Текст книги "Транзит"

Автор книги: Эдмунд Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

18

По ему самому непонятной причине Авери вдруг стал одержим охотой к перемене мест. Ему до смерти хотелось все разведать, все увидеть... Началось это через несколько дней после того, как они с Томом повстречались у птичьего дерева с золотой женщиной. Поначалу Авери пытался делать вид, будто все в порядке. Но постепенно дни складывались в недели, напряжение росло, и настал час, когда он больше не мог сдерживаться. Он рвался свершить невозможное, исследовать все вокруг, отправиться во все стороны сразу, как можно больше узнать о мире, в котором очутился.

Его дразнили плывущие в небе луны и непривычные узоры звезд. Это ночью. А днем он с тоской глядел на манящий горизонт, где небо сливалось с морем, на бесконечный пляж, на заросли кустов и ряды причудливых деревьев. Он глядел и глядел, словно одним усилием воли мог заставить этот мир раскрыть свои тайны.

Это так просто – объяснить, почему он должен отправиться на разведку. Самому себе Авери говорил, что все они – и он, и Том, и Барбара, и Мэри, понемногу тонут в предательской трясине растительного образа жизни. Последнее время они стали слишком удовлетворены своей простой (и такой необыкновенно приятной) жизнью. Они оказались в необычной ситуации и с готовностью адаптировались к ней. Лагерь Два означал безопасность. Если они сейчас не предпримут сознательных усилий, чтобы побольше узнать об окружающем их мире, чтобы расширить пределы своих владений, то их песенка спета. Если они и дальше будут жить как сейчас, то через некоторое время до мелочей узнают тот клочок земли и отрезок пляжа, которыми пользуются. Все остальное, по контрасту, начнет казаться им опасным. Со временем могут даже возникнуть своего рода табу...

Как много есть доводов, говорящих о необходимости исследований и разведки! Прекрасные доводы, некоторые, можно сказать, даже драматические. И все равно это не более, чем доводы. Всего-навсего предлоги, а не причины. А причина в том, мрачно-признавался сам себе Авери, что ему до смерти надоела их райская жизнь. Любознательность и непоседливость, извечные спутники человечества, все еще шевелились в его, якобы цивилизованном сознании.

Авери ничего не говорил своим друзьям. Они, похоже, были вполне удовлетворены тем, что имели. За те несколько месяцев, что они четверо здесь провели, на их долю выпало достаточно приключений и опасностей. Вполне достаточно, чтобы испытывать удовольствие и даже гордость при мысли о том, чего они достигли. Уже то, что, им, четверым ранее незнакомым между собой людям, удалось создать дружный коллектив... это уже немало.

Авери так старался выбросить эти мысли из головы, что ни о чем другом и думать не мог. Он стал замкнутым, а когда все отправлялись купаться или просто нежились на пляже, в одиночестве бродил по лесу. Он всегда ходил вооруженным, хотя уже практически не боялся ни диких зверей, ни золотых людей. Он был уже совсем не тем слабым и больным Ричардом Авери, которого Они подобрали угрюмым холодным вечером на затерянной во времени и пространстве планете. Он стал подтянут, загорел, мускулист – вполне приличная машина (как он сам удовлетворенно отмечал) для охоты или боя. Он вышел победителем из схваток со многими животными, от которых раньше бросился бы бежать без оглядки. Он даже ранил, а потом и прикончил небольшого носорогоподобного (сперва оглушил его броском томагавка, а потом добил другим томагавком). Даже Тому пока что еще не удавалось справиться с носорогоподобным. Авери очень гордился своей победой.

В общем, прогулка по лесу в одиночку перестала казаться чем-то особенно опасным. Горько-сладкое чувство одиночества прельщало его все больше и больше.

Барбара знала о раздирающем его на части конфликте куда больше, чем Авери предполагал. Она ничего не говорила, когда он надолго исчезал в лесу, только пристально следила за изменениями его настроения и привычек. Она изо всех сил пыталась убедить себя, что все это – лишь проявление ностальгии, тоски по родному дому. Все они порой испытывали это чувство. Хотя и не так сильно, как можно было бы предполагать. Иногда им казалось, что нет такой цены, которую они не заплатили бы, лишь бы снова увидеть Лондон, услышать шум большого города. Но потом это ощущение исчезло. Они мысленно сравнивали свободу их новой жизни с бесчисленными ограничениями и разочарованиями старой. Тогда солнце делалось ярче, а море еще восхитительней.

