Текст книги "Дэви. Зеркало для наблюдателей. На запад от Солнца"

Автор книги: Эдгар Пенгборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 54 страниц)

Мне это все надоело; кроме того, нужно было уходить с грузом белья. Луретта, по всей видимости, собиралась выступить в роли духа умершей матери мэм Байере. И мне пришло в голову составить плоской девице оппозицию. Я вытащил свой нож и надел поверх желтой сорочки еще и белую. Она должна была оставлять открытыми щиколотки мэм Зины; на мне же эта сорочка с немалым достоинством подметала пол – даже после того, как я подвязал ее одной из белых набедренных повязок. Зато в результате у меня появились два мешочка на груди, отлично подходящих для оставшейся кучи белья. Разумеется, это было уже слишком – больше в стиле двадцатого века, насколько я могу судить сейчас, – и рыжие космы, выбивавшиеся из-под полотенца, вероятно, вносили в мой облик фальшивую ноту. Кстати, могла быть еще пара-тройка особенностей, несовместимых с женственным очарованием… В общем, несмотря на то, что я был одет для этой роли, я вовсе не чувствовал себя почтенной женщиной. Так что я почти сразу же отбросил всякую мысль о роли спокойного характера и, отыскав на полках томатный соус, заляпал им весь перед белой сорочки и свой нож. В конце концов, я вполне могу быть не матерью мэм Байерс, но просто какой-то хорошо упитанной дамой, которая внезапно умерла и все еще не могла смириться с этим фактом.

Снова приникнув к замочной скважине, я увидел, что Луретта вот-вот вплывет в комнату, завернутая в какой-то прозрачный балахон. Вы можете представить себе толсто намалеванные губы и пару глаз, лишь немногим меньше рта?.. Загипнотизированная хрустальным шаром, страстно желающая поверить, мэм Байере увидела бы все, что хотели мошенницы. Это подтвердилось тут же, поскольку Луретта вошла в комнату раньше, чем набрался храбрости я. Мэм Байере – бедняжка, она не могла оставаться за столом, как ей приказала мэм Зина, – вскочила на ноги и воздела руки кверху. Почему-то ее движение и дало мне тот толчок, в котором я нуждался. С криками: «Убийство! Убийство!» я вырвался из кладовки, размахивая своим окровавленным кинжалом.

Мэм Зина поднялась, как из лужи грязи, перевернув стол и свечи, но Луретта в панике завизжала, и сначала я принялся за нее – схватив девицу за подол развевающегося белого балахона и подставил ей ножку, так что она с грохотом полетела на пол. Затем я раздернул шторы, и когда мэм Зина приблизилась ко мне – у нее хватило на это пороху, – я принялся пинать ее.

– Беги! – крикнул я и добавил милую фразу, запавшую мне в память из поучений отца Клэнса: – Спасайся от грядущего гнева!

И она побежала. Не думаю, чтобы кто-то мог оказаться поблизости. Да и не могла она ринуться в деревню – в своем лиловом тюрбане и черной рясе. Она бросилась в соседнюю комнату, и мне пришлось смываться, пока она не вернулась, к примеру, с топором. Тем временем Луретта пришла в себя и метнулась на улицу, в деревню, почти голышом, точь-в-точь как перепуганная курица.

– Убивают! – верещала она. – Насилуют! Горим!

Я так и не смог понять, что именно, по ее мнению, происходило в доме.

Я затолкал кошелек в трясущиеся руки мэм Байере. По меньшей мере, она видела Луретту без покрывала; а я не мог остаться, чтобы сделать что-то большее. Думаю, когда я убегал, она проклинала меня. Вероятно, так проклинают любого, разрушившего святую веру.

Я помчался по грядкам к лесу так быстро, как мне никогда не доводилось, все еще размахивая своим испачканным в томате ножом и совершенно не сознавая этого. Позже Сэм рассказал мне, что, не знай он меня действительно хорошо, он бы забеспокоился о моем состоянии, а так лишь задумался о том, почему женское одеяние не проявило более мягкие черты моего характера Вайлет сказала, что и ей я «понравилась».

По пути в пещеру я рассказал им всю удивительную историю моего «девичества» и вдруг остановился как вкопанный.

