Текст книги "Скифы и сфинксы. Журнал ПОэтов № 6-7 (30) 2011 г."

Автор книги: Эдгар Аллан По

Соавторы: Александр Чернов,Сергей Бирюков,Константин Кедров,Маргарита Аль,Елена Кацюба,Анатолий Кудрявицкий,Михаил Зенкевич,Хадаа Сендо,Татьяна Зоммер,Кристина Зейтунян-Белоус
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Сентябрь был на исходе, и равноденственные штормы бушевали с невиданной силой. Весь день завывал ветер, а бешеный дождь хлестал в окна с такой силой, что даже здесь, в сердце миллионного рукотворного Лондона, мы не могли не оторваться от насущных дел и не задуматься о присутствии могучих сил природы, от которых людской род отгородился решетками цивилизации и которые неистовствовали, как неукротимый дикий зверь, посаженный в клетку. По мере того как приближался вечер, шторм становился все яростнее и громче, ветер завывал в трубе детским плачем. Шерлок Холмс в одном из кресел у камина с угрюмым видом перебирал свои бумаги, я сидел в соседнем кресле и так погрузился в один из дивных морских рассказов Кларка Рассела, что для меня буря за окном превратилась в одно целое с текстом, а звук дождя обратился в грохот морских волн. Жена моя уехала погостить к матери, поэтому я на несколько дней перебрался в свою старую квартиру на Бейкер-стрит.

– Вы слышали? – посмотрел я на Холмса. – Это был звонок. Кто бы это мог быть в такую погоду? Кто-то из ваших друзей?

– Кроме вас, у меня нет друзей, – ответил он. – Просто так ко мне никто не приходит.

– Тогда, может быть, клиент?

– Если клиент, то с очень важным делом, что-нибудь пустяковое не выгнало бы человека из дому в такой вечер. Но мне кажется, это, скорее всего, кто-то из подруг нашей экономки.

Оказалось, что Шерлок Холмс ошибся, поскольку на лестнице послышались шаги и в нашу дверь постучали. Он протянул свою длинную руку, чтобы отвернуть лампу от себя и направить ее свет на свободное кресло, куда должен был сесть неожиданный посетитель.

– Войдите! – сказал он.

Дверь открылась, и в комнату вошел молодой человек лет двадцати двух, элегантно одетый, в манерах которого чувствовалась изысканность и утонченность. Вода, текущая ручьем с его зонтика, и длинный мокрый плащ говорили о том, в какую непогоду ему пришлось добираться. Оказавшись в освещенной комнате, наш посетитель взволнованно огляделся по сторонам, и я заметил, что он очень бледен, а глаза его беспокойно бегают, как у человека, охваченного тревогой.

– Прошу меня простить, – сказал он, поднося к глазам золотое пенсне. – Надеюсь, я не оторвал вас от важных дел? Похоже, я внес в вашу уютную комнату следы дождя.

– Дайте-ка мне ваш зонтик и плащ, – сказал Холмс. – Я повешу их вот сюда на крючок. Скоро они высохнут. Вы, как я вижу, приехали с юго-запада.

– Да, из Хоршема.

– Смесь глины с мелом на носках ваших ботинок весьма характерна.

– Я приехал за советом.

– Это я могу вам обещать.

– И за помощью.

– Это уже не всегда легко.

– Мистер Холмс, о вас я узнал от майора Прендергаста, он рассказал мне, как вы спасли его во время скандала в клубе «Танкервилл».

– А, ну конечно. Его несправедливо обвинили в шулерстве.

– Он говорит, что вы можете раскрыть любую тайну.

– Он мне льстит.

– Он сказал, что вас невозможно переиграть.

– Меня переигрывали четыре раза… Три раза – мужчины, один раз – женщина.

– Да, но что это по сравнению с вашими победами?

– Это верно, как правило, успех сопутствует мне.

– Я надеюсь, что так произойдет и в моем случае.

– Прошу вас, придвигайте кресло поближе к огню и изложите мне суть вашего дела.

– Это не обычное дело.

– Ко мне с другими и не обращаются. Я – последняя инстанция.

– Но все же я не думаю, что вам когда-либо приходилось сталкиваться со столь непостижимой и таинственной историей, как та, свидетелем которой стал я.

