Текст книги "Задание"

Автор книги: Эдгар Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Когда, постучав, вошел майор, Сергей стоял у шкафа и трогал медные

ручки.

Майор подошел к столу и посмотрел на пустой лист бумаги.

– Та-ак... Хорошо!

Майор подошел к Сергею, крепко взял его за локоть, посадил на стул

лицом к столу, а сам сел за стол. Не спуская глаз с лица Сергея, он позвонил

в бронзовый колокольчик, которым, наверно, сторож звонил раньше на уроки.

Сергей впился глазами в блестящий колокольчик, бормоча и шевеля пальцами.

Дверь за спиной открылась.

– Вы начали с ним заниматься? – спросил Краузе.

– Да, герр майор, – по-русски сказал кто-то. Сергей собрал все силы,

понимая, что начинается

главное испытание.

Тупость, тупость! Я – животное! Я ничего не понимаю! Кругом пусто!

Комната, и стол, и колокольчик на нем расплылись, стали нечеткими, он

постарался не слушать, но слова все-таки проникали в его сознание.

– Поработайте с мальчиком, – кому-то говорил майор, вглядываясь в

Сергея, – если он не скажет сам, заставьте его говорить. Мы здесь услышим

крик?

– Да, герр майор.

"Мерзавцы!" Сразу все вокруг и лицо майора стало четким, выпуклым... И

тут он понял, что этот обострившийся, короткий, но осознанный взгляд выдает

его. Заставить себя не слышать ничего! Ни слова! Считать! Десять на два –

пять. Пять и два – семь. Семь и пять – двенадцать. Двенадцать на два –

двадцать четыре...

И больше он уже ничего не слышал. Он весь ушел в этот счет, мокрые от

слюны губы шевелились, он смотрел на колокольчик и не видел его. Он уже

ничего не видел и не слышал, ничего не было в его голове, кроме цифр,

бессмысленных чисел, они цеплялись друг за друга, прыгали, сплетались в

нескончаемую цепь... Он не знал, сколько прошло времени.

Рука, крепко ухватившая его плечо, вернула Сергея в эту комнату. Ему

повернули голову, и он увидел новое лицо. Человек оттянул ему веко, а другой

рукой водил взад-вперед перед его глазами блестящий молоточек. 'Сергей

невольно стал следить за молоточком, но потом.'Заставил глаза остановиться.

Он увидел пуговицу на мундире этого человека.

Тот теперь щупал его пульс. Сергей замычал, потянул руку – сердце

бьется бешено, надо не дать сосчитать пульс! Сейчас его разоблачат, с этим

уже ничего не поделаешь, поэтому – спокойно. И не думать о мальчике!

Ему положили ногу на ногу, ударили молоточком... Сергей завизжал,

дернулся и упал¹ на пол. Его поднимали, он отталкивал руки, вращал

глазами... Его поставили на ноги, он дрожал. Как сквозь вату, он услышал

разговор по-немецки.

– Не могу утверждать, что он здоров, – сказал новый голос.

– Значит ли это, – спросил Краузе, – что симуляция исключается?

– Я не могу поставить точный диагноз – симптомы не совпадают с

описанными случаями, но на симуляцию не похоже. У этого человека нет

сознания в обычном смысле слова. Самовнушением такие состояния не

достигаются.

– Странно... Хорошо, я вас больше не задерживаю. Врач ушел, а Краузе

подошел к Сергею и крепко

взял его за подбородок. Он заставил его поднять голову и пристально

посмотрел в глаза. Сергей смотрел мимо его глаз. Краузе оттолкнул его и

отвернулся.

Сергей был настолько измотан, что не смог ощутить торжества.

Когда солдаты увели юродивого, врач вернулся в кабинет Краузе.

– Ну а что вы думаете в действительности? – спросил майор.

– По всей видимости, нормален. Но симулирует прекрасно.

– Да, приятный партнер... Скажите, в работе вам приходится

пользоваться интуицией?

– Сплошь и рядом.

Краузе засмеялся и похлопал его по плечу.

– Я всегда думал, что в наших профессиях много общего.

Майор наблюдал в окно за юродивым. Тот кружил около ворот, пока часовой

не прогнал его ударом приклада.

Солдаты привели Лешку в комнату и оставили одного. Лешка ждал, что

сейчас придут его пытать, и мысли у него путались от страха. Однако минуты

шли, а никто не приходил.

