Текст книги "Бойся Кошек"
Автор книги: Эдгар Аллан По
Соавторы: Говард Филлипс Лавкрафт,Брэм Стокер,Элджернон Генри Блэквуд,Джозеф Шеридан Ле Фаню,Артур Порджес,Уильям Уинтл,Барри Пейн,Гектор Монро,Эрнест Гаррисон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Стивен Кинг
ГОСТЬЯ ИЗ АДА
Имя Стивена Кинга, все еще принадлежащего к числу достаточно молодых писателей США, едва ли нуждается в дополнительных комментариях. Работая преимущественно в жанре психологической драмы, фантазии, ужаса и гротеска, он является автором значительного числа нашумевших романов, к числу которых относятся, в частности, «Сияние», «Мизери», «Кэрри» и ряд других. Работая преимущественно над солидными по объему произведениями, где он в деталях прорабатывает нюансы довольно неоднозначных характеров своих героев, автор иногда уделяет внимание и короткому рассказу.
«Гостья из ада» – одна из таких миниатюр, в которой черты криминального рассказа сочетаются с элементами полуфантастического описания сил потустороннего зла, получающего свое воплощение в образе безобидного – но лишь на первый взгляд! – животного.
Поначалу Хэлстон подумал, что сидящий в кресле на колесиках старик сильно болен, чем-то крайне напуган и вообще вот-вот отдаст Богу душу. Ему приходилось и раньше сталкиваться с подобными ситуациями. Среди профессионалов Хэлстон имел репутацию одиночки, автономного боевика, который, однако, вполне успешно сосуществовал с обычными громилами. За время своей активной «работы» на этом поприще он отправил на тот свет восемнадцать мужчин и шесть женщин, так что можно было с уверенностью утверждать, что лик смерти ему хорошо известен.
Дом – это был просторный особняк – был наполнен холодом и затаившимся покоем. Тишину нарушали разве что глуховатое потрескивание огня в камине да доносившееся снаружи подвывание ноябрьского ветра.
– Я хочу поручить вам особое задание. – Голос старика чем-то напоминал хруст старой сминаемой бумаги. – Насколько я понял то, что мне сказали, именно этим вы и занимаетесь.
– С кем вы разговаривали? – спросил Хэлстон. Ему было тридцать два года и внешность он имел самую что ни на есть заурядную. Вместе с тем, движения его отличались легкой, даже жутковатой грацией, словно это была акула в образе человека.
– Я говорил с человеком по имени Сол Лоджиа. Он сказал, что вы знакомы.
Хэлстон кивнул. Раз именно Сол порекомендовал его этому человеку, значит все в порядке. Если же старик Дроган вздумал шутить и встроил в комнату «жучки» для подслушивания, что ж, тем хуже для него самого.
– И что же это за задание? – спросил Хэлстон.
Дроган надавил на какую-то кнопку в подлокотнике своего кресла, и оно поехало вперед, издавая при этом звук, напоминающий жужжание попавшей в бутылку мухи. Едва он приблизился вплотную к Хэлстону, на того пахнуло смесью запахов старости, высохшей мочи и страха. Он поневоле испытал отвращение, однако виду не подал и внешне продолжал хранить спокойствие.
– Ваша жертва находится как раз у вас за спиной, – проговорил Дроган.
Реакция Хэлстона была мгновенной. Он знал, всегда знал, что именно от ее скорости нередко зависела его жизнь, а потому не только мозг, но и все его тело постоянно находились начеку. Он резко сполз с дивана, упал на одно колено и одновременно повернулся, машинально просунув руку внутрь сшитого по специальному заказу спортивного плаща, где в кобуре под мышкой висел опять же специальный револьвер сорок пятого калибра. Долей секунды оружие оказалось у него в руке, он взметнул его и увидел в прорези прицела… кошку.
Какое-то мгновение Хэлстон и кошка неотрывно смотрели в глаза друг другу. Хэлстон никогда не отличался особым воображением и не страдал избыточным суеверием, однако подобный поворот дела оказался для него полной неожиданностью. В ту самую секунду, когда он, опустившись на колено и подняв револьвер, увидел кошку, ему показалось, что он давно знает ее, хоть, будь это действительно так, он никогда бы не запамятовал животное со столь характерной внешностью.
