Текст книги "Задание"

Автор книги: Эдгар Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

перекусить нитку, и долго так сидела, потом вынула нитку изо рта и,

отдышавшись, тихо сказала: "Принеси ножницы, Алеша..."

И как она лежала в кровати, уже не вставая, накрытая шубой поверх

одеял, и как однажды Вера отвела его в другую комнату и посадила лицом к

окну и велела не оборачиваться, но он обернулся, когда по полу заскрипели

полозья. Вера, пятясь, тащила к двери санки, на которых...

– Вспомнил? – тихо спросил студент.

Лешка кивнул. Студент снова сел и посмотрел на Лешку.

– Ну... – студент похрустел пальцами, – тогда сощурь глаза. Сильней.

Тебе больно! Ты один!

Слезы не получались. Студент подался вперед и близко от Лешкиного лица

спросил еле слышно:

– Но ты вспомнил?

– Нет, – Лешка отвел глаза.

Студент встал, подошел к окну и долго стоял, прижавшись лбом к стеклу,

перекрещенному бумажными полосами.

Дверь открылась, вошел Сергей.

– Володя, я его возьму на полчаса, – сказал он.

– Да, да! – студент поспешно обернулся. – Да. Пожалуйста!

Сергей повел Лешку по коридору.

– Сейчас ты встретишься с настоящим фашистом, – неожиданно сказал

Сергей.

И не успел Лешка опомниться, как Сергей открыл какую-то дверь и

подтолкнул в нее Лешку. На стуле возле пустого стола сидел капитан СС, это

Лешка увидел сразу по форме и погонам. Больше никого в комнате не было. У

Лешки все перемешалось в голове: сейчас сбоку войдут еще эсэсовцы, один с

тонкой палкой, усмехаясь... Дверь лязгнет за спиной...

Лешка попятился.

– Спокойно, – сказал Сергей и вышел вперед. Эсэсовец вопросительно

смотрел на него. Это был

некрупный человек, белобрысый, со светлыми бровями и бледными

веснушками на худом лице. Он был выбрит и причесан, но без пояса на кителе,

отчего возникало ощущение неряшливости. Руки его лежали на коленях, видно

было, что он подавляет желание встать.

А-а-а... Мало ли на кого можно надеть форму! Лешка хитровато посмотрел

на Сергея, но его лицо было строгим и напряженным, и Лешка почувствовал, что

здесь нет обмана.

Сергей быстро и отрывисто сказал что-то по-немецки. Офицер коротко

ответил, пожал плечами, встал и подошел к Лешке. Лицо офицера болезненно

перекосилось.

– И что дальше? – презрительно спросил он. Лешка кое-что помнил из

немецкого, это он разобрал.

От офицера пахло чужим! Совершенно незнакомый запах. То ли

обмундирование так пахнет, может, кожа сапог, а может, он одеколоном

немецким надушился, гад! Лешка побоялся, что Сергей заставит его коснуться

немца.

– Ты внимательно посмотри на него, – сказал Сергей. – – Его взяли в

плен партизаны. Он был в карательном отряде, который сжег четыре деревни.

Они расстреливали детей. Но ты видишь, это не зверь – человек. Возможно

даже, он боится щекотки, – Сергей спросил немца, тот ответил, усмехнулся,

разведя руки. Нет, он не боится щекотки.

Немец добродушно посмотрел на Лешку, и тому пришлось сделать усилие,

чтобы не отойти на шаг.

– Сколько он расстрелял сам, он не расскажет.

Офицер вернулся к стулу, сел и .положил ногу на ногу.

– Боишься его? – спросил Сергей.

– Н-не знаю...

– Сейчас-то он не опасен... Ну, посмотрел?

– Да... А где он живет? – неожиданно спросил Лешка и поправился: –

Жил.

Сергей задал несколько вопросов, офицер ответил.

– Он жил во Франкфурте-на-Майне. У него там квартира из четырех

комнат. Мать, жена и дочь. Твоих лет.

– А что он до войны делал?

– А он и до войны был эсэсовцем. Убивал и сажал и лагеря антифашистов.

– А...

– Ну?

– А он учился в школе?

– О да! Он учился в школе. Возможно, даже был отличником.

– А когда он?.. Он сразу был такой? Сергей помолчал, глядя на Лешку.

– Ладно, пойдем.