В комнате стояли стол, шкаф и два стула. В окне была решетка. Сердце у

Лешки замираЛо, когда в коридоре раздавались шаги – вот идут за ним, вот

сейчас...

Ну почему он не послушался Сергуню и не убежал? Он и сам не знал, что

заставило его остаться. Когда он услышал за стеной, в доме, верещание

Сергуни и представил, как солдаты бьют его коваными сапогами, он остановился

и повернул назад. Он не знал, что чувство, которое заставило его забыть о

себе и идти на помощь Сергуне, называется отвагой.

Теперь опять до него долетел приглушенный стенами Сергунин визг. Это

было жутко: весь дом полон тишины и неизвестности, и только где-то в его

нутре, в комнате пыток, нечеловеческий крик. Лешка метнулся к двери – она

была заперта. Он бросился к окну, но из него была видна только часть глухого

забора. Никто не мог теперь спасти его, он у фашистов в руках, и он один.

И Лешка заплакал. Слезы брызнули из глаз, словно они шли из него под

напором. Он рыдал, не сдерживаясь, и все плотней прижимался к стене

вздрагивающим телом.

И тут открылась дверь: кто-то вошел. Лешка не мог сдержать громкого

судорожного всхлипывания. Человек обогнул шкаф и остановился перед Лешкой.

Это был Краузе.

– А почему ты плачешь? – Краузе удивленно поднял брови.

Лешка отчетливо вспомнил, как студент театрального института,

похрустывая пальцами, раздраженно говорил: "Ты маленький испугавшийся

мальчик. А мальчики от испуга плачут. Я понятно говорю?" И оттого, что так

вовремя и без всяких усилий у него получились слезы, Лешка как-то

успокоился.

– Тебя кто-нибудь обидел? – снова спросил Краузе.

– Почему Сергуня кричит? Не бейте его, он ничего не сделал!

– Его не бьют. Ему сказали, что тебя будут бить, и он рассказал мне

все, что я хотел узнать. Правда, он сказал, что встретил тебя на дороге, ты

потерялся и был без родителей, и он тебе предложил поиграть в игру, будто он

дурачок. Но я не думаю, что он встретил тебя на дороге. Он обманул меня.

"Всегда говори свою легенду, как бы тебя ни пытались запутать", –

вспомнил он слова Сергуни.

– Сергуня не может говорить, он больной, – сказал Лешка.

– Он рассказал, как вас забросили через линию фронта. И что вы не

нашли в Сотниковом бору группу с передатчиком. Нам пришлось их убить

незадолго до вашего прихода... Ну и так далее. Я тебе все это рассказываю,

чтобы ты зря не мучился. А вообще мне от тебя ничего не надо.

Неужели Сергуня все рассказал?! Да нет же! Сергу-нин крик раздался

несколько минут назад, значит, он еще играл свою роль. Когда же он успел бы

все рассказать, если Краузе здесь уже минуты три? Краузе обманывает.

– Но поскольку Сергей не назвал твою фамилию, ты мне ее скажешь сам. И

тогда я тебя отпущу.

– А Сергуня? – вырвалось у Лешки, и он испугался, что сказал

неправильно. Но лицо у Краузе было спокойное.

– А я его уже отпустил. Он мне больше не нужен. Ну, так как твоя

фамилия?

– Кашин.

– Где ты встретился с Сергеем?

– А мы вместе жили в Гдове, он же мамин родственник. Он мне вроде

дяди.

– Вроде дяди... – Краузе усмехнулся, – а почему ты мне говоришь

неправду?

– Я правду говорю! Спросите кого хотите. Зачем мне вас обманывать?!

Лешка вошел в роль и говорил очень искренно, может быть, оттого, что

ему очень хотелось, чтобы Краузе ему поверил. Но майор насупился и покачал

головой.

– Ты врешь, и мне придется делать тебе очень больно, пока ты не

скажешь правду. Есть всякие способы делать больно, ты знаешь, наверно... –

Краузе достал зажигалку, зажег ее и поднес к лицу мальчика. – Вот самый

простой.

– Дяденька майор, не надо меня пытать, ну пожалуйста, я вас очень

прошу, не надо, я вам правду говорю!

Лешка схватил руку Краузе, державшую зажигалку перед его лицом, и, сам

не понимая, как это получилось, задул огонь.

– Ой, простите, я случайно! Я больше не буду! – Лешка сам испугался.

– Дяденька майор, ну пожалуйста, я же все равно ничего другого не смогу

сказать, только правду!