Морда ее была словно разрезана надвое: одна половина была черная, а другая сплошь белая. Прямая как струна разделительная линия шла от макушки ее плоского черепа, спускалась к носу и далее упиралась в рот. В сумраке изысканно обставленной гостиной ее глаза казались громадными, а черные зрачки, в которых преломлялся свет от камина, сами походили на тлеющие ненавистью угольки.
Зародившись, эта же мысль, словно эхо, вернулась к Хэлстону: мы знаем друг друга – ты и я.
Впрочем, скоро это прошло. Он спрятал револьвер и быстро встал.
– За подобные выходки мне следовало бы вас убить, – спокойно сказал он Дрогану. – Подобных шуток я не люблю.
– А я и не шучу, – ответил тот. – Присядьте пока, и посмотрите вот на это.
Он извлек из-под прикрывавшего колени пледа толстый бумажный пакет и протянул его Хэлстону.
Убийца послушно сел. В тот же момент кошка, приютившаяся, было, на спинке дивана, мягко перепрыгнула к нему на колени. Несколько секунд она неподвижно смотрела на Хэлстона своими огромными, темными глазами со странными, окруженными двойным золотисто-зеленым ободком зрачками, после чего свернулась клубочком и тихо замурлыкала.
Хэлстон поднял на Дрогана изумленный взгляд.
– Дружелюбная кошечка, – проговорил старик. – Но только поначалу. На самом же деле это отродье уже убило в моем доме троих человек. В живых пока остался один лишь я. Я стар, болен, но… мне хотелось бы умереть не раньше, чем истечет отпущенный мне срок. Не раньше!
– Я что-то ничего пока не могу понять, – пробормотал Хэлстон. – Вы что, наняли меня, чтобы я убил кошку?
– Пожалуйста, загляните в конверт.
Хэлстон так и сделал. Конверт был заполнен сто – и пятидесятидолларовыми банкнотами – довольно старыми, потертыми. Он начал было пересчитывать их, но затем остановился. – Сколько здесь?
– Шесть тысяч долларов. Вторые шесть тысяч вы получите тогда, когда предъявите мне вещественные доказательства того, что кошка… ликвидирована. Мистер Лоджиа уверял меня, что это ваша обычная такса.
Хэлстон кивнул, одновременно продолжая машинально поглаживать лежавшую у него на коленях кошку – та по-прежнему негромко урчала и, казалось, погрузилась в безмятежный сон. Вообще-то Хэлстон любил кошек. Более того, это было, пожалуй, единственное животное, которое вызывало в нем искреннюю симпатию. Особенно ему импонировало в них то, что они всегда гуляли сами по себе – так же, как и он. Господь – если он вообще существовал – сделал из них идеальное орудие убийства. Да, они всегда были сами по себе, очень походя в этом на него самого.
– В принципе, я мог бы вам ничего не объяснять, но все же сделаю это, – промолвил Дроган. – Предостеречь – значит вооружить, так, кажется, принято говорить, а мне очень не хотелось бы, чтобы вы отнеслись к этому заданию как к чему-то излишне легкому и незатейливому. Кроме того, у меня есть на то и свои собственные причины – так сказать, для самооправдания. Знаете, даже в том положении, в котором я нахожусь, мне бы не хотелось выглядеть в ваших глазах выжившим из ума старым болваном.
Хэлстон снова кивнул. Про себя он уже решил, что с учетом складывающейся обстановки выполнит порученное задание вне зависимости от того, получит какие-либо дополнительные объяснения или нет. Но, раз старик изъявил желание что-то пояснить, он с удовольствием послушает.
– Для начала я хотел бы спросить вас: вы знаете, кто я такой? Откуда у меня средства на жизнь?
– Фармацевтические предприятия Дрогана, – бесстрастно произнес Хэлстон.
– Да, одна из крупнейших фармацевтических компаний Америки. А краеугольным камнем нашего финансового успеха является вот это. – Он вынул из кармана халата маленький пузырек без этикетки и протянул его Хэлстону.