Они вышли, не взглянув на немца. У двери стоял часовой, значит, Лешка

так растерялся, когда входил, что его не заметил.

– Нет, капитан Ригерт не родился фашистом, – сказал Сергей, когда шли

по коридору, – по потом его начали учить. Когда Гитлер пришел к власти. И

дома, и в школе, и в "Гитлерюгенде". Его стали учить, что есть низшие люди:

негры, евреи, славяне, а есть высшие – арийцы. И только арийцы имеют право

господствовать и пользоваться благами жизни, а остальные вроде рабочего

скота. А большой ли грех убить вола или лошадь? И такой порядок надо

установить во всем мире: арийцы царствуют, а низшие расы – в загонах, как

скот. А чтобы установить такой порядок, надо завоевать остальные страны и

уничтожить множество низших людей, освободив место для арийцев. И он даже

сейчас так думает! Он ведь и сейчас чувствовал себя высшим существом, этот

подонок.

– Его расстреляют?

– Пока нет. Его будут судить, когда кончится война. Их всех будем

судить!

– Нам еще сколько до них наступать, – сказал Лешка.

Сергей посмотрел на него.

– Да... Наступать... Чтобы начать наступать, надо, чтобы тысячи таких,

как мы с тобой, выполнили свои задания. Десятки тысяч!

– Дядя Сергей!

– Опять мы с тобой забыли: не дядя Сергей, а...

– Сергуня! Ничего, я привыкну. Вы... Ты обещал рассказать, какое у нас

задание.

– Скоро расскажу, Лешка.

8

Он рассказал через два дня, вечером, после занятий.

С утра Лешку учили бросать гранаты. Сначала он кидал учебные. Падали

они недалеко, и Лешка видел, как скучнел инструктор. Потом инструктор достал

из сумки настоящую РПГ-42, зажал ее в руке, еще раз показал Лешке, как ее

держать, выдернул чеку и подержал гранату довольно долго, поворачивая руку и

показывая Лешке – все, мол, в порядке, держи сколько хочешь, только скобу

не отпускай. А потом бросил и пригнул Лешку ниже бруствера окопа. Рвануло

здорово.

– Теперь ты, – сказал инструктор и достал вторую Гранату.

Лешка сжал ее, торопясь, выдернул чеку и – не смог бросить. Он знал,

что граната взрывается через одиннадцать секунд после того, как отпустишь

скобу. Время достаточное. Но не мог, ноги затряслись, как после спуска с

крутой горы, голове стало холодно, он держал гранату в вытянутой руке и не

мог отвести от нее взгляда. А вдруг пальцы разожмутся?!

– Молодец, – странно ласковым голосом сказал инструктор. – Хорошо.

Подержал. Теперь спокойно замахнись и выброси ее. Во-он туда.

И Лешка взял себя в руки. Он понял, что все равно ее теперь придется

бросить. Надо. "Надо" – какое-то очень облегчающее слово. Надо – значит,

можно не думать о том, к чему приведет. Надо – и ничего другого не

остается.

Он бросил, и впервые граната улетела у него достаточно далеко. И он не

пригнулся, стоя в окопе, при разрыве своей гранаты.

– Через три дня отправляемся на задание, – сказал Сергей, когда

вечером пришли домой. – Садись и слушай внимательно.

Сердце у Лешки забилось часто-часто: сейчас он все узнает! Конечно, он

давно уже строил разные предположения насчет этого задания. По самым смелым

расчетам, им предстояло добраться до Берлина.

– Ты знаешь, что такое в Ленинграде потерять карточки, – заговорил

Сергей. – Это значит умереть от голода. Но если карточки есть, человек

знает, что он получит еду. Нормы на продукты так рассчитаны, чтобы на все

карточки хватило. Правда, понемногу. А что будет, если карточек выпустить

вдвое больше? За две недели на эти карточки выдадут весь месячный запас

продуктов. И что тогда останется на вторую половину месяца?

"При чем тут карточки? – думал Лешка. – Наверно, нам мало еды дадут с

собой, и он хочет меня подготовить".

– Фашисты начали печатать и подбрасывать нам в город фальшивые

карточки. Несколько недель назад нам удалось ликвидировать их типографию. Но

теперь заработала новая. Недалеко от Луги. Они ее маскируют под

интендантскую команду, которая обслуживает лагерь для военнопленных.

– А как все это узнали?

