Текст книги "Обогнувшие Ливию"

Автор книги: Эдуард Маципуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Пигмеи от радости громко кричали и кувыркались в траве.

Фага отважился зажарить для себя одну лягушку и, к своему удивлению, убедился, что она необыкновенно вкусна.

– Подари вождю самый лучший лук, – посоветовал тирянину Ахтой.

– У них нет вождей. Оставим, пожалуй, им посуду и ножи. А египетский лук непосилен для их пальцев.

Финикияне сердечно распрощались с маленькими охотниками, вечными кочевниками непроходимых лесов.

Корабль вышел на веслах из устья реки, минуя непролазные мангры и топкие песчаные наносы. Хлопнув на ветру, взвился громадный парус. Пигмеи стояли на верхушках деревьев и размахивали пучками ветвей.

ГЛАВА 56
Колесница богов

Испепеляющее солнце повисло в душных испарениях над сонной мелководной лагуной. Цепочка редких скал и коралловых рифов оберегала ее от могучих вздохов океана. Джунгли замерли в безветрии. В гладком зеркале залива отражались многоярусные стены, холмы и застывшие башни зелени.

Разбитая штормами и прибоем бирема покоилась на рифах, задрав к небу нос с размозженной о скалы головой патэка. Такелаж и парус были сняты. Борта замерли в печальной редкозубой улыбке – так выглядели со стороны пустые отверстия для весел.

Сухопутный медлительный краб, невесть как попавший на корабль, вскарабкался на середину мачты и словно раздумывал, зачем он здесь.

Жуткий вой гиены пронесся над заливом.

– Как будто из нее жилы тянут, – не выдержал Рутуб.

– Проклятое место, – откликнулся Фага, – даже звери воют. Да видано ли, чтоб гиена днем голос подавала?

Мореходы пережидали в тени деревьев полуденный зной. Тут же между корявыми стволами двух раскидистых гигантов покоился на катках остов нового судна.

Больной протяжно застонал и шевельнул распухшими ногами.

Мемфисец склонился над телом.

– Адон… Агенор… Астарт! Он открыл глаза! Мореходы столпились вокруг кормчего, но тот уже крепко спал, едва заметно дыша.

После того как умер некогда могучий, мускулистый Абибал, всех поражала борьба хрупкого на вид Агенора с сонной болезнью. Кормчий тлел, изредка приходя в сознание. И то, что он еще дышал, было вызовом судьбе.

…Астарт поднял с земли изогнутый с усеченным носком клинок.

– Раньше я такого не видел. Откуда он?

– Остров Красной Земли. Хорошая сталь, – сказал Саркатр, – на наших глазах эта штука срубила столько голов, что фараон бы позавидовал.

– Расскажите мне подробней. – Астарт улегся на траву рядом с Саркатром.

– Большущий остров. Ахтой уверяет, что Египет и Ханаан вместе могут уместиться на нем. Как только мы распрощались с тобой и вышли в море, нас отнесло течением к его берегам. Пусть Ахтой дальше рассказывает: его там чуть не сожрали.

– И не думали они меня есть. Они сильно ошиблись во мне.

– Как так?

– Долго рассказывать. Ладно, по порядку. Там мы встретили людей, не похожих на зинджей. У них кожа желтая, темнее хананейской, и волосы гладкие и прямые. Они пришли с востока, из-за океана. За океаном, оказывается, тоже есть земли, народы и кокосовые пальмы.

Одинокий вопль гиены заставил мемфисца замолчать. В сердцах сплюнув, он продолжал:

– Они, наверное, до сих пор воюют с зинджами острова, хотят стать хозяевами Красной Земли. Выйдет у них или нет, но я предвижу еще одно переселение целого народа. И хозяева и пришельцы – отличные мореходы…

– Зинджи делают паруса из пальмовых листьев, – не вытерпел Анад, – а во время штиля и голода варят из них суп.

– А у косоглазых пришельцев паруса из бамбуковых пластин, – добавил Фага, – однажды парус оборвался и убил всю команду.

– Они тоже смеялись над нашими парусами, потому что мы шили из них штаны, – подал голос старшина гребцов.