Когда Барбара не пыталась обмануть сама себя, она понимала, что Авери мучается вовсе не от тоски по дому. И тогда ее охватывало уныние. Тогда в ней просыпалось ощущение вины и собственной никчемности.

Существовала еще одна сложность. Недавно они с Авери начали заниматься любовью. Вернее было бы сказать, что они совершили половой акт. Авери, вдохновленный примером Тома и Мэри, и чувствуя, что лишает Барбару чего-то по праву ей принадлежащего, робко и неуклюже намекнул на возможность интимной близости. Барбара встретила это предложение с энтузиазмом. Даже со слишком большим энтузиазмом: хотя с точки зрения техники все протекало совершенно гладко, удовлетворения это не приносило. Любовь их, к сожалению, оставалась чисто механическим действием. Тело делало свое дело, физиологическая потребность удовлетворялась, но душа оставалась пустой и холодной.

Они занимались "любовью" всего раз пять-шесть, не больше. Это тоже понемногу превратилось в своего рода ритуал...

Гром грянул однажды ночью, когда Авери вновь почувствовал, что должен "исполнить свой долг". Он положил руку Барбаре на грудь (та же самая рука, та же самая грудь), другой рукой обнял ее за плечи, стараясь, как обычно, не запутаться в ее волосах. За этим последует первый поцелуй, холодный, пустой поцелуй, потом поглаживание рук, ног...

Барбара больше так не могла.

– Не надо, пожалуйста... – она отодвинулась.

– Что-нибудь не так? – удивился он.

Даже нежность в его голосе – и та была бездумной, чисто механической.

– Да. Все не так, – горько заплакала она. – Скажи, где ты? Ты где-то витаешь, и я никак не пойму, где именно. Знаю только, что не здесь, не со мной... Это не ты хочешь любви, а только твое тело с его проклятыми, генетически обусловленными условными рефлексами.

Она дрожала В этот миг она ненавидела Авери, ненавидела самое себя, слова, которые только что произнесла, и больше всего – предательские, обжигающие слезы.

Авери испугался.

– Барбара... – пробормотал он. – Дорогая Барбара... Прости меня.

Начав эту разборку, Барбара уже не могла остановиться, хотя в душе и проклинала себя за это.

– Чего тебе надо? – со злостью воскликнула она. – Какого рожна тебе надо? Если ты хочешь, чтобы я вела себя как шлюха, скажи, и я стану вести себя так. Хочешь, чтобы я делала вид, будто я стыдливая, застенчивая школьница? Скажи, и я постараюсь. Я готова ползать на карачках, если это то, что тебе нужно... Но если я не знаю, чего ты хочешь, то как же.... как я могу тебе это дать?!

Авери чувствовал себя последней свиньей. Черт, – яростно думал он, я и есть самая настоящая свинья... страдающая манией величия...

– Мне хочется, – неуверенно начал он, – того, чего ты, Барбара, дать мне не можешь.

От этого стало только хуже.

– И чего же, черт возьми, тебе хочется? – плакала она.

– Мне хочется узнать, – в отчаянии объяснил он, – тот мир, в котором мы очутились. Хочется понять, почему мы здесь, что мы можем сделать... Я хочу знать. Я хочу знать нечто большее, нежели...

– И это все? – Барбаре, похоже, было смешно. – Ты врешь! Все это только отговорки! На самом деле ты хочешь грудь Кристины, губы Кристины... На самом деле ты ничего не хочешь узнавать... Ты только ищешь предлог. Ты хочешь заниматься сексом с привидением...

И тут он ее ударил. Первый раз в жизни он поднял руку на женщину. И сразу же стал надеяться, надеяться от всего сердца, что этот раз был первым и последним.

– Завтра, – холодно заявил он, сгорая от стыда и отчаянно пытаясь не показать виду. – Завтра я отправляюсь в небольшую экспедицию. Я ухожу на два-три дня. Может, к тому времени, как я вернусь...

– Ты не можешь уйти один, – прервала его Барбара. – Таков приказ. Так распорядился наш знаменитый руководитель. Я пойду с тобой. Теперь ударь еще раз и попытайся заставить меня передумать.