– Яйца пророка! – выругался я. – У меня же остался этот чертов доллар.

– Вот беда! – сказала Вайлет, а Сэм помрачнел. Мы присели на бревно, чтобы обсудить новость.

– Было бы грешно, если бы ты нарочно не отдал его, но ты ведь просто забыл, правда, сладкий? – заметила Вайлет.

– Ага. Отвлекся.

– Конечно… И все-таки, думаю, мы должны спросить Джеда, как поступить добродетельно.

Но Сэм возразил:

– Джексон, я думаю, что нам не стоит этого делать. Думаю, что будет добродетельно, если мы сами решим этот вопрос. Например, может ли молодой Джексон… или ты… хранить его у себя?.. Нет, нет, извините, думаю, это не совсем правильно. Лучше, будучи одиночкой по профессии, я сделаю это сам.

– Конечно, – сказала Вайлет, – они, эти люди, плуты и обманщики… Ужас! – Она вскочила на ноги, уронив часть добычи и отряхивая свой ветхий зеленый халат так, будто сидела на огненных муравьях. – А что если эта старая вешалка заколдовала одежду?

– Нет, Джексон, думаю, она не могла на таком расстоянии. К тому же, эти мошенники-спиритисты – не настоящие колдуны. Они вроде шарлатанов-сектантов, а ты знаешь, как Джед думает обо всяких таких. Он не захочет, чтобы доллар шел на поддержку ереси, правда?

– Это факт, – сказала Вайлет.

Она отчищала грязь с одежды, которую уронила на землю, и складывала обратно в аккуратную стопку, ее руки были с одеждой ловкими и деликатными. Она вполне доверяла суждениям Сэма, когда Джеда и Бога не было поблизости.

И подумайте еще вот о чем, – продолжал Сэм. – Молодой Джексон попал в переплет… нет, я не имею в виду, что он был девушкой, я думаю, мы достаточно ясно понимаем, что он такой же парень, как и любой другой болван с яйцами. Я хочу сказать, что он неплохо там поработал, спасая бедную даму от греха и лупости, пока мы рассиживались в кустах. Не буду говорить, что он поседел от пережитого, потому что он не поседел, но думаю, что он заработал этот счастливый доллар. Не так ли, Джексон?

– Ага, – сказала Вайлет.

– Хорошо. Но теперь старина Джед живет так, что мы должны назвать высшим моральным уровнем. Правда, Джексон?

– Правда, – сказала Вайлет.

– И если бы нам пришлось сказать невинную ложь о том, что мальчик оставил доллар себе, это сохранило бы Джеда от переживаний, правильно?

– Правильно, – сказала Вайлет. – Но все-таки…

– Это будет поддерживать колеса прогресса смазанными, я думаю.

– Да, – сказала Вайлет, – да, это так.

– Из-за того, что вы живете на более высоком моральном уровне, Джексон, у вас нет времени выяснять, куда чертов доллар делся. Если Господь не велит вам поддерживать это неправедное желание.

– Ладно, – сказала Вайлет. – Ладно, я думаю, ты прав. Мы прятались в своей пещере еще несколько недель, пока

Вайлет перешивала для нас одежду. У нее с собой был маленький швейный наборчик, и мне никогда не надоедало смотреть, как ловко она с ним управляется. Ножницы, наперсток, несколько иголок и катушка шерстяных ниток: вот что там было, но Вайлет могла наполнить пещеру чудесами так, как мне редко доводилось видеть. Огромная белая сорочка превратилась в три преотличных набедренных повязки свободных людей для нас и часть рубахи для Джеда. Затем Вайлет умудрилась изготовить оставшиеся части этой рубашки и сделать рубашки нам с Сэмом из остатков белья бедной «мисс» Дэви. Закончив с этим, она, бранясь, принялась перешивать желтую сорочку для себя самой, спрашивая лес и небо, какого дьявола Луретта не додумалась отрастить себе пару нормальных ягодиц. Тем не менее, разрезав сорочку, она добавила кое-что тут, кое-что там, и когда она закончила, сорочка сидела на ней, как влитая.