– Там есть наш человек, в деревне, а в лесу целая группа с рацией. Вот

они и сообщили, что в школу – а команда размещается в школе – привезли

из-под Сиверской некоего Житухина. Мы выяснили, что он большой мастер

печатать фальшивые деньги и вообще документы, до войны был осужден, отсидел,

а потом сослан. Кроме того, видели, что в школу привезли какое-то

оборудование, которое разгружали ночью. Ну и еще, что очень важно, – майор

Краузе, начальник команды, есть в нашей картотеке. Это кадровый разведчик. В

деревне большой гарнизон немцев, партизаны атаковать их не могут. Мы с тобой

должны поселиться в этой деревне и сорвать работу типографии.

– А как? – Лешка был разочарован и не мог скрыть этого.

– На месте выясним. Ты чего нос повесил?

– Я не повесил.

– А чего ж он висит тогда? – засмеялся Сергей и зажал Лешкин нос

между пальцами.

9

Днем Лешку привезли на машине к его дому. Лешка поднялся на третий этаж

и отпер дверь. Пока он поднимался, ему казалось, что вот он войдет сейчас в

квартиру и сразу почувствует, что Вера дома. Она выйдет из кухни в кофточке

с закатанными рукавами, и руки будут мокрые, и она, оттопырив губу, сдует

упавшие на глаза волосы и сердито скажет ему: "Где ты болтался, ребенок?"

Он был почти уверен, что так будет, пока не открыл дверь.

В квартире было очень пусто и холодно. Все же у Лешки сильно билось

сердце, когда он шел мимо кухни в комнаты.

На печурке стояла кастрюлька, воду в ней затянуло слоем пыли. В печурке

лежала растопка – щепочки на кусках обоев. Окно было открыто, на

подоконнике валялась рогатка. Он сунул ее в карман и огляделся. Каким все

это будет, когда он вернется сюда?

Он закрыл окно и прошел в свою комнату. Ходики стояли. Гирька на

длинной цепочке коснулась пола и наклонилась в сторону. Он встал на

табуретку, дотянулся до колечка на другом конце цепочки и поднял гирю. Потом

толкнул маятник. Ходики бойко затикали. Завтра они остановятся, и никто не

пустит их снова. Никто...

Лешка прижался лицом к стене и заплакал.

Машина возвращалась на Васильевский остров после артобстрела. К

обстрелам давно привыкли, и жизнь в городе не прерывалась. На Исаакиевской

площади женщины убирали капусту. Ряды синеватых кочанов пересекали площадь

из конца в конец. С двух сторон площади торчали деревянные вышки со

сторожами.

Машина объехала площадь, поехала по мосту через Неву, на Васильевский

остров. Там, в узкой улочке, пришлось остановиться. Взрывной волной

перевернуло грузовик с хлебом. Хлеб рассыпался по мостовой. Много хлеба.

Быстро собрались прохожие, оцепили это место и никого не подпускали к

буханкам, лежащим на булыжнике. Люди стояли кольцом, держались за руки и

молчали. Они старались не смотреть на хлеб.

Таким Лешка запомнил Ленинград.

10

Шум боя оборвался неожиданно. Только что рвали воздух разрывы гранат,

катилась по ночному лесу нестройная стрельба – и вдруг тишина.

"Поп-поп-поп..." – простучала последняя автоматная очередь, и все стихло.

Слышно было, как падает, с шорохом задевая ветки, тяжелая еловая шишка:

короткая пауза, глухой стук о землю... Тихо. Только похрустывают, шуршат

сухие листья, наваленные сверху на Сергея и Лешку.

Сергей пошевелился, потрогал Лешкино плечо, оно слабо дернулось.

Совсем притих парень. Он молчал с самого вылета, когда загудели моторы

и самолет затрясся, разбегаясь по травяной полосе. В самолете он сидел на

скамейке нахохлившийся, птенец птенцом. Только посматривал иногда на Сергея.

Видно, по лицу пытался определить, когда же будет самая большая опасность.

Не определил, конечно. И потом молчал, когда заходили на посадку, на лесные

костры, и штурман вышел и сказал, что вокруг "пятачка" видны в лесу вспышки

выстрелов и командир спрашивает, что делать. Лешка стрельнул взглядом в

Сергея и с безразличным видом потянулся. Храбрился. Для него ночной полет в

холодном, гудящем и трясущемся самолете был страшней, чем бой, которого он

никогда не видел.

