Текст книги "Транзит"

Автор книги: Эдмунд Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Предположим, что тут живут две группы подопытных кроликов.

– Если вы собираетесь обсуждать подопытных кроликов, – вмешалась Барбара, – то я позволю себе выпить немного виски. Кто-нибудь составит мне компанию?

– Я, – воскликнул Том.

– И я, – неожиданно для самого себя сказал Авери. – Двойную порцию. Воду я добавлю сам.

Барбара удивленно подняла брови и скрылась в палатке.

– Ты, кажется, упоминала подопытных кроликов, – между тем продолжал Авери. – Две группы, если не ошибаюсь.

– Мы и они, – кивнула Мэри. – У меня есть гипотеза.

– Сначала определи, кто такие они.

Барбара вернулась с бутылкой виски и пластмассовыми стаканами.

– Золотые люди, – ответила Мэри. – Раз уж я единственная, кто их видел, то, выходит, только я и верю в их существование. Но кто-то же похозяйничал в Лагере Один, и мне кажется, что это были именно они.

Том уже хотел что-то сказать, но Авери, сделав ему знак молчать, попросил:

– Мэри, изложи нам свою гипотезу.

– Ну, честно говоря, тут излагать-то особо нечего, – призналась Мэри. – Я просто считаю, что тут живут две группы подопытных кроликов. И одна из этих групп – мы. С другой стороны, почем я знаю? – может, таких групп не две, а значительно больше. Может, мы просто с ними еще не встретились.

– Значит, ты полагаешь, что с нами проводят какой-то эксперимент?

– Ричард, – вмещалась Барбара, – не будь занудой. По-моему, сейчас уже ни у кого из нас нет сомнений, что мы участвуем в каком-то эксперименте. Даже Том, своими собственными глазами увидев в небе две луны сразу, напрочь забыл о habeas corpus. В конце концов, никто не потащил бы нас за много-много световых лет – или куда там они нас закинули – чтобы мы смогли позагорать на пляже. Кроме того, вспомните те гениальные вопросы, на которые мы с вами отвечали во время заключения.

– Не волнуйся, дорогая, – усмехнулся Авери. – Мы тебя поняли. Вопрос только в том...

– Ты назвал меня "дорогая"! – воскликнула Барбара.

– Извини. Случайно сорвалось.

– Это твоя роковая ошибка, – пообещала Барбара. – Теперь я буду требовать подобного обращения регулярно.

Авери неуверенно улыбнулся и глотнул виски.

– Постараюсь запомнить... Итак, о чем это я говорил?

– Вопрос в том... – подсказал Том.

– Ах, да. Вопрос в том – зачем?

– Посмотреть, как мы будем жить, – предположила Мэри.

– Не очень убедительно, – возразил Том. – Если эти чертовы инопланетяне могут разгуливать по Лондону как у себя дома, и собирать наши вещи, то они могли изучить людей в их естественной среде обитания.

– Это так, – согласился Авери. – Но, возможно, их не интересует наша естественная среда обитания.

– И что же нам это дает?

– То, что мы и имеем, – мрачно заявила Барбара. – Две луны над головой, тропическая ночь и весь этот джаз.

– Состояние стресса, – серьезно сказал Авери. – Вот что это нам дает. Им хочется узнать, как мы себя ведем в состоянии стресса.

– Возможно, – согласился Том. – Но пока что никто не проверял мой пульс и не просил ответить на вопросы.

– Это будет потом, – не смутился Авери. – Если Мэри права – а у нас нет оснований полагать, что ее гипотеза ошибочна – и если поблизости высажена другая группа или даже группы испытуемых – тогда ситуация становится сложнее. Может, наши невидимые инопланетные ученые хотят устроить маленькое соревнованьице.

Мэри пристально посмотрела на Авери и Тома.

– Вы что-то от нас скрываете, – наконец сказала она. – Вы что-то знаете... или видели... и не говорите.

– Это так, – сокрушенно признался Авери. – И есть еще кое-что. Это произошло незадолго до того, как кто-то учинил разгром в Лагере Один... или как раз в то время, когда все это творилось. Мне не хотелось вас пугать, и я решил промолчать. Но понемногу я прихожу к выводу, что это страусиная политика. Мы ничего не добьемся, если станем утаивать факты друг от друга. Мы должны делиться абсолютно всем... Почему бы не начать прямо сейчас?.. Хорошо, Том, расскажи дамам, чему мы с тобой стали свидетелями сегодня днем.