– Три-дормаль-фенобарбин, состав «Ж», – сказал Дроган. Предназначается исключительно для безнадежно больных людей, поскольку механизм зависимости от этого препарата формируется необычно быстро. Это одновременно болеутоляющее средство, транквилизатор и умеренный галлюциноген. Оказывает поразительно благотворное воздействие на смертельно больных людей, поскольку позволяет им свыкнуться со своим состоянием и легче переносить связанные с ним тяготы.
– Вы тоже принимаете его? – спросил Хэлстон.
Дроган оставил его вопрос без ответа.
– Препарат широко распространен по всему свету. Это самый настоящий синтетик, разработали его в середине пятидесятых годов в одной из наших лабораторий в Нью-Джерси. Эксперименты проводились исключительно на кошках, поскольку их нервная система имеет поистине уникальную структуру.
– И сколько их вы таким образом отправили на тот свет? – вновь поинтересовался Хэлстон.
Дроган как-то поджался и даже напрягся:
– Я считаю подобную постановку вопроса предвзятой и потому неправомерной.
Хэлстон пожал плечами.
– За четырехлетний период между первичной разработкой препарата и его утверждением Федеральной фармацевтической ассоциацией было э… ликвидировано примерно пять тысяч кошек.
Хэлстон тихонько присвистнул. Его пальцы нежно скользили по голове спящей кошки, чуть заползая на черно-белую мордочку. Животное тихо, умиротворенно урчало.
– Насколько я понял, вы считаете, что эта кошка пришла с целью отомстить вам за содеянное?
– Я не испытываю ни малейшего намека на чувство вины, проговорил Дроган, однако его старческий голос стал на тон выше и в нем зазвучали нотки раздражения. – Пять тысяч испытуемых животных погибли ради того, чтобы сотни тысяч человеческих жизней…
– Ладно, не будем об этом, – махнул рукой Хэлстон. Его всегда утомляло, когда люди начинали оправдываться.
– Кошка появилась у нас примерно семь месяцев назад, продолжал Дроган. – Лично я никогда не любил этих тварей. Типичные разносчики инфекции… постоянно бегают где попало… или роются в помойках… что-то подбирают. Это была инициатива моей сестры – она захотела взять ее в дом. С нее-то все и началось. Она первой поплатилась за это.
Он с ненавистью посмотрел на кошку.
– Вы сказали, что кошка убила троих.
Немного дрожащим голосом Дроган начал свой рассказ. Кошка все так же лежала на коленях Хэлстона, сильные, опытные пальцы убийцы нежно прикасались к ее шерстке, и она мягко мурлыкала во сне. Из камина иногда доносился похожий на хлопок звук: это лопалась в пламени сосновая шишка, – и тогда животное напрягалось, словно под слоем покрытых шерстью мышц была спрятана стальная пружина. Снаружи доносилось завывание холодного ветра, который кружил вокруг большого каменного дома, затерявшегося в коннектикутской глубинке. В глотке этого ветра клокотала зима, тогда как голос старика продолжал литься нескончаемым потоком.
Семь месяцев назад в доме жило четыре человека: сам Дроган, его сестра Аманда семидесяти четырех лет – на два года старше его, ее давняя подруга Кэролайн Бродмур (из тех уэстчестерских Бродмуров, как пояснил Дроган), давно страдавшая от эмфиземы, и, наконец, Ричард Гейдж – слуга, работавший в доме уже более двадцати лет. Гейдж, которому было под шестьдесят, водил большой семейный «линкольн», занимался приготовлением пищи и по вечерам разносил напитки. В дневное время к ним приходила служанка. Подобным образом вся четверка прожила где-то около двух лет, являя собой образчик немного странной компании богатых пожилых людей и их семейного вассала. Единственным занятием этих чудаковатых стариков было ожидание – кто кого переживет.
Затем появилась эта самая кошка.
– Первым ее заметил Гейдж, – продолжал Дроган, – когда она, крадучись, бродила вокруг дома. Поначалу он попытался, было, прогнать ее прочь – кидал в нее палки, камни, один раз даже, кажется, попал. Однако кошка никак не уходила. Естественно, ее привлекал запах еды. Вид у нее был не ахти – сплошные клочки шкуры да торчащие во все стороны кости. Подобных созданий обычно бросают у обочины дороги, чтобы навсегда избавиться от них. Как это ужасно – столь бесчеловечным образом обрекать животное на медленную смерть.
