Солана – это Хайм Солынский… Мы сами себя стеной окружили, сами на свои хватальца наручники одели!.. Поучитесь у моего лучшего друга Самуила Яковлевича Апостольского… Наступал на него с аргументами некто Грузлов, русак, который в том же торге работал, что и Апостольский. Поменяли их местами: сделали Грузлова директором. И что же? Бесследно сгорел в течение года!.. Сёма мне в первый же день сказал: «Крупно нагадить я ему пока не могу, но из мелких пакостей он теперь не вылезет до пенсии. Как только он получил должность, я через Додика внёс его телефон в справочную псих-лечебницы. Думаю, сотню звонков на день он получает, а сообразить, что это свыше определено, не может. Они же, как все эти охающие антисемиты, с открытой шеей, бери нож и пили. Так им и надо. Мы сделаем кошмаром их жизнь в собственном доме. Знайте свой шесток! Вы сидели ещё, как ужи, в болотах, а мой предок Левит Мордехай уже правил эфиопским царством через полудурка-царя, который считал Левита посланцем бога. Пара фокусов – как бы случайно – и любой осёл видит в нас либо Мехлиса, либо Чаковского!..» Каково? Сёма, лентяй страшенный, ворюга, подлец, неряха и пустое трепло, в данном случае не поленился поставить анонимку на поток. То от «члена партии с дореволюционным стажем», то от «группы советских трудящихся»… И Грузлов скис: надоело ему, видишь, по инстанциям мотаться и факты доказывать. Так о чём это говорит?.. С русским – всегда сплошные проблемы. А с евреем – полная ясность: он не пожалеет ни народа, ни государства, потому что у него в голове таких дурацких понятий не имеется. Взяли – и поделили… Русский до сих пор убеждён, что слово человеку дано, чтобы говорить правду. А еврей знает, что речи – это одно, а правда – другое, чего нет в наличии даже у прокурора… Русский никогда не поверит, что царь над ним, президент или какой-иной барин – подонок и совершенно чужой ему человек. Доверчивый, добрый и потому совершенно слепой, русак и от других будет ждать великодушия. От власти – тем более. Он верит в то, что демократию можно обрести в результаге выборов. А то, что это всё сплошное шулерство и что он бросает не бюллетень в ящик, не спичку в воровскую шапку, а горсть земли в могилу Отечества своего, никогда не догадается… И потому я русского и на дух не выношу, а с евреем готов чирикаться в любом амплуа… Всем этим антисемитам в курилке приготовлен один конец – в могильном склепе борьбы всех против всех. Русские слепцы подхватили пущенный евреями лозунг о «выживании», гляди, они усердно душат и губят друг друга, очищая для своих врагов и города, и деревни… И посеют-таки здесь новые травы, выведут новые популяции домашних животных. Всё будет скуплено: от Подмосковья до Таймыра, денег хватит, а не хватит, кагальные братья в Нью-Йорке ещё подпечатают…
Разве может спастись муравей без сотоварищей по муравейнику? Разве может уберечь себя пчела, бросив свой рой?.. Так же и человек. Но человек – дурень, он слишком полагается на убогий рассудок и топчет своё сердце… Помню, как шёл развал великой и непобедимой Советской Армии, как генералы продавали офицеров, а те – своих солдат… Враг был незрим только для идиота, и сил было довольно, чтобы опрокинуть любого врага… Но люди бежали в панике, как козы с огорода, рассчитывая на самоспасение и тем лишь ускоряя общий разгром… Я служил тогда в одной из сибирских армий. Моего непосредственного командира выбрали представителем Офицерского собрания. В числе других он поехал в Москву, где Ельцин и Гаврюша Попов с помощью предателей и провокаторов из Главного политуправления самым подлым и низменным образом обманули офицеров из частей и соединений. Офицеры требовали сохранить единство Вооружённых Сил, раскольники соблазняли их распродажей материальных средств армии и распределением вырученной «зелени». Когда негодяи натолкнулись на стойкую волю честных людей, они пригласили измотанных пустой митинговщиной офицеров якобы на обед, и за время сумятицы и неразберихи утвердили свою подлую резолюцию, используя голоса продажных столичных шавок… Позднее я лично видел, как за ничтожные взятки генералам «кооператоры» пилили в зоне полигонов столетний лес и вывозили его за рубеж на проданной за бесценок армейской технике. Я видел, как растаскивали тысячи тонн бензина из спецхранилищ, сооружённых ещё при Сталине на случай военных действий… Те, кто санкционировал преступления, – не евреи, это наша советская шваль, которая переродилась под влиянием пропаганды и стала совершенно непригодной для защиты национальных интересов… И вы хотите, чтобы я ставил на людей, которые завтра догола разденут и меня?.. Им будет жалко, если меня прибьют ломом или лопатой, стыдно, что моя семья поползёт по выгребным ямам, сопровождаемая проклятьями бомжей?.. Русских людей давно нет. Уже Гитлер, намечая поход в Россию, исходил из того, что русская нация как таковая погублена преступной революцией… Мне стыдно, что я ещё русский. Стыдно настолько, что я и в христианский храм не смею вступить… В качестве кого? Дворняжки, уличного Шарика, комедианта, нацепившего благообразную бороду?..