Краузе крайне удивило, что Лешка задул зажигалку. Во всяком случае,

лицо у него было непритворно озадаченное. Он приподнял Лешкину голову за

подбородок и долго смотрел в его глаза, которые излучали мольбу и только.

Потом Краузе вздохнул и посмотрел в окно.

– Ну хорошо, мальчик Кашин, можешь идти. Приходи как-нибудь ко мне. Я

люблю разговаривать с детьми. Придешь?

– Не знаю... – Лешка растерялся.

– Ну вот, скажем, в пятницу. Приходи утром. Часовой будет

предупрежден.

– Хорошо. Раз вы велите...

– Я тебя просто приглашаю в гости. Ну, иди. Краузе открыл дверь и

смотрел, как мальчик пошел

по коридору, еще не уверенный, что свободен, боясь, что вдруг

распахнутся боковые двери и втащат его в окровавленную комнату... Конечно,

если бы применить к нему методы обер-лейтенанта, он бы заговорил. Но этого

как раз и следовало избегать в той игре, которую вел майор.

А может быть, этот мальчик ничего не сказал бы и под пыткой? Потому что

он не простой мальчик. В какой-то момент он чуть не убедил майора в его

ошибке насчет юродивого. И если бы не заключение врача, майор был бы готов

поставить свое прекрасное охотничье ружье английской фирмы "Голанд-Голанд"

против этого вот веника, что мальчик говорит ему правду, – такой

искренностью дышало его лицо.

22

Сергей лежал во времянке на сене, закрыв глаза и стараясь быстрей

набраться сил после страшного напряжения. Голова раскалывалась.

Скрипнула дверь, и, прежде чем он успел поднять тяжелые веки, на грудь

ему бросился всхлипывающий Лешка. Он охватил Сергея за шею, прижался мокрым

лицом к его щеке и сжимал руки, шепча:

– Сергуня, Сергунечка...

– Что они сделали тебе? – Сергей боялся увидеть на лице или руках

мальчика следы пыток.

– Ничего. Он сунул мне зажигалку к лицу, а я ее задул.

– И что тогда?..

– Он меня отпустил.

Сергей заставил Лешку восстановить разговор со всеми деталями и

сопоставил оба допроса. Получалась не очень понятная картина.

– А тебя сильно били? – спросил Лешка.

– Меня не били. Как ни странно, обошлось.

– Они не догадались?

– Ты знаешь, похоже, что нет. Но все равно сейчас надо особенно

остерегаться. С Пашей и Женей встречаться так, чтобы никто не видел. И сюда

никому из них больше ходить нельзя.

Сергей задумался.

Вероятней всего, Краузе поверил в свою ошибку, признал Сергея за

невменяемого. Однако осторожность терять нельзя.

Хорошо, что с самого начала Сергей приказал Жене распустить его отряд и

не посвящать ни во что Семку и Виталия. В случае провала – меньше жертв. А

с Пашкой встречи обставлялись достаточно надежно, на него, видимо, нет

подозрений.

Теперь, что делать завтра? Завтра четверг, и майор Краузе отправится

вечером на скотный двор на встречу с предателем.

Завтра надо сделать многое. Вечером Краузе не будет в школе, и Пашка

сможет поискать тайник в его кабинете. Надо будет проверить эти коробки,

хотя и маловероятно, что картотека там, – слишком на виду.

Затем – скотный двор. Очень тревожил Сергея человек, который завтра

придет туда. Он ведь где-то здесь, в деревне, он наблюдает за Сергеем, он

неизвестен, поэтому невидим. Он единственная нераскрытая карта в игре с

Краузе. Завтра ее нужно открыть.

На скотный двор пойдет Женька. Он спрячется там еще засветло и должен

будет увидеть этого человека.

Послезавтра пятница, у Житухина банный день. Сергею придется

встретиться с ним. К пятнице карточка изменится, возможно, она и сейчас уже

изменила цвет, но лучше на нее не смотреть до пятницы, чтобы легче заметить

посветление. Ну а если карточка не посветлеет и в пятницу, что тогда делать

с Житухиным? Ну посмотрим, нечего заранее гадать.

Лешке пришлось, как стемнело, сходить к Пашке. У них был разработан

сигнал, по которому Пашка выходил в огород и там встречался с Лешкой. Из

дома их видно не было, в огороде никто не мог спрятаться, а другие дома были

не близко. Встречи их благополучно происходили под носом у немцев,

квартировавших у Пашкиной бабки.