И Том рассказал. Ярко. В лицах. Когда он закончил, все молчали.

Барбара слегка дрожала. Она подбросила дров в костер, и искры, словно лишь миг живущие огненные черви, заплясали в ночной мгле.

– Еще немного, – заявила она, – и я бы предпочла, чтобы вы оставили нас в счастливом неведении. Судя по тому, как Том их описал, эта парочка вышла прямехонько из легенды о супер-расах.

– Точно, – кивнул Том. – Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что эти типы объявились здесь не с Земли.

– Просто голова идет кругом, – сказала Мэри. – С каждым днем наше положение становится все загадочнее и загадочнее.

– Есть вероятность, – заметил Авери, – что это аборигены. А в этом случае мы с вами – чужаки... и тогда то, что они сделали с нашим лагерем, в некотором смысле понятно.

– Нет, – со странной убежденностью возразила Мэри. – Эта планета нейтральная территория. Нас всех сюда привезли – и нас с вами, и их. И всех, кто здесь еще есть.

– Почему ты так думаешь? – удивился Авери.

– Так получается, – с типичной женской логикой ответила Мэри. Должна существовать некая система... я не могу объяснить... но как-то все должно получаться, складываться вместе... А те, кто привез нас сюда – они наблюдают за происходящим в какую-нибудь небесную замочную скважину... Так мне кажется. Не знаю уж, есть ли в этом хоть какой-то смысл.

– Смысла в этом полным-полно, – усмехнулся Авери. – Такого смысла, что мне даже не по себе.

– Ну, раз уж у нас зашла речь о всяких удивительных открытиях, сказала Барбара, поворачиваясь к Авери, – то мне помнится, кто-то хотел нам кое-что рассказать...

– Боюсь, вы мне просто не поверите, – покачал головой Авери.

– Вряд ли мы услышим нечто более фантастическое, чем история, рассказанная Томом.

– Судите сами, – и Авери описал своим товарищам светящуюся сферу, свою реакцию на нее, и то, как она внезапно исчезла, оставив после себя лишь тихий звон лопающегося стекла. Однако он не стал упоминать землю, которую, как ему показалось, он видел на горизонте. Она совершенно явно не имела никакого отношения к тому, что с ними происходило.

– Сдохнуть можно! – не выдержан Том. – Чем дальше в лес, тем страньше и страньше... Ты уверен, что она была на самом деле?

– Разумеется, нет, – ответил Авери. – Как здесь можно быть хоть в чем-то уверенным? Но я готов поклясться, что видел ее вот этими самыми глазами.

– Может, это такой воздушный шар, – предположила Мэри. – А внутри кинокамеры, или еще что-нибудь подобное...

– Точно, – кивнул Авери. – Воздушный шар с температурой поверхности, как у расплавленного металла. Воздушный шар, который ни с того, ни с сего взял да и исчез – вместе с камерами и всем прочим – не оставив на песке даже вмятины.

Некоторое время, углубившись в странный, абсурдный и немного страшный мир возможного, все молчали. Бесцельные и бессмысленные размышления, ибо абсурдны и странны были сами факты, а значит, степень невероятности возможного объяснения приходится оценивать по сравнению с не менее невероятным фоном.

Но вот Авери отчаялся разрешить неразрешимое. Он встал, слазил в складскую палатку и достал проигрыватель. А к нему – первую же пластинку, которая попалась ему под руку.

– Давайте посмотрим, удастся ли нам заставить эту штуку работать, сказал он.

– Это твой? – заинтересовалась Барбара. – Я имею в виду, там, на земле.

– Нет. Дома у меня стоял проигрыватель вполне нормального размера. Я очень любил... люблю музыку... Похоже, нашим инопланетным друзьям очень хотелось, чтобы я был счастлив.

Достав ключ, Авери завел проигрыватель. Механический завод явно раскручивал не только сам диск, но и маленький генератор: звук раздался из миниатюрного динамика.

Авери поставил пластинку и осторожно опустил иглу. Как оказалось, он принес избранные арии из "Моя прекрасная леди".

Несколько минут они сидели как завороженные, словно услышали музыку впервые в жизни.

И вот над чужой далекой планетой зазвучал голос Джулии Эндрюс... "Я хочу лишь комнатку где-то..." Звуки, неописуемо сладкие, слова, странно уместные, маленьким невидимым облаком повисли между сулящим мир и спокойствие огнем костра и окружающим его грозным кругом ночного мрака.