– Поступай, как знаешь, – отрезал Авери. – Я только сомневаюсь, что мое общество покажется тебе таким уж приятным.

– А когда оно таким казалось? – вздохнула Барбара.

Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Злость исчерпала себя. Осталось только разочарование.

19

В путь они отправились ближе к полудню. Тому мысль об «увеселительной прогулке», как он это назвал, ничуть не понравилась. Он нашел кучу доводов против: А вдруг они заблудятся? А вдруг им встретится нечто, с чем они не смогут справиться? Вдруг золотые люди узнают, что двое землян ушли и, воспользовавшись удобным случаем, атакуют Лагерь Два?

Но Авери оставался невозмутимым. Они не заблудятся, потому что будут идти вдоль берега. Они не встретятся ни с чем таким, с чем не смогут справиться, потому что будут все время начеку. А если бы золотые люди очень хотели напасть на лагерь, то давно бы это сделали: за прошедшие пару месяцев у них было несколько весьма удобных моментов. Кроме того, нельзя же все время жить в ожидании нападения, которое, вполне возможно, никогда и не произойдет. Подобная позиция вызывает замкнутость, косность, застой.

– Мне кажется, ты просто-напросто свихнулся, – горячился Том. – Если тебе так уж хочется рискнуть, дело твое. Но какого рожна ты тащишь с собой Барбару?.. Это уму непостижимо!

– Да я не очень-то ее и тащу, – сухо ответил Авери. – Но правде сказать, я буду рад, если она останется в лагере.

– Я иду с тобой, и все, – отрезала Барбара.

Том глядел на них круглыми от изумления глазами.

– Когда вы собираетесь вернуться?

– Точно не знаю. Дня через три-четыре.

– Так не пойдет, – нахмурился Том. – Ты должен сказать точно. Если к назначенному сроку вы не вернетесь, мы будем знать, что случилось самое худшее, и соответственно начнем строить планы.

– И что же вы собираетесь делать, если мы не вернемся? – с сарказмом поинтересовался Авери.

– А это уже не ваше дело, – ответил Том. – Можешь, однако, не сомневаться, что мы собираемся остаться в живых.

– Да у меня и в мыслях не было, что вы можете покончить жизнь самоубийством!

– К счастью, это не заразно, – мрачно объявил Том.

– Ну, если ты настаиваешь, – Авери задумался. – Мы вернемся к исходу четвертого дня.

Как ни странно, но тихая и робкая Мэри ничего не имела против запланированного Авери путешествия. Кое в чем она была куда умнее Тома: он чувствовала, что за стремлением Авери увидеть новые края кроется нечто большее, нежели обычная непоседливость.

– Будьте осторожны, – напутствовала она их. – Может, Ричард и прав. Может, мы и вправду начинаем замыкаться в себе... Во всяком случае, вам предстоит очень увлекательное путешествие. А когда вернетесь, устроим вечеринку. Лучше повода и не придумаешь. – Она поцеловала Барбару в щеку. – А ты, – она повернулась к Авери, – присматривай за ней хорошенько, а не то я очень рассержусь.

– Сделаю все, что смогу, – пообещал Авери.

– Если найдешь золотую жилу, пришли мне телеграмму, – сказал Том, пожимая Авери руку.

– А если вдруг объявятся Они с пачкой обратных билетов, – улыбнулся Авери, – объясните, что мы полетим на Землю следующим рейсом.

Было очень жарко. Вот уже несколько недель дни становились все длиннее и длиннее, все жарче и жарче. Авери даже высказал предположение, что впервые они оказались на этой планете в один из зимних месяцев, а теперь, мол, наступает лето. Они еще не вышли из лагеря, а он уже вспотел. Пожалуй, надо будет немного отдохнуть после обеда и продолжить путь, когда станет несколько прохладней.

Авери планировал (если его замыслы можно назвать столь громким именем – "план") двигаться вдоль берега моря. В прошлый раз он ходил в одну сторону, теперь собирался отправиться и противоположную. Возможно, по пути он сделает несколько экскурсий в глубь леса. В целом, путешествие по берегу обещало быть быстрее и легче, чем по лесу. К тому же, так меньше опасность быть застигнутыми врасплох золотыми людьми.

