Текст книги "Задание"

Автор книги: Эдгар Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

пистолета: ТТ и "вальтер". Любимый Лешкин "вальтер"! Он осмотрел его, вынул

полную обойму, отвел затвор. Тот заскрежетал. Не смазан, а может, и в песке.

Этого Лешка стерпеть не мог. Он заметил, что один карабин был густо смазан.

Пустой винтовочной обоймой он наскреб с него смазки, сунул "вальтер" в

карман, в тайнике все привел в порядок и закрыл его крышкой. Потом еще раз

осмотрелся – кругом было пусто и тихо – и спустился дальше к блиндажу.

Это было довольно тесное помещение с бревенчатыми стенами и потолком.

Но здесь был стол и вдоль стен скамейки. Двери не было, просто дыра, но в

нее проходило достаточно света.

Лешка сел за стол, достал "вальтер" и принялся его разбирать. Он

оторвал кусочек от подкладки пиджака и вытер им дочиста все детали

пистолета. Потом стал их смазывать.

И тут, совсем близко, он услышал голоса. Ему послышалось что-то

немецкое... Бежать? Поздно. Немцы увидят его с разобранным пистолетом – и

это все. Конец. Сергуню сразу арестуют... Значит, защищаться! Сюда, сбоку от

двери, и стрелять внезапно. В бок первому, потом выскочить и во второго!

Пока он думал, руки автоматически точно собирали пистолет. Почему-то он

вдруг представил, как в дверь входит Краузе, толстенький, удивляющийся...

У входа осыпалась земля, и в блиндаж вошел Женька. Он замер, глядя на

Лешку без всякого выражения. Лешка положил пистолет и вытер лоб. В блиндаж

протискивались остальные, Женька посторонился. Он молчал и не спускал с

Лешки глаз. Вошли двое, Семка и Виталий. Они и по деревне всегда ходили

вместе. Все трое молчали и смотрели на пистолет, Женька подошел к столу.

– Это твой?

Лешка пожал плечами.

– Я спрашиваю, это твой?

– Нет.

– А зачем взял?

– Обожди, – сказал Виталий. – А как он нашел?

– Кто показал-то? – спросил Семка.

– Я случайно нашел, – сказал Лешка. – Спускался и ногой зацепил.

– Спускался... – Скулы у Женьки побелели. – Кто подослал?

– Да никто. Гулял просто.

– Ну и догулялся. Отсюда не выйдешь, пока не скажешь.

– Подумаешь, какой страшный! – Лешка обозлился. – Очень я тебя

испугался!

– Да что с ним разговаривать! – сказал Семка.– Пистолет сломал,

нашпионил...

– Кто сломал, кто?! – Лешка вскочил. Потом сел, закрыл глаза, а

голову запрокинул и стал на ощупь разбирать пистолет. Озадаченные ребята

следили за его руками. Он разобрал "вальтер", потом собрал его, вогнал

обойму и только тогда открыл глаза.

Но Женька стал еще подозрительней.

– Где это ты так наловчился? – спросил он.

– Где надо, – сказал Лешка и прикусил язык.

Ох, как хотелось сказать им, что он советский разведчик, что его

специально привезли на самолете, что он знает пр-о школу и Краузе такое! А

Сергуня – это...

Женька сел, подвинул к себе пистолет и сказал Семке:

– Иди на пост. Как бы он не привел кого с собой.

Семка молча вышел.

– Где научился немецкий пистолет разбирать? – спросил Женька.

– Не твое дело!

– Ты отвечай давай, а то плохо будет. Ветеринар у немцев работает...

Он послал?

– Никто меня не посылал! Я сам пришел.

– Кончай! Все равно скажешь...

Лешка лихорадочно соображал, как быть. Лицо у Женьки было жесткое,

глаза горели ненавистью. Ребята явно наши, значит, можно как-то намекнуть

про Сергуню, про задание... Но много раз говорил ему Сергуня, что ни при

каких обстоятельствах и никому этого говорить нельзя. Только бы выбраться

отсюда, вернуться к Сергуне! И дернуло его пистолет смазывать...

– У меня такой же пистолет был дома, в Гдове, – сказал Лешка, – я и

научился. А потом в дом бомба попала.

– А где пистолет взял?

– На убитом офицере нашел. В городе бой был. Женька задумался. Поверит

или нет?