Ахтой продолжал:

– Смейтесь над их парусами, обычаями, над чем угодно, но увидите, если зинджи прогонят их с острова, они не смирятся с жизнью на нездоровых берегах. В глубь Ливии их ничто не заманит: то морской народ. Они пойдут к берегам Аравии, и, может быть, их вскоре увидит Сабея и даже Египет. Если же пришельцы все-таки победят и останутся на острове, то на север хлынут морские зинджи. Так или иначе, Аден, пожалуй, сменит хозяев. Ведь арабы не имеют опыта больших войн. Ашшурбанипал в несколько дней покорил набатеев, имея небольшой отряд конницы. А химьяриты и сабеи умеют только плевать друг в друга да жульничать на базарах. Пришельцы же с раскосыми глазами и зинджи острова – воины с рождения. Они одинаково хорошо владеют мечом и парусом.

– Кто же тебя хотел съесть? – спросил Астарт.

– Не съесть! Пришельцы выкрали меня, одели в свое платье и вручили вот этот кривой меч. Когда же узнали, что я не кормчий и что мне не ведомы дороги ветров, они прогнали меня, а в награду за мои страхи оставили меч при мне.

– Альбатрос боялся, как бы не выкрали его самого, – сказал Саркатр, – поэтому мы тайком покинули те берега.

– Неужели адмирал не захватил ни одного из пришельцев?

– Боялся, – ответил Ахтой, – ведь у них тоже корабли, много диковинных кораблей, похожих на квадратные корыта с загнутыми краями, не поймешь, где корма и где нос. Зато позже, когда солнце вдруг перестало греть наши затылки и переместилось вправо, Альбатрос решил узнать, что ждет нас впереди, и Скорпион притащил с берега зинджа. Когда начали пытать, зиндж перекусал всех, оборвал цепь и, как рассказывал Болтун, «нагло убежал». Потом побережье повернуло на север. Солнце повисло у нас на бровях. И у самого моря долго тянулась пустыня. Тогда опять поймали местного жителя, из-за этого началась война. Человек сто умерло от стрел, Оразу дубиной раздробило руку. А тут еще лихорадка, сонная болезнь, язвы по всему телу. Рутуба укусил белый паук. Анад опять провалился в ловчую яму. Все словно посходили с ума. У Ассирийца передралась вся команда.

– Веслами дрались, – уточнил Анад.

– Вот тогда-то устроили всеобщий молебен, с жертвоприношениями. Альбатроса принесли в жертву, как самое ценное, что у нас было…

Зловещий вой заставил всех прислушаться.

– Живьем грызут, что ли? – проворчал Рутуб.

– Что-то здесь неладно, – сказал Астарт, – чувствуете, какая ненормальная тишина? И гиена…

– Даже попугая невозможно подстрелить, – пожаловался Анад, – ни одной живой души. Мы с Мекалом весь лес обшарили.

– Подохнем с голоду, – загрустил Фага.

– Все это очень странно, – начал Ахтой, и в этот миг сильный толчок подбросил мореходов.

От рифов и берега к центру залива ринулись волны. По лесу прокатился густой шум.

– Скорей! За работу! – крикнул Астарт, хватаясь за топор.

Мореходы гурьбой побежали к остову корабля. Застучали топоры, завизжали пилы.

Люди работали торопливо, с суеверным ужасом ожидая чего-то.

– Ораз наколдовал, – уверенно заявил Мекал, и Астарт заметил, что испуга на его лице нет.

– Астарт, посмотри! – прошептал Ахтой.

Над высоченным конусом, подпирающим небо, поднимался столб черного дыма, превращаясь в рыхлую, растекающуюся по небосводу тучу.

«Еще одно чудо Ливии», – подумал Астарт.

– Ты слышал о Колеснице Богов? – шепотом спросил египтянин. – Карфагенские мудрецы утверждают, что в Ливии есть гора, слепленная из дыма и пламени, и знойное божество разъезжает на ней по всему миру, как на колеснице. Ни один смертный не вернулся живым, взглянув на Колесницу Богов.

К вечеру остов был обшит досками, и начали смолить днище.

Солнце опустилось наполовину в море, когда оглушительный грохот потряс небо и землю. Мореходы попадали ниц, шепча молитвы. Лишь двое смотрели на вулкан.

– Уходить надо, – лицо Ахтоя покрылось капельками пота.

– Да, надо уходить. – И Астарт протяжным криком призвал всех на корабль.