Пальцем в небоНад голубовато-серой дымкой рассвета вставало одно-единственное, странно круглое, напоминавшее купол парашюта облако. На большой высоте оно светилось все ярче розовым светом.
Боруху Давидовичу подумалось, что это ангел распростёр крылья, чтобы видом своим подбодрить людей. Но это лишь подумалось, и то на короткий миг, потому что никаких ангелов Борух Давидович не признавал.
Господи, спасения можно было искать только в далёкие времена, когда всё казалось бесконечно щедрым подарком творца и верилось в предстоящую встречу каждого с богом, на последнем строгом экзамене отбора в небесную, вечную уже жизнь, теперь расслабляющая химера не вызывала ничего, кроме раздражения.
Когда облако, укрупнившись и вытянувшись, полностью озарилось лучами восходящего светила, выяснилось, что оно многосложно и громоздко и состоит, по меньшей мере, из дюжины частей, совершенно не связанных между собой.
«Вот так и жизнь, поманив реальной выгодой, вдруг рассыпается на сотню самых неприятных проблем…»
Борух Давидович нутром чуял, что пора слинять, выйти вовсе из игры.
Был период, когда приказали закончить дело по «святому Августину». Он лично закрутил пружину, но подручные подвели, как не раз подводили и в прежних «эндшпилях».
Прохоров ещё валялся в реанимации, а Борух Давидович так удачно сфотографировался на фоне районной автоаварии, что многие в самом деле поверили, что он поломал рёбра и практически уже не жилец.
Он принял связного от высшего руководства в бинтах и гипсовых шинах. Постанывая, навешал лапши на уши и сумел убедить, что рассчитывать на него уже нельзя.
С последней женой к этому времени он был в разводе, и это обстоятельство было также удачно использовано: связник и сам когда-то пережил предательство: пока он сидел за решёткой в Орше, жена укатила в Израиль с хахалем, его прежним приятелем, кстати, и свалившим на него всю вину за хищения, в которых участвовала, по крайней мере, дюжина компаньонов…
Таким образом Борух Давидович оказался в закрытом городке под Новороссийском: если бы он рванул куда-либо за рубеж, что было гораздо проще, его бы вычислили агенты главного шефа и, конечно же, придушили: если речь шла о реноме Конторы, которой он служил, ни с кем и ни с чем не считались.
Но через несколько месяцев Контора добралась до него и в этом заповеднике. Оказалось, они просвечивали от макушки до пяток не только КГБ, но и тем более ФСБ.
Он боялся, что теперь они сделают с ним всё, что пожелают. Убьют, конечно, раскрыв, что он симулировал. Но верить в это не хотелось: за что? Разве он им не служил? Бывало, конечно, что отрывал не свой кусок и даже брал у более слабых по мелочам, но разве они не делали того же самого? Вот Горелик, тот даже родственников обирал, а когда его накрыли, невозмутимо ответил: «Мир такой. И лиса мышкует, когда ноги не носят. А у меня очки – сорок диоптрий!»