– Вы меня заинтриговали, – сказал Холмс. – Прошу вас, расскажите, что произошло, а потом я расспрошу вас о том, что мне покажется наиболее важным.

Молодой человек придвинул кресло к камину и сел, вытянув промокшие ноги к яркому огню.

– Меня зовут Джон Опеншо, – начал он, – только я, наверное, не имею отношения к этим ужасным событиям. Это наследственное дело, поэтому, чтобы вам стало все понятно, мне придется начать издалека.

У моего деда было два сына: мой дядя Элайес и мой отец Джозеф. Отец владел небольшим заводом в Ковентри, который стал приносить хорошую прибыль, когда вошли в моду велосипеды. Он запустил в производство патентованные шины «Опеншо», и дело так расцвело, что он получил возможность продать его и безбедно жить на проценты от вырученных денег.

Дядя Элайес еще совсем молодым эмигрировал в Америку и стал плантатором во Флориде. До нас доходили сведения, что ему там тоже прекрасно жилось. Когда началась война, он сначала служил в армии Джексона, потом у Худа, где дослужился до чина полковника. Когда Ли сложил оружие, дядя вернулся на плантацию, где жил года три-четыре, пока в 1869 или 1870 году не вернулся в Европу. Поселился он в Суссексе, рядом с Хоршемом. В Штатах он заработал приличное состояние, и причиной возвращения дяди стала его ненависть к неграм и неприятие политики республиканцев, которые хотели добиться для них избирательного права. Дядя был необычным человеком: жестоким, вспыльчивым и, когда злился, ужасно сквернословил. Жил он уединенно и никого не хотел видеть. Не думаю, что за все прожитые в Хоршеме годы дядя хоть раз выходил в город. Дом его был окружен садом и лугами, там он и гулял, хотя часто неделями не выходил из своей комнаты. Он очень любил бренди и ужасно много курил, но о том, чтобы показаться в обществе, не было и речи, даже с родным братом не хотел встречаться.

Единственным человеком, который его не раздражал, был я. Более того, я ему даже нравился, наверное, потому что впервые он меня увидел, когда мне было всего лет двенадцать или около того. Это случилось в 1878 году, после того как он прожил в Англии уже восемь или девять лет. Он упросил отца разрешить мне жить с ним и по-своему относился ко мне очень хорошо. Когда он был трезв, мы играли с ним в нарды и шашки; я распоряжался слугами и торговцами; когда же мне исполнилось шестнадцать, я фактически стал управлять всем хозяйством. Все ключи хранились у меня, я мог ходить куда угодно и делать что угодно, лишь бы это не тревожило его. Но здесь было одно исключение. В доме был чулан на чердаке, всегда запертый, и он не разрешал входить туда ни мне, ни кому-либо другому. Конечно, мне было любопытно узнать, что может находиться в этом таинственном чулане, и я не раз подходил к двери и заглядывал в замочную скважину, но ничего, кроме обычных старых сундуков и узлов, там не видел.

И вот однажды – это было в марте 1883 года – во время завтрака на стол перед полковником легло письмо с иностранным штемпелем. Получать письма для него было делом необычным, поскольку все его счета оплачивались наличными, а друзей у него не было.

«Из Индии! – удивился он, беря в руки конверт. – На штемпеле указан Пондишери. Что бы это могло быть?»

Когда он распечатал конверт, прямо на его тарелку выпали пять сухих зернышек апельсина. Мне это показалось смешным, я засмеялся, но, едва взглянув на дядино лицо, тут же умолк. Губы у него безвольно отвисли, глаза вылезли из орбит, лицо побелело. Он смотрел на конверт, который все еще держал в трясущейся руке.

«К. К. К., – прошептал он и потом воскликнул: – Боже, Боже! Мои грехи меня не отпускают!»

«Что это, дядя?» – удивленно спросил я.

«Смерть», – сказал он, встал из-за стола и ушел в свою комнату.