– Лучше, конечно, подвергать испытанию их нервную систему, – пробормотал Хэлстон.
Дроган пропустил мимо ушей его замечание и продолжал свой рассказ. Кошек он ненавидел – всегда ненавидел. Поняв, что от незваной гостьи им так просто не избавиться, он приказал Гейджу отравить ее – большую, аппетитную порцию кошачьей еды обильно сдобрили три-дормаль-фенобарбином.
Кошка даже не притронулась к этой пище.
К тому времени Аманда Дроган уже заприметила кошку и распорядилась, чтобы ее взяли в дом. Разумеется, брат отчаянно сопротивлялся, но женщина настояла на своем. Как и всегда.
– Да, Аманда все сделала по-своему, – покачал головой Дроган. – Даже сама на руках принесла кошку в дом, а та все время беспрестанно мурлыкала – прямо как сейчас у вас, мистер Хэлстон. Правда, ко мне она ни разу даже не приблизилась. Ни на шаг не подошла… пока. Сестра поставила ей тогда блюдечко с молоком, которое она сразу же осушила. «О, вы только посмотрите на это несчастное существо, как оно проголодалось», сестра едва сдерживала слезы. Они с Кэролайн чуть ли не на цыпочках ходили вокруг нее. Я-то понимал, что таким образом они хотели отомстить мне – им было прекрасно известно, как я ненавижу кошек… как я всегда к ним относился, особенно после того как началась работа над три-дормалем. Им очень нравилось поддразнивать меня, они просто наслаждались этой игрой. – Он мрачно посмотрел на Хэлстона. – Но они и поплатились за это.
Где-то в середине мая Гейдж, как обычно, встал в половине шестого утра, чтобы зажечь в доме свет. Его пронзительный крик разбудил и Дрогана, и Кэролайн Бродмур.
Аманда Дроган лежала на полу у основания главной лестницы в окружении осколков разбитой фаянсовой тарелки и содержимого пачки «Маленькие котята» – это такая еда для кошек. Ее незрячие глаза неподвижно уставились в потолок. Она потеряла много крови – изо рта, из носа, в общем, много было чего. К тому же она сломала себе спину, одну ногу, несколько позвонков.
– Кошка спала у нее в комнате, – заметил Дроган, – и она ухаживала за ней как за младенцем… «Она такая гоодная, доогой. Так пуогоодаась, паавда ведь? Ну что, маютка, ты хочешь выйти и сдеать пи-пи?» Мерзость какая – слышать подобное из уст старой, закаленной в боях Аманды. Как я полагаю, это чертово отродье разбудило ее своим мяуканьем. Аманда взяла тарелку и пошла вниз – ей все время казалось, что Сэмми – это она так ее называла – не любит есть «Котят» всухомятку. Мол, обязательно надо разбавлять их молоком. Ну вот… Встала, значит, и пошла вниз, чтобы налить молока. Кошка, наверное, беспрестанно терлась о ее ноги. А Аманда, что и говорить, уже была старой, очень старой, ноги плохо слушались. К тому же толком, наверное, не проснулась еще. Едва они подошли к краю лестницы, как кошка бросилась ей под ноги… нечто вроде подножки подставила…
«А что, – подумал Хэлстон, – в принципе, все могло быть именно так. А со стороны посмотришь – ничего преднамеренного». Он мысленно представил себе, как старуха заваливается вперед, катится вниз по ступеням, настолько напуганная, что не в состоянии издать ни звука, крикнуть, чтобы позвать на помощь, разбудить спящий дом. «Котята» веером разлетаются по сторонам, тарелка разбивается, а сама она кувырком летит вниз и плюхается на пол. Разумеется, ее старушечьи кости всего этого не выдержали. Следом – эта картина прямо так и стоит у меня перед глазами спускается эта злосчастная кошка, по ходу подбирая разбросанных по ступенькам «Котят»…
– А что сказал судебный следователь? – поинтересовался Хэлстон.