– Я пионер, и нечего меня подозревать! – Лешка решил наступать. – Я

сам хочу с немцами драться! А вы тоже – нашли, где тайник сделать. Так его

любой найти может. А пистолет нечищенный был! Не умеете с оружием

обращаться, а еще допрашиваете!

– Кто дорогу сюда показал?

Лешка замялся, но ничего не оставалось, как сказать правду.

– Козодой говорил, что у вас блиндаж есть. Я и пришел посмотреть.

– Козодой!.. – Женька сжал кулак и посмотрел на Виталия.

– Не надо было бить его, – сказал Лешка, – – пусть бы лучше поклялся

никому не говорить, а то он мог на вас обозлиться и кому угодно растрепать.

Хорошо, мне сказал.

– А ты чем поклянешься, что не проболтаешься? – спросил Женька.

– Чем хочешь, – Лешка встал.

– Мать есть?

– Нет.

– Тогда клянись своей жизнью. Предашь – жизнью и ответишь. У меня

рука не дрогнет.

Лешка набрал уже воздуха, чтобы торжественно поклясться, но сообразил,

что ему надо будет все рассказать Сергуне.

– Чего мнешься? – прищурился Женька.

– А если я партизанам расскажу?

– Здесь партизан нету.

– Ну а если парашютисты наши в лесу – им могу рассказать?

– Если точно будешь знать, что наши. И вообще сначала мне скажешь,

если встретишь кого.

– Хорошо. Значит, клянусь собственной жизнью, что никому не расскажу

об этом блиндаже...

– Об отряде "Мститель", – подсказал Виталий, и Женька метнул в него

гневный взгляд.

– ...об отряде "Мститель" и тайнике с оружием, – продолжал Лешка, –

никому, кроме советских разведчиков.

– Если будешь точно знать, что наши, – добавил Женька.

– Если буду точно знать, что наши. Ну, теперь примете меня?

– Больно быстрый, – сказал Женька. – Испытательный срок пройдешь.

Сейчас иди домой. И помни клятву. А с ветеринаром осторожней будь.

Лешка вылез из блиндажа и огляделся. Он не сразу заметил Семку,

лежавшего в густой рыжей траве. С охранением у них было поставлено хорошо.

Лешка уже далеко отошел, когда увидел, что через кусты кто-то

пробирается. Он лег в траву, отполз за бугорок и стал наблюдать.

Из кустарника вышел Пашка. Он постоял, оглядываясь, и пошел прямо к

блиндажу.

Может, он их выследил? Пашка явно на Краузе работает... Сейчас он на

них наткнется, и Женька запросто его пристрелит! У него действительно рука

не дрогнет. Недаром он у них командир.

Пашка скрылся за бугром. Лешка подавил желание подобраться ближе и

послушать, что там происходит. Выстрела не было. .И тут на склоне появились

Пашка, Женька и Виталий, раскрыли тайник и понесли свертки с оружием в

сторону от блиндажа, куда именно, Лешка не увидел, потому что бугор скрыл

ребят. Вот тебе и Пашка!

Всю дорогу до дома Лешка мучился. Во-первых, он чуть не выдал себя,

когда похвастался знанием пистолета. А во-вторых, он сказал им про Кольку,

значит, предал. Правда, иначе было трудно выкрутиться. А если бы он попал в

руки к немцам – сказал бы он про Кольку, чтобы спастись? Да никогда! Никого

бы он не выдал, пусть бы его мучили и пытали!

Сергуня был во времянке, и Лешка, предварительно осмотревшись, нет ли

кого поблизости, шепотом рассказал свои приключения.

Сергуня задумался. Он лежал на сене, служившем им постелью, и по

привычке бормотал какую-то песню.

– Вечером приведи ко мне этого Женьку, – сказал он наконец. – Но

лучше найди его сейчас, скажи, что один человек хочет его видеть вечером,

что дело тайное и чтоб он до встречи ничего не предпринимал со своим

отрядом. А то они тут натворят чего-нибудь раньше срока.

– А если он не пойдет?

– Скажешь, что это приказ.

Лешка пошел по деревне к Женькиному дому. Женьки еще не было, и Лешка

дожидался его, лежа в бурьяне на пустыре. В деревне Лешка уже освоился и

привык к виду немцев на улицах. Немцы были какие-то тихие, не зверствовали.

Сергуня объяснял это тем, что здесь стоит простая войсковая часть, а не

эсэсовцы и не каратели.