Как это часто бывает, хорошо разработанная операция сразу же пошла

наперекосяк. Их должны были принять на аэродроме командир отряда и двое-трое

самых доверенных партизан, дать им надежного проводника и отправить из

расположения отряда так, чтобы никто больше их не видел. Они сели в самое

пекло боя. Партизаны с трудом удерживали район своего штаба. Бой шел весь

день, продолжался ночью, и ясно было, что против таких сил фашистов им не

выстоять, надо быстрей уходить, спасая людей.

Сергей и Лешка еле успели вылезти из самолета, как какие-то люди стали

впихивать в самолет самодельные носилки с ранеными. Тем, кто грузил раненых,

было не до прилетевших, а где командир, они не знали. Стрельба приближалась,

надо было как можно скорей уходить отсюда, но без проводника это было

бессмысленно. В темноте, среди деревьев уже видны были бледные вспышки

выстрелов. Люди суетились около самолета, пилот кричал на них... Сергей

размотал веревку, служившую ему поясом, дал конец Лешке и приказал крепко

держаться за него, чтобы не потеряться в ночной суете.

Командира они нашли неожиданно быстро. Он был ранен в руку, сидел под

большой елью, а возле него на корточках сидели два бородача и наперебой

что-то ему говорили. Сергею пришлось одного бородатого отодвинуть, чтобы

добраться до командира и заговорить с ним. Усталый, раненый человек дико

посмотрел на него. Сергей его понимал: тут отряд надо спасать от гибели, а

он к нему со своими заботами. Командир ругнулся. В суматохе боя он забыл,

что самолет привезет этих двоих. Человек, который должен был проводить их до

группы Потапа, был убит. Командир предложил Сергею отходить вместе с ними

или лететь назад, но Сергей потребовал проводника. Он имел право требовать

даже в такой обстановке – у него было задание.

Они услышали взлет самолета, и командир как-то весь посветлел, плечи

расправил, начал подниматься... Раненых отправили, теперь легче. "Отходить!"

Сергей загородил ему дорогу. Он понимал, что еще десять-пятнадцать минут, и

будет поздно. Командир рассвирепел, закричал на него, тогда Сергей закричал

на командира, и тот обмяк, махнул здоровой рукой и сказал, что все равно им

через немцев не пройти.

– Надо, – сказал Сергей.

Привели какого-то высокого человека, командир приказал ему проводить

этих двоих до Сотникова бора, а потом догонять отряд. Высокий замахал

руками.

– Да вы шо? Туда идти два дня самое мало! И где я вас искать буду

потом?

– На старой базе, куда летом муку возил. Все! Командир отвернулся от

него и поспешно пожал

Сергею руку.

– Ну, ни пуха... Кто ж виноват, что так...

Он покачал головой и быстро пошел прочь. Бородачи подхватили автоматы и

зашагали за ним.

Высокий в сердцах сплюнул, быстро огляделся, прислушиваясь к движению

стрельбы, и вдруг побежал, крикнув на ходу:

– Айдате сюда!

Сергей рванулся за ним, и веревка чуть не сбила с ног Лешку. Он,

оказывается, все это время продолжал держаться за нее. В темноте Сергей не

видел его лица.

Через чащобу они пробрались к какой-то не то яме, не то овражине,

спустились в нее, и высокий сказал шепотом:

– Ляжьте тут. Переждем.

Сергей лег на землю, притянул к себе Лешку, и высокий торопливо накидал

на них листвы. Сквозь стрельбу Сергей еще слышал шаги высокого и какое-то

шевеление, потом тот затих. "Не удрал бы", – подумал Сергей. Все шло не

так, как надо, исправить ничего нельзя было, и будущее казалось все более

неясным, а размер опасности сразу вырос. Он подумал, что не надо было

садиться. В конце концов, можно было завтра рискнуть и прыгнуть с парашютами

прямо на группу Пота-па, в Сотников бор. Зря сели в это пекло. Но тут он

вспомнил раненых, перегруженный ими самолет и подумал, что ничего другого не

оставалось.

Стрельба продолжалась еще около часа и вот теперь сразу оборвалась.

Удалось ли партизанам оторваться от фашистов?

Стало очень тихо, Сергей потрогал Лешку за плечо и вспомнил, что с того

момента, как вылетели из Ленинграда, Лешка не сказал ни слова.