Мы продолжали строить планы. Кажется, это просто необходимо людям – что-то вроде написания вашего имени на чистой стене, которой может и не быть. Я не могу с полным правом осуждать предварительные планы, поскольку даже сейчас всегда сам стремлюсь к этому занятию. Мы планировали, что пройдем несколько дальше этой деревни и храбро выберемся на Северо-Восточную дорогу. Я, с моим моганским произношением, буду вести все разговоры, планировали мы, но мы должны все отрепетировать так, чтобы у нас вышла правдивая история.

Джед и Вайлет, решили мы, пусть будут мужем и женой – все равно они действительно станут ими, когда придут в Вейрмант. Мы все были довольно-таки непохожи. Однако Вайлет клялась, что видит некоторое сходство между лицом Сэма и моим, и была так в этом уверена, что я и сам начал находить это сходство, несмотря на очевидные различия – высокий и жилистый Сэм с острым носом, и я, коренастый, низкий и курносый.

– Рот и лоб похожи, – говорила Вайлет, – и глаза немного. Дэви голубоглазый, но у него темно-голубые глаза, и твои глаза, Сэм, почти не отличаются от его. Был бы ты еще рыжеволосым…

– В молодости меня называли Рыжиком, – сообщил Сэм. – Но я никогда не был по-настоящему рыжим. Будь я таким рыжим, как молодой Джексон, наверное бы пробивался головой сквозь каменные стены чуточку лучше, чем делал это в последние тридцать с лишним лет.

– Знаешь, Сэм, – сказал Джед, – мне не кажется, что Бог мог бы дать человеку силу пробивать головой стены. Если только как образное выражение. Или стены совсем ветхие, или…

– Это было образное выражение, – сказал Сэм Хорошенечко все обмозговав, мы в конце концов решили, что Сэм будет моим дядей и кузеном Вайлет. У Джеда есть брат в Вейрманте, который недавно умер. Джед и сам родился в Вейрманте, но еще в молодости уехал в Ченго, в западный Мога. Умерший брат завещал Джеду семейную ферму, и мы все направлялись туда, чтобы вместе на ней работать. Что касается меня, мои родители умерли от оспы, когда я был еще младенцем, и мой дорогой дядюшка взял меня к себе, будучи холостяком по сути и одиночкой по профессии. Когда мои па и ма умерли, мы жили в Катскиле, хотя вообще-то мы – моганская семья, из Кангара, знатная семья, черт бы ее подрал…

– Не знаю, – сомневался Джед. – Что-то в этом всем не так.

– Манера речи, Джексон. Кроме того, я не думаю, чтобы эти высокородные Лумисы из Кангара были аристократами. Просто семья свободных с несколькими Мистерами. Как мой дядюшка Джешурун – кангарский Городской Совет присвоил ему Мистера, и за что? За налоги, которые он платил за старую пивоварню, как-то делала его семья уже два-три поколения…

– Вино – насмешник, – сказал Джед. – Я не хочу, чтобы ты увлекался воображением таких вещей, как пивоварни. – Да плевать мне на пивоварни, парень, – сказал Сэм. – Я просто говорю тебе, что сделали мои родичи. Какой смысл рассказывать подобные истории, если они не основаны на фактах?.. Я не открывал пивоварню… Кстати, хотел бы я знать, где это ты видел пивоварню, в которой бы делали вино? Моя прабабка открыла ее, понятно? Она работала как проклятая, пока мой дядюшка Джешурун, с деревянной ногой, не навострился пропивать прибыль.

Джед выслушал все это с несчастным лицом.

– Ты хочешь сказать, он сделал это – образно выражаясь?

– Он сделал это вполне наяву.

– Знаешь, Сэм, мне не кажется, что люди поверят этому. Про то, что он пропил целую пивоварню. Он не мог этого сделать.

– Ты не знал моего дядю Джешуруна. У него была деревянная нога, Джексон, пустотелая. Старый сукин сын наполнил ее пивом, пришел домой и всю ночь месил балду. Он не просто умер… нет, только не мой дядюшка Джешурун. Он взорвался. Нагнулся, чтобы задуть свечу, и забыл, в какую сторону надо дуть, потому что всю дорогу был под мухой. Вдохнул вместо того, чтобы выдохнуть, весь алкоголь внутри него и бабахнул… Иисус и Авраам, от старого пьяницы не осталось ни клочка. Кусок его старой деревянной ноги упал на коровье пастбище в миле от того места. Убил теленка. Моя тетушка Клотильда сказала, что это кара… моему дяде, я имею в виду. Хотя, если бы этого не произошло, ему все равно бы пришлось уехать из города…

15

Мы пустились в путь на следующий день после того, как одежда была готова. Наверное, все мы боялись слишком сильно привязаться к нашей пещере. Впрочем, мы с Сэмом знали – даже не говоря этого вслух, – что в каком-то смысле всегда будем находиться в пути. А Джеду и Вайлет ферма в Вейрманте освещала будущее, точно лампа.