– Ну что он мог сказать? Смерть от несчастного случая, естественно. Но у меня самого сомнений не было. Я все понял.
– Но почему вы после этого не избавились от кошки? Я имею в виду после смерти вашей сестры.
Наверное, потому, что Кэролайн Бродмур пригрозила ему покинуть их дом, если он сделает это. Она вообще была истеричка, и к тому же буквально помешалась на этой кошке. Плюс ко всему она была очень больной женщиной и временами у нее появлялись своего рода… фантазии. Однажды она сказала Дрогану, что ничуть не сомневается в том, что душа Аманды переселилась в Сэмми, а поскольку Сэмми была кошкой Аманды, то теперь она сама возьмет на себя все заботы о ней, как если бы это делала Аманда.
С годами Хэлстон научился довольно неплохо читать между строк и потому смекнул, что когда-то, в далеком прошлом, Дроган и Кэролайн Бродмур были любовниками, а потому ему не хотелось терять ее из-за какой-то кошки. А она действительно могла бы уехать.
– Это было бы равносильно самоубийству, – сказал Дроган. – Ведь у нее никого не осталось – абсолютно никого. У нас она жила на втором этаже в специально оборудованной комнате, где поддерживалась атмосфера повышенной влажности. Ей было семьдесят лет, мистер Хэлстон, причем, едва достигнув двадцати одного года, она высаживала в день по две пачки сигарет, а то и больше. В общем, эмфизема была в крайне запущенном состоянии. Одним словом, я хотел, чтобы она осталась в доме, и если этой чертовой кошке тоже суждено было остаться, то…
Хэлстон кивнул в знак понимания и многозначительно посмотрел на часы.
– Умерла Кэролайн в конце июня, – продолжал Дроган. Смерть наступила во сне. Доктор отнесся к этому факту довольно спокойно – пришел, осмотрел, выписал свидетельство о смерти, вот и все. Но я увидел в ее комнате кошку! Гейдж тоже ее видел.
– Но ведь она все равно должна была когда-нибудь умереть от своей эмфиземы, – заметил Хэлстон.
– Ну разумеется, – лицо Дрогана исказилось странной, какой-то дерганой улыбкой. – Именно так и сказал врач. Но я-то знаю, в чем дело. Я все помню. В детстве мать рассказывала мне, что кошки имеют обыкновение именно так расправляться с малыми детьми и стариками – во сне. Они похищают, крадут у них дыхание.
– Вы что, в самом деле верите в этот миф?
– Как и большинство других мифов, он основан на фактах, – возразил Дроган. В свете пламени камина щеки его казались особенно ввалившимися, а голова вообще смахивала на голый череп. – Кошки любят царапать когтями мягкие вещи – подушки, толстые плюшевые коврики или… одеяла. Одеяло младенца, лежащего в колыбельке, или одеяло в кровати старика. Дополнительный груз на теле слабого человека…
Дроган умолк, но Хэлстон отчетливо представил себе эту картину. Кэролайн Бродмур лежит в своей спальне, дыхание с хрипом вырывается из ее пораженных смертельным недугом легких, оно едва различимо на фоне специальных увлажнителей и кондиционеров. Кошка со странной черно-белой окраской запрыгивает на ее старческую постель и молча вглядывается своими сверкающими черно-зелеными глазами в старое, изрытое морщинами лицо. Затем она подкрадывается к ее худой груди и с тихим урчанием опускается всем телом на нее… дыхание становится едва заметным… замирает, затихает… а кошка все урчит и урчит, пока старуха медленно испускает дух под давящим ей на грудь живым гнетом.
Он никогда не был особенно впечатлительным человеком, однако мысленно нарисованная им самим картина заставила содрогнуться даже его.
– Но скажите, Дроган, – проговорил он, продолжая машинально поглаживать голову тихо урчащей кошки, – почему вы не отвезли ее к ветеринару и не усыпили ее там? Мой дядюшка в прошлом году подобным образом отделался от своего пса и это обошлось ему в какую-то двадцатку.