– Ты спишь, что ли? – тихо спросил Сергей.

– Нет.

– Поспи.

Лешка не ответил. Сергей поерзал, приподнял голову и негромко

посвистал. Лешка вздрогнул. Неожиданно близко раздался голос высокого:

– Лежите вы! До свету переждем.

Сергей устроился поудобней, осторожно протянул руку, нашел Лешкино лицо

и прижал пальцем кончик его носа.

– Спи давай.

Лешка слабо кивнул. Под листьями было тепло. В лесу стояла плотная

ночная тишина.

11

Лешка проснулся от страшного шума. Он сдержался, чтобы не вскочить, и

сделал так, как его учил Сергей: замер, не открывая глаз и вслушиваясь. Он

вспомнил вчерашнее и только тогда сообразил, что это за шум. Листья. Сергей

встал, и листья с шорохом потекли на Лешку. Он открыл глаза и приподнял

голову, сбрасывая ворох листвы. Холодный воздух остудил лицо.

Среди черных деревьев серело небо. В сумеречном свете стояли Сергей и

тот, вчерашний. Снизу, с земли, ноги их были видны четко, а фигуры

расплывались в тумане, висевшем над кустарником. В лесу было очень тихо, ни

одна ветка не шевелилась. Листья пахли сухо и горьковато, а от тумана тянуло

сыростью. Так покойно было в неподвижном лесу, что вчерашнее: стрельба,

костры у самолета, крики, и суета, и бегущие по лесу люди – все это

вспоминалось как далекое и случившееся не здесь и даже не с ним, а с кем-то

другим. Он разбросал листву и поднялся. Сергей обернулся, посмотрел на него

и продолжал негромко говорить с высоким. Тот был в драном ватнике и старой

ушанке.

На ногах немецкие сапоги. И немецкий пояс перетягивал ватник. На плече

висела немецкая винтовка. Лешка вспомнил, какие красивые патроны для этой

винтовки: гильза и капсюль залиты зеленоватым лаком.

Лицо у высокого было хмурое, серое, небритое. Он говорил что-то Сергею

и смотрел в землю. Сергей, то есть Сергуня, выглядел не лучше. Последние

дней десять он не брился – на подбородке и скулах курчавились светлые

волоски, и лицо было неопрятным. Из-под картуза торчали отросшие патлы. И

пальто на нем было надето чужое – короткое, руки торчат из рукавов, и в

заплатах – Лешка сам их пришивал, потому что Сергуня-то шить не может, он

дурачок. Стеганые ватные брюки были у него заправлены в кирзовые сапоги. За

спиной висел тощий мешок с веревочными лямками.

– Ну пошли, – сказал Лешке Сергуня. Он был как будто спокоен, но

Лешка-то видел, как он озабочен, и понял, что завтрак будет не скоро. Лешка

проглотил слюну. У него в кармане лежал кусок потрясающего хлеба – не

ленинградского, нет! Домашней выпечки, серый, чуть ли не белый, пахучий, с

корочкой... А в мешке у Сергуни целая буханка такого хлеба, четыре луковицы,

несколько картошек и, главное, большой кусок сала. Сала! Не каких-нибудь

"жиров"!

Высокий – Сергуня сказал, что зовут его Матвей, – зашагал по лесу, а

они с Сергуней пошли за ним метрах в двадцати.

У Лешки, когда он проснулся, зубы стучали от озноба, его трясло всего,

словно он промерз до костей. Прошли немного, Лешка согрелся и перестал

дрожать.

Пасмурное холодное небо понемногу светлело. От дыхания шел пар. Лес был

густой, но высокий, свободный внизу, идти было легко. Лешка попробовал

сориентироваться: самая светлая часть неба справа, там желтизна проглядывает

в облаках, значит, идут они приблизительно на север.

Матвей шел быстро, но часто останавливался, замирал, наклонял голову и

слушал. Лес молчал. Только стайка синиц попискивала в ветвях ели. Лешка

задержался, следя за зеленой верткой синицей. Когда-то он столько думал о

ней, теперь ему не до синиц.

Он подался влево, обходя поваленное дерево, перелез через трухлявую

валежину – и его отшатнуло: в валежнике, прижавшись к земле, лежал человек!