Удивительно, как мало мы думали о войне, проведя три месяца вне всякой связи с миром. Мы, конечно, помнили о ней и даже вели праздные разговоры, но пока снова не пустились в путь – а дни уже не начали перетекать из июня в золотистую середину лета, – мы не ощущали необходимости узнать, что же совершили армии за то время, пока мы наслаждались покоем. Они могли пройти туда и обратно по Северо-Восточной дороге, вполне мог пасть Скоар, а мы бы так и не узнали этого. Приграничные войны тогда очень отличались от того, что я видел и пережил позже в войне в Нуине. Война 317-го года между Мога и Катскилом, думаю, была другой. Вряд ли в битвах участвовало больше двух тысяч людей. Армии вели бои вдоль нескольких важных дорог, по большей части делая отвлекающие выпады и маневрируя. Лесов избегали, насколько это было возможно; лесные засады, вроде той, что катскильцы опробовали под Скоаром, были необычным делом. Случилось так, что я больше той войны и не увидел. Она была улажена путем переговоров в сентябре. Катскил уступил незначительный порт и несколько квадратных миль земли у Гудзонова моря в обмен на город Сенека и тридцатимильную полосу территории, которая давала им долгожданный доступ к морю Онтара. Впрочем, у Брайана VI Катскильского были и другие мудрые причины требовать таких условий мирного договора – я понял это лишь много лет спустя, когда уже был вместе с Дионом в Нуине и обрел свой собственный взгляд на высокую политику. Эта тридцатимильная полоса отрезала Мога от всех сухопутных подходов к западной глуши; так что если этот неисследованный и, возможно, даже богатый край станет вдруг стратегически важным, это уже будет делом Катскила и Пенна – Мога отдыхает в сторонке.

Когда же мы покинули пещеру, меня гораздо больше заботили древние войны людей против других существ, которым тоже требовалось место на земле. Я суеверно полагал, что нам слишком легко все сошло с рук. На охоте и рыбалке, когда мы жили в пещере, мы сталкивались разве что со змеями. Вылезла, правда, однажды из кустов навстречу нам с Вайлет пума, но тут же с почти комическим ужасом убралась прочь. Как-то ночью мы учуяли медведя, который мог бы причинить нам массу проблем, если бы полез за нашими припасами. Разумеется, это был всего лишь черный медведь – мы поняли это утром, по найденным на земле следам. Огромный рыжий медведь – такая редкость в южной Мога, что вряд ли стоит рассчитывать на встречу с ним. Рыжий медведь водится в достаточном количестве к северу от Мога-Вотер – именно в этом одна из главных причин, почему тот огромный треугольник горной страны, окруженный с двух сторон Мога-Вотер и морем Лорента, остается практически неисследованным.

Читая книги Былых Времен, я удивляюсь, видя, как беззаботно люди тогда относились к диким зверям, которые были редкими и робкими, перепуганными количеством людей, их силой и невероятным оружием. В то время человек, кажется, воистину был владыкой мира. В наши дни, несколькими сотнями лет позже, я полагаю, он – все еще самое умное животное из всех; вероятно, когда-нибудь ему даже удастся научиться не перерезать горло своему брату, но положение человека не назовешь слишком устойчивым. Возможно, когда-нибудь мы снова станем владыками мира, но почему бы нам и не опасаться ума, который я заметил у крыс, мышей и белок?.. Если они разовьют речь и начнут пользоваться простенькими орудиями – скажем, ножами и дубинками, – это случится незадолго до того, как они станут толковать Божью волю и проводить выборы.