Недостроенное протекающее судно столкнули в воду. Ни мачты, ни сидений для гребцов, ни палубы, ни площадки кормчего – одно лишь днище с фонтанчиками воды сквозь щели. Гребли в неудобнейших позах, стоя или полусидя. Рутуб зажал барабан между колен и колотил рукоятками мечей в тугую кожу: свои колотушки оставил в спешке на берегу.

– Быстрей! Быстрей! – Астарт повис на рулевом весле, тревожно оглядываясь на дымящую гору.

Судно неуклюже выползло за рифовый барьер, и океанская вечная зыбь вступала в свои права.

Удар грома – и мгновенно выросшие волны обрушились на беглецов. Из жерла вулкана вырвались клубы пламени, пепла и газов. Начавшийся ветер потащил зловещее черное облако в глубь Ливии.

– Колесница Богов! – восторженно вскричал Ахтой. Огненные языки поползли из кратера к подножию.

Незабываемое зрелище!

Вспыхнул лес, озарив море, судно и уплывающие облака пепла.

Некоторые из гребцов побросали весла и в великом страхе вручили себя небесам. Астарт уговорами и побоями пытался образумить товарищей. Но мало кто внимал голосу рассудка. А те, кто еще гребли, втянули головы в плечи и шептали молитвы.

С волнами творилось небывалое: они хаотически бросались в разные стороны, сшибались, взрываясь пенными шапками.

Неожиданно запел Саркатр, и сильный мужественный голос вернул людей к веслам, хотя подземный гром не умолкал.

Волны становились все круче и безумней. Но Астарт торжествовал: все весла дружно взлетали и опускались, повинуясь окрепшему ритму Рутуба.

Колесница Богов раскаленным шипом вонзалась в ночное небо. Лес горел не только у подножия, но и на всем побережье, подожженный раскаленными валунами, сыпавшимися из косматых пепельных туч.

Постепенно море клокотавшего огня осталось далеко позади. Но мореходы продолжали грести изо всех сил, ибо долго еще была видна макушка полыхавшей за горизонтом стихии да жерло вулкана светилось яркой утренней звездой.

ГЛАВА 57
Законы человеческие

Долго плыли у бесконечной каймы мангров и видели лишь издали ливийский берег. Здесь росли густые высоченные леса, перемежаемые красноватыми проплешинами обрывистых холмов, синими скалами, узкими ущельями рек.

Как никогда донимала жара. В этих местах она была особенной. Раскаленный воздух сочился влагой, выматывал все силы, превращал сильного мужа в безвольное, слабое существо. Мореходы вповалку лежали на скамьях гребцов, и злобные вопли Рутуба не могли их заставить работать. Легким, привыкшим к морским туманам и влажным ветрам, не хватало воздуха…

Когда становилось совсем невмоготу, продирались сквозь мангры к берегу. Искали прохладные ручьи и водоемы… Но берег таил много неожиданностей. Не все ливийцы горели желанием познакомиться с ними. Некоторые племена почему-то были откровенно враждебны. А однажды мореходов, попросту говоря, ограбили.

Они заготовили много мяса и плодов для дальнейшего плавания, но их окружили чернокожие воины – многочисленное племя дикарей, которые, кстати, страдали от влажной жары не меньше, чем финикийцы. Голодные и раздраженные мореходы готовы были драться за свое богатство… Происшествие кончилось тем, что хананеи спаслись бегством.

– Есть, выходит, среди них народы, занимающиеся разбоем, – сказал на это Ахтой. – Единство мира! Если просвещенные цари грабят соседей, то почему бы невежественным вождям ливийцев не отобрать еду у незнакомых путников?

Астарт имел другое мнение.

– Без причины они бы не вцепились в нас. Уверен Я: что-то мы сделали не так.

Однажды корабль вошел в русло уютной речушки, чистые воды которой с шумом сопротивлялись океанскому приливу. Вокруг рос светлый, пронизанный солнцем и лианами лес, на травянистых холмах паслись стада антилоп и жираф. Оглушающий гомон птиц наводил на мысли о торжестве жизни. Райский уголок! Вот только бы не эта непонятная, невиданная жара…

У обширной старицы, заросшей по берегам тростником и болотными растениями, виднелись плетеные высокие крыши хижин. Мореходы, наученные не раз горьким опытом, решили не встречаться с местными жителями.