Лешка передал задание Сергея на завтра, сказал про коробки.

– Да он там тушки птичьи держит! – сказал Пашка. – Он мне открывал,

показывал. Лежат рядком...

Пашка вдруг замолчал.

– Ты чего?

– Ух ты! – прошептал Пашка. – И верно: я один раз взялся за коробку,

а она уж больно тяжелая. А тушки-то легкие! Я это дело завтра раскурочу,

будь спок!

– Сергуня велел осторожно.

– А то! Ты вот чего: вечером приходи к школе с заду, за конюшней. Там

жимолость густая и репьев полно, легко сховаться. Лежи и жди. Во дворе там

уборная, если я что найду, я тебе вынесу и за уборной в щель передам. Понял?

Тикай, дверь хлопнула!

Когда Лешка передал разговор Сергею, тот рассердился. Пашка расковыряет

эти коробки, там наверняка ничего нет, и майор, естественно, догадается, что

это Пашкина работа. Или подумает на Житухина. И то и другое плохо. Снова

посылать к Пашке промокшего мальчика не хотелось. Придется завтра днем

запретить Пашке всякую самодеятельность, хотя днем риска больше. Днем еще

надо будет передать Женьке насчет скотного двора. У Лешки завтра много

работы, и как бы парень не расхворался к тому же.

Сергей напоил его кипятком с сушеной малиной, тепло укрыл и лег рядом.

Дождь к ночи перестал, в окно виден был кусок неба, густо усыпанный

звездами.

– Хорошо бы у нас собака была, – прошептал Лешка, – мы бы ее

кормили. Лежала бы тут...

– Хорошо бы собаку, – сказал Сергей. – Вот выгоним фашистов, наладим

жизнь и заведем с тобой большую лохматую собаку.

– А где мы тогда жить будем?

– В Ленинграде, на Васильевском острове. Будешь собаку выводить

гулять, зимой она на лыжах может тебя катать.

– А летом втроем будем ходить на залив купаться!

– Да. Развалимся на песке, загораем, а собака лежит рядом, смотрит на

нас...

– И хвостом помахивает, – прошептал Лешка. Они замолчали. Печка

потрескивала, остывая.

Под полом завозилась мышь.

– Сергуня... – еле слышно прошептал Лешка.

– Что, дружок?

Лешка не ответил, подвинулся и крепко прижался к Сергею.

23

День с утра был ясный и холодный. Лешка чувствовал себя хорошо, даже

насморка не было, и Сергей наказал ему побольше играть на улице с младшими

ребятишками и высматривать Пашку. Надо было незаметно предупредить его,

чтобы не трогал коробки. Но Пашки не было видно. Из школьных труб шел дым,

значит, Пашка там – топит печь.

Женьку Лешка встретил на улице, тот вез на тачке старые кирпичи –

собирался перекладывать печку. Он в семье был единственным мужиком – так он

говорил, но Лешка знал, что ему только исполнилось четырнадцать, какой там

мужик! Женька остановился отдохнуть, а Лешка, оказавшийся рядом,

скороговоркой, глядя в сторону, передал ему приказ Сергея насчет скотного

двора.

– Ладно, – процедил Женька, – сделаю.

Он дал Лешке пинка – мог бы и без такой маскировки! – поплевал на

руки, взялся за ручки и покатил тачку дальше.

Колька Козодой и двое-трое из мелкоты устроили на пустыре качели:

достали где-то доску-горбыль, положили ее на пень и качались. Ребята не

могли не играть, поэтому играли и при немцах, но только вели себя тише,

посматривали по сторонам – не идет ли какой-нибудь солдат. В доме деда

Ннкифора жили несколько солдат и среди них здоровый, рыжий, по имени Руди.

Однажды Семка выскочил из-за угла и натолкнулся на пьяного Руди. Рыжий так

избил Семку, что мальчик дня три отлеживался дома.

Лешка подошел к качелям, Козодой принялся ему рассказывать, что немцы

забрали у Шамуриных корову, а когда Шамурин пошел жаловаться старосте, тот

велел полицаям опалить Шамурину бороду. У старосты сегодня гости – пять

телег стоят у ограды, полицаи приехали из дальних деревень. Пить будут,

конечно, как всегда, когда собираются.

– А чего они понаехали? – спросил Лешка.

– А бис их знает! – сказал Козодой и вдруг хитро прищурился. –

Узнать хочешь? Я могу. А? Узнать? Нет?