Порох запрещен законом и религией [18], и положение это скорее всего сохранится вечно, поскольку ружья, для которых он мог бы потребоваться, также запрещены. Правда, не законом – недостатком стали, отсутствием технологии, позволяющей разрабатывать и производить их, а в наши дни – еще и дефицитом веры в то, что такие инструменты когда-либо существовали. К счастью, в Былые Времена существовало огромное количество вымыслов, и потому Церкви сейчас не трудно объявить вымыслом любую нежелательную ей вещь, упоминаемую в уцелевших старых книгах…

Мы должны были помнить, что, по слухам, в лесной чаще бродили банды, хотя у Восточной Мога не слишком плохая репутация в этом отношении – Южный Катскил, к примеру, просто кишит ими. Эти типы плюют на законы и государственные границы и время от времени собирают дань с жителей деревень. Отчаянные души – они убивают, по слухам, всех своих стариков и принимают новых членов только после жестоких испытаний. Эти банды невелики – в Мога или Нуине вы никогда не услышите о банде, напавшей на хоть сколько-нибудь важный город или большой караван [19], даже в молниеносных вылазках. Повсеместно считается, что пираты с архипелага Код начинали с маленькой банды, которая додумалась использовать небольшие военные суденышки, а потом выросла почти до нации. В Коникуте я слышал истории о целом армейском батальоне, наголову разбитом двумя дюжинами бандитов, решивших, что солдаты покушаются на их территорию. Действие происходило в довольно отдаленном прошлом; нищенствующие уличные сказители предпочитали версию, в которой бандиты дрессировали черных волков, делая их помощниками, а руководил всем исключительно необычный персонаж по имени не то Робин, не то Роберт Гуд.

Мы навсегда покидали нашу пещеру, и я находил в этом несколько грустных моментов. Во-первых, я предвидел, что впредь мне уже не придется покувыркаться с Вайлет. Из-за ощущения этой потери я даже вообразил, что влюблен в нее. Здравый смысл Вайлет наверняка бы помог мне, скажи я о своих мыслях вслух; но поскольку я промолчал, пришлось справляться с этой сложностью моим собственным мозгам, и я справился с нею. Уход из пещеры во многих отношениях был прощанием…

Я знаю – то же самое можно сказать о любом другом моменте в жизни. Что случается с тем парнем, что дышал вашими легкими всего пять минут назад? Или вам все равно?..

Мы провели большую часть дня, осторожно пробираясь через лес, пока не уверились в том, что оставили селение, столь любезно снабдившее нас приличной одеждой, далеко позади. Я очень жалел, что не смогу узнать, что же случилось там, когда Луретта пронеслась по деревне, вереща об изнасиловании и пожаре. (Я и в самом деле никогда не узнал об этом, так какая, к черту, разница: допишите эту историю сами, если хватит мозгов!) Затем мы изменили направление и вышли на Северо-Восточную дорогу в месте, где она довольно сильно пошла в гору и крутой подъем был перед нами. Солнце висело за нашими спинами на западе, стояла жаркая тишина. Тут и там на юге виднелись тонкие струйки дыма – дальние деревни. На дороге не наблюдалось никакого движения, и мы ступили на нее добротно одетыми – в белых набедренных повязках свободных граждан, в приличных коричневых рубахах, в перешитой желтой сорочке. И мы ничего не слышали – ни звука, ни скрипа тележных колес, ни мычания коров, ни ржания лошадей, ни человеческого голоса. На другой стороне лежащего перед нами холма могло быть все что угодно.

– Какой сегодня день? – спросил Джед.

Черта с два мы знали!.. Я сказал, что четверг, но Джед засомневался и начал мучиться, что мы могли пропустить утро пятницы, не произнеся молитвы. Он считал, что мы должны произнести еe прямо там, возле обочины, но я сказал:

– Прекратите ваш гомон на минутку – мне надо прислушаться.

На самом деле я хотел большего, чем просто прислушаться. Я сделал им знак остаться на своих местах и прошел несколько шагов вверх по склону, чтобы выяснить, не пахнет ли человеком.

И вообще – изучить ветер. Ведь я вовсе не был уверен, что на дворе четверг.