– Ну, чего тебе? – хмуро спросил Женька, когда Лешка подозвал его.

– Сегодня, когда стемнеет, приходи к нам во времянку, – Лешка говорил

строго, он торжествовал, потому что брал реванш. – Иди огородами, чтоб

никто не видел.

– Это еще зачем?

– Один человек хочет с тобой поговорить.

– Ветеринару продал?! – Женька схватил его за ворот.

– Пусти, дурак! – Лешка вырвался. – При чем тут ветеринар?..

– Уже разболтал? А жизнью кто клялся?

– Я клятву не нарушал. Сказано – приходи. Это приказ.

– Чей?

– Сказать не имею права. И ты об этом своим не болтай.

Женька задумался, недоверчиво глядя на Лешку.

– Ладно. Сам придешь за мной. Кинешь камнем в сарай, я выйду.

Дождавшись темноты, Лешка пришел на тот же пустырь и кинул камешек в

стену сарая. Женька появился неожиданно – сзади. Значит, боялся

предательства и дожидался Лешку, спрятавшись в бурьяне.

Они молча пробрались по задам деревни к дому ветеринара. У забора

Женька остановился.

– Я туда не пойду, – прошептал он, – пусть сам выйдет.

– Ему нельзя выходить. А ты трус, вот ты кто!

– Ну смотри, если со мной что-нибудь – тебе конец.

– Ладно, ладно! Иди давай...

Они перелезли через забор, подошли к времянке.

– Иди, я здесь сторожить буду, – сказал Лешка. Женька пробыл во

времянке долго. В окне слабо

теплился огонек коптилки. Голосов слышно не было. Лешка сторожко

прислушивался, не идет ли кто-нибудь. В деревне было тихо, только на горе, у

школы, урчал грузовик. Редко лаяли собаки. Ночами бывали уже заморозки, и

Лешка дрожал в своем пиджаке.

Дверь тихо открылась, Женька вышел. В темноте не видно было его лица.

Он молча протянул руку, и Лешка протянул свою. Женька до боли сжал ее и, не

сказав ни слова, быстро пошел к забору. Слышно было, как он перелезал, потом

стало тихо. Грузовик на горе замолчал. Далеко, на том конце деревни,

взлаивала собака.

15

У Сергея было ощущение, что реальными вокруг него были только времянка,

забор да еще опустелые грядки с гниющей картофельной ботвой. Жизнь вне этого

двора была зыбкой, двоящейся, как в пыльном зеркале. Ветеринар казался

ненадежным. Пока он их еще терпит, но, когда потребуется активная работа,

как он себя поведет? И есть ли уверенность, что он уже не работает на

Краузе?

Житухин живет в школе, никуда не выходит, печатает там спокойненько

фальшивые карточки... До него не добраться. А и доберешься, так что?

Взрывчатки нет, школу не взорвать, станки не уничтожить. И рации нет, чтобы

запросить помощь. И вообще, Хазин, не получив ,,} никакого сообщения в

течение этих двух недель, вполне уже мог поставить крест и на Потапе и на

Сергее. Да и на всей операции.

Один появился прочный островок в этом колеблющемся мире – Женька.

Злой, ненавидящий, весь нацеленный на борьбу. Но в то же время наивный,

неумелый... Ну, украли они у шофера немецкого грузовика домкрат и сумку с

инструментами. Собирались прокалывать шины машин, поджечь бочки с горючим...

Разумеется, Сергей запретил им такие детские диверсии. Но с Пашкой Женька

придумал здорово! Убедить всю деревню, что Пашка отщепенец и все ребята его

презирают,– это было непросто. Тут, конечно, сам Пашка здорово поработал.

Но односельчан он смог провести, а Краузе? Насколько майор верит Пашке?

Опять неясность. И что такое Краузе?

Сергей до сих пор не имел представления о своем главном противнике. Он

больше не видел его, кроме той встречи у школы. Он не слышал его голоса, не

видел глаз. Деревенские считали его простым интендантом, своего рода

завхозом, штатским человеком, в силу обстоятельств надевшим военную форму. А

у него двадцатилетний стаж разведывательной работы!

Да, не все было понятно... Ну, есть в лесу лагерь для военнопленных.

Так почему бы Краузе не держать мастерскую по изготовлению карточек там, за

колючей проволокой?

Сергей сидел у себя во времянке, вязал веники и мучился: что

предпринять?