По понятным причинам они с Барбарой путешествовали налегке. Они взяли с собой один из спальных мешков, пару пустых бутылок из-под виски (теперь их использовали для воды), карманную газовую зажигалку, принадлежавшую Авери (Они даже позаботились о запасных баллончиках с газом), пачку сигарет, хотя Авери и Барбара курили теперь очень редко, аптечку и привычное снаряжение охотника – ножи и томагавки.

Том предлагал им прихватить с собой револьвер, но Авери отказался. Ему казалось, что прежде всего надо позаботиться о безопасности лагеря, особенно сейчас, когда в нем оставалось всего два человека.

Там, где они шли этим утром, Авери бывал уже не раз. И не два. Все казалось хорошо знакомым. Может, именно поэтому Авери, со спальным мешком за плечами, задал такой быстрый темп, что Барбара едва за ним поспевала. Ему, похоже, не терпелось поскорее покинуть пределы известного и с головой окунуться в невиданное и непознанное. Шли они большей частью молча.

Через пару часов Авери и Барбара уже буквально обливались потом. Жара стала совершенно невыносимой, и даже Авери был вынужден признать, что в это время суток лучше всего отдыхать.

Они отошли от берега и нашли маленькую тенистую полянку в лесу. Барбара тут же блаженно растянулась на траве, а Авери отправился собирать фрукты.

Поев, они проспав почти до самого вечера. Они лежали каждый сам по себе: слишком жарко, чтобы обниматься. Кроме того, они слишком хорошо помнили, что случилось прошлой ночью.

За ужином, гляди на заходящее солнце, они доели остатки фруктов. Они ели, а огромное кроваво-красное солнце медленно пряталось за горизонт. Воздух все еще был жарок и недвижим, но море уже дышало прохладой. Они спустились к берегу, помыли ноги и двинулись дальше.

Пляж извивался, словно змея. Порой он вообще исчезал, и им приходилось карабкаться по прибрежным скалам. Дважды они вброд переходили ручьи. Но идти все равно было совсем не трудно, а две луны, висящие в небе, словно два китайских фонарика, окутывали и море, и землю волшебным серебристым светом.

Подумав немного, небо усеялось бесчисленными звездами. Напрочь позабыв о своей депрессии, Авери чувствовал какую-то неземную радость, почти экстаз. Он никогда не видел так много звезд сразу. Словно огненные кристаллы усыпали черный бархат вселенной, призрачные светлячки вечного космического леса.

Экстаз сделался невыносимым. Авери больше не чувствовал усталости. Он не чувствовал, что идет. Барбара перестала существовать.

Перестала существовать, во всяком случае, до того момента, пока, несколько часов спустя, не сказала:

– Извини, Ричард, я больше не могу.

Он глядел на нее в изумлении. Нет, не потому, что она устала. Он удивлялся тому, что она и в самом деле здесь, с ним. Они находились на абсолютно ровном, словно стрела, отрезке пляжа, концы которого исчезали в темноте.

Звук ее голоса привел Авери в чувство. Словно разбуженный лунатик, он вдруг перенесся из заоблачного мира сна в странную и непостижимую реальность. Он стоял и смотрел на нее, не узнавая. Прошло, наверно, несколько секунд, прежде чем он понял, о чем, собственно, она говорит.

– Почему бы нам тогда не расположиться на ночлег прямо здесь? наконец сказал он.

Он скинул с плеч спальный мешок.

– Я хотела бы искупаться, – заявила Барбара, раздеваясь. – Авось вода смоет мою усталость.

Авери промолчал. Он сел на спальный мешок и закурил. Дым сигареты обжигал горло. Курево, похоже, перележало. Скоро эти сигареты вообще нельзя будет курить. Впрочем, какая разница. Он отбросил сигарету в сторону.

Барбара разделась догола и, блаженно потягиваясь, нежилась в ночной прохладе дующего с моря ветерка.

Авери смотрел на нее. Она казалась сделанной из серебра. Серебряные волосы, серебряные плечи, руки, грудь, тело, стройные серебряные ноги. Только лицо, обращенное к морю, находилось в тени.

Он подумал, что видит ее – видит по-настоящему – впервые. Видит не Барбару из Лагеря Два, не бывшую актрису телевидения, ежедневно накачивающуюся виски, и даже не терпеливое существо, с которым он так неуверенно пытался заниматься сексом. Нет, перед ним стоял некто совсем другой. Незнакомая колдунья... или обычная женщина... обычная женщина...