Я, дрожа от страха, взял в руки конверт и увидел на внутренней стороне, рядом с полоской клея, написанную красными чернилами букву «К», повторенную три раза. Больше, кроме тех пяти сухих зернышек апельсина, в нем ничего не было. Что могло вызвать такой ужас? Я тоже поднялся и на лестнице встретил дядю. Он спускался со старым ржавым ключом (наверное, от того чулана) в одной руке и медной шкатулкой, похожей на коробок для мелочи, в другой.

«Они могут делать, что им вздумается, но я все равно их обставлю, – сказал он и выругался. – Передай Мэри, чтобы сегодня в моей комнате разожгли камин, и пошли в Хоршем за адвокатом Фордхэмом».

Его приказания я выполнил. Когда приехал адвокат, меня попросили зайти к ним в комнату. В камине вовсю полыхал огонь, но в нем я рассмотрел горку черного пушистого пепла от сгоревшей бумаги. Рядом с камином на полу стояла открытая пустая медная шкатулка. Посмотрев на нее, я с удивлением увидел на ее крышке три «К» – такие же, как на том утреннем конверте.

«Джон, – сказал мне дядя, – я хочу, чтобы ты стал свидетелем при составлении моего завещания. Я оставляю свое поместье со всеми его доходами и долгами своему брату, твоему отцу, который, несомненно, передаст его тебе. Если тебе в нем будет житься спокойно и хорошо, прекрасно! Но если окажется, что это невозможно, послушайся моего совета, мальчик мой, и передай его своему злейшему врагу. Я совсем не рад, что мне приходится оставлять тебе такое наследство, но я не знаю, что нас ждет впереди. Прошу тебя, подпиши эту бумагу там, где укажет мистер Фордхэм».

Я поставил свою подпись, и адвокат забрал бумагу с собой. Это необычное происшествие, как вы догадываетесь, произвело на меня очень сильное впечатление. Я долго обдумывал его, прикидывал в уме, что все это могло значить, но безрезультатно. Более того, страх, испытанный мною в тот день, так и не покинул меня, хоть и стал постепенно ослабевать по мере того, как дни шли, а ничто не нарушало нашу обычную жизнь. Однако в дяде произошла перемена. Он стал пить больше прежнего и совсем перестал показываться на людях. Большую часть времени он сидел, запершись в своей комнате, лишь изредка появлялся из нее, когда в пьяном угаре с револьвером в руке выбегал из дома и носился по саду с криками, что никого не боится и что никто не заставит его сидеть взаперти, как овцу в кошаре, ни человек, ни дьявол. Впрочем, когда эти припадки безумия заканчивались, он мчался обратно, запирался на ключ и задвижку, словно ужас, таящийся глубоко внутри него, начинал снова подчинять его себе. Когда это случалось, его лицо даже в холодные дни было совершенно мокрым от пота, словно его окунули в воду.

Чтобы больше не испытывать вашего терпения, мистер Холмс, я скажу, что во время очередного подобного припадка однажды вечером он снова выбежал из дому, да так и не вернулся. Организовав поиски, мы нашли его в заросшем тиной пруду в дальнем конце сада. Он лежал в воде лицом вниз. Никаких ран или следов насилия на нем не было, а вода был глубиной всего два фута, поэтому суд присяжных, принимая во внимание необычный образ жизни дяди, вынес вердикт – «самоубийство». Я, зная как его страшила сама мысль о смерти, отказывался верить, что он добровольно решил расстаться с жизнью, но тем не менее дело закрыли, и мой отец вступил во владение имением. К нему перешли также примерно четырнадцать тысяч фунтов, которые были на счету дяди в банке.

– Одну минуту, – прервал его рассказ Холмс. – Похоже, ваша история – действительно самое удивительное из того, что мне доводилось слышать. Вы можете точно сказать, когда ваш дядя получил письмо, и назвать дату его предполагаемого самоубийства?

– Письмо пришло десятого марта 1883 года, а умер он через семь недель, в ночь на второе мая.

– Благодарю вас. Прошу, продолжайте.