Веников он навязал уже порядочно. Евдокия Ивановна все относила немцам.

Для школы нужно два, ну три веника в месяц. В лагерь отправляют? Что же это

за концлагерь, куда требуется такое количество веников? Странно... Следовало

узнать хоть что-нибудь об этом лагере. Но как? Сергей пока не придумал.

Главным сейчас было другое – Житухин, карточки. Что это за человек такой –

Житухин? Предатель? Или просто привезли его и заставили работать?

Сергей вызвал во времянку Пашку. Конечно, не следовало раскрывать себя

другим ребятам, надо было ограничиться Женькой, но Сергею необходимы были

сведения из первых рук, приходилось идти на дополнительный риск.

Пашка рассказал много интересного. В школе было несколько комнат,

которые постоянно охранялись часовыми. В одной комнате Пашке удалось в

открывшуюся дверь заметить высокий шкаф с множеством ящиков, на которых были

написаны буквы. Нетрудно было сделать вывод, что в школе находится большая

картотека.

Но для изготовления фальшивых карточек картотека не требуется,

Возможно, это картотека на заключенных в лагере.

По словам Пашки, Краузе ездил в лесной лагерь не каждый день. Иногда к

нему приезжали оттуда офицеры.

В школе Пашка часто встречал пожилого человека в круглых очках и с

густой бородой, закрывавшей чуть ли не все лицо. Он жил в комнате, где

раньше был зоологический уголок, и часто слонялся по коридорам и во дворе.

Вид у него был такой, словно он измучен бездельем. Житухин, а по описанию

это был он, перед немцами дрожал, в коридорах прижимался к стенам, пропуская

какого-нибудь солдата, и только с Краузе вел себя смелей, наверно, потому,

что тот обращался с ним подчеркнуто вежливо. Непохоже было, чтобы Житухина

держали взаперти: раз в неделю, вечером, он ходил в деревню в баню старосты

Шубина. Однажды Житухин даже попросил Пашку наломать ему березовых веток для

веника. Но Пашка сказал, что ему некогда, пусть Шубин наломает.

Вообще, как понял Сергей, Пашка вел себя там независимо и даже

вызывающе. Наверно, это было правильно, во всяком случае похоже, что Краузе

Пашка нравится и он ему доверяет.

Пашке Сергей дал задание познакомиться с Житухиным, зайти к нему в

комнату под предлогом того, что ему что-то нужно из оборудования

зоологического уголка.

Через два дня Пашка доложил, что знакомство состоялось. Он пришел к

нему порыться в старых чучелах птиц. Житухин сидел на кровати и пил самогон,

закусывая прямо от целой луковицы. И при этом был вроде не пьян, но

разговорчив. Поговорили о том, о сем, ничего особенного сказано не было, но

Пашка заметил, что Житухин настроен мрачно. Напоследок Житухин попросил

убрать из комнаты чучело филина, сказав, что оно его пугает вечерами. И хоть

он закрыл его старой наволочкой, все равно лучше убрать. Пашка забрал чучело

и спросил, не надо ли веников для бани – у него насушены. Житухин сказал,

что надо в пятницу. И попросил Пашку прийти вместе с ним мыться, один он

боится. Пашка удивился, чего там страшного может быть. Житухин сказал, что

боится партизан, а мыться вместе с немцами или Шубиным ему противно. Пашка

сказал, что ладно, придет, если выберет время. И тут Житухин стал ругаться и

проклинать свою жизнь.

А Пашка ушел.

Вечером в пятницу, когда Лешка прибежал с сообщением, что Житухин пошел

в баню, а шубинская сноха, топившая баню, ушла в дом, Сергей вышел из

времянки. Вечер был темный, безлунный. Лешка повел Сергея огородами, но они

чуть не натолкнулись на двух немецких солдат – те стояли возле уборной и

разговаривали. Пришлось дожидаться, пока они уйдут. Наконец добрались до

бани. Женька сторожил невдалеке. Сергей сказал ребятам, чтобы они следили за

шубинским домом и вообще за всеми подходами и, если кто-нибудь пойдет к

бане, задержали бы любой ценой.

Окна шубинского дома были ярко освещены, там слышалась музыка –

заводили патефон. Полицаи гуляли. Напьются, и придет в голову попариться,

благо баня топлена. Надо было спешить.

Сергей дернул дверь, она была заперта. Он постучал в запотевшее оконце.