Астарт возглавлял группу охотников. Они пробирались в высокой траве, стараясь выйти к антилопам с подветренной стороны. И наткнулись на широкую тропу с многочисленными следами босых ног. По тропе неуклюже вышагивал средних размеров крокодил. Панцирь его с налипшими нитями водорослей влажно отсвечивал, коготки коротких лап впивались в мокрую почву. Увидев людей, он плюхнулся на брюхо и замер. Только хвост его елозил, с хрустом сминая сочные стебли трав по обеим сторонам тропы.

– Ого! – воскликнул Анад и пригвоздил зверя к тропе тяжелым копьем.

Крокодил разевал пасть с частоколом острейших и мелких зубов, извивался, мощно бил хвостом. Астарт посмотрел в сторону хижин. Вода подступала к их стенам. – Из деревни ползет на дневку. Астарт, как и его друзья, не встречал еще человека, который остался бы равнодушным при виде крокодилов. Их всегда ненавидели или боялись. Даже жрецы бога Себека. Анад, по обыкновению, зазевался, и удар крокодильего хвоста сшиб его с ног. Мореходы дружно засмеялись. Охота была сорвана, да и как могло быть иначе, если Анад здесь?

Рутуб сильным ударом меча прикончил зверя. Все молча наблюдали, как он вспарывал ему брюхо. Иногда в желудке крокодила находили человеческие останки. Мореходы об этом знали. Так было и в Египте, и на берегах Великой реки зинджей.

Рутуб вывалил на тропу осклизлый комок перьев. – Курица! Он сожрал ливийскую курицу! – воскликнул старшина гребцов с облегчением.

Труп зверя вместе с курицей столкнули с тропы и не успели отойти и сотни шагов, как услышали глухие и грозные звуки сигнальных барабанов. Мореходы переглянулись.

– На корабль! – скомандовал Астарт. – Пока не выясним, что несет нам эта музыка.

Они побежали к реке, обливаясь потом, подгоняемые грохотом невидимых барабанов. И увидели: наперерез им стремительными скачками несутся длинноногие ливийцы, расписанные, как зебры и пантеры, – видимо, в боевой раскраске!

– Стойте! – крикнул Астарт. – Не злить их, за оружие не хвататься. Улыбайтесь, разрази вас гром. Всем улыбаться!

Он посмотрел на хищный оскал Рутуба и разрешил ему быть самим собой.

Ливийцев было много, и настроены они были решительно. Каменные и костяные наконечники их копий были густо смазаны каким-то месивом. И это было страшнее всех их палиц и деревянных мечей.

Финикийцы принужденно улыбались. Анад тонко, по-женски смеялся, рассказывая неизвестно кому, как его сшиб крокодил. Мекал предлагал ливийцам в подарок свой нож. Тем не менее мореходов повели в деревню. На деревенской площади под небольшим деревцем, крона которого благоухала пышной шапкой цветов, сидел вождь. Палица устрашающих размеров из черного дерева лежала на его голых тощих бедрах. Как ни напряжен и опасен был момент, мореходы не удержались от удивленных возгласов: на дереве росли разноцветные цветы! Огромные, нежно-бархатистые, с сильным медвяным запахом…

Вождь говорил очень долго. Морщинистое лицо его было сурово, лилово-черная кожа отсвечивала глянцем. В глазах его Астарт увидел обиду.

Потом говорил Астарт. Ливия научила его обращению с незнакомыми народами. И, оказывается, как бы обширна ни была эта земля, как бы много племен и народов ни населяли ее, существовали, пожалуй, жесты и даже отдельные слова, понятные многим. Язык сигнальных барабанов, как был почти уверен Астарт, понятен всем племенам, живущим в Ливии от океана до океана.

Принесли останки крокодила, и Астарт все понял. Племя поклонялось крокодилам. Финикийцы убили священное животное.

Астарт был в отчаянии. Мореходы угрюмо молчали за его спиной. Он пытался объяснить вождю, что в их далекой стране совсем другие законы, что нельзя губить людей только оттого, что в разных землях разные законы. Вождь же объяснил ему, что смерть любого крокодила предшествует смерти кого-то из людей. Это бесспорно. И еще он сказал: умершие люди обращаются в крокодилов. Так ты понял, вождь чужаков, что вы совершили? И если суждено сегодня умереть человеку, то пусть он будет из чужой деревни, из твоей, вождь чужаков! Когда твой воин умрет в нашей деревне, мы будем чтить его наравне с другими священными животными. Решай, кому остаться здесь.