– Когда отец принял на себя управление своей новой хоршемской собственностью, он по моей просьбе тщательно осмотрел помещение на чердаке, то, которое было всегда закрытым. Там мы нашли медную шкатулку, но все ее содержимое было уничтожено. На внутренней стороне крышки был бумажный ярлык с буквами «К. К. К.» и надписью «Письма, заметки, расписки и журнал» чуть ниже. Мы предположили, что это была опись документов, сожженных полковником Опеншо. Больше ничего интересного в чулане не было, одни разрозненные бумаги и записные книжки времен жизни дяди в Америке. Некоторые из них относились к периоду войны и показывали, что службу он нес исправно и заслужил репутацию отважного солдата. Другие были датированы временем реконструкции южных штатов, в них говорилось большей частью о политике; дядя, судя по всему, очень активно противостоял «мешочникам», выступавшим от имени северян.

В начале 1884 года отец переехал в Хоршем, и жизнь как будто стала налаживаться. Но в январе 1885 года все изменилось. На четвертый день нового года, когда мы сидели за обеденным столом, я услышал удивленный возглас отца. Он сидел, держа в руке только что открытый конверт, и протягивал мне на вытянутой ладони пятых сухих апельсиновых зернышек. Раньше он всегда поднимал меня на смех, когда я вспоминал этот, как он говорил, «вздор» о странном письме, полученном полковником, но, когда то же самое произошло с ним самим, по его лицу было видно, что он очень удивлен и напуган.

«Господи, что это значит, Джон?» – пролепетал он.

У меня похолодело сердце.

«Это К. К. К.», – ответил я.

Отец заглянул в конверт.

«Точно! – вскричал он. – Вот эти буквы! Но что это написано над ними?»

Я подошел к отцу и прочитал, заглядывая ему через плечо: «Положи бумаги на солнечные часы».

«Какие бумаги? Какие часы?» – изумленно спросил отец.

«Солнечные часы у нас есть только в саду, – сказал я. – А бумаги, наверное, те, которые он уничтожил».

«Дьявол! – воскликнул отец, стараясь не терять присутствия духа. – Мы живем в цивилизованной стране. У нас такие глупости не пройдут. Откуда это письмо?»

«Данди»[31]31
  Город в Шотландии.


[Закрыть], – прочитал я на почтовом штемпеле.

«Все это не более чем чья-то глупая шутка, – сказал отец. – Я знать ничего не знаю ни про какие солнечные часы или бумаги. Этот вздор нужно выбросить из головы».

«Нужно обратиться в полицию», – предложил я.

«Чтобы надо мной смеялась вся округа? Ни за что».

«Тогда позволь сделать это мне».

«Нет. Я запрещаю. Не хочу поднимать шум из-за подобной ерунды».

Спорить с отцом было бесполезно. Он был очень упрям. Но с той минуты меня не покидали плохие предчувствия.

Через три дня отец поехал навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который командует одним из фортов на Портсдаун-Хилл. Я был этому рад: мне казалось, чем дальше он находится от этого дома, тем меньшая опасность ему грозит. Однако выяснилось, что я ошибался. На второй день его отсутствия я получил телеграмму от майора, в которой он просил меня приехать как можно скорее. Отец упал в один из глубоких меловых карьеров, которыми там изрыто все вокруг, и с разбитым черепом лежал без чувств. Я поспешил к нему, но он умер, не приходя в сознание. Судя по всему, он возвращался из Фэрема вечером, места эти были для него незнакомы, меловой карьер огорожен не был, так что присяжные, не долго думая, вынесли вердикт: «Смерть в результате несчастного случая». Я дотошно изучил все обстоятельства его гибели, но не нашел ничего, что могло бы указывать на убийство. Признаков насилия не было, следов я не обнаружил, ничто из его вещей не пропало, никаких чужих людей в округе никто не видел. И все же мне не нужно вам объяснять, какие сомнения меня терзали. Я был почти уверен, что отец стал чьей-то жертвой.

Вот таким печальным образом я вступил в права наследства. Вы спросите, почему я не отказался от дядиного имения? Я отвечу: потому что я считал, что наши беды каким-то образом были связаны с жизнью дяди, и дело тут не в доме, опасность угрожает мне в любом другом месте.

Несчастный отец погиб в январе 1885 года, с тех пор прошло два года и восемь месяцев. Все это время я спокойно жил в Хоршеме и начал уже надеяться, что это проклятие наконец оставило нашу семью, прекратилось на старшем поколении. Но оказалось, что успокоился я слишком рано. Вчера утром все повторилось.