– А чего мне узнавать-то? Очень надо!

– А, вы темнилы, вот вы кто! – рассердился Козодой.– Думаете, я не

понимаю, как партизаны узнали, что машина поедет? Думаешь, не знаю?

– Ну, как? – тихо спросил Лешка.

– А так! Ладно, не хотите меня принимать, нештяк, я сам в партизаны

уйду!

– Ну и иди, – Лешка успокоился, ничего этот болтун не знает.

– А ты сам слабак! – не унимался Козодой.– А у меня, знаешь, какая

сила воли?! Вот посмотришь...

Колька побелел, губы у него дрожали, он отошел с зловещим видом.

– Болтун – находка для шпиона, – на всякий случай сказал ему вслед

Лешка. Кто его знает, может, он что-то разнюхал про все их дела – сболтнет

еще...

Пашки все не было, Лешка сильно замерз и пошел домой греться. Евдокия

Ивановна зазвала его к себе. У нее был суп из сушеных грибов, Сергуне она

уже отнесла, а теперь покормила Лешку. С ветеринаром у Евдокии Ивановны

отношения были натянутые. Гаврин сам себе готовил до прихода Сергуни и

Лешки, потом они стали питаться втроем, но кое-как – наварят картошки, и то

хорошо. В последнее время Евдокия Ивановна стала подкармливать Лешку, да и

во времянку иногда носила. Она была все такая же суровая, но, когда Лешка ел

у нее, сидела, подперев голову кулаком, смотрела на Лешку и вздыхала...

– Спасибо, тетя Дуня, – сказал Лешка и облизал

ложку.

– Не за что, – строго сказала старуха, – посиди. Все бегаешь... В

такие времена дома надо сидеть.

– Пойду поиграю, – сказал Лешка.

– Да уж теперь какие игры! Вон, говорят, под Во-лошовом немец семь

деревень спалил. Всех побили, и детей, и баб. Сидеть надо и носа не казать!

Лешка потоптался, шмыгнул носом. – Я пойду, тетя Дунь?

– Полицаев понаехало, нажрутся, стрельбу устроят... – Ты подальше

держись.

– Ладно!

Лешка побежал на улицу. Утро было солнечное, а днем небо затянулось

сероватой мглой, и с востока низко над лесом стали вытягиваться темные,

рваные облака.

Приехал из Сухова ветеринар, отвел лошадь, пошел домой. А Пашки все не

было. Наверно, его там обедом накормили, так уже бывало, вот он и сидит. А

может, расковырял коробки, и его схватили?

Они стояли с Семкой и Виталием у бывшего ларька сельпо, давно

заколоченной избы. За ларьком начинался подъем на гору, к школе. Лешка

вертелся тут полдня, надеясь услышать, если что произойдет в школе с Пашкой.

Семка и Виталий говорили, что надо бы все-таки уйти в партизаны. Если

бы Женька не откололся... Лешка в разговор не вмешивался, а ребята обсуждали

этот вопрос скорей по привычке. Трудно так вот взять и уйти из теплого,

сытного дома в лес, холодный, пустой, неприютный... Пока там партизан

найдешь! Заговорили о том, что можно и в деревне что-то делать. Хотели же

прокалывать шины у машин, можно поджечь школу, ну, если не школу, так

конюшню!

Но в память навсегда врезалась жуткая расправа над партизанами. Кровь

стыла, стоило вспомнить страшную "игру в городки"...

На горе послышался какой-то глухой шум. Все трое обернулись,

Сверху по крутому травянистому склону катилась бочка. Она набирала

скорость, стала подпрыгивать на камнях, гулко стуча по земле, вот она

свернула в сторону, перепрыгнула через тропу, вильнула, покатилась по

ровному – в сторону шубинского дома.

Ребята побежали за ней. Бочка еще раз подпрыгнула, со всего маху

стукнулась о стоявшую у забора пустую телегу и застряла в канаве.

На шум из дома старосты высыпали полицаи с винтовками. Когда ребята

подбежали, из бочки вылезал Колька Козодой. Он весь был в сене и какой-то

трухе, ноги у него тряслись, он качался и расставлял руки – видно, здорово

его закрутило. Полицаи окружили его. Лешка протиснулся поближе. Смуглый

полицай, который вез когда-то Сергуню и Лешку, держал Кольку за шиворот, а

Колька уже ревел в три ручья.

