Текст книги "Бойся Кошек"
Автор книги: Эдгар Аллан По
Соавторы: Говард Филлипс Лавкрафт,Брэм Стокер,Элджернон Генри Блэквуд,Джозеф Шеридан Ле Фаню,Артур Порджес,Уильям Уинтл,Барри Пейн,Гектор Монро,Эрнест Гаррисон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Продолжайте, – попросил я.
– И эти люди на время отпуска оставили пять кошек без еды. Идея заключается в том, чтобы, заморив кошек голодом, заставить их охотиться на мышей. Вот так глупо и жестоко. Каким-то образом дверь на чердак захлопнулась, и кошки оказались в западне. Когда по возвращении наши друзья открыли дверь, одна кошка выскочила из дома и исчезла навсегда. Остальные были найдены на чердаке разорванными на куски. Каннибализм.
– И, несомненно, – продолжил я, – в случае, если кто-то по натуре чувствительный поселится в доме… Или же в том случае, если кто-нибудь оставит невыключенной чувствительную электронную аппаратуру…
– Я не хочу показаться всезнающим, – в его глазах появилось выражение отчаяния. – Призраки кошек? Вот что я вам скажу. Люди недооценивают умственных способностей кошек только потому, что те отказываются обучаться всяким там трюкам. Я считаю, что привидения кошек могут немного и поиграть со своими жертвами в качестве мести. Иногда я думаю: что я делаю здесь, в этом агентстве? Вы же видите, меня эта работа вовсе не интересует…
Домой я ехал медленно, погруженный в размышления об услышанном. Было время обеда – поток людей и машин втянул меня в свой водоворот; вскоре небо над моей головой осветилось всполохами молний; хлынул дождь и прогнал людей с улиц. Дождь хлестал в ветровое стекло. «Поиграть со своими жертвами…» Существовало нечто, к чему эти слова были ключом. Если верить в привидения, каким бы абсурдным это и ни казалось при мелькании светофоров, то можно было бы принять это за идею одержимости. Играл ли дом с нами, как охотник играет со своей жертвой? Пойманный в клетку струями дождя, я чувствовал себя свободнее, чем прежде: свободным от влияния дома.
Внезапно мне захотелось быть рядом с Хэзел. Если вдруг придется, я вытащу ее из этого дома, что бы ни происходило с ней, как бы опасно это ни было. Вернувшись, я смогу позвонить в свое агентство. Я свернул за угол, и машина понеслась по лужам, покрывшим город.
За городом деревья вдоль проезжей части выглядели забрызганными грязью и словно поломанными. Время от времени попадались разбитые машины, испускающие пар там, где их занесло в грязь. Меня нисколько не удивило то, что, приближаясь к дому, я увидел порванный и свисающий между крышей и деревьями в саду телефонный провод. Когда я ехал по окружной дороге, в голову мне пришла мысль, что если Хэзел была жертвой, то теперь она должна была оказаться в ловушке. Ей придется признать, что она так же уязвима, как и я сам. Никогда более мне не придется страдать в одиночку от бремени дурных предчувствий.
Полагаю, что не раньше, чем я вышел из машины, я осознал, о чем думал прежде. Я оцепенел от ужаса, глядя на себя. Я любил ощущать ее ладони на своей спине, и все-таки в какое-то мгновение они превратились для меня в когти. Все это время Хэзел выглядела напуганной, но старалась скрывать свой страх от меня. Это и было на самом деле выражением сомнения в ее глазах. В долю секунды я понял, что ослепляло меня, что стремилось уничтожить ее. Дождь уменьшился, выглянуло и засияло солнце; над дорогой зависла радуга. Я промчался через сад. Мокрые ветки хлестали меня. Я потянул на себя дверь.
В доме было темно – темнее, чем должно быть теперь, когда вновь засияло солнце. На дом, объятый тишиной, опустились сумерки. Хэзел не было слышно. Я стремглав пронесся по первому этажу, спотыкаясь, поднялся наверх и поискал Хэзел в спальнях – дом казался пустым. Я взглянул вниз с лестничной площадки и заметил, что входная дверь все еще была открыта. Я собрался было выбежать из дома и подождать Хэзел в саду, но я не мог избавиться от ощущения, что лестница стала длинней и круче. Стараясь перебороть свой страх, я отправился вниз. Я находился уже посередине лестницы, когда какая-то тень крадучись пересекла гостиную.