Молодой человек вытащил из кармана жилета измятый конверт и, повернувшись к столу, высыпал из него пять маленьких сухих апельсиновых зерен.

– Вот этот конверт, – продолжил он. – На штемпеле указан Лондон, восточный район. Внутри – те же слова, которые были в конверте, полученном отцом: «К. К. К.», а потом: «Положи бумаги на солнечные часы».

– И что вы сделали? – спросил Холмс.

– Ничего.

– Ничего?

– Скажу вам правду, – молодой человек закрыл лицо худыми бледными руками, – я в отчаянии. Я чувствую себя, как кролик перед удавом. У меня такое чувство, будто я оказался во власти неотвратимого, неумолимого и беспощадного зла, от которого нет спасения, и невозможно предугадать, в какую минуту будет нанесен удар.

Глядя на него, Холмс покачал головой.

– Ну что ж вы так! Нельзя сидеть сложа руки. Вас могут спасти только активные действия. Сейчас не время падать духом.

– Я обращался в полицию.

– И что?

– Они выслушали меня с улыбкой на лице. Я же вижу, инспектор считает, будто все эти послания – розыгрыш, а мои родственники, как и установил суд, погибли случайно, их смерть никак не связана с письмами.

Холмс ударил себя кулаком по колену.

– Невиданная тупость! – воскликнул он.

– Правда, они выделили одного полисмена, который будет дежурить у меня в доме.

Холмс, едва сдерживая ярость, пробормотал что-то неразборчивое.

– А почему вы пришли ко мне? – взяв себя в руки, спросил он нашего посетителя. – И почему не сделали этого сразу?

– Я не знал. С майором Прендергастом, который и посоветовал мне обратиться к вам, я разговаривал только сегодня.

– После того как вы получили письмо, прошло уже два дня. Действовать нужно было сразу. Кроме самого письма у вас, я полагаю, ничего нет? Ничего такого, что могло бы нам как-то помочь, натолкнуть на мысль?

– Есть одна вещь, – он пошарил в кармане плаща, вытащил выцветший лист голубоватой бумаги и положил его на стол. – Я помню, что, когда дядя жег документы, среди пепла я заметил маленькие недогоревшие обрывки, и они были точно такого же цвета. Этот листок я нашел на полу его комнаты, по-моему, он из тех бумаг. Случайно выпал, поэтому и не попал в огонь. Но кроме того, что здесь упоминаются апельсиновые зерна, он вряд ли сможет помочь нам. Лично я думаю, что это страница из дневника дяди. Это его почерк.

Холмс придвинул лампу, и мы оба склонились к листку на столе. По неровному краю было видно, что он действительно вырван из записной книжки. Вверху была надпись: «Март, 1869», а ниже шли следующие загадочные заметки:

«4‑е. Прибыл Гудзон. Та же схема.

7‑е. Зерна посланы Мак-Коули, Парамору и Джону Свейну из Сент-Огастина.

9‑е. Мак-Коули – пусто.

10‑е. Джон Свейн – пусто.

12‑е. Наведались к Парамору. Все в порядке».

– Благодарю вас! – сказал Холмс, сложил бумагу и вернул нашему посетителю. – Теперь нельзя терять ни секунды. У нас даже нет времени, чтобы обсудить то, что вы нам рассказали. Вам нужно немедленно вернуться домой и действовать.

– Что же я должен делать?

– Только одно. И сделать это нужно сразу. Вы должны положить этот листок, который показали нам, в ту медную шкатулку, о которой нам говорили. Туда же положите записку, в которой напишете, что остальные бумаги были сожжены вашим дядей, и это – единственная уцелевшая страница. Записка должна быть написана так, чтобы они поверили, что это правда. Потом, как указано, положите шкатулку на солнечные часы. Вы все поняли?

– Да.

– Сейчас вам нельзя думать о мести или о чем-нибудь подобном. Думаю, это нам удастся сделать законными методами. Но нам еще предстоит сплести для них паутину, в то время как их уже готова. Сейчас главное – предотвратить опасность, которая вам угрожает. Потом мы распутаем весь клубок, и виновные будут наказаны.