– Паша? – спросили из-за двери.

– Да, – сказал Сергей.

Звякнул крючок, Сергей толкнул дверь. Голый Житухин, прикрывающийся

веником, попятился от него.

– Не пугайтесь!

Сергей запер наружную дверь, но тут Житухин юркнул из предбанника в

парилку и закрыл дверь. Слышно было, как он пытается всунуть в ручку

какую-то палку.

– Ведите себя тихо, и с вами ничего не случится, – сказал Сергей и

потянул за ручку. Дверь открылась. Житухин в страхе смотрел сквозь пар на

Сергея. Тот вошел и сразу присел – такой жар плавал под потолком. На скамье

стояли две коптилки, призрачно освещавшие помещение.

– Садитесь, – сказал Сергей, – мне надо с вами поговорить.

Житухин послушно сел. Борода его бьла в мыльной пене. Он молчал,

прислушиваюсь к чему-то, а глаза бегали по лицу Сергея.

– Не беспокойтесь, нас надежно охраняют, – на всякий случай сказал

Сергей и продолжал, – вы – Житухин Иван Михайлович, тысяча восемьсот

восемьдесят четвертого года рождения, по образованию художник-гравер. Но

честный труд вас не привлекал. Дважды судились, в сороковом году освобождены

из заключения и жили в Сиверской на поселении.

Житухин не шевелился, во все глаза глядя на Сергея.

– В Ташкенте, – спокойно продолжал Сергей, – до недавнего времени

жила бывшая ваша жена, Бакшеева.

Сергей сделал паузу, и тогда Житухин выдавил:

– Почему – до недавнего?

– Она умерла.

– А что с ребенком? – не сразу спросил Житухин.

– Поздновато вы заинтересовались судьбой дочери, поздновато.

– Но все же?

– Она учится в интернате. Она знает, что ее отец был

фальшивомонетчиком, но не знает, что он стал предателем Родины.

– Это не так! – быстро сказал Житухин, выставляя вперед руки.

– Вы участник фашистской диверсии против Ленинграда. Вы печатаете

фальшивые карточки. Что – не так?

Житухин судорожно вздохнул и опустил голову.

– За измену Родине вы приговорены к смертной казни.

Житухин отшатнулся, вскочил.

– Сейчас?.. – прошептал он, вглядываясь в Сергея. – Не имеете права!

Если бы добровольно... Приехали в машине, с оружием, вывели, не дали вещей

собрать... Меня заставили силой! И что мне было делать? Сказать – не буду?

Да что вы понимаете? Вам легко

говорить, вас много, вы с оружием, а вы бы попробовали один! Среди

них... Ну и стреляйте, черт с вами! Стреляйте!

– Сядьте и перестаньте кричать, – сказал Сергей, – вы можете

искупить вину.

Житухин опустился на лавку, недоверчиво глядя на Сергея.

– Ну да! Подложить мину – и самому... Кровью смыть, как это там

говорится... Нет! Я не смогу.

– Давайте без истерик, Житухин. Вы можете принести пользу Родине,

оставаясь живым.

– А где гарантия, что я все же останусь...

– Никаких гарантий я вам не дам, – перебил Сергей, – кроме одной:

если вы откажетесь помогать нам, я вам гарантирую...

– Я понял! Я согласен!

– Так... Что вы делаете для Краузе?

– Печатаю продовольственные карточки. Ну, потом кое-какие исправления

в разных документах...

– Каких документах?

– Паспорта, военные билеты... – Житухин суетливо поглядывал на дверь,

нервно потирал руки.

– В чем дело? – спросил Сергей. – Вы ждете кого-нибудь?

Это был хороший случай проверить Житухина. Если он не скажет, что ждет

Пашку, значит доверять ему нельзя.

– Сейчас, возможно, придет парнишка, который бывает у Краузе. Если он

вас увидит...

– Его задержат, – сказал Сергей и успокоился.

– Вы не возражаете, если я залезу туда? – Житухин показал на полок.

– Меня знобит.

Он залез на полок, лег на живот и, свесив голову, поглядел оттуда на

Сергея.

– Может быть, вы тоже разденетесь, а то мне как-то неудобно,

– Ближе к делу. Сколько карточек вы отпечатали?

– Двенадцать.

– Вот что, – сказал Сергей, – если вы хотите вести двойную игру,

разговор у нас будет короткий. Повторяю, сколько карточек...