Зачем убивать его? Он совсем выстарился, стал немощным и геморройным, кругом испёкся и больше ни для кого интереса не представляет…
Но тревога не уходила. Он знал, что все они подонки, все мстительны и нетерпимы. Все – до единого.
Конечно, они немедленно определили, какую линию занять, едва на горизонте появился Горбачёв: «Теперь нельзя терять ни минуты: нужно добивать систему, потому что она переродилась – из нашей стала делаться ихней: «доктора наук» расплодились из кучеров да лакеев, возомнили, что могут и впрямь создать национальное русское государство…»
Роли были распределены: одни крушили идеологию, загаживали подъезды души, зная, как брезгливы порядочные люди к экскрементам в самых святых местах, другие, поделившись на группы, великолепно знавшие все слабые звенья режима, напористо набивали карманы, они же платили «идеологам», потому что Запад вначале не очень-то верил в реальность предприятия, да и то, что прилипали миллионы к рукам получателей, как-то их вначале сдерживало, пока им мозги не вправили и не напомнили, что они рассовывают по карманам несравненно больше…
Как-то он спросил у полушефа:
– Я не сомневаюсь, что «святой Августин» достоин печальной участи. Но всё же: в чём его обвиняют? Мы стойкие бойцы, но ненависть к врагам нужно ковать на конкретике!..
– Ахинея! – взвился полушеф. – Слыша это, я сомневаюсь в твоей благонадёжности!.. Залог нашей победы – безоговорочное выполнение воли вышестоящих! Им больше известно, и если они о чём-то решают, это для нас свято!
– Разумеется, – смиренно ответил Борух Давидович, испугавшись, что полномочный осёл может подать на него докладную, тогда как его карьера только поползла вверх. – Но я должен вести работу с исполнителями. Иной раз, особенно в сложных ситуациях, не грех дать им кое-какой намёк.
– Ты что же, напрочь лишён воображения? – усмехнулся полушеф. – Ври что угодно, только не ссылайся на начальство! Не пачкай ему зад, он и без того в дерьме.
Борух весело рассмеялся. И полушеф сменил гнев на милость:
– Прохоров умён и уже потому антисемит. Антисемит – всякий, кто умнее еврея. Кто талантливее и успешнее… Мне записали три телефонных разговора Прохорова. Говорю определённо: если бы у меня было время, я бы озолотился… Одну из оброненных им фраз я уже продал нашему философу, ты его, кстати, знаешь. Он поставил за неё три бутылки коньяка. И уверяет, что развернёт случайно оброненные слова в монографию по психологии восприятия окружающего мира. Я тебе доверю эти слова, потому что идею уже застолбили: «Если человек слишком большого роста, он кажется больше, чем есть на самом деле; если человек слишком маленького роста, он кажется меньше своего действительного роста».
«Какой-то примитив», – подумал Борух Давидович. Но вслух сказал иное:
– Это очень верное наблюдение. Но причём здесь философия?
– Это не просто наблюдение, старик, это механизм психологии восприятия: мы с трудом отрываемся от привычных базовых представлений. Стало быть, чтобы влиять на общество в нужном плане, надо со школьной скамьи готовить переход с базы на внушаемый принцип, с одних эталонов или стандартов на другие. Если бы мы годами не прививали совкам нравственного максимализма, фиг бы они побежали за «правами человека». Жабе было понятно, что никто их за людей не считает, но они сами считали себя за людей, и этого оказалось довольно, чтобы заглотнуть совершенно пустой крючок.
– Хитро! Стало быть, кто-то и прежде имел хорошее кепело?
– Эмпирики – хорошо, – отшутился полушеф, – а докторская в течение жизни, позволяющая жрать брауншвейгекую, ещё лучше!.. Это у нас, к сожалению, в характере… Бывает, встретишь еврея, который выступает гонителем нашего дела. На словах он готов упрятать за решётку даже единоверцев. Но не торопись делать выводов, это очень осторожный ушлец, который лучше нас понимает общие интересы. Поковыряйся и увидишь, что он оказывает нам более значительную пользу, чем тебе кажется…
Господи, привяжется же такое!.. И что это он вспомнил полушефа и его поучения?..