– Я вам так признателен! – горячо сказал Джон Опеншо, поднимаясь и набрасывая плащ. – Вы дали мне надежду, буквально вдохнули в меня новую жизнь. Я сделаю все так, как вы сказали.

– Не теряйте ни минуты. И главное, будьте начеку, потому что я не сомневаюсь, что ваша жизнь действительно под угрозой. Как вы намерены возвращаться домой?

– Поездом с Ватерлоо[32]32
  Один из лондонских вокзалов.


[Закрыть].

– Еще нет девяти. На улицах пока людно, так что, думаю, туда вы доберетесь. Но все же будьте осторожны.

– Я вооружен.

– Это хорошо. Завтра я приступлю к работе над вашим делом.

– Я увижу вас в Хоршеме?

– Нет, ваша тайна – в Лондоне. Здесь я и начну поиски.

– Тогда я через день или два сам заеду к вам, расскажу, чем закончится эта история со шкатулкой и бумагами. Я все сделаю, как вы велели.

Он пожал нам на прощание руки и ушел. На улице все еще завывал ветер, дождь по-прежнему барабанил в окно. Эта загадочная, неимоверная история как будто вторглась в нашу жизнь отголоском бушующей стихии, накрыла нас с головой морской волной, облепив склизкими водорослями, и опять отступила.

Шерлок Холмс какое-то время сидел молча и неподвижно, уставившись на огонь. Потом разжег трубку, откинулся на спинку кресла и стал наблюдать, как голубые колечки дыма наперегонки поднимаются к потолку.

– Я думаю, Ватсон, – наконец заговорил он, – что из всех наших дел это самое необычное.

– Может быть, кроме «Знака четырех».

– Да, может быть, кроме него. Но мне кажется, что этому Джону Опеншо грозит даже большая опасность, чем Шолто.

– Но вы уже представляете, какого рода эта опасность? – спросил я.

– Несомненно, – ответил он.

– Так что же? Кто этот К. К. К. и почему он преследует это несчастное семейство?

Шерлок Холмс закрыл глаза, оперся на подлокотники кресла и соединил перед собой кончики пальцев.

– Идеальный мыслитель-логик, – сказал он, – на основании лишь одного из этих фактов сумел бы не только вывести всю цепочку приведших к нему событий, но и предсказать их развитие. Как Кювье мог дать точное описание животного, изучив единственную его кость, так и наблюдатель должен уметь, проанализировав одно звено в серии событий, четко представить себе остальные звенья, как предшествующие, так и последующие. Разум пока еще не дает нам ответа на вопрос, чем закончится эта трагическая история. Работая головой, можно раскрывать загадки, которые ставят в тупик тех, кто ищет ответ, полагаясь на свои чувства. Однако, чтобы овладеть этим искусством в полной степени, мыслитель должен иметь возможность сопоставить и принять во внимание абсолютно все известные ему факты, а это, как вы понимаете, в свою очередь требует знаний во всех областях наук, что даже в наш век бесплатного образования и энциклопедий встречается крайне редко. Хотя не так уж невозможно, чтобы человек обладал полным объемом знаний, которые могут пригодиться ему в работе. Я попытался этого достичь. Если я не ошибаюсь, вскоре после знакомства со мной вы составили список, в котором весьма подробно описали мои познания в различных областях.

– О да, – рассмеялся я. – Это был выдающийся документ. Помню, напротив философии, астрономии и политики стояла отметка «отсутствуют». Познания в ботанике были отмечены как «отрывочные», в геологии – «практические» в отношении пятен грязи из любых районов в радиусе пятидесяти миль вокруг Лондона, в химии – «своеобразные», в анатомии – «бессистемные», в уголовной литературе и криминальной хронике – «доскональные». Скрипач, боксер, фехтовальщик, юрист, отравляет себя кокаином и табаком. Вот, по-моему, основные пункты моего анализа.

Услышав последнее из перечисленного, Холмс улыбнулся.