– Двенадцать! – Житухин даже подскочил.– Четыре хлебные, четыре на

жиры, четыре... Я сделаю все, что потребуете, но если вы мне не верите, я...

Он развел руками и выронил веник. Сергей поднял его, протянул Житухину.

Врет? Не похоже. Но почему карточек так неожиданно мало?

– Сколько вы можете сделать в неделю?

– О, я могу гораздо больше, но меня же не заставляют! Мне говорят –

один комплект, и я делаю один.

– Куда потом идут эти документы?

– Этого мне не говорят, конечно.

Сергей надолго задумался. Житухин беспокойно посматривал на него

сверху, вертелся, раза два хлестнул себя веником.

– Вы можете оставлять на карточке, – спросил наконец Сергей, –

какой-нибудь знак, чтобы отличить ее сразу, без экспертизы?

– Трудно... – Житухин задумался. – Краузе сам сличает с оригиналом.

Нет, это не получится.

– Ну а как можно сделать, чтобы какое-нибудь пятно, например,

проступило, но не сразу, а через несколько дней?

– Пятно – нельзя. Правда, можно ослабить краску. Я этим когда-то

занимался из чистого интереса. Своего рода научная работа. При этом печать,

скажем, через некоторое время выцветает, меняется соотношение цветов.

– Через какое время?

– Если она выцветет в сейфе у Краузе, я уже не буду вам полезен. Но

можно будет добиться, чтобы выцветала дней через десять, пожалуй.

– За это время документы уже уйдут?

– Да.

– Сделайте для меня такую ослабленную карточку.

– Вы можете и не проверять меня. Я своему слову не изменяю.

– Когда она будет готова? – строго спросил Сергей и встал.

– Дня через три. Но я рискую...

– Конечно, рискуете. Через три дня вас навестят.

– Кто? – Житухин испугался.

– Вас спросят, нет ли у вас в комнате чучела сойки. Это значит, что

человек от меня. И учтите, Житухин, мы следим за вами пристально.

– Но если Краузе меня заподозрит, он, знаете ли, довольно милый

человек, но все же... я смогу бежать к вам?

– Постарайтесь, чтобы он не заподозрил. И будьте с ним осторожней. Это

хитрая лиса.

Житухин всплеснул руками и снова выронил веник.

Сергей протянул его Житухину и вышел в предбанник. Житухин слез с полка

и зашлепал за ним. Приоткрыв дверь, Сергей осмотрелся и прислушался. В доме

Шубина пели.

– А я даже рад, – сказал вдруг Житухин, – надоело бояться попусту.

– С легким паром, – Сергей выскользнул в дверь и услышал, как сзади

звякнул крючок.

16

Еще с вечера температура резко упала. Ночь была морозная, тихая, и

утром лес стоял застывший и опустелый: всю ночь с осин, тополей и берез

падали листья. Ветра не было совершенно, и круглые кучи листьев лежали под

деревьями.

Лешка сидел на пне, засунув руки в глубокие карманы и постукивая

ботинком о ботинок. Мороз пробирал. Хорошо, Евдокия Ивановна подарила ему

вчера свою старую плюшевую шляпу. Сергуня надрезал ее в двух местах,

отвернул края, и получилась шапка, прикрывающая уши. Правда, без козырька. В

ней было тепло, но выглядела она все-таки слишком женской, и Лешка уныло

ждал сейчас появления Пашки – засмеет он его.

У Лешки была с собой корзина под клюкву. Следовало бы набрать немного

ягод, но, где клюква растет в лесу, Лешка не знал.

Пашка появился бесшумно и совсем не с той стороны, откуда Лешка ждал

его. Вид у него был запаренный: кепка на затылке, лицо горит, ворот рубахи

расстегнут, и видна крепкая, покрасневшая шея. Пашка тяжело дышал.

– Ты чего? – испугался Лешка.

Пашка не ответил, присел на корточки, сплюнул сквозь зубы. Он был очень

возбужден, но как-то весело возбужден. На Лешкину шапку он и внимания не

обратил.

– Ну пошли, чего сидишь?! – Пашка упруго поднялся, пнул ногой шишку.

– А ты почему бежал? – спросил Лешка, идя за ним и приноравливаясь к

его размашистому шагу.

– Ты в лесу болтай поменьше, – сказал Пашка.– Разговорчивый больно!