Я хотел, чтобы хоть какой-нибудь человек присоединился к нам, но жаркий день был тихим, словно сон. Получалось, что Джед прав – была пятница, день, когда, говорят, Бог отдыхал от трудов праведных, когда все путешествия, кроме самых необходимых, запрещены или по меньшей мере не одобряются. Да и война все еще была фактом, препятствующим путешествиям, хотя ничто в летнем воздухе и не говорило о ней. Наконец, было уже достаточно поздно, чтобы любой здравомыслящий путешественник подумал об ужине под защитой крепких стен.

Когда я вернулся, Сэм осторожно спросил меня:

– Ну как, углядел, что хотел?

– Думаю, да. – Я видел, что Джед ничего не понял. – Нам лучше идти прямо сейчас и держаться поближе друг к другу, пока не дойдем до какого-нибудь селения. Мне кажется, я учуял тигра.

Каким крутым был тот солнечный склон, каким длинным! Я хотел, чтобы мы взобрались на него без лишнего шума, и Сэм тоже настаивал на этом, но Джед счел, что лучше сначала помолиться, а когда Сэм попросил его не шуметь и поберечь дыхание, Джед всего лишь снисходительно взглянул на него и продолжил молитву, и мы ничего не смогли с ним сделать.

Дорога словно бы заканчивалась в открытом небе. Так часто кажется, когда дорога идет на холм, и вдруг начинаешь думать о падении в бездну или внезапной смерти. Если бы я мог сейчас вернуться к той дороге и пройти ее без волнения, без слабого аммиачного запаха той твари, что кралась за нами, невидимая и неслышимая, думаю, она бы показалась мне совершенно обычным подъемом. Она не была слишком крутой, и один вол вполне мог затащить на вершину повозку – я осмелюсь сказать, что в Мога вообще умели строить хорошие дороги. И тем не менее, каждый раз, когда казалось, что запах усиливается, или мерещилась рыжина, движущаяся среди деревьев слева, я чувствовал себя безмозглой букашкой, взбирающейся на стену.

Не был тот отрезок дороги и слишком длинным – четверть мили, не больше. Солнце почти не опустилось, когда мы дошли до вершины холма – а мы дошли до нее, оставшись в живых, все четверо – и взглянули вниз, и увидели то, что могло спасти нас от тигра, а могло и не спасти.

Мы увидели обнесенную частоколом деревню, стены выглядели достаточно прочными, и она храбро стояла на краю дороги, не прячась в лесных зарослях, цивилизованная, респектабельная и важная. Она лежала довольно далеко под нами, в низине, так что мы могли видеть все, кроме ее северного конца, который был скрыт лесной порослью, подходящей почти к самой изгороди. За частоколом мы увидели красивый церковный шпиль обычной конструкции – вертикальный брус, поднимающийся от колеса, – и многочисленные крыши. Было даже несколько двухэтажных зданий. Рядом с дорогой, с нашей стороны, простиралась довольно большая расчищенная площадка с грядками, на которых рос хлеб, и черными круглыми пятнами, показывающими, где ночью разводили сторожевые костры, чтобы олени, бизоны, буйволы и более мелкие создания не вытаптывали посевы. Все это находилось далеко внизу, приблизительно в полумиле, и большую часть этого расстояния слева от дороги тянулись деревья и кусты, среди которых могло скрываться все что угодно.

Когда мы начали спускаться, Джед Север не смотрел ни на дорогу, ни на деревья, ни на чудесный солнечный свет. Он доверял своему инстинкту выбирать место, куда ступить, и смотрел вверх, на своего Бога, прося прощения за грехи всех нас. «И если будет на то воля твоя, – сказал он, – пусть грехи их лягут на меня, Авраам избранник Божий, Выразитель, Спаситель, а не на них, но пусть они дочиста омоются в моей крови [20], ныне и присно и во веки веков, аминь».

Кроме того, Джед пытался отодвинуть бедную Вайлет подальше от себя, на другую, возможно, более безопасную сторону дороги, сам шагая крайним от леса, и пот тек по его лбу, точно слезы. Его большие ручищи праздно свисали по бокам, с виду совершенно не готовые схватиться за меч.

Я помню, какие мучения причинила мне его молитва, несмотря на мои собственные страх и тревогу. Мне казалось, особенно после моего нового знакомства с ересью, что если и существует вещь, которую я не могу ни на кого переложить, так это мои грехи. Сегодня я не найду греха ни в чем, кроме жестокости и ее вариаций, – по причинам, не имеющим ничего общего с религией, – но тогда мне только предстояло пройти этот путь.