И вождь тронул жилистой рукой тяжелую палицу.

Финикийцы обсудили свое скверное положение без криков и эмоций. Они не стали выяснять, кто больше виновен в убийстве крокодила – Рутуб, Анад или Астарт, позволивший разделаться со зверем. По обычаю полагалось бросить жребий, когда дело касалось человеческих жертвоприношений на костре или в морских волнах. У кого-то нашлась игральная кость. Жребий бросили. Умереть выпало Мекалу.

Мекалу…

Все были потрясены несправедливостью судьбы. Мекал, лучший, может быть, изо всех, добрый и мужественный… Юный мореход стоял, помертвев, с закрытыми глазами, и дыхание его почти прекратилось. Он не реагировал больше ни на что. Он старался привыкнуть к мысли, что должен умереть. Но он не мог, не хотел с ней смириться!

Вождь с палицей на плече в сопровождении толпы колдунов и старейшин приблизился к ним. Не расспрашивая (все понял по виду Мекала), взял его за руку. Юноша встрепенулся, вырвался.

– Я сам пойду! – торопливо произнес он.

Астарт заскрежетал зубами. Броситься в драку, изрубить мечами колдунов и вождя? А там будь что будет, пусть полягут все финикийцы, пусть никогда не дойдет корабль до земель обетованных!

У могучего ливийского вождя лицо было добрым и озабоченным. Убить человека – ему неимоверно трудно. Хотя наверняка он не однажды убивал. Ибо вождь.

– Стойте! Остановитесь! – Астарт вновь попытался заговорить с ними, объяснить, убедить. Законов много, хороших, плохих, разных. Сколько людей, столько и законов. Преступили по незнанию закон, который не разрешается никому нарушать. Что же теперь?! Неужели люди бессильны перед законами, которые сами создают?

Ливийцам тоже не хотелось проливать кровь. Вождь с тяжким вздохом опять уселся под диковинным деревом и положил палицу на колени. Мекала посадил у своих ног. Мекал смотрел застывшим взглядом в никуда. Вскоре у дерева собрались все до одного морехода, а также ливийцы с окрестных деревень. Все ломали голову, как обойтись с законом.

Ахтой через посредство Астарта объяснил вождю и колдунам египетский обычай помещать в гробницу вместо живых людей ответчиков – ушебти.

Пожалуй, выход! Но ливийские колдуны не очень-то были настроены верить каким-то статуэткам. В конце концов изваяли из глины и дерева грубого идола, весьма приблизительно похожего на Мекала. Ахтой и Саркатр лепили голову, так как более других разбирались в подобных делах. На это ушло несколько дней, в течение которых ливийцы и мореходы оставили все свои обыденные дела.

И чернокожие, и хананеи волновались. Если колдуны не вдохнут жизнь в глиняного Мекала, значит, живой Мекал все-таки должен умереть.

Нещадно палило солнце. Чернокожая девушка играла с крокодилом на мелководье. Она таскала его за хвост, переворачивала вверх брюхом, шлепала ладонью и смеялась. Крокодил не очень торопился удрать. Похоже, он был доволен. Мореходы сидели на берегу и уже ничему не удивлялись. Потом старуха ливийка, видимо мать девушки, принесла живую трепыхавшуюся курицу и бросила в воду. Хищник тотчас обрел стремительность, схватил птицу и, подняв над водой морду, будто давясь, проглотил.

– Вот! – сказал Астарт уныло. – Кормят своего сородича.

И вдруг он подумал: какое же надо иметь терпение и того более – доброту, чтобы приручить крокодила, свирепей которого нет в мире! Огромная сила – терпение и доброта. И воистину счастлив тот, кто обладает даром большой доброты. Или кто способен овладеть этим даром.

С последними лучами солнца Ахтой и колдуны объявили: чудо свершилось! Вождь племени не мешкая разбил палицей глиняного Мекала. Финикийцы бросились обнимать друг друга. Мекал некоторое время сидел без движения, затем вскочил и с ликующим воплем понесся вокруг деревни. Такой скорости от него никогда не ожидали.