Пашка был недоволен, что Сергуня послал с ним к лагерю Лешку. Он все

любил делать один, а от Лешки никакого проку не ждал. С утра он ходил в лес

проверять силки на рябчиков и петли на зайцев. В руках у Пашки ничего не

было, и Лешка соображал, как бы поехидней спросить у него насчет добычи.

Они быстро шли лесом по еле заметным тропинкам, известным одному Пашке.

Пашка давно уже нашел безопасный подход к этому лагерю, еще когда

решено было напасть на охрану и освободить пленных. Сергуня запретил об этом

и думать, однако заинтересовался рассказом Пашки о той лесистой гриве, с

которой лагерь виден как на ладони. Непонятно только, почему он послал с

Пашкой этого пацана. Впрочем, сейчас это было не важно: сегодня утром все

изменилось. Пашка встретил в лесу партизан. Двое с немецкими автоматами

вышли из зарослей, когда Пашка возился с петлей на заячьей тропе. Заяц

попался тощий, но так запутал ловушку, что с ней пришлось повозиться. Он

чертыхался, стоя на коленях, и услышал идущих, когда те были уже рядом.

Партизаны долго выспрашивали Пашку, кто он и откуда. Пашка все им рассказал:

сколько немцев в Кропшине, про Краузе и школу. И сам стал их расспрашивать,

но они ему ничего про свой отряд не сказали, их беспокоило одно – где можно

достать продукты.

Пашка догадывался, что они не здешние и пришли, вероятней всего, на

зимовку.

Он спросил, как их можно будет разыскать, но они посмеялись в ответ и

собрались уходить. Тогда Пашка стал им рассказывать про отряд "Мститель" и

про лагерь, что его можно запросто атаковать небольшими силами, охрана там

слабая, на вышках даже пулеметов нет. А пока из Кропшина прибудет

подкрепление, пленные уже будут свободны, вооружатся, и продуктов

.достанется много, и боеприпасов.

Партизаны слушали его недоверчиво, но напоследок сказали, что доложат

все командиру, а через пять дней Пашка пусть придет на это же место.

Пашка отдал им зайца, двух рябчиков, и партизаны ушли. Теперь Пашка

мучился: а вдруг они ему не поверили и не придут больше? Может, надо было

рассказать им, что в Кропшине находится наш разведчик со специальным

заданием?

Ребята пришли на гриву, забрались на ее вершину, и Пашка, как велел

Сергуня, показал Лешке здоровенную сосну. В развилке этой сосны удобно было

сидеть, и лагерь оттуда виден хорошо.

Лешка полез по стволу, но не смог забраться и сполз. Пришлось его

подсаживать. Странное дело: Сергуня мировой мужик, настоящий разведчик,

казалось бы, умный, но почему он с собой такого слабака взял?

Лешка долго сидел на сосне. Пашка сказал ему, чтобы он там не очень

вертелся, а то как бы с вышки какой-нибудь фриц его не углядел.

Ветер, начавшийся недавно, дул в сторону лагеря, и ничего не было

слышно. Обычно сюда и лай собак доносится, и даже голоса, только ничего не

разобрать.

Лешка слез и сказал, что можно идти. Надулся пацан, воображает,

раскомандовался!.. Ну, пусть его. Обидно, конечно, что Сергуня вроде бы и не

доверяет Пашкиному глазу, но ничего, вот он ему расскажет про партизан! А

этой мелкоте про то знать не надо. Сейчас он его заставит клюкву собирать, а

то припрется в деревню с пустой корзиной, с него станет!

17

Гаврин принес Сергею кусок мяса. Летом он лечил у Шубина корову,

которая отелилась бычком. Шубин подросшего бычка зарезал, и про Гаврина не

забыл.

Гаврин поставил мясо вариться, закурил, сел на лавку и сказал Сергею,

что Шубин говорил, будто немцы вышли к Волге и взяли Сталинград. Теперь

покатятся до Урала.

– Все, что они говорят, делите на три, – сказал Сергей. – Ленинград

больше года взять не могут. А Москва? Они уже утюжили мундиры для парада на

Красной площади, но пришлось мундиры побросать, когда драпали.

– Да, это все так... – Гаврин затянулся самокруткой, закашлялся.

– Чем вы озабочены? – спросил Сергей.

– Знаете, я иногда пугаюсь – мне приходится много с ними общаться,

все-таки организованность у них поразительная. Казалось бы, далеко от

фронта, тихо, но как солдаты козыряют офицеру, вы бы видели!