Но Борух Давидович понимает, отчего память вывела его на эти воспоминания: прожитая жизнь дразнила самым значительным, что он мог записать в свой актив. Он гордился, что какое-то время работал в одной из главных коминтерновских организаций в Москве – ещё до войны. Там было много «однополчан», и постепенно он разглядел, что больше всего интересовало этих людей: они во всех странах старались удержать свою гегемонию. Официально это называлось «удержать прежние позиции»… Антифашизм был самой выгодной маской, ключом, который открывал все двери, помогал устранять противников и соперников, подобно тому, как теперь используют борьбу с терроризмом. И если тогда фашистом был всякий инакомыслящий, сегодня всякий инакомыслящий – фанатик, антисемит, шовинист, подлежащий аресту и заключению… Трюки повторяются, но что такое народы, если не тупые толпы, балдеющие перед мастерством Фокусника, который их обманывает более квалифицированно, чем другие?..
Был такой Ухтомский, родственник исторического Ухтомского. Чирявый, заика, с ухмылкой в косых глазах. Он ввёл Боруха в узкий круг организаторов больших и тонких замыслов. Там были внуки ещё других видных репрессированных троцкистов. По специальному распоряжению Сталина, закреплявшему приленинское распоряжение 1921 или 1922 года, детям умерших или погибших крупных партийных или советских работников выплачивалось вплоть до получения диплома об образовании очень приличное вспомоществование. Ещё в начале 50-х годов можно было, пользуясь специальной лечебно-медицинской помощью, талонами на питание и прочими льготами, откладывать ежемесячно примерно 700–800 рублей на сберкнижку под устойчивые рабоче-крестьянские 3 процента годовых. Хороший инженер в то время получал 140–160 рублей, кто же не ныл, когда его так или иначе лишали дармового «приварка»?
Все «отлучённые» считали это высшей несправедливостью и деспотизмом, «отходом от ленинской линии». Их заинтересованность в перевороте совпадала с заинтересованностью западных разведок, которые тогда ещё не были в такой степени нашпигованы нашими людьми, как теперь. Это был шанс для выгодного внедрения еврейской диаспоры, и шанс использовался полностью, потому что имелись далёкие прицелы. Предстояло потеснить антисемитов на Западе, для чего, собственно, и была проведена сложная комбинация с Адольфом. И всё равно в администрации США или в Англии тогда открыто злословили о евреях. Бравый, но тупой генерал Эйзенхауэр, тогдашний президент США, позволял себе явно антисемитские выпады. До 60-х годов в нью-йоркских газетах можно было без труда найти такое объявление: «Открывается фирма… Принимаются все подходящие специалисты, кроме евреев». В ЦРУ и ФБР насчитывались лишь единицы евреев, о том, чтобы прямо командовать этими организациями, не могло быть тогда и речи. Но всё же наше дело было уже на подъёме: западники всё больше понимали, что победить СССР без поддержки еврейской общины они не в состоянии. Это внушалось по всем каналам, и все антисоветчики раньше или позже становились невольными пособниками еврейского дела. Чем злее, тем полезнее. Даже бандеровцы, сплошь антисемиты, рьяно поддержали создание Израиля. Конечно, поработали еврейские капиталы, но ведь капиталы и должны размягчать мозги, чтобы притекали ещё большие капиталы.
Он, Борух Давидович, хорошо помнит, что обстановка сложилась тогда очень благоприятная для удара всеми козырными картами. Сталин был повержен. Более того, он был растоптан, ещё не полностью, но уже весьма основательно. Хрущёва пасли, не отвлекаясь ни на минуту, и сумели подкинуть высокопоставленным ничтожествам идею создания совнархозов и раздельных обкомов, мотивируя это цитатками из Ленина, у которого, как известно, можно найти обоснование любым начинаниям, даже упразднению ленинизма. Самоуверенный от безграмотности аппаратчик клюнул на «свеженину», откуда ему было знать о системных влияниях? Обкомы сцепились в пустом перетягивании гнилых канатов, а совнархозы плодили сепаратизм и национализм ежечасно и в массовом масштабе. Таким образом, готовился плацдарм для следующего удара, а необходимый опыт был обкатан на репетициях в Берлине в 1953 году, в Польше в 1956 году и особенно в Венгрии, где идеи национализма и ненависти к «московским диктаторам» вполне подтвердили свой поджигательский эффект.