– Я не буду-у... Я случайно, дяденька! А-а-а... Виталий пролез между

полицаями, схватил Кольку за руку.

– Дяденька, отпустите! Вот его мамка сейчас выпорет, отпустите,

дяденька!

Полицаи загоготали, кто-то дал Кольке подзатыльник, и Виталий вытащил

Кольку из толпы. Они с Семкой для вида накинулись на Кольку, толкали его,

ругали и понемногу отводили от полицаев.

– А пусть он знает, что... – хныкал Колька, – что у меня... сила

воли есть...

– Заткнись, холера, – прошипел Виталий.

Лешка, стал выбираться из толпы полицаев, от которых несло перегаром.

Он зацепился рукавом за приклад чьей-то винтовки, освободился, бормоча

извинения, полицай обернулся и посмотрел на него. И тут Лешка увидел его

лицо. Это был Матвей. Тот самый, долговязый, с длинным лицом, Матвей,

который привел их в Сотников бор.

Матвей смотрел на Лешку, и лицо его делалось каким-то задумчивым. Лешка

отвел глаза, увидел повязку на рукаве Матвея, винтовку на плече.

– Э! – негромко позвал Матвей, и что-то жалкое проскользнуло в его

взгляде.

Лешка, еще ничего не понимая, но чувствуя, что произошло непоправимое,

сделал рукой слабый жест – "Нет, нет... не надо" – и попятился.

Матвей быстро, воровато оглянулся, снова посмотрел на Лешку, потом

сплюнул, поправил на плече винтовку и направился к дому.

Лешка пошел прочь, стараясь не бежать. Когда он обернулся, полицаи

толпой поднимались на крыльцо, и Матвея он уже не разглядел.

Дома Сергуня выслушал его, встал и потрепал Лешку по голове.

– Ну вот, Алеша, надо уходить.

Он достал из тайника продовольственную карточку и задумался. Засунул ее

обратно и стал одеваться.

– Позови дядю Гришу, – сказал он.

Когда Лешка вернулся с ветеринаром, Сергуня был уже готов.

– По всей видимости, мы раскрыты, – сказал Сергуня. – Возможно, у

нас есть еще немного времени. Уйдете к партизанам.

– Как?! – Гаврин взмахнул руками и сел. – Как я их найду?

– Из деревни выедете на телеге, скажете – на вызов. Только быстрей.

– Сергуня обернулся к Лешке. – Пашка где?

– В школе сидит.

– А, черт!.. У вас когда встреча?

– Как стемнеет.

Сергей посмотрел в окно и сказал ветеринару:

– Доезжайте до моста, остановитесь и чините колесо. Ждите Павла, с ним

уйдете к партизанам. Если к десяти вечера его не будет, поезжайте на кордон,

к Самохину. Я буду там.

– У немцев посты стоят вокруг деревни, – сказал Гаврин.

– Сейчас они вас пропустят, пока нет тревоги. Поторопитесь!

– Эх-хе-хе!.. – Гаврин сокрушенно покачал головой и развел руками. –

Ну, прощайте тогда... Будь она неладна!

Он ушел.

– Леша, – Сергуня взял его за плечи, – мы временно расстаемся.

– Почему?!

– Слушай внимательно. Сейчас пойдешь к школе и будешь ждать Пашку в

том месте, где условились. Пусть он доберется до моста, найдет Гаврина и

доведет его к партизанам. Женька говорил, что тропой у реки пройти можно,

постов нет. Я тоже там пойду. Потом проберешься к Жене в сарай и дождешься

его. По той же тропе уйдете из деревни и придете к Самохину. Мне надо

узнать, с кем встретится Краузе. Завтра, если их не хватятся, Пашка с

Женькой в деревню вернутся. А мне надо будет поговорить с Житухиным.

– А к партизанам мы не пойдем?

– Потом пойдем. В общем, там разберемся, когда встретимся.

– А если Пашка документы вытащит?

– Да ничего он не найдет! – Сергей задумался. – Но если он

что-нибудь достанет, пусть передаст тебе, а сам выберется из школы и делает,

как я сказал. Документы передашь Жене – пусть он с ними прямо идет к

партизанам. На всякий случай: вместе с документами пусть Никитич передаст на

Большую землю: "Карточки агентов осветлены. Игнатий". Но это маловероятно. В

любом случае придешь ко мне на кордон.

Они были уже во дворе, у забора.