Организованность и дисциплина. Просто железная машина! Что может этому

противостоять?

– Сила духа! – Сергей вскочил и заходил по комнате. – У наших людей

гораздо больше душевных сил, чем у немцев, потому что немцы пришли

порабощать, а мы боремся за свободу.

– Но чтобы сломить такую машину, нужна техника, одной силы духа,

знаете ли...

– А вы не представляете, какую технику сейчас создают в тылу! И как

работают – по четырнадцать часов. Женщины, дети...

Сергей замер, прислушиваясь, сделал знак Гаврину и быстро лег на сено.

Стукнула дверь, Гаврин поспешно обернулся. Но это был Лешка.

– Здравствуйте, дядя Гриша.

– Здравствуй, – Гаврин встал, посмотрел на Сергея. – Один их

грузовик поднимает четыре тонны, а наши полуторки... Ну да ладно. Вот что

еще. Тут у нас есть недостроенный скотный двор. Вчера вечером майор ходил

туда. Непонятно, что ему могло понадобиться. Причем я его там второй раз

вижу.

– А первый раз когда это было? – спросил Сергей.

– Дайте вспомнить... На той неделе. В четверг.

– Сегодня пятница... А что там, в этом скотном дворе?

– Да ничего. Стены не кончены, стропила не начали ставить – война

помешала. – Гаврин заглянул к Лешке в корзинку, усмехнулся, с сомнением

глядя на Сергея. – По ягоды ходим... Ну, ну...

Гаврин ушел. Лешка вертелся у печки, принюхиваясь к запаху из чугунка.

– Скоро есть будем, – сказал Сергей. – Давай рассказывай!

– Пашка что-то срочное сказать хочет.

– Подождет до темноты. Ну, что в лагере?

Лешка начал рассказывать, и Сергей в который уже раз подивился его

зрительной памяти. За полчаса Лешка увидел и запомнил все, что возможно было

разглядеть с такого расстояния.

Прежде всего Сергея поразило одно Лешкино наблюдение. В стороне от

бараков была площадка, на которой имелись высокое горизонтальное бревно с

наклонными сходами и дощатая стена в виде фасада с двумя, одно над другим,

пустыми окнами.

Дальше – больше! Недалеко от этого места Лешка разглядел группу людей,

одетых в наши, песочного цвета, шинели. Двое боролись, а остальные стояли

вокруг. Потом, когда один из боровшихся упал, стали бороться двое других.

И, наконец, третье. Лешка заметил две группы людей – в наших шинелях и

в штатских пальто, среди которых видны были фигуры в немецких мундирах. Обе

эти группы медленно расхаживали по территории, словно гуляли, и вели мирные

беседы. Кроме того, Лешка утверждал, что форма у немцев была светлая,

армейская, а не черная, эсэсовская.

Хорош концлагерь, где для пленных имеется тренировочная полоса

препятствий, где они занимаются уроками борьбы и разгуливают, беседуя с

немецкими офицерами! Да и пулеметов на вышках нет, и собаку Лешка видел

только одну: солдат вывел ее за ограждение на поводке и скоро увел обратно.

Вот теперь для Сергея изменилась вся картина хозяйства Краузе, и все

встало на свои места. В лесу неподалеку от Кропшина находится немецкая

разведывательная школа, и готовит она, по всей видимости, диверсантов,

набранных из предателей, уголовников и просто запуганных фашистами

военнопленных.

Понятно и наличие в школе у Краузе картотеки. Только странно, что она

хранится открыто, в шкафах; маловероятно, чтобы такой опытный разведчик, как

Краузе, хранил ее таким образом. Это какая-то другая картотека, а секретная,

самая ценная, на агентов, засылаемых к нам в тыл, должна быть спрятана.

Здание школы занято Краузе недавно, вряд ли он мог устроить какой-нибудь

потайной сейф в стене, там стены бревенчатые. Краузе, конечно, ждет, что

наша разведка рано или поздно заинтересуется его хозяйством, ждет– и

приготовился. И в простой сейф картотеку он не положит, это против правил –

сейф всегда притягивает разведку противника. И не в лагере он ее держит –

при себе, рядом, на случай неожиданностей. Нет, картотека у него в комнате,

в таком месте, которое всегда на виду и не вызывает никаких подозрений.