Всё шло по восходящей. На волне общей эйфории его шеф объявил на даче в Переделкино у одного классика советской литературы: «Мы вновь повели эту страну по ложному пути. На этот раз она уже не поднимется: нового Сталина ей не видать как своих ушей… Она иссякнет в битвах с призраками, выпустит последнюю энергию, выдохнется, ляпнется в грязь и издохнет… Здесь образуется иное царство с иным народом…»
Была, была эйфория, хотя были и предпосылки для неё…
В высшей степени умело была использована ставка кремлёвских ротозеев на использование «положительного зарубежного опыта». Эту идею тоже подсунули наши. Хотя в стране не использовались 3/4 наличных открытий и изобретений, малограмотным бонзам удалось втемяшить, что это необходимо – устремить все усилия на получение «новейшей зарубежной научно-технической информации». Козе было понятно, что кроме выращивания шампиньонов для утилизации собачьего дерьма нигде ничего путного не сыщешь, но цвет советской аналитики и организации бросили на поиски «эффективности». Мозги аборигена, как всегда, плавились перед лицезрением стеклянных бус белого человека. Хрущёв был без ума от кукурозовода Гарста, который был подставлен партийному царю и действовал строго по инструкции. Результат: Хрущёв загорелся пагубной идеей повсеместного внедрения кукурузы. Даже в Заполярье. Его убедили и в том, что в целях достижения высочайшей производительности труда колхозы не должны «распылять сил». Был нанесён удар личному подсобному хозяйству крестьян и сельской интеллигенции («Учитель и врач купят в магазине дешёвое молоко и дешёвое мясо», – рассуждал Никита). Абстрактными установками была подорвана потребкооперация, и это усилило оскудение едва оправившейся после войны деревни и чуть приободрившихся мелких городов, на фоне лозунгов о построении коммунизма это предопределило досаду и даже озлобленность в миллионах жителей страны.
В этих условиях западная разведка, давно уже использовавшая диссидентов внутри СССР и игравшая одновременно несколько крупных сценариев, ориентированных на разных политических лидеров, задумала первую крупную «разведку боем». В качестве места проведения операции им присоветовали южный российский город Новочеркасск, населённый в достаточной степени потенциально оппозиционным элементом. Тут осели бывшие репрессированные «кулаки», полицаи, криминальная шантрапа. Зеки в основном и строили все главные объекты в городе, зеки и остались работать на этих объектах, тогда как практически всё партийное и советское руководство было привозным: вчерашние фронтовики, «сталинские ветераны», привыкшие не обсуждать спущенных решений.
«Американские друзья», вчера ещё и мысли не допускавшие о том, чтобы поставить целиком на еврейскую инициативу в борьбе с совковской империей, внезапно активно ухватились за предложение об организации открытого «сопротивления». Ещё бы, за год до этого они потеряли преимущество «инспекционных полётов» над территорией СССР. С тех пор, как был сбит Пауэрс, такие полёты почти полностью прекратились. Непривычное неведение усиливало нервозность. Получили по морде американцы и на Кубе. Весной 1961 года были уничтожены или сброшены в море отряды вооружённых до зубов «гусанос». События на Плая-Хирон показали, что диктатура Кастро отныне будет сидеть в паху США, как тифозная вошь. К тому же началось размещение советских ракет на Кубе, и это вскоре привело к обострению отношений с американцами. Всерьёз запахло войной. Джон Кеннеди, который был в восторге от сговорчивости Хрущёва, показал себя ещё раз как антисемит и соглашатель. Он всерьёз был готов к размежеванию интересов и дал добро на «сосуществование». Но наши хорошо понимали, что это гибель всего исторического дела. Кто же это мог допустить? И триста семей, руководивших Америкой, вынесли тайный херем – высказались против Кеннеди, заклеймив его как предателя. Нас поддерживали «ястребы», и мы поддерживали их, зная, что в борьбе с совками нужна наглость, ещё раз наглость и беспощадный напор. Мы, как известно, пересилили, и 22 ноября 1963 года Кеннеди-старший был в назидание всем будущим президентам наказан снайперскими пулями.