Этот миг казался бесконечным. Он длился целую вечность. Авери тонул в чем-то, ему не понятном, тонул в водовороте жизни... его собственной жизни. Сумасшедшие видения, как в калейдоскопе, закружились вокруг. Вокруг него, вокруг Барбары. Фрагменты жизни, когда он еще мог писать – фрагменты жизни с Кристиной, сама Кристина... и все это хороводом вокруг, как обрывки старых фотографий. Или как музейные экспонаты, извлеченные на свет безумным ураганом.

И только Барбара стояла неподвижно. Живая серебряная статуя... неподвижный центр вращающегося мира.

Ему снова не терпелось взять в руки кисть. Он хотел написать незнакомку, колдунью, женщину. Он хотел писать красками, которых и быть-то не могло. Ему хотелось нанести на холст никогда не виданные узоры. Ему хотелось изобразить невообразимые формы всех измерений сразу.

Но этот миг прошел. Она повернулась и побежала в море.

– Барбара! – позвал он.

Но она не услышала. Или не захотела услышать. Этот момент прошел.

Он сидел, тяжело дыша, ошеломленный и напуганный. А Барбара уже плескалась в воде. Серебряная женщина в серебряном океане.

Ничто из этого, разумеется (и как только такая мысль пришла ему в голову?), не могло быть явью. Или могло?

Но это все-таки реальность. Все реально. Даже слишком реально. Болезненно реально...

Слишком реально. Эту реальность ему хотелось изгнать.

Он хотел думать о Кристине – и не мог. Он хотел увидеть ее, почувствовать ее близость, услышать слова, навсегда повисшие в остановившемся времени. Он глядел на небо, но оттуда на него смотрели одни звезды. Он глядел на берег, но там – один песок. Призрак Кристины, его единственная защита от участия в волнующих и прекрасных потугах жизни... сладкий, печальный призрак исчез.

Он глядел на воду. На какую-то долю секунды он видел перед собой только огромное переливающееся зеркало. Во всей вселенной он остался один-одинешенек. Жизнь решила его больше не ждать. И вдруг голова Барбары расколола зеркало, разбрызгивая капли, как умирающие звезды. И он уже не одинок.

Он хотел позвать ее, но слова не шли. Нужные слова. Вместо этого он начал судорожно срывать с себя одежду, вне себя от ужаса потерять что-то только что найденное и еще даже не до конца понятое.

Авери бросился к воде, нырнул и поплыл к Барбаре. Она же, видимо, решив, что это-такая игра, тут же снова нырнула и скрылась под серебряной поверхностью зеркала. Авери нащупал дно ногами – здесь вода доходила ему до груди. Встал, неуверенно оглядываясь, пытаясь угадать, где находится Барбара.

Она вынырнула у него за спиной. Повернувшись, он схватил ее за плечи. Один взгляд, и она все поняла. До того, как он успел открыть рот. Странный взгляд...

– Я люблю тебя! – закричал он громко и удивленно. – Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Он чувствовал себя словно слепой, который внезапно увидел ослепительный свет.

– Милый, – прошептала Барбара. – Милый мой.

Она отчаянно прижалась к нему, словно только силой можно было изгнать накопившуюся боль. Изгнать перед тем, как они смогут обняться нежно и ласково.

Потом он отнес ее на берег. Им было не до разговоров. Они творили любовь. И в этой любви было больше радости, чем страсти.

А затем они разговаривали.

И наконец Барбара сказала:

– Милый мой... дорогой... люби меня еще.

И на этот раз их страсть оказалась ничуть не меньше радости.

Поначалу им хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Поначалу им хотелось разбить невидимые часы времени мощными ударами своей любви. Но потом к ним пришло откровение, само по себе сокрушающее время – любовь может и не кончаться вместе с ночью. Она может подниматься вместе с солнцем, сверкать в полдень, загадочно шевелиться в вечерних тенях.

Впервые они открыли для себя невероятное, бесконечное обещание завтра.

Наконец, изможденные страстью, ошеломленные и даже радостно страдающие от остроты их любви, они добрались до спального мешка... и разделили, и соединили, и окончательно разрушили два одиночества... И все это за короткие, оставшиеся до рассвета часы.