– Похороны состоялись первого июля, – продолжал Дроган, словно не слыша слов Хэлстона. – Я распорядился, чтобы Кэролайн положили в наш фамильный склеп рядом с сестрой. Уверен, она бы и сама захотела того же. Третьего июля я пригласил в эту самую комнату Гейджа и передал ему плетеную корзину, в которой сидела кошка, и приказал отвезти ее в Милфорд к ветеринару. Он сказал: «Слушаюсь, сэр», и вышел. Все прошло быстро и без лишних слов – вполне в его манере. Больше я его живым не видел. «Линкольн» врезался в бетонный бордюр моста, а с учетом того, что скорость машины была более шестидесяти миль в час, смерть Дика Грейджа наступила мгновенно. На лице покойника были обнаружены многочисленные глубокие царапины.
Хэлстон молчал. Сознание его непроизвольно уже начало рисовать очередную ужасную картину. В комнате стояла полная тишина, если не считать уютного потрескивания дров в камине да столь же умиротворенного урчания свернувшейся у него на коленях кошки. Чем не превосходная иллюстрация к поэме Эдгара Геста: «…Свет добрый камина, и кот на коленях. Вы сразу же скажете – нет слаще лени».
Но видение все же возникло.
Вот Дик Гейдж подъезжает на «линкольне» к повороту на Милфорд, превышая разрешенный лимит скорости миль на пять. Рядом с ним на сиденье все та же зловещая кошка, но уже в корзине. Дик внимательно следит за дорогой, за едущими рядом автомобилями, возможно, даже обгоняет большой грузовик и потому не замечает странную черно-белую морду кошки, раздвигающую прутья старой корзины, много лет служившей семье для загородных поездок.
Пожалуй, именно в тот момент, когда он обгонял длиннющий грузовик, кошка бросается ему на лицо и, выпустив когти, начинает полосовать кожу. Зловещие лапы тянутся к глазам, чтобы пронзить их, вырвать, ослепить человека. Шестьдесят миль в час, гул мощного двигателя «линкольна», и когтистая лапа впивается ему в переносицу, вызывая приступ дикой, почти непереносимой боли. «Линкольн» начинает заносить вправо, под колеса надвигающегося сбоку грузовика – водитель того отчаянно давит на клаксон, издающий душераздирающий, оглушительный и хриплый сигнал сирены, но Гейдж уже ничего не слышит, потому что уши ему заложил истошный вопль кошки. Подобно огромному мохнатому черному пауку эта тварь всем телом распласталась на лице Дика. Уши плотно прижаты к голове, зеленые глаза пылают как адские прожектора, из приоткрытого рта брызжет слюна, сильные задние лапы, чуть подрагивая, впиваются в мягкую плоть шеи престарелого мужчины. Машину резко заносит вправо, но Гейдж уже не только не видит, что впереди маячит бордюр моста, но, пожалуй, ничего толком не соображает. В последний момент она выпрыгивает в открытое окно, а «линкольн», подобно сияющему черному снаряду, врезается в твердь бетона. Гейдж со страшной силой ударяется грудью о рулевое колесо, которое сминает, сплющивает ее…
Хэлстон невольно сглотнул, ощутив в собственной груди непонятный, странный сухой щелчок.
– А кошка вернулась? – пробормотал он.
Дроган кивнул:
– Примерно через неделю. Точнее, в тот самый день, когда хоронили Дика Гейджа. Да, она вернулась.
– Надо же, пережить автомобильную катастрофу. И это при скорости свыше шестидесяти миль в час? В это непросто поверить.
– Говорят, у каждой кошки по девять жизней. Тогда-то я и начал подумывать о том, что она прибыла ко мне из самого ада. Что-то вроде демона, посланного, чтобы…
– Чтобы покарать вас?
– Я не знаю. Но мне страшно от всего этого. Я кормлю ее, точнее, кормит женщина, которая приходит, чтобы здесь убираться. Ей она тоже не нравится. Она говорит, что такая кошачья морда, такая расцветка – это сущее проклятье. Божье проклятье. Я понимаю, она из местных, – старик попытался, было, улыбнуться, но это у него не получилось. – Я хочу, чтобы вы убили ее, – наконец проговорил он. – Вот уже четыре месяца как я живу с ней под одной крышей. В темноте она подкрадывается ко мне, смотрит на меня. Мне кажется, что она… выжидает. В конце концов я нашел подходы к Солу Лоджиа и он порекомендовал мне вас. Даже назвал вас как-то по-особому…
– Одиночкой? Сказал, что я предпочитаю работать автономно?