Но это произошло позднее, а в мае 1962 года, когда Кремль не исключал первой ядерной атаки со стороны Турции и все военные округа были приведены в боевую готовность, нам удалось внушить Западу, что у них нет никаких иных шансов, кроме советских диссидентских волонтеров. И стоило это сущие пустяки. Причём, в рублях, в наших деревянных…
В ЦРУ прекрасно знали о предстоящем с 1 июня крупном (и первом после смерти Сталина!) повышении цен на основные продукты питания: в Госплане СССР сидело до дюжины американских агентов.
Совки, естественно, жаждали дешёвой колбасы и невозбранного политического трёпа – не опасаясь анонимок и доносов: вольный трёп, как известно, облегчает язву души. А после войны язва была неизбежной. Вот эту энергию желаний и надежд нам предстояло превратить во взрыв, который встряхнул бы прежнюю систему и, возможно, создал бы иную, но уже полностью нашу. Засилие фронтовиков и партизан стало просто невыносимым. Куда ни ткнись, мотляются перед глазами, звенькают своими медальками. В очередях – первые. Особенно раздражала наглая и невежественная совковская вера в какую-то «высшую справедливость» для самых низких работяг, они претендовали на то же самое, что могли себе позволить Ойстрахи или Эренбурги – театр юмора и сатиры.
Непосредственный руководитель операции тогда внушал нам, скромным нигилистам, прикрывавшим свой страх безразмерными советскими идеалами: «Стихия – это всегда то, что хорошо организовано. Масса не должна чувствовать себя задавленной и
не считать своё положение безвыходным, только тогда можно смело управлять массой. Суйте ей вседозволенность под соусом ленинизма!..»
Мы работали тремя группами. Все наши «легенды» были в полном порядке, но КГБ всё равно висел у нас на хвосте. Но что могли сделать запуганные кэгэбисты? Они хорошо помнили, как их сотоварищей сотнями вешали на фонарных столбах в Будапеште, а детей этих сотоварищей выбрасывали на тротуары из окон детских садов, то же самое могло повториться и в Новочеркасске. Люд гудел со времени XXII съезда КПСС, уже открыто ударившего по «культу личности Сталина», стало быть, поставившего под сомнение все приговоры советских судов сталинской и послесталинской поры. Стало быть, объявившего КГБ по сути антинародной организацией… А тут как раз произошло повышение цен – бросили нужную спичку в нужную пороховую бочку. А на электровозостроительном заводе, вокруг которого и готовились главные события, за несколько дней до того произвели повышение норм выработки и понизили расценки. Над этим работали другие наши товарищи, и они со смехом рассказывали, как директор завода, болван 100-процентной партийной заточки, самонадеянный гусь, не подозревавший, конечно, никакого подвоха, со слезами на глазах говорил: «Теперь, после такой войны, которая унесла десятки миллионов жизней лучших наших сограждан, мы будем работать столько, сколько потребуется, и на тех условиях, которые окажутся для государства наиболее подходящими. Не умрём, от работы у нас ещё ни один не надорвался». А потом, когда уже загудело, неосторожно брякнул: «Ели пирожки с мясом, поедим и с ливером!..»
Между тем, ещё до событий в городе был уже негласно создан стачком, активистов которого инструктировал Иван Соломонович Чучуев, недоучившийся педагог из-под Уфы, он приезжал якобы на могилу своего брата, мы ему купили билеты. Этот слюной брызгал – полный ненавистник коммунизма, просто фанатик. Ну, ходил он на рыбалку с заводскими активистами и там шпиговал их своим салом. Правда, в камышах поблизости сидел опер, но он ничего не мог предпринять: предотвратить контакты советских граждан, прилюдно восхвалявших КПСС за разоблачение «культа личности», он, разумеется, не мог. Вот как оно все протекало: когда голова уже отсечена, кто же плачет по волосам?
Точно так же не сумели зацепить и его, Боруха, хотя трижды приводили милицию: «По какому праву проживаете в городе?» – «По праву гуманных советских законов, дорогой товарищ! Приехал навестить знакомого доцента… Вот справка. Вот копия моего заявления в отделение милиции. Вот обратный билет на поезд. Только закомпостировать и отбываю в Ростов-на-Дону, а оттуда дальше. Не у всех же есть такие привилегии – проводить отпуск на Чёрном море!..»