Всю ночь шел пир. Крокодилы, пользуясь темнотой, заползали в хижины, пугали спящих кур, но никого и ничего не трогали. Под утро Астарт узнал, что вождь племени, главный «приручатель» крокодилов, был в молодости дерзким и отчаянным воином.

– Значит, доброта и дерзость могут ужиться в одном сердце, – заключил Астарт. – Но какое огромное должно быть это сердце!

Через день, заготовив провизию и свежую воду, мореходы вышли в море.

ГЛАВА 58
Ликс

Прошло много дней. Ливия изменилась.

Холодное встречное течение принесло прохладу. Дышалось непривычно легко. Тиски влажного зноя, сжимающие грудь и выматывающие все силы, – теперь лишь неприятные воспоминания. Корабль, достроенный и полностью оснащенный, пробирался вдоль пустынной нескончаемой полосы песчаных отмелей, борясь со встречным постоянным ветром и течением.

Новые воды – новые неожиданности. Однажды мореходы попали в окружение странных существ: яркие фиолетовые и розовые пузыри с роскошными гребнями усеяли поверхность моря далеко вокруг.

Анад прыгнул в их гущу, намереваясь заполучить необыкновенный охотничий трофей. Но, заорав не своим голосом, стремглав взлетел по осклизлому веслу и упал на палубу. Все тело юноши покрылось багровыми полосами ожогов. Рутуб подцепил на весло один пузырь, и все увидели пучки тонких длинных щупалец, похожих на водоросли.

Анад сильно болел после ожогов. Прислушиваясь к его бреду, многие думали, что еще один хананей не ступит на земли обетованные. Анад выжил, но на всю жизнь потерял любовь к розовому и фиолетовому.

И вот наступил день, когда радостный вопль впередсмотрящего взбудоражил всех:

– Вижу трирему! Трирема в Ливии?!

Парус быстро приближался. Рутуб сбился с ритма и оставил барабан в покое. Весла беспечно опустились. Мореходы столпились, погрузив нос корабля по самые ноги патэка.

Неясные очертания эмблемы на ослепительно белом парусе постепенно вырисовывались в контуры змеи, обвившей шест.

– Братцы, – заплакал Фага, – то знак Эшмуна!

– Хананеи!

– Свои!

– Хвала небу!

– Хвала Мелькарту!

– Принесу в жертву быка!

– Двух быков!

Люди плясали, плакали, кричали, обнимались, целовались, пели песни и молитвы.

Трирема круто развернулась, парус убрали. На палубе стояли бронзовые от загара бородатые люди. Большинство полуголые, в матросских набедренных повязках. Некоторые в белых, торжественных одеждах. Все были вооружены мечами и круглыми щитами.

– Клянусь всеми богами – это карфагеняне! – воскликнул неестественно тонким голосом Рутуб. – Здесь земли, подвластные Карфагену!

Трирема неуклюже ткнулась в борт биремы, сломав половину своих и чужих весел. С борта на борт метнулись абордажные дорожки и крючья.

– Сдавайтесь, – объявил толстый важный пуниец с крупной серьгой в ухе и золотой массивной цепью на животе, – не то будем резать.

– Вот теперь я узнаю своих, – сказал Астарт, лучезарно улыбаясь.

Царь Ликса, ливифиникийского города, сидел на троне из слоновой кости и задумчиво смотрел на реку того же названия. Чернокожие рабы с огромными опахалами суетились вокруг него. Кучка обросших, почти нагих пленников изнывала под палящими лучами солнца перед троном. Чужеземцы перебрасывались друг с другом редкими словами.

Рабы бегом принесли паланкин, второй, третий… Весь государственный совет спешил по зову монарха.

Верховный жрец и первый визирь заняли свои места на верхней ступеньке у трона, вытирая подолами мантий мокрые подмышки.

Визирь прокашлялся и начал, полузакрыв глаза:

– Посмотри, о Владыка Ливии, эти шакалы, не принесшие тебе подарка, а нам – законной пошлины, искусно изображают на лицах своих одухотворенную радость и…

– Одухотворенную? – задумался владыка.