И вдруг напряжение куда-то исчезло. Они улыбались прекрасным и таким нелепым здесь словам. Но улыбки казались Авери несколько натянутыми. Глядя на своих спутников, он видел, как подозрительно блестят в свете костра их глаза. Впрочем, и на его глаза, несомненно, тоже навернулись слезы...

Он протянул руку Барбаре. Она взяла ее. Том и Мэри прижались друг к другу, словно ища друг у друга поддержки и утешения.

"Я хочу лишь комнатку где-то..."

Авери тяжело вздохнул и полностью отдался эху далекого мира. Удивительная и необыкновенно болезненная роскошь.

15

После первых суматошных дней настало время относительного спокойствия, время привыкания и отдыха. А отдых был им необходим. Лишь задним числом, когда жизнь вошла в налаженную колею и основные связанные с бытом проблемы разрешились одна за другой, когда они обнаружили, что у них даже остается свободное время – свободное от борьбы за выживание – только тогда люди поняли, в каком напряжении находились эти первые дни.

Единственным знаменательным событием (оно случилось на следующий день после встречи с чужаками у водопада) можно считать то, что Том и Авери во время охоты обнаружили целую колонию кроликоподобных. Как и земные кролики, их шестиногие собратья обитали в норах под землей, но в придачу они отлично плавали и лазили по деревьям. Их колония располагалась на берегу ручья – того самого, в котором люди набирали воду. Вверх по течению, всего в какой-то полумиле от моря пологий склон ярдов пятьдесят в длину, не меньше, был, как дуршлаг, продырявлен бесчисленными норами кроликоподобных. Эти животные оказались, кстати, гораздо глупее своих земных сородичей. Том и Авери быстро обнаружили, что проще всего их ловить, сбивая камнями с деревьев. Вскоре они выработали простой и надежный способ охотиться.

Вместо того, чтобы искать кроликоподобных на земле, Том и Авери разглядывали верхушки деревьев. Обнаружив, как это называл Том, "хвостатый фрукт", Авери вставал около ствола, а Том (он кидался камнями точнее Авери) забрасывал зверюгу подобранными на берегу камешками. Если ему и не удавалось оглушить кроликоподобного, то ничего страшного. Испуганное животное неизменно начинало слезать с дерева. Слезало оно медленно и осторожно, задом вперед, крепко цепляясь за ствол всеми шестью короткими когтистыми лапками. Когда тот оказывался достаточно низко, Авери просто-напросто снимал его с дерева и убивал. Ну, а если Том все-таки попадал, то оставалось только подобрать несчастную животину, пока она не пришла в себя после падения.

Имея под рукой такой удобный источник свежего мяса, Том и Авери чувствовали, что одна из самых главных проблем выживания решена. На мясе кроликоподобных и фруктах они, если потребуется, смогут прожить практически сколько угодно.

Хотя Авери и сгорал от любопытства узнать побольше о мире, в котором они очутились, до настоящего, методичного исследования руки пока не доходили. Он утешался тем, что на этой планете им придется провести если и не всю жизнь, то, во всяком случае, очень и очень долго. Экспедиция и исследования – могут подождать. Подождать, пока они как следует овладеют искусством жить в этом мире. Авери был настроен всеми силами избегать встреч с "золотыми людьми" – пока это возможно. Рано или поздно, но встреча состоится. Вспоминая разгромленный лагерь и "золотую" парочку у озера, Авери не очень-то надеялся на мирный исход такой встречи. А значит, лучше, если она произойдет попозже – когда он, Том, Мэри и Барбара успеют притереться друг к другу, научатся работать вместе – а значит, станут более боеспособным отрядом.

За пару дней они выработали распорядок, позволяющий всю необходимую работу делать утром. А следовательно, время после полудня и весь вечер оставались свободными для отдыха и, так сказать, "желательных" дел.

В расположенном на вершине скалы Лагере Два они чувствовали себя в безопасности. Однако по-прежнему каждую ночь дежурили у костра. Пусть их новый лагерь атаковать не так-то просто, но и неприступным его тоже не назовешь Совсем не хочется, чтобы враги, если таковые найдутся, застали тебя врасплох. Не устанавливая жесткого графика, они выработали довольно свободную, неформальную систему дежурств. Если кому-то хотелось лечь спать пораньше, он, она или они так и поступали. Тогда кто-то из оставшихся сидел у костра подольше, а потом будил того (тех), кто спал дольше всего. Иногда мужчины дежурили в одиночку, но гораздо чаще в паре с женщинами. Так веселее. Так быстрее проходило время, и отсутствовал риск уснуть на посту.