– Да. И он еще сказал: «Хэлстон еще ни разу не попался. Даже под подозрением не был. Как бы его ни крутило и ни швыряло, он всегда опускается на четыре лапы… как кошка».
Хэлстон посмотрел на старика, сидевшего в кресле-каталке. Неожиданно его сильные мускулистые пальцы нервно пробежали по кошачьей шее.
– Нет! – воскликнул Дроган и прерывисто вздохнул. Краска хлынула к его впалым щекам. – Нет… не здесь. Увезите ее куда-нибудь.
Хэлстон невесело улыбнулся, после чего вновь принялся медленно и очень нежно поглаживать голову и спину спящей кошки.
– Годится, – проговорил он. – Я принимаю этот контракт. Хотите, чтобы я представил ее тело в качестве доказательства?
– Господи Иисусе, нет! – с отвращением воскликнул старик. – Убейте ее, закопайте, что угодно! – Он ненадолго умолк, а затем повернул кресло в сторону Хэлстона. – Мне нужен только ее хвост, – проговорил он. – Я хочу бросить его в камин и наблюдать, как он будет гореть.
Хэлстон вел свой «мустанг» 72 года, под капотом которого билось изношенное и усталое сердце «студебеккера» 56-го. Машина была латаная-перелатаная, а ее выхлопная труба свисала к земле под углом двадцать градусов. Он самостоятельно переделал в ней дифференциал и переднюю подвеску, а кузов оснастил кое-какими деталями от других моделей.
Из дома Дрогана он выехал около половины десятого. Сквозь рваные облака ноябрьского вечера проглядывал холодный узкий полумесяц. Все окна в машине были открыты, поскольку ему казалось, что затхлый запах немощи и страха, царивший в доме, успел пропитать ему всю одежду, а это было чертовски неприятное ощущение. Холод был стальным и резким, словно лезвие остро наточенного ножа, и все же был намного приятнее тепла недавно покинутого им помещения. Мерзкая вонь и в самом деле быстро выветривалась.
У Плейерс Глен он свернул с основного шоссе и проехал по опустевшему городу, охрану которого нес один-единственный светофор-мигалка. Тем не менее, Хэлстон ни разу не превысил положенных тридцати пяти миль в час. Выехав за пределы города и оказавшись на шоссе номер 35, он, однако, решил дать чуть больше воли своему застоявшемуся «мустангу». Студебеккеровский мотор работал мягко, и его стрекот чем-то походил на урчание кошки, часом раньше лежавшей на коленях Хэлстона в доме старика. Он невольно улыбнулся при этом сравнении. Вскоре он понесся по занесенным снегом, замерзшим ноябрьским полям, кое-где покрытым остовами кукурузной стерни, делая при этом уже все семьдесят миль в час.
Кошка сидела в хозяйственной сумке, в которой для прочности были заблаговременно сделаны двойные стенки; сверху ее довольно надежно стягивал толстый шпагат. Сама сумка лежала на заднем сиденье. Когда Хэлстон укладывал кошку в сумку, она мирно спала, да и сейчас, похоже, все так же безмятежно посапывала. Возможно, она чувствовала, что симпатична Хэлстону и потому чувствовала себя в его обществе, как дома. И он, и кошка, в сущности, были одиночками.
«А все же странное задание», – подумал Хэлстон и неожиданно поразился, поймав себя на мысли, что считает это заданием. Может, самым удивительным во всей этой истории было именно то, что кошка ему действительно нравилась. Он чувствовал некую связывавшую их близость. А что, раз уж ей удалось избавиться от этих трех старых перечниц, значит немалая была в ней сила… Тем более, если говорить о Гейдже, который вез ее в Милфорд на «свидание» с ветеринаром, а уж тот определенно находился в предвкушении того сладостного момента, когда сможет засунуть ее в миниатюрную газовую камеру размерами с микроволновую печь. Хэлстон и в самом деле испытывал некоторую расположенность к кошке, хотя и не отказывался от своего намерения честно выполнить условия контракта. Однако сделает это он с соблюдением должного приличия и убьет ее быстро и вполне профессионально. Остановит машину на краю какого-нибудь заснеженного поля, вытащит кошку из сумки, свернет ей шею, после чего отрежет хвост, чтобы впоследствии показать его старику. «А потом, – подумал он, – я похороню ее как полагается – не нужно, чтобы она оставалась на потеху каким-нибудь бродягам или, тем более, досталась мусорщикам».