Мы все дальше спускались вниз по холму, и запах тигра становился менее отчетливым. Думаю, произошло какое-то изменение в едва ощутимых воздушных течениях. Он был рядом, но не напал. Мы шли все дальше по дороге – миновав лес слева, дойдя до хлебной плантации, пройдя ее, приблизившись к расчищенному участку и деревенским воротам, – а он так и не напал.

Из деревни доносился нежный перезвон тройных колоколов. Они часто делаются из лучшей катскильской или пеннской бронзы – Церковь может себе это позволить, – и ремесленники стараются отлить каждую группу так, чтобы она звучала мажорным трезвучием с квинтой в басах. Терция, извлекаемая последней, высоким дискантом переплывает к спокойствию, напоминающему мир, а обертоны рассыпаются сотней радужных капель. Эти деревенские колокола били пять часов: «Пора заканчивать работу, молиться и ужинать».

Молитвы Джеда закончились спокойно. Я все еще оглядывался назад, каждый раз, когда слева от нас оказывались деревья, но тигр не напал, в тот раз не напал. Я не видел его, в тот раз не видел.

Главные ворота таких деревень обычно открыты в дневные часы, и на посту стоит стражник, но не по пятницам, когда считается, что народу лучше быть в зоне досягаемости Бога. Так что в тот день огромные ворота из бревен оказались закрыты, но я заглянул в щелочку между бревнами и увидел, что стражник находится в своем соломенном шалаше, не спит, но отдыхает, лежа навзничь, закинув ногу на ногу и закрыв глаза полицейской фуражкой. Он довольно быстро вскочил, когда я окликнул его:

– Эй!

Ну что же, существуют вещи, которые говоришь и делаешь, когда подходишь к незнакомой деревне, а существуют вещи, которых не делаешь ни в коем случае. Я по своему обыкновению сглупил, а Сэм или Вайлет не успели остановить меня. Я это понял, когда стражник важной походкой уже подходил к изгороди с дротиком наперевес.

– Прикинься Мистером, – прошептал я Сэму. – Сможешь? Он кивнул и встал впереди меня как раз к тому времени, когда стражник открыл ворота и обрушился на меня с бранью за нарушение пятничного покоя. Что это за «эй»?.. Никакого воспитания!.. И вообще – что стряслось?

– Любезный, – сказал Сэм. – Я извиняюсь за неосмотрительную речь моего племянника. Я – Мистер Сэмюэль Лумис из Кангара, в последнее время из Ченго, а дама – моя кузина. Это ее муж Мистер Джедро Север, также в последнее время живущий в Ченго, но законный гражданин Манстера, в Вейрманте. Можешь обращаться к кузине «мэм Север», когда будешь просить прощения за свои собственные дурные манеры.

Сэм слегка поддернул рубаху, так, чтобы была видна рукоятка его ножа, потер мозолистым большим пальцем его кончик и искоса посмотрел на этот большой палец – не так, как будто ему было на все наплевать, а грустно, терпеливо и задумчиво.

– Мэм, я… – сказал стражник. – Мэм Север, я… Мэм, я… Так могло продолжаться до бесконечности. Сэм решительно прервал его потуги, учтиво спросив:

– Довольны ли вы извинениями, кузина? А ты, Джексон?

– О вполне, – сказала Вайлет, слегка переигрывая, но не слишком много, и я пробормотал свои собственные заносчивые вежливости, а Сэм кинул стражнику четвертак за беспокойство.

Сэм поразил меня так же сильно, как и стражник, – я никогда не предполагал, что он способен говорить в такой благородной манере. Возможно, Дион и нашел бы в его речи изъяны, но я не отыскал ни единого. Он напомнил мне о том, что я воображал об одном из старинных исторических персонажей, которого проходил в школе, по предмету с названием «Краткое изложение истории Былых Времен». Правда, правда, Сэм был столь же невозмутимым и величественным, как самые лучшие из них – Сократ, Юлий Цезарь, Шарлемань или тот знаменитый вспыльчивый засранец… сейчас я вспомню его имя… ну, тот, который разозлился и выгнал баронов, датчан, римлян и прочую шваль из очаровательной Англии и освободил Делавэр… Магнум Картер, вот кто это был.