– Что ж, – сказал он, – я говорил тогда и повторю сейчас: человек должен собирать в свой мозг-чердак только те вещи, которыми он собирается пользоваться, остальные можно засунуть в дальний шкаф библиотеки, где они всегда найдутся при надобности. Но вернемся к делу, с которым нам пришлось столкнуться сегодня вечером. Для подобного случая нам придется активизировать все наши силы. Будьте добры, подайте мне том Американской энциклопедии на букву «К», она рядом с вами на полке. Спасибо. Теперь давайте рассмотрим ситуацию и попытаемся сделать какие-нибудь выводы. Во-первых, можно начать с предположения, что полковник Опеншо имел достаточно веские причины покинуть Америку. Мужчины в его возрасте не меняют привычного уклада жизни и вряд ли добровольно променяли бы изумительный климат Флориды на уединенную жизнь в провинциальном английском городке. Его удивительная страсть к замкнутости наталкивает на мысль, что он опасался с встречи с кем-то или с чем-то. В качестве рабочей версии мы можем предположить, что это было именно то, что заставило его покинуть Америку. О том, чего он боялся, мы можем судить на основании тех странных писем, которые получил он и его родственники. Вы запомнили, какие штемпели были на них?

– Первое пришло из Пондишери, второе – из Данди, третье – из Лондона.

– Из восточного Лондона. Какие выводы вы можете из этого сделать?

– Это все морские порты. Тот, кто их писал, находится на борту судна.

– Превосходно. У нас появился ключ. Итак, есть вероятность, очень большая вероятность, что автор писем находился на борту судна. Теперь давайте посмотрим на еще один пункт. Когда письмо пришло из Пондишери, между предупреждением и исполнением прошло семь недель, в случае Данди – всего три-четыре дня. Вам это о чем-нибудь говорит?

– В первом случае нужно было преодолеть большее расстояние.

– Но письму тоже нужно было пройти большее расстояние.

– Тогда я не понимаю, к чему вы клоните.

– Можно сделать по крайней мере одно допущение – судно, на котором этот человек – или люди – передвигается, – парусник. Похоже, что они посылали свое предупреждение заранее, перед тем как двинуться в путь. Вспомните, как быстро они сработали в случае с письмом из Данди. Если бы из Пондишери они плыли пароходом, они бы прибыли сюда почти одновременно с самим письмом, а прошло семь недель. Я думаю, что эти семь недель и составляют ту разницу во времени, которая понадобилась почтовому судну, чтобы доставить письмо, и паруснику, чтобы доставить его автора.

– Возможно и так.

– Более того, это весьма вероятно. Теперь вы понимаете, почему сейчас необходимо действовать как можно быстрее и почему я просил юного Опеншо вести себя как можно осторожнее. Удар всегда следовал спустя то время, которое требовалось авторам письма, чтобы преодолеть расстояние до жертвы, не позже. Но последнее послание пришло из Лондона, поэтому мы не может рассчитывать на отсрочку.

– Господи Боже! – воскликнул я. – Но что означает эта беспощадная травля?

– Бумаги Опеншо, очевидно, имеют огромную ценность для человека, вернее, людей на паруснике. Я уверен, что здесь действует несколько человек. Одиночка просто не мог бы совершить два убийства таким образом, чтобы ввести в заблуждение следователей. Действует группа, причем эти люди, безусловно, не стеснены в средствах и четко знают, чего хотят. Бумаги, которых они добиваются, наверняка дали бы ответ на вопрос, кто они. Таким образом, «К. К. К.» – инициалы не одного человека, а условное обозначение общества.

– Что ж это за общество такое?

– Вы что, никогда не слышали… – Шерлок Холмс наклонился вперед и понизил голос. – Никогда не слышали о ку-клукс-клане?

– Нет.

Холмс перелистал страницы книги, которую держал на коленях.