Именно в тот момент, когда он размышлял обо всем этом, кошка неожиданно предстала перед ним, прямо над приборной доской – ее черно-белая морда была обращена к нему, а пасть, как показалось Хэлстону, чуть-чуть приоткрылась в хищной ухмылке.
– Черт! – прошипел Хэлстон, невольно бросая взгляд вправо, через плечо – в стенке, двойной стенке сумки была прогрызена большая дыра. Он снова посмотрел вперед, и в это самое мгновение кошка, приподняв лапу, резко ударила его по лицу. Он стремительно откинулся назад… и услышал, как завизжали колеса «мустанга».
Машина пересекла двойную желтую полосу на шоссе и ее стало разворачивать задом наперед. Кошка продолжала стоять на приборном щитке машины, и он, изловчившись, что было сил ударил ее – зверь зашипел, но с места не сдвинулся. Тогда Хэлстон нанес еще один удар, но вместо того чтобы отскочить в сторону, она бросилась ему на лицо.
– Гейдж, – подумал он, – прямо как с Гейджем…
Нога машинально давила на педаль тормоза, тогда как кошка продолжала цепляться за его голову, вонзая в нее когти всех четырех лап и закрывая своим брюхом обзор дороги. Превозмогая дикую боль, Хэлстон, однако, по-прежнему не отпускал руль из рук. Он еще раз ударил кошку, потом еще, еще – и в этот момент его неожиданно швырнуло вперед и автоматические ремни безопасности от резкого удара мгновенно напряглись, удерживая его тело в вертикальном положении. Отчаянный, почти нечеловеческий вопль зашедшейся от адской боли женщины («почему только женщины?» – подумалось ему в тот миг) – было последним, что отпечаталось в мозгу Хэлстона. Он, правда, нашел еще в себе силы для последнего удара, но нанес его слишком неточно, и кулак лишь скользнул по упругим кошачьим мускулам.
И сразу после этого его сознание окунулось в темную, непроглядную бездну.
Луна скатилась за горизонт. До рассвета оставался примерно час.
«Мустанг» лежал на брюхе в поросшем приземистым кустарником овраге. В радиаторной решетке запутались клочья колючей проволоки. Весь перед машины превратился в кучу искореженного металлолома.
Медленно, постепенно, но Хэлстон все же начинал приходить в себя. Первое, что он увидел, открыв глаза, была та самая кошка, уютно пристроившаяся у него на коленях. Она чуть слышно мурлыкала и спокойно глядела на него своими сияющими на черно-белой морде зеленоватыми глазами.
Хуже всего было то, что ног своих Хэлстон не чувствовал.
Он скользнул взглядом мимо кошки и увидел, что передняя часть машины полностью разрушена, мотор ввалился в кабину машины, раздробив ему ноги и наглухо припечатав его к спинке кресла. «Заживо похоронен», – пронеслось в мозгу Хэлстона.
Где-то вдалеке заухала сова, видимо, почуявшая ночную добычу.
А совсем рядом, словно внутри него, продолжало раздаваться мерное кошачье урчание.
Ему даже показалось, что кошка улыбается ему.
Хэлстон видел, как она медленно поднялась, выгнула спину и потянулась. Внезапно с грациозной и одновременно устрашающей гибкостью хищника она, словно живая, колышащаяся промасляная ткань, кинулась ему на плечо. Хэлстон попытался было поднять руку, чтобы отогнать ее.
Рука не шелохнулась.
Спина, – словно врач-профессионал подумал он. – Перелом позвоночника. Я парализован.
Кошка угрожающе мурлыкала ему прямо в ухо, и звук этот казался похожим на раскаты грома.