Авери, как зачарованный, следил за (как он это для себя называл) психологической механикой группы. Вначале – встреча четырех незнакомых друг с другом человек. Но уже через три дня они совершенно четко разделились на пары. Ведь так же, как и у Мэри с Томом, у них с Барбарой установились своего рода "особые отношения". Особые, возможно, не самое удачное слово. То, что их связывало, нельзя было назвать любовью, хотя что-то такое там присутствовало – та любовь, которая, как и изобретательность, является порождением необходимости. В такой группе, как у них, каждый полагается и черпает силу у каждого. И одновременно есть некая зависимость, вроде бы и не связанная с полом, которая, однако, может возникнуть только между мужчиной и женщиной. Нет, не любовь и не брак в обычном понимании этих слов, но в данных условиях нечто бесконечно близкое к любви и браку.

Порой в первые несколько недель Авери с любопытством думал о Томе и Мэри – занимаются они любовью или нет. Половой акт, совокупление, копуляция, спаривание – все это какие-то холодные, медицинские термины, и они как-то не подходили к тому, что должно было происходить у Мэри и Тома. По утрам Авери не замечал никаких признаков того, что их близость достигла своего логического интимного конца. Пока что, как ему казалось, их потребности лежали скорее в сфере духовной, чем физической. Они стремились друг к другу потому, что им было одиноко, потому, что оказались в странном мире под чужим небом, потому, что отовсюду грозила опасность...

Так, по крайней мере, он представлял себе свои собственные чувства в отношении Барбары. Порой глубокой ночью он чувствовал, как она ворочается, как теснее прижимается к нему, знал, что она не спит, ощущал, как в нем просыпается желание. Но каждый раз, когда его тело откликалось на зов, Авери испытывал жгучий стыд. Ему становилось стыдно, ибо он находился во власти глупой донкихотовской преданности. Ему становилось стыдно потому, что ему казалось, будто своей любовью он предает Кристину. Он и сам понимал, что думает, чувствует, поступает как черно-белый одномерный герой романтической драмы.

Реальность умерла пятнадцать лет тому назад. И тогда же, пятнадцать лет тому назад, родился миф. Вне себя от горя, он в приступе мазохизма взлелеял его в своей груди. Он превратил Кристину в легенду. В смерти она стала еще красивее, чем в жизни. В смерти ее любовь стала еще крепче... стала собственнической. Он осквернил Кристину самым худшим образом превратил память о ней в свою болезнь.

Умом-то он все это прекрасно понимал, но ничего не мог с собой поделать. Умом он понимал, что сделал из памяти о Кристине своего рода барьер, отгораживающий его от всех нормальных человеческих отношений. А теперь он не мог этот барьер сломать.

Глупо, конечно. Ведь в смысле абсолютной верности он уже предал Кристину – если слово "предал" здесь вообще уместно. Он предал ее в тот миг, когда протянул руку Барбаре. Он предал ее тогда, когда они, вслед за Мэри и Томом, начали обмениваться улыбками. Он предавал ее каждую ночь, когда они ложились вместе спать. Что значит тогда последнее предательством Оно пошло бы ему только на пользу. И дух Кристины, наконец-то, обрел бы покой.

И все равно он не мог заставить себя пойти на то, чего так хотело его собственное тело. И Барбара. Авери знал, или думал, будто знает, что для нее все это означает не более, чем ему бы того хотелось. Она уже сказала ему, что вовсе не является девушкой. К тому же у него сложилось вполне определенное впечатление, что жизнь в сумасшедшем доме телевизионных камер и искусственных драм вызывает неизбежные и не менее искусственные романы и готовые, отрепетированные эмоции... И все равно, ненавидя себя, жалея Барбару, уговаривая несуществующую Кристину, он не мог решиться на интимность.

Барбара не жаловалась. Она была терпелива и ласкова. И от этого Авери ненавидел себя еще больше. Он стал извращенцем и сам понимал, что отчаянно пытается превратить извращение в достоинство...

Обычный день в Лагере Два начинался сразу же после восхода солнца. Раннее утро, как они обнаружили, самое лучшее время суток. Обычно в воздухе еще ощущалась прохлада, за которой крылось обещание полуденного жара. Раннее утро, когда воздух чист и покоен, а море – словно зеркало, пьянило, как хорошее вино. Тот, кому выпадало дежурить последним, готовил завтрак, а тот, кто в это время отдыхал, потом брал ведро и шел к ручью за водой.