Враз покрывшись холодным потом, Лешка быстро посмотрел вправо. Сергуня

был впереди, вот он на ходу обернулся, увидел Лешкино лицо... Он сразу

пригнулся, бесшумно подбежал, посмотрел, куда показывал Лешка. Потом

выпрямился и негромко засвистел, подзывая Матвея.

Это был убитый партизан. Лешка подошел ближе, когда его переворачивали

на спину. Молодой, может, одних лет с Сергуней. На шее намотан длинный серый

шарф. На ватнике спереди дыры и клочья ваты, почерневшие от крови.

– Из осиповских, первая рота, – сказал Матвей, – не знаю, как звать.

Он обыскал мертвого, нашел только кисет и пачку бумаги для курева, да

обойму с тремя патронами от нашей винтовки. Сама винтовка лежала в стороне,

Сергуня осмотрелся.

– Лопату бы... – сказал он.

– Ха! – Матвей дернул головой. – Тут всех не схоронишь. Нужна? – он

кивнул Сергуне на винтовку.

– Нет.

– Не знаю, брать ли, нет... – Матвей нерешительно потрогал винтовку

носком сапога, потом перешагнул ее и зашагал в лес.

Когда отошли немного, Лешка вдруг почувствовал, как холодеет у него лоб

и темнеет в глазах. В ушах зазвенело, он понял, что сейчас упадет. Он

прислонился к дереву грудью, прижался лицом к шершавой коре.

– Леша... – позвал Сергуня.

– Иду, – выдавил Лешка и отлепился от дерева. Было уже полегче, он

обошел толстый ствол и побрел вперед.

Он видел столько мертвых за этот блокадный год – и от голода умерших,

и убитых при артобстреле... Этот тоже убит немцами, но какой-то он не такой

убитый. Разница, наверно, в том, что те умирали как бы случайно – снаряд

летит за десятки километров, и неизвестно, где упадет. А в этого человека

целились. Лешка ощутил тот ужас, когда бежишь, а ствол автомата движется за

тобой, и не спрятаться, и пули сейчас полетят неотвратимо... Конечно, он

ничего подобного раньше не испытывал, но вот через мертвого как бы испытал.

И еще он почувствовал: ведь это здесь его убили немцы всего несколько

часов назад, здесь они шли, где Лешка идет, и, может, совсем недалеко они

сейчас, может, даже следят за ними!..

Лешка догнал Сергуню, он старался теперь идти как можно ближе и

натыкался на него, сбивался с шага. Сергуня раз оглянулся, второй, потом

остановился и внимательно посмотрел на него. И вдруг протянул ему ладонь.

– Сожми!

Лешка неуверенно пожал его руку.

– Сильней!

Лешка сжал что есть сил. Сергуня скривился, замахал рукой, подул на нее

и выпучил глаза на Лешку.

– Так руку сломать можно! Ты что?! Сергей улыбнулся.

– Потопали. Привал скоро.

И странное дело – Лешка успокоился и даже повеселел.

Привал сделали, когда лес впереди поредел и в просветах стало видно

желтое поле. Расположившись в мелколесье, не выходя на открытое место,

Сергуня отрезал всем хлеба и сала, Лешка достал из кармана соль, завернутую

в тряпочку. Матвей ел жадно и молчал.

– Сколько еще идти? – спросил его Сергуня. Тот только рукой махнул.

Рожь на поле стояла несжатая, поникшая от дождей. Они обогнули поле по

краю и снова углубились в лес. Потом лежали в кустах у лесной дороги. Она

была пуста. Выждали немного и перебежали через нее.

Матвей все время молчал, говорил только необходимое и становился все

мрачней. Лешка устал. Обут он был в кожаные ботинки, поношенные, но прочные.

В Ленинграде он в них ходил несколько дней – и ничего, а тут носки стали

сбиваться и тереть. Пришлось переобуться.

И опять хотелось есть.

Лес пошел сырой, мелкий, попадались болотца, где приходилось прыгать с

кочки на кочку. Раньше-то шли по тропам или просекам, а тут идти стало

невмоготу. Лешка отставал, Сергуня дожидался его, а Матвей все чаще

скрывался из виду. Наконец выбрались на высокое сухое место, поросшее

соснами. Лешка как вылез наверх, так и упал на сухую хвою.

– Отдохнем, – сказал Матвею Сергуня.

– Тут с километр – шоссейка, – сказал Матвей.

– Переходить надо?

– А то!