– О! Твои уста, повелитель, – ласково произнес долговязый верховный жрец, – как всегда источают мудрость и…

– Мудрость? – царь вновь погрузился в размышления.

– Твои слова, о наместник неба и Карфагена, – воскликнул визирь, – вселяют в покорных советников твоих святые желания целовать твои стопы и…

– Целовать? – оживился царь.

От толпы пленников отделилось двое. Расшвыряв копья охраны, они приблизились к трону.

– Приветствуем тебя, великий царь! Почему люди твои враждебны к путешествующим мореходам? – Астарт с интересом разглядывал очередного повелителя, встретившегося на его пути.

Визирь и жрец зашептали повелителю в оба уха. Наконец пожаловал высочайший вопрос:

– Сознавайтесь, что вы украли в моем государстве? Астарт с Ахтоем переглянулись. Египтянин внятно и с расстановкой произнес:

– Как мы могли у тебя украсть, о мудрейший из мудрых, когда впервые здесь?

– Не по воздуху же ваша бирема пронеслась через земли повелителя Ликса и Ливии? – коварно улыбнулся верховный жрец.

– Мы пришли с юга, – ответил Астарт.

– С юга! – хихикнул визирь и обернулся к сидящим на нижних ступенях, и весь государственный совет дружно и надолго зашелся жизнерадостным смехом.

– Мы обогнули морем Ливию по приказу могущественного фараона Нехо, царя Египта, – пояснил мемфисец.

– Египет? – удивился царь. – А где это?

– О мой господин, повелитель ликситов, троглодитов и эфиопов, это так далеко, что прикажи их пытать, – поклонился в пояс верховный жрец.

– Приказать? – задумался царь.

– Ты, уважаемый, хоть и с одной головой, но ума в ней на десять голов, – издевательски произнес Ахтой.

– Лошадиных, – негромко произнес Астарт, Ахтою понадобилось проявить все свое самообладание, чтобы не прыснуть.

– Ваал-Хаммон! Они хотят нас запутать! Повелитель! Повели повелеть! – воскликнул визирь в тревоге.

– Это он считает верхом красноречия, – сказал египтянин.

– Они все тут от жары спятили.

– Тогда почему фараон не прислал послов и подарки повелителю нашей державы? – выпалил член государственного совета с серебряной цепью, ниспадающей на живот.

Затем вопросы посыпались на мореходов, как предсказания из глотки базарной гадалки.

– Если вы с юга, то скажите, сколько пальцев на ногах великанов, которые спят на левом ухе, а укрываются правым?

– Чем питаются полулюди-полулошади? «Вот влипли», – подумал Астарт.

– На каком наречии говорят люди с собачьими головами? – продолжались вопросы.

– Летучих мышей с собачьими мордами видели, собак с кошачьими – тоже, а вот людей с головами собак не встречали, – сказал Астарт и понял, что его слова упали в пустоту.

– Уважаемые, если вам нужны чудеса, пожалуйста! – Ахтой коротко рассказал о диковинных полосатых лошадях, о ливийских колдунах, гигантской кошке, гремящей радуге, Колеснице Богов и о многом другом, поразившем воображение мореходов. В заключение сообщил о перемещении солнечного пути.

– Полосатые лошади! Охо-хо! – изнемогали вельможи. – Пять радуг? Муравьями зашить рану? Ну, плутина, развеселил!

– Ты лжешь! – крикнул визирь. – Если бы вы видели Колесницу Богов, то давно бы грелись в преисподней!

– Врет! – согласился царь и плюнул в реку Ликс. Как и ожидал Астарт, с гневной речью выступил верховный жрец:

– Как ты, нечестивец, осмелился клеветать на божество солнца? Видано ли, чтоб Всемогущий и Всеведущий Ваал-Хаммон покинул свою тропу и поплыл в своей колеснице по бездорожью? Великий царь, прикажи их пытать, я думаю, это греки, выкрасившие кожу в желтый цвет. А вон тот худой подделался под египтянина. Они воры! Меня трудно провести, ибо само небо – мне поддержка.

– Что же нам красть в вашей заброшенной богами провинции? – возмутился Астарт. – У вас есть золотые копи и оловянные россыпи? Или жемчужные ловли? Может, вы шлифуете бриллианты и прячете в кувшинах изумруды?