– Ладно, любезный, – сказал Сэм, – в этом городке можно найти что-то вроде пристойного жилья?

– О да, сэр, в таверне «Черный Принц» найдутся свободные комнаты, я знаю тех людей и…

– Сколько отсюда до Хамбер-Тауна?

– Около десяти миль, сэр. Должна быть карета из Скоара, которая идет через Хамбер-Таун, завтра, раз в неделю, по субботам, и всегда останавливается здесь, хотя с этой войной…

– Да, остальные из нашего каравана ждут эту карету в последней деревне, где мы останавливались… Ну и дыра, я даже не запомнил ее название.

– Перкунсвил, – сказал стражник с мрачным удовлетворением.

В захудалых деревушках вы вряд ли промахнетесь, начав чернить репутацию соседних деревень.

– Да, что-то вроде. Нам надоело ее ждать. А что это за городок?

– Это Ист-Перкунсвил.

– Приятное местечко. Да, кстати, там у вас тигр бродит. Много их обычно?

– Что? Нет, сэр, это вряд ли возможно.

Джед заговорил в первый раз за все время, и его голос звучал упрекающе:

– Почему же нет, любезный? Коричневый тигр – как пламень Божий, который горит, где угодно.

Стражник поклонился с таким видом, будто услышал святой звук, но остался непреклонен.

– Сэр, могу вам сказать одно: коричневые тигры никогда не подходят к этому городу. Мы не спрашиваем, какие у Господа есть причины для особой милости к нам, но это так.

Я заметил, что каждое селение обязательно гордится чем-нибудь особенным. Это может быть факт, что ни у кого в деревне никогда не было оспы или что все младенцы рождаются с черными волосами, или что афродизиаки [21]местной ведьмы самые афродизиачные на сорок миль вокруг – неважно что, лишь бы существовал отличительный признак от прочих селений. В Ист-Перкунсвиле, я полагаю, на памяти старейшего жителя тигр ни разу не перебирался через изгородь, и деревушка была уверена, что Бог позаботится о том, чтобы так продолжалось и впредь.

Сэм вежливо поклонился и ответил:

– Вам везет, вне всякого сомнения, это – проявление Божьей воли.

– Да, сэр, вполне возможно, что и так. – Теперь стражник был абсолютно дружелюбным и почтительным. – Да, сэр, я прожил здесь всю свою жизнь, а это двадцать шесть лет, и ни разу не видывал этого зверя.

– Так взгляни вон туда! – сказала Вайлет.

Мне никогда так не везет. Если бы эти слова произнес я, зверь бы прекрасно скрылся с глаз прежде, чем повернулась хоть одна голова. И, думаю, у Вайлет никогда раньше тоже не было такого случая, потому что позже, когда мы уже разместились в «Черном Принце», она рассказала это трижды или четырежды и всякий раз прямо-таки лучилась счастьем:

– «Так взгляни вон туда!», – говорю я, и тут он как высунется, прямо в ту самую секунду… Ужас!

И она вскакивала со стула, шлепала себя по ноге и снова начинала эту историю.

Когда она произнесла эту фразу впервые, я повернулся так же быстро, как и все остальные, однако у меня было ощущение, будто моя голова борется с неким сопротивлением, не готовая узреть того, кого я всю свою жизнь и боялся, и желал увидеть. На дороге я узнал зверя по запаху, с которым уже встречался как-то раз в гористой местности к западу от Скоара. От него несет хуже, чем от пумы, – запах, висящий в воздухе, кажется еще более тяжелым. В тот, предыдущий, раз он показался мне просто не таким, как у пумы, и я забрался на дерево и провел там всю ночь, дрожа, чувствуя его запах и думая, что увижу и слышу его, но этого так и не случилось. Утром я слез со своего дерева и обнаружил его огромные следы на пятачке голой земли неподалеку. Следы были глубокие, многочисленные, будто старый Огненный Глаз топтался там некоторое время, наблюдая за мной в темноте и думая: «Ладно, подождем, пока Рыжий не станет чуточку побольше и потолще…»