Сначала я подумал, что это была тень Хэзел. Однако ее контуры были совершенно не похожи на Хэзел, и по своим размерам она говорила о чем-то совершенно ином. Я встал на край лестницы. Если я побегу сейчас, то существо, находившееся в сумрачной комнате, может неправильно оценить мои действия. Я перескочил через ступени и неуклюже спрыгнул в холл. В эту минуту зазвонил телефон.
Охваченный ужасом, я обрадовался телефонному звонку, как союзнику. Опираясь спиной на лестницу, я протянул руку и взял трубку. Пробормотав что-то невнятное, я услышал голос Хэзел.
– Я вышла из дома, – сказала она, – и надеялась перехватить тебя по дороге домой. Дверь открыта?
– Да, – ответил я. – Послушай, дорогая, не возвращайся. Извини. Я не понимал, что здесь происходило. И обвинил тебя.
– Если дверь открыта, ты можешь сделать это. Просто беги, как можно быстрей, – и тут я вспомнил, что телефонный провод оборван, вспомнил и тот голос, который звал меня из соседней комнаты.
Как только я положил трубку, раздалось шипение. Это был тот самый звук, который поймала стереосистема, но сейчас более сильный, просто подавляющий. Я метнулся от лестницы на середину холла. Еще один рывок – и я окажусь вне дома. Но не успел я восстановить равновесие, как увидел, что входная дверь закрыта.
Я мог бы впустую растратить все свои силы, дергая ручку двери. Но, хотя я не понимал правил игры, я чувствовал, что если дом пытался убедить меня, что Хэзел находится в безопасности, то это означает, что она все еще продолжала находиться где-то внутри дома. Холл у меня за спиной исходил слюной. Я вцепился в ручку входной двери. Я твердил себе, что всего лишь опираюсь на нее, и повернул ее.
Лишь спустя некоторое время мне удалось определить, где я нахожусь. В полумраке холл казался зеленым и значительно меньшим в размерах. Возможно, я находился в гостиной. Нет, это не так, поскольку я видел лестницу; мой мозг визжал и царапался, и я сконцентрировал все свое внимание на ней. Холл неуловимо изменился и, казалось, вытянулся, чтобы поглотить в своем полумраке бесконечность. До лестницы было идти и идти. Даже не стоило и пытаться добраться до нее – передо мной простирался целый акр открытого пространства, и я знал, что шансов у меня нет никаких.
Я громко позвал Хэзел, и откуда-то сверху она ответила на мой крик.
Этот голос, я знал, не был фальшивым. Он был едва различим, страх изменил его, и именно это гарантировало его истинность. Я побежал к лестнице, считая шаги. В какой-то момент я владел ситуацией. Мне нужно было продолжать двигаться, не оборачиваясь, не оглядываясь по сторонам. Но я не смог удержаться от того, чтобы не бросить взгляда на гостиную.
В дверях было темно, и в темноте появилось лицо – мелькнуло и исчезло, наподобие мимолетно сверкнувших призраков в толпе привидений. Я уловил огромную черную голову, горящие зеленые глаза, красный рот с белыми клыками. Посмотрев на лестничную площадку, я увидел, что лестница превратилась в уходящую вверх цепь большущих ступеней, разделенных зияющими проемами, которые я никогда не смогу преодолеть. Воздух шипел за моей спиной, а я не мог двигаться ни вверх, ни вниз.
Тут Хэзел снова что-то крикнула. Существовал только один способ победить самого себя, и мой мозг оцепенел настолько, что мне удалось это сделать. Я крепко зажмурил глаза и пополз наверх, цепляясь за каждую следующую ступень и подтягивая свое тело через проемы. Я чувствовал, как качалась подо мной лестница. Я еще думал, сбросит или не сбросит она меня вниз, пока до меня не дошло, что нечто карабкается вслед за мной. Я уже чувствовал урчащее дыхание на моей шее, и тут, наконец, добрался до площадки.