Лешка свернулся калачиком. Он был одет во взрослый пиджак, перешитый по

нему в плечах. Пиджак был подбит заячьими шкурками и грел здорово. Лешка

незаметно заснул. Проснулся оттого, что его тронули за плечо. Приподнялся,

но тут же рука Сергуни прижала его к земле. – Тсс...

Они лежали наверху гривы заросшего лесом холма. Впереди была низина с

кустарником и редкими осинами, и оттуда доносилось урчание мотора. Лешка

легко различал машины по звуку – это был грузовик. Он не сразу понял,

почему так напряжен Сергуня и зачем Матвей ползет в сторону. Ну грузовик и

грузовик! Только когда мотор смолк и стали слышны голоса – незнакомые,

никогда не слышанные голоса, – он испугался. Немцы! Он помнил, как

разговаривал Сергуня с эсэсовцем, помнил кое-что из своих занятий немецким

– перед самой войной к ним домой ходила учительница и учила Лешку немецкому

языку. Но этот язык был непохожим – говорили коротко, с паузами,

перебрасывались отрывистыми фразами. Посмеивались... Застучал топор.

Затрещало падающее дерево. Опять стучал топор. Потом голоса стали гуще,

стукнул борт грузовика, и мотор снова заработал. Слышно было, как поехала

машина, как постукивали борта и хлестали по ним кусты. Потом ничего не стало

слышно. И тут Лешка подумал, что ведь нашей машины здесь быть не может.

Любая машина – это значит немцы. И хотя не было холодно и лежать было

хорошо, стало неуютно и захотелось домой, в Ленинград. Пусть идет

артобстрел, пусть голод, но можно затопить печурку, и сидеть возле нее, и

слушать стук ходиков. И все звуки за окном: трамвай прогремел, машина

проехала, разговаривают во дворе, хлопнула дверь – все звуки наши, не

вражеские.

Матвей повел их в обход того места, где немцы срубили дерево. Дорогу

перешли в сумерках. Перед этим долго лежали в кустах. Здесь и поели.

Проехали по дороге две телеги, на одной ехал старик, на другой – женщина.

Потом промчались одиннадцать мотоциклов с колясками – немцы были в

пилотках, без касок, ехали спокойно, по сторонам не глядели. Больше никого

они на дороге не увидели.

Лешка плохо помнил, как они добрались до стога на лесной поляне, как

забрались в него. Он уснул сразу.

12

Сергея беспокоил Матвей. С самого начала видно было его нежелание

выполнить приказ командира и вести их в Сотников бор. Однако он вел. Но чем

больше становилось расстояние между командиром и Матвеем, тем, конечно,

сомнительней делалась сила приказа. И Сергей внимательно следил за Матвеем.

Тот вывел их из леса на приречную луговину, опустился на траву и сказал,

мотнув головой:

– Пришли.

Впереди темнел лесной остров, а за ним тянулся по горизонту сплошной

лес.

– Сотников бор, что ли? – спросил Сергей. – Ну.

Сергей представил себе карту этого места, он ее помнил до мельчайших

подробностей.

– А Веригово в какой стороне? – спросил он. Матвей показал правильно.

– А Кропшино, значит, туда? – Сергей для проверки показал совсем в

другую сторону.

– Не. Во-он, от бора влево, и там трактом километров пять будет.

Все правильно, Матвей не обманывал. Перед ними был Сотников бор.

– Ну, спасибо тебе, – Сергей протянул Матвею руку, тот поглядел на

нее и вяло пожал. – Тебе далеко, до базы идти?

Матвей вдруг вскочил и взмахнул руками.

– Три дня топать! Понял ты? Три дня! Да по открытому, да два моста!

Мосты я как перейду? По воздуху? С этим...

Он пнул ногой свою винтовку, отвернулся и шумно выдохнул воздух.

– А ты чего в партизаны пошел? – резко сказал Сергей. – Руками

махать? Наше дело одно – приказы выполнять. Или не так?

– Да так! Что я, не понимаю? Но на мостах-то полицаи стоят, вот чего.

– Лодку ищи. Ночью – на бревне... Не мне тебя учить.

– Ладно, – Матвей опустил голову, – чего плакать заране. Пойду.

Он закинул винтовку за спину, и Сергей тихо сказал:

– Мы ведь тоже не в гости к бабушке.