– Так, что еще?.. Кажется, все. Будь очень осторожен, Леша, помни все,

чему тебя учили, и не торопись. Ты – разведчик, будь внимателен и не бойся.

– Оружие брать?

– Нет времени. Ничего, все будет нормально. Ну! Сергей прижал к себе

Лешку, поцеловал его и подтолкнул к забору.

– А может, Матвей здесь от партизан, в разведке? – спросил Лешка.

– А если нет? Иди, Леша, до встречи.

В темноте Лешка не видел его лица, но почувствовал, что Сергей

улыбнулся. Лешка перелез через забор, но, прежде чем войти в густой

кустарник, обернулся. Он увидел, как мелькнула над забором бесшумная тень,

потом слабо треснул сучок, и стало тихо.

24

Пашка действительно весь день просидел в школе. Сначала топил печи,

потом слонялся без дела, сидел у Житухина. Играли в карты – в дурачка.

Житухин шепотом сказал, что есть еще задание на карточки для десяти

человек и что он их отпечатает, как договорились. Житухин громко шептал, и

глаза у него горели азартом.

– Передай, – шептал он, – что я теперь основной фон усиливаю, он

через несколько дней потемнеет, а печать выцветет. Это будет исключительно

заметно!

– Ладно, вечером передам, – сказал Пашка. Он ждал своего часа, был

вял и неразговорчив.

Когда стемнело и пришло время топить вторично, Пашка оживился. Он зашел

в комнату Краузе, чтобы растопить печь, но майор одевался и выгнал его.

Пашка растапливал вторую печку в коридоре, когда Краузе прошел мимо него.

Майор был в теплой куртке и меховой шапке.

Обер-лейтенант Курт последние дни из кожи вон лез, чтобы выслужиться

перед майором. Он работал и вечерами, все время попадался майору на глаза с

озабоченным видом и какими-то бумажками в руках. Сейчас он проводил майора

до двери, услужливо распахнул ее. Майор брезгливо поблагодарил.

Обер-лейтенант ушел в свою канцелярию, а Пашка подождал немного и с

ведром и совком в руках пошел в кабинет майора. По коридору, заложив руки за

спину, прохаживался дежурный унтер-офицер с большой кобурой на поясе. Пашка

деловито открыл дверь в кабинет, вошел. Было темно, он зажег керосиновый

фонарь и поставил его на пол. Дрова и растопка были сложены загодя на

железном листе у печки. Пашка стал выгребать золу в ведро. Выгреб до

половины и прислушался. Шаги были далеко, в той стороне коридора.

Пашка бесшумно метнулся к коробкам, торопливо открыл верхнюю. В ней

рядами лежали тушки синиц. Пашка подцепил ватную подстилку, отогнул ее –

ноготь скребнул по картонному дну, Пашка и так вертел коробку, и сяк, пока

догадался смерить ее глубину. Сверху палец уходил в нее до половины. А когда

приложил палец снаружи, то сразу увидел: коробка была толстой, почти на всю

длину пальца. Значит, двойное дно.

Шаги дежурного были уже у самой двери, Пашка прикрыл коробку и бросился

к печке. Стал догребать золу. Дверь открылась, дежурный посмотрел на Пашку,

обвел глазами комнату и закрыл дверь.

Шаги стали удаляться – Пашка снова был у коробок. Он достал из кармана

короткий сапожный нож и резанул внутри вдоль стенки коробки. Торопясь,

отогнул картонное дно и просунул палец...

Есть! Он выдрал дно, тушки посыпались на стеллаж. Под верхним дном

лежали стопки бумаг. Бросились в глаза фотокарточки, как на документах. Он

зы-греб бумаги и стал вскрывать вторую коробку, потом третью. Документы были

во всех! Особенно много в четвертой. Возясь с шестой коробкой, он услышал в

глубине школы четкие шаги обер-лейтенанта. *· Пашка сгреб тушки,

вывалил их кое-как в коробки, закрыл и наспех поставил друг на друга.

Шаги были уже рядом! С охапкой бумаг в руках он добежал до печки. Шаги

остановились, Курт что-то коротко сказал и взялся за ручку. Пашка сунул весь

ворох бумаг в топку, как можно дальше.

Обер-лейтенант вошел и посмотрел на Пашку, который сидел на корточках и

засовывал в печку щепки. Обер что-то недовольно пробурчал и подошел к шкафу.

Стал перебирать в нем папки.

Пашка не мог дольше тянуть, надо было разжигать.