С трудом я встал на ноги и открыл глаза. Если только дом не обладал способностью прятать, Хэзел могла находиться только на чердаке. Когда я пробегал через площадку, огромное лицо промелькнуло в верхней части лестницы. Глаза существа блеснули безграничной ненавистью, но я ворвался на чердак и захлопнул за собой дверь.
Сердце у меня упало. Чердак был до такой степени забит коробками, что никто здесь бы спрятаться не мог. Вещи громоздились одна на другую, задушенные и связанные вместе веревками пыли. Я не представлял, как можно пройти между ними. Я мог оказаться загнанным и отрезанным в этом лабиринте. Я попытался увеличить угол обзора и сбросил на пол одну из коробок, и вместе с глухим стуком упавшей коробки я услышал за спиной ужасное шипение.
Тут я увидел Хэзел. Она сидела, забившись в угол, подтянув колени к подбородку, обхватив голову руками, и всхлипывала. Я осторожно двинулся по направлению к ней, изгоняя из своего сознания страх. Вдруг мои ноги запутались в проволоке. Я посмотрел вниз – это были провода от ламп, – вставил штепсель, и яркий свет залил комнату. Я приблизился к Хэзел.
– Ну-ну, дорогая, – я попытался ее успокоить. – Перестань. Мы уезжаем. Пошли.
Она отняла руки от лица, взглянула на меня – и, раскрыв от ужаса глаза, вновь забилась в угол. Я сделал шаг назад. Губы ее шевелились – она что-то пыталась сказать. Я обернулся и посмотрел на дверь.
Дверь была открыта, и огромная морда наполовину заслонила дверной проем. Схватив лампу, я направил свет на дверь, но глаза чудовища даже не сощурились. Оно начало протискиваться в дверь, меня охватил ужас, и я что было силы швырнул светильник в эту морду.
Что произошло дальше – я не знаю. Я так и не услышал падающей на пол лампы, но поток энергии пронес меня через комнату к окну. Я открыл окно, подбежав к Хэзел, попытался поставить ее на ноги, перекинул ее через плечо, шатаясь, сделал шаг к окну, обернувшись, увидел жуткий оскал пасти огромного монстра.
Думаю, дом не предвидел такого развития событий: мыши никогда не выпрыгивают из окон. Я провалялся некоторое время в больнице, залечивая сломанную ногу, а Хэзел нанесла визит в контору по продаже недвижимости. Как только она заставила агента признаться в том, что он ни за что на свете не провел и одной ночи в этом доме, остальное было делом техники.
– У меня нет времени на ужасы, – сказал он ей.
Нога моя вскоре срослась, а Хэзел еще долго продолжала страдать от бессонницы.
перевод И. Петруниной
Роальд Даль
ПОБЕДА
Для многих любителей литературы упоминание имени Роальда Даля в первую очередь ассоциируется с многочисленными и весьма талантливыми произведениями для юных читателей. Он – автор сказок, поэтических повествований и фантастических сюжетов для детей. Трудно поверить, но этот, казалось бы, сугубо детский писатель с неменьшим успехом писал рассказы и для взрослой аудитории, причем особенно ему удавались те произведения, в которых кажущаяся банальность и заурядность сюжета вскоре оборачивается неожиданным поворотом, где в самых вроде бы обычных и нормальных людях проступают доселе сокрытые злобные, порочные, а порой и просто леденящие кровь тенденции и устремления.
Подлинный мастер короткого рассказа, Р. Даль не стремится нагнетать атмосферу ужаса, не шокирует читателя описанием жутких подробностей, а как бы приглашает его – причем не без юмора – взглянуть на самого себя со стороны и оценить, на что каждый из нас может быть подчас способен.
Луиза с полотенцем в руках вышла из двери кухни и окунулась в прохладный и ясный октябрьский день.
– Эдвард! – позвала она, – Э-эдвард! Обе-едать! – Еще немного подождав, явно прислушиваясь и надеясь услышать возможный отзыв мужа, она прошла на лужайку и, сопровождаемая малюсенькой тенью, обогнула клумбу с розами, чуть коснувшись ногой солнечных часов. Для невысокой и полной женщины, коей она являлась, движения