Матвей вдруг засмеялся, посмотрел на Лешку и Сергея и покачал головой.

– Да-а... Жили не тужили, а тут... В своих же лесах как волки шастаем.

Ну, бывайте. Ни пуха вам.

– К черту! И тебе того же.

Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся в мелколесье.

До бора дошли засветло. Сергей сориентировался: от юго-восточной

оконечности бора, от того места, где тихая речушка делает изгиб, в полутора

километрах в направлении на северо-запад должна быть просека. Столб,

отмечающий угол восьмого лесного квартала, – главный ориентир.

Места были пустынные, за весь день они никого не встретили, видели

только трех женщин, косивших на том берегу.

Вышли на просеку. Лешка еле шел. Он уже не пытался скрывать, насколько

устал. Но до землянки Потапа оставались какие-то сотни метров, и Сергей не

останавливался. Через полчаса они улягутся на лапнике, и будет горячая еда,

отдых, сон. И связь с Центром. Надо сообщить о неудачной высадке и о том,

что до места все же добрались.

Столбик с номером 8 нашли неожиданно легко – на нем был свежий затес,

заметный издали.

Сергей усадил Лешку под разлапистую ель и наказал никуда не двигаться.

А сам, определив направление, быстро пошел в глубь леса. Через каждые

двадцать шагов он покрикивал сойкой. Крик этот громкий, довольно противный,

но вполне обычный в таком лесу. Условного ответа не было. Землянка надежно

замаскирована, но охранение у них должно быть постоянное, а если группа

куда-нибудь переместилась, то кого-то должны оставить. О вылете им сообщили,

они ждут. Сергей остановился и снова прокричал сойкой. Тишина, только

вершины елей шумят под ветром. Сергей стоял, наклонив голову, и слушал. В

хвое под ногами блеснуло что-то. Он нагнулся. Гильза! Еще и еще! Целая

россыпь. Немецкие автоматные гильзы. "Все! Засада!" – подумал он. Он стоял

нагнувшись и ждал, что сейчас из-за деревьев раздастся короткий окрик... Или

просто очередь? Нет, будут брать живым. А Лешка?! Сергей медленно разогнулся

и посмотрел по сторонам. Потом сделал шаг вперед. Перед ним была небольшая

прогалина, заросшая по краю орешником. Он вгляделся. Перебитые ветки, сбитые

на землю зеленые листья. Стреляли туда. А теперь притаились и ждут? Вряд ли.

А, была не была!

Сергей вышел на прогалину, и ему открылся развороченный взрывом лаз в

землянку. Он опустился на колени, заглянул вниз и спрыгнул в яму. Потолок

частично обрушился, засыпав нары. Грубо сколоченный столик иссечен

осколками. На нем, верно, стояла рация. Обрывки бумаги, смятый котелок...

Сергей представил Мишу Панова, как он сидит на этих нарах и ест из котелка

кашу. Спокойный, добродушный парень и верный товарищ – Миша Панов по кличке

Потап.

С шорохом осыпалась земля, поползла ручейком. Да, произошло это совсем

недавно, может быть, сегодня утром. Третьего дня Потап выходил на связь –

все было в порядке.

Сергей еще раз осмотрелся. В дальнем углу он увидел автомат ППШ с

исковерканной ложей. Вытащил диск, открыл его. Не больше десятка патронов

оставалось там. Значит, отстреливались, значит, у них было время оставить

для него сообщение о самом важном. Например, где взрывчатка. Если бы они

хранили ее здесь, после взрыва гранаты от этого места вообще ничего бы не

осталось. Взрывчатка спрятана где-нибудь в лесу.

Как это могло произойти? Случайность? А что делать немцам в глухом

бору? Партизан здесь нет, место спокойное, немцы леса не прочесывают...

Размышляя, Сергей внимательно осматривал землянку, пазы между жердями,

укреплявшими стены. От взрыва жерди расползлись, повыпадали. А это что? Из

рыхлой земли между двумя жердями торчал конец металлической ложки. Сергей

осторожно потянул ее. На ручке было выбито "Миша". Еще в училище была у

Потапа эта ложка из нержавеющей стали. Сергей вытянул ее всю, и вместе с

землей выпала свернутая в трубочку бумага.

Коряво, торопливо было написано карандашом: "Окружены. Внезапно. Кто

предал? Предлагают сдаться. Прощайте, товарищи. Потап".