Между прочим, тому доценту он передал всё, что положено, и деньги. Крупную сумму как «вспомоществование от солидарных советских рабочих». Это вдохновляло.
Короче, организовалось ядро. Обросло активистами и придурками, которым лишь бы побузить. Ущербные, их в любом коллективе довольно, особенно в дефективном.
Американцы рассчитывали на значительную раскачку, им позарез нужно было мощное протестное выступление, чтобы подбодрить подполье в Венгрии и Польше. Мы же знали, что выйдет пшик, но и нам необходим был такой пшик, чтобы вонь дошла до Вашингтона.
Спекулянты разного калибра потом писали, что якобы организаторы событий хотели привести к власти в СССР либерала типа В.Гомулки, – это чепуха. Он, Борух, с самого начала знал, что всё ограничится кваканьем в глухом болоте.
Чего он тогда не знал, так это того, что КГБ пронюхал о предстоящем выступлении и готовился к нему. Вся диссидентская рать, разумеется, перехезалась бы, если бы она это знала, но от них скрыли, сделали специально, чтобы усилить эффект демонстрации нашего организаторского потенциала. Конечно, это была подлость за спиной исполнителей. Они всё же рисковали.
Бузу затеяли «самые тёмные» – формовщики сталелитейного цеха. Конечно, их перед этим «согревали» – для бодрости. Пришёл директор с партийным секретарём и вдвоём стали качать права: мол, позорите рабочий класс. Повышение цен – это временная мера, чтобы поднять рентабельность колхозов. Наши люди тут же предложили «согласительную комиссию». Директор Курочкин посчитал это ультиматумом. Правильно, конечно, посчитал, потому что сразу же после этого «возмущённые массы» перекрыли железнодорожные пути. Они бы их всё равно перекрыли, но получили зацепку. Там отличился мой «доцент». Поезда, курсировавшие по ветке Саратов-Ростов, встали, начальство забило тревогу, полетели телеграммы в ЦК КПСС.
В тот же день позвонил мой шеф. Плановая связь. Говорили только о погоде. Но я уже знал, что ЦРУ очень высоко оценивает наши действия.
Это потом, когда всё закончилось и мы оказались вдвоём на рижском взморье, шеф признался после второй бутылки «бальзама»:
– Гордись, Борух, мы добились исторической победы. О нашей победе в точности не знают ни в Москве, ни в Вашингтоне, но хорошо знают там, где это необходимо… Во-первых, вновь, и на сей раз окончательно, американцы признали, что наше диссидентское ядро в СССР располагает наибольшим оппозиционным потенциалом. Мы, брат, теперь выступим по всему западному миру как самые компетентные специалисты по «русскому вопросу». Перед нами открываются двери 120 (представь себе!) исследовательских советологических центров, и мы, конечно, полностью укомплектуем их. За это заплатят нам миллиарды долларов, две с половиной тысячи докторов, доцентов и прочих оболтусов завтра займут в этих институтах решающие позиции… Решающие!.. Но главное – это то, что русским никогда не видать уже русофильской, кондовой власти. Именно в Новочеркасске, поверь мне, совершился этот поворот. Наш вклад оценён по достоинству… Антисемитское быдло, возмущённое действиями Хрущёва, давно готовило дворцовый переворот. Главную ставку русаки делали на Кириленко, второе лицо в партии, человека, который поднял на щит Ивана Шевцова гораздо выше, чем Хрущёв поднял Солженицына и Евтушенко. Хрущёву давно внушали, что Кириленко занимается подсиживанием и хочет умыть руки. Так Никита орал на него по спецсвязи: «Старый пердун, если ты теперь не проявишь воли и характера, завтра же выкину тебя на помойку!» Но погублен и другой, может, ещё более опасный антисемит – Фрол Козлов. Американцы считают, что он имел наибольшие шансы в русской партии, и если бы пришёл к власти, процесс десталинизации, столкнувший режим в перманентный духовный кризис, был бы откручен назад. Он повёл бы страну по иному пути, по которому собирался повести её Сталин…»