Завтрак – самое время для обсуждения планов. Особенно всяческих грандиозных прожектов, которым или вообще никогда не суждено осуществиться, или дело до которых дойдет еще очень и очень не скоро. Они собираются построить лодку, они собираются сделать мебель для лагеря, настанет день, когда они возьмутся за строительство дома. За завтраком вымыслы и реальность сливались воедино с крепким, как виски, воздухом.

А потом – и не надо никуда спешить, ведь никто не опаздывает ни на поезд, ни в контору, ни в студию, ни в класс – потом начинались обычные утренние дела. "Уборка" для Мэри и Барбары: проветривание спальных мешков, мытье посуды, уборка мусора и все такое. Авери и Том тем временем собирали дрова для вечернего костра и отправлялись на охоту, рыбную ловлю или сбор фруктов – или, как часто получалось, и то, и другое, и третье одновременно. Пока что вся их рыбная ловля ограничивалась ручьем – леска и согнутая булавка: просто, но не слишком успешно, или вообще руками – это у Тома получалось совсем неплохо. Пойманная ими рыба (больше двух с половиной фунтов ни разу не попадалась) по вкусу напоминала лосося. Периодически возникли идеи о ловле рыбы в море, но для этого требовалась лодка и нечто более совершенное, чем согнутые булавки.

Том первым поднял вопрос о дополнительном оружии. Их "арсенал" состоял из револьвера, четырех ножей и двух топориков. Как справедливо отметил Том, все рано или поздно выйдет из строя – особенно это касается револьвера, к которому осталось всего тридцать четыре патрона. Со временем, несомненно, и ножи, и топорики вполне могут сломаться. А значит, следовало прямо сейчас, пока не поздно, сделать что-нибудь новое. Тогда в будущем потеря или поломка не обернется непоправимой трагедией.

Прежде всего они попробовали сделать метательные копья. Они даже изготовили несколько штук – вроде тех, что использовали "золотые люди". Результат, однако, никак нельзя было назвать удовлетворительным.

Найти твердое прямое дерево для древка оказалось довольно просто. Они вырубили необходимые куски топором, обработали ножами и отшлифовали кусочками камня. Концы они сделали твердыми, слегка обуглив их в пламени костра. Они даже попробовали изготовить каменные наконечники. Но почему-то все получалось не совсем так, как хотелось бы. То ли центр тяжести располагался не там, где следовало, то ли острия были недостаточно тверды, то ли они неудачно прикрепляли каменные наконечники к древкам. В конце концов им пришлось отказаться от копий.

Тогда Авери пришла в голову другая идея. Дело в том, что они с Томом начали использовать свои топорики как метательное оружие. Том даже ухитрился убить маленького, но очень агрессивного "обезьяномедведя" – он метнул топорик, и лезвие по рукоятку вонзилось в горло зверя. После этого случая Авери решил, что изготовление метательных дротиков – более перспективное занятие, чем продолжение работы над копьями и попытки изготовить сложные устройства типа арбалетов.

Они остановились на предельно простой конструкции. Для изготовления лезвий они выбрали камни, в изобилии валявшиеся на морском берегу – те (и это очень важно), что хорошо поддавались обработке. Осторожно скалывая пластинки, они придавали камням прямоугольную форму (примерно три на шесть дюймов) толщиной около дюйма в самой широкой части. Рукоять делалась из твердого дерева, расколотого пополам, высушенного и крепко связанного кожаными ремнями. Между двумя половинками рукоятки помещалось каменное лезвие и тоже прикручивалось ремнями из дубленой шкуры кроликоподобного.

Успех подобного оружия превзошел все их ожидания. Чуть позже Том усовершенствовал, как они стали их называть, томагавки, заострив торчащий над лезвием конец рукоятки. Потренировавшись, Том и Авери научились даже кидать томагавки так, что могли выбирать: попасть в цель лезвием или острием.

Всего они изготовили восемь томагавков – и заняло это у них почти две недели. Потом они научили пользоваться ими Мэри и Барбару. После этого перспектива встреч с "золотыми людьми" стала значительно менее пугающей. Вообще-то в схватке томагавки ничуть не хуже копий или даже арбалетов, особенно если дело происходит не на открытой местности, а где-нибудь в лесу. Однако эффективная деятельность броска у Авери и Тома составляла всего около двадцати пяти ярдов.