Страха не было, был азарт. Так бывало раньше, в драках против двоих или

троих. Его охватывала холодная ярость – он лез на кулаки, бил зло и

побеждал.

Обер, насвистывая, листал бумажки. Пашка зажег спичку и поджег кусок

бересты. Потрескивая, занялся огонь. Пашка стал раздвигать щепки, чтобы не

слишком разгорелось.

Обер пошел к двери, не закрыв шкафа. В руках у него была какая-то

папка. Он опять недовольно посмотрел на Пашку и вышел, оставив дверь в

коридор открытой.

Пашка протянул руку над огнем и стал вытаскивать документы. Огонь лизал

руку, но Пашка вытащил все бумажки и всунул их в ведро. Зола просыпалась на

пол. Наспех он разровнял золу в ведре, чтобы закрыла бумаги.

Обер уже возвращался, и Пашка торопливо насовал в печку дрова. Курт

вошел, и Пашка кряхтя поднялся. Фашист показал ему на просыпанную золу и

что-то сказал, видно, сердился.

– Сейчас, не все сразу, – спокойно сказал Пашка и показал на полное

ведро, – вынесу вот...

Он вышел во двор и прошел за уборную, к забору.

– Эй!..

– Я тут! – прошептал Лешкин голос.

– На, бери! – Пашка стал просовывать бумаги в щель между досками. –

Там еще есть, сейчас схожу.

– Сергуня велел тебе к мосту идти, там Гаврин ждет. По тропе у реки

постов нет. Гаврина к партизанам отведешь.

– Куда идти?! Я еще дело не сделал!

– Это приказ! – звенящим шепотом сказал Лешка. – Уходи немедленно.

– Ладно, – засмеялся Пашка, – наконец воевать будем!

Он еще хотел спросить, где они встретятся, но Лешка уже пробирался

кустарником. Пашка был раздет, пришлось вернуться в школу за ватником.

Дежурный не обратил на него внимания. Пашка оделся, вышел во двор и спокойно

прошел мимо часового в воротах.

Лешка, засунув документы на грудь под рубашку, спустился в заросший

жимолостью овражек, прошел по нему подальше и только там выбрался наверх, в

чистый сосняк. Дул ветер, небо нависло глухое, беззвездное, было

пронизывающе холодно.

Лешка остановился. Только сейчас он осознал, что в его руках те важные

документы, достать которые Сергей уже не надеялся. Теперь он остался один, и

все зависит от него. А если Женьку схватили, что он тогда будет делать?

Может, лучше сразу идти на кордон к Сергею? Страшно возвращаться в деревню,

где их, наверно, уже ищут.

Холодно, ветрено, жутко... Вершины сосен беспокойно шумят, зловеще

гудит черный бор.

Убежать? Переждать до утра?

Но был приказ идти к Женьке. И он пошел.

В деревне было спокойно. В доме Шубина шла гульба. Пьяное пение

разносилось по улице. Может, Матвей и не предатель, и вся тревога зря?

Лешка пробрался в Женькин двор, бросил камешком в стену. Женька не

появлялся. Лешка привалился спиной к забору, засунув окоченевшие руки в

рукава.

Окна в доме были темны, только в одном тлел тусклый огонек. Скоро

скрипнула дверь, кто-то вышел на двор. Лешка подошел к крыльцу. Это была

Таня, младшая сестра Женьки. Она испуганно ойкнула, когда Лешка позвал ее.

– Это я, Лешка. Женя дома?

– Да нету его целый день. Бис его знает, где. А ты чего бродишь?

– Ничего, так...

Таня ушла, а Лешка прошел в сарай, забрался на сеновал и лег у круглого

оконца, в котором не было рамы. Отсюда он услышит, когда Женька вернется.

Лежать стало холодно, он набросал на себя сена, согрелся и незаметно

заснул.

25

Женька пришел к развалинам скотного двора засветло. Долго лазил,

выбирая место, где спрятаться, но не нашел: голо, одни стены. Была бы хоть

какая-нибудь куча мусора, так и той нет. Осмотрел колодец. Рыли его,

постепенно выкладывая камнем, но не дорыли – воды не было. Женька нашел

длинную толстую проволоку, загнул один конец, проволоку спустил в колодец, а

загнутый конец зацепил за каменный край. По проволоке спустился на дно.

Здание строили П-образно, колодец находился внутри этого П, и когда

Женька присел на сухом дне и прислушался, то явственно услышал чириканье