– Вот, нашел, – сказал он. – «Ку-клукс-клан. Название имитирует звук перезаряжаемого ружья. Эта тайная организация образована бывшими солдатами, воевавшими на стороне конфедератов, в южных штатах после Гражданской войны. Вскоре ее влияние распространилось и на другие части страны, особенно крупные отделения появились в Теннеси, Луизиане, в обеих Каролинах, Джорджии и Флориде. Ее сила использовалась в политических целях в основном для запугивания чернокожих избирателей, убийства и выдворения из страны людей, не согласных с ее взглядами. Действия членов организации, как правило, предварялись предупреждением, посылаемым намеченной жертве, которое могло иметь необычный, но узнаваемый вид: веточка дубового дерева, арбузные семена или зерна апельсина. Получив подобное предупреждение, жертве оставалось либо открыто отречься от своих прежних взглядов, либо бежать из страны. Если человек, получивший предупреждение, проявлял непокорность, его ждала неминуемая смерть, причем чаще всего странная и неожиданная. Общество действовало столь организованно и действия его были настолько продуманными, что практически не было случаев, чтобы кто-нибудь, осмелившийся противостоять ему, избежал кары или чтобы расследование выявило организаторов и исполнителей преступлений. Несмотря на все усилия правительства Соединенных Штатов и просвещенной части южан, несколько лет эта организация процветала. Наконец, в 1869 году деятельность организации довольно быстро прекратилась, хотя и после этого кое-где еще наблюдались отдельные проявления расовой ненависти». Как видите, – сказал Холмс, откладывая том, – организация развалилась именно в то время, когда Опеншо уехал из Америки с их бумагами. Что здесь является причиной, а что следствием, пока непонятно. Неудивительно, что и его самого, и его семью преследуют с таким упорством. Скорее всего, его журнал и дневники могут опорочить имена первейших людей американского Юга. Многие не будут спать спокойно до тех пор, пока бумаги эти не будут найдены.

– Так, значит, та страница, которую мы видели…

– Именно то, что мы думаем. В ней говорилось, если я правильно помню, что «зерна посланы А, В и С», то есть от имени организации им было послано предупреждение. Потом значилось «А и В – пусто», то есть они, скорее всего, уехали из страны. В конце было указано, что С был нанесен визит, боюсь, с самыми печальными для него последствиями. Что ж, доктор, я думаю, мы в какой-то степени сможем пролить свет на эту темную историю. Надеюсь, юный Опеншо в точности следует моим указаниям, ибо только это может спасти ему жизнь. Больше сегодня мы ничего не сможем ни решить, ни сделать, поэтому, будьте добры, подайте мне скрипку, и давайте забудем о скверной погоде и еще более скверной ситуации, в которую угодил наш новый знакомый.

К утру тучи развеялись, и солнце изо всех сил пробивалось сквозь пелену густого тумана, поднимающегося над огромным городом. Когда я спустился в гостиную, Шерлок Холмс уже завтракал.

– Простите, что не дождался вас, – сказал он. – Мне предстоит очень много работы в связи с делом юного Опеншо.

– И что вы намерены предпринять? – поинтересовался я.

– Это во многом зависит от первых результатов. Может быть, мне все же и придется съездить в Хоршем.

– То есть вы сейчас не туда едете?

– Нет, я начну с Сити. Позвоните, служанка принесет ваш кофе.

Дожидаясь кофе, я взял со стола свежую газету. На одной из страниц я наткнулся на заголовок, от которого мороз пробежал у меня по коже.

– Холмс! – вскричал я. – Вы опоздали.

– Эх! – Он поставил чашку. – Я этого боялся. Как это произошло? – говорил он спокойно, но я видел, как он взволнован.

– Я случайно заметил фамилию Опеншо. Статья называется «Трагедия у моста Ватерлоо». Я прочитал:«Прошлым вечером между девятью и десятью полицейский констебль Кук из подразделения «Эйч» во время обычного дежурства у моста Ватерлоо услышал крик о помощи и всплеск воды. К сожалению, сильный дождь и ветер помешали спасти оказавшегося в реке человека, несмотря на то что несколько случайных прохожих бросились на помощь констеблю. Однако по тревоге была приведена в действие водная полиция, и в конце концов тело нашли. Оказалось, что погиб молодой мужчина; судя по почтовому конверту, обнаруженному у него в кармане, звали его Джон Опеншо и проживал он неподалеку от Хоршема. По предварительным выводам, он спешил на вокзал Ватерлоо, чтобы успеть на последний поезд и, поскольку было очень темно, выйдя на небольшой причал, у которого стояли речные катера, в спешке оступился и упал в воду. Следов насилия на теле обнаружено не было, поэтому не вызывает сомнения, что молодой человек погиб в результате несчастного случая. Может быть, данный инцидент наконец заставит городские власти обратить внимание на состояние речных причалов в самом центре столицы».