Когда все текущие дела были уже сделаны, и полуденная жара окончательно отбивала всякую охоту к тяжелому физическому труду, они садились отдыхать – иногда вместе, иногда поодиночке.

В моду вошли короткие сиесты. За ними обычно следовало купание в море. Авери и Том тщательно обследовали маленькую бухточку, на берегу которой располагался их лагерь. Мелководье (футов пять в самом глубоком месте) тянулось почти на сорок ярдов от берега. Дальше песчаное дно круто уходило вниз. Чтобы не забывать об этом, они соорудили пару деревянных буйков, привязанных запасными растяжками от палатки к тяжелым камням на морском дне. Можно плавать сколько угодно – только не надо заплывать за буйки.

Не считая крабов, которые, если на них наступить, щипались очень больно, но для жизни совершенно не опасно, единственным представителем "хищной" морской фауны в бухте оказалась маленькая, необычно красивая рыбка. Она переливалась, словно радуга, и выглядела совершенно безобидной, но ее длинная, гибкая, торчащая из головы антенна била током почище электрического ската. Первым познакомился с ней Авери. Он весело погнался за этой рыбкой, ожидая, что та пустится наутек. Но не тут-то было. Повернувшись, рыбка перешла в наступление.

От электрического шока у Авери начались судороги... хорошо еще, что на помощь подоспела Барбара и вытащила его на берег. После этого все старались держаться подальше от радужных рыбок.

Купальных костюмов ни у кого с собой не оказалось. Поначалу они пытались приспособить нижнее белье. Но от него – одни хлопоты. Под конец они плюнули на правила приличия и стали купаться голышом. Под конец они стали стройными, мускулистыми и загорелыми...

Мэри оказалась фанатичным любителем вести дневник. На Земле она вела дневник более десяти лет. "Они" – предусмотрительные и непостижимые – не забыли о самом большом сокровище Мэри, о ее дневниках. Кроме того, они позаботились положить в ее сундук чистый журнал для ведения дневника, рассчитанный на пять лет.

Авери пытался было усмотреть в этом какой-то скрытый смысл – дневник на пять лет... Но последний дневник Мэри оказался точно таким же, так что...

Обнаружив как-то вечером Мэри, заполняющей дневник, Авери тут же назначил ее официальным хроникером лагеря. Теперь ее записи стали историей их группы.

Первая запись гласила:

"Каким-то образом очутилась в кошмарном сне с тремя совершенно незнакомыми людьми. Надеюсь, он скоро кончится. Мне очень страшно".

Эту запись Мэри сделала вечером первого дня.

Но теперь они уже успели познакомится. Сон превратился в реальность, а Земля, наоборот, приобрела характер сна. Страх оставался, но он стал значительно меньше. К нему добавились растущая уверенность в своих силах, уверенность в своих друзьях и мягкое, спокойное волшебство моря, и земли, и неба...

Барбара на Земле очень любила читать детективы. В ее сундуке оказалось около пятидесяти романов – большинство из них она уже читала, "еще в той жизни" – ее самых любимых авторов. Теперь она перечитывала их снова и снова. И не только она одна. Странные истории об удивительном мире больших городов, магазинов, театров, ресторанов, квартир, загородных вилл и невероятных людей.

Ни сюжет, ни люди не имели теперь никакого значения. Теперь их куда больше интересовала обстановка, на фоне которой разворачивались действия. К сожалению, в этих романах авторы уделяли не слишком много внимания этим деталям. Тут на выручку нашим героям приходило воображение. Если, например, в романе упоминался ресторан в Сохо, то каждый из них по-своему старался как можно ярче представить себе, что и как там происходило: они выдумывали оформление ресторана, мебель, меню, как звали метрдотеля, и даже личную жизнь владельца.

В конце концов это превратилось в игру. Полушутливую, полусерьезную. Помешанный на автомобилях Том объявлял, какими машинами пользовались герои. Барбара описывала их одежду, Мэри – вкусы, Авери – их жизнь и действия за пределами ограниченных романом рамок.

Они называли это Игра в Дознание. Но это было нечто большее, нежели просто игра. Они создали способ превращения вымысла во временную реальность...

Так шло время, и понемногу они начали привыкать к своему новому образу жизни. Шло время, и один за другим они открывали для себя, что:

– Отчаяние уступает место радости...

– Сожаления о прошлом растворяются в удовлетворении от достигнутого.

– И одиночество исчезает, как утренний туман...