– Мы не провинция, – обиделся жрец, – мы скоро будем богаче Карфагена! А вы воры. Ищете дорогу к Пурпурным островам.

Астарт вздрогнул.

– Плохи наши дела, Ахтой. – Плохи, – согласился египтянин, ибо слышал еще Финикии об этих таинственных островах и о людях «одного корня с хананеями» – ликситах, которые торговали с Тиром через посредничество пунийцев. Главным богатством Пурпурных островов была «драконовая кровь», выступающая на коре небольших тропических деревец. Ее подмешивали к пурпурной краске, чтобы она не выгорала на солнце и не блекла в морской воде.

– Гонец гарамантов! – объявил вельможа, похожий на юродивого, столько на нем было украшений-побрякушек.

На дворцовую площадь въехал чернокожий ливиец верхом на голошеем страусе. Набросив на голову птицы колпак из плотной ткани, посол спешился и пополз на животе к трону.

Воины окружили путешественников и погнали как стадо баранов узкими улицами столицы.

«Помесь ливийской деревни и пунического городища», – отметил про себя Астарт, с интересом разглядывая постройки.

Жители толпами шли за мореходами, обзывая их по приказу визиря последними словами. Весь экипаж разделили на три части и бросили в разные трюмные ямы. Астарт не унывал.

– Как вы отвыкли от родных обычаев! Цари, жрецы, тюрьмы – это же наши старые знакомые! Пора снова привыкать. – Привыкай, только побыстрей, – послышался голос из вороха истлевшей соломы, – вас завтра бросят в бассейн к акулам.

– Даже тут кто-то водится, – удивился Саркатр. Фага и Мекал разбросали солому.

– Кто такой? – с угрозой спросил повар.

– Грек.

В полутьме можно было различить светлое пятно лица.

– Это можно было понять и по тому, как ты коверкаешь слова, – угрюмо произнес Рутуб, – а почему тебя не отправили к акулам?

– Я сказал, что зарыл клад, да забыл где. Вот они и копают по всей Ливии вот уже третий год. У нас был отличный корабль с хорошим экипажем. Нам удалось узнать, что тайна пурпура – это краситель растительного происхождения и что добывают его только на Пурпурных островах. Но мы не учли, что в Ликсе хватают каждого иностранца и пытают, пока не признается в том, что ему предъявляют. Нас схватили и пытали, кто-то проговорился – и все полетели в бассейн.

Рассказ грека, уверенного в собственной безопасности, неприятно подействовал на мореходов.

Глубокой ночью толстая металлическая решетка на одной из ям сдвинулась: мореходы, встав друг другу на плечи, приподняли ее. Сладко спавших тюремщиков связали, позатыкали им рты соломой.

Когда все были в сборе, отправились к пристани залитыми лунным светом улицами. Безмятежно шелестели пальмы под легким бризом. Сонно тявкали собаки, словно в каком-нибудь азиатском или египетском городе. Вдалеке громыхнул львиный рык. Там – необъятная ночная Ливия.

– Хлебом пахнет! – Фага зашмыгал носом.

– Послушай, кормчий, давай перетрясем Пурпурные острова, людей там мало, перережем вмиг, – грек ощупью нашел Астарта и впился крепкими пальцами в его руку, – я по звездам найду дорогу. Ведь тогда богаче нас не будет на земле. Уступаю тебе треть барышей.

– Нам не по пути. Убирайся, чтоб я тебя не видел, – ответил гневно Астарт.

– Пожалеешь, кормчий! Ой как пожалеешь! Вдруг мы еще встретимся?

– Эред, Саркатр, утащите этого молодца обратно. Да задвиньте решетку, чтобы не выбрался.

– Но, – замялся Эред, – неужели тебе не жаль его?

– Ему место в клетке. Так лучше для всех нас. Греку заткнули рот. Гигант взвалил дрыгающего и мычащего авантюриста на плечо и недовольно пробурчал:

– Может, его сразу бросить к акулам?

Астарт не ответил. Он знал, что Эред никогда не решится на это.

На палубе биремы по-хозяйски расположились полуголые солдаты и чиновники в париках, сочиняющие опись имущества и оружия мореходов. Солдаты развели костер на площадке кормчего и забавлялись тем, что дергали за уши Анада. Тот все еще не поправился после той охоты за цветными пузырями и исходил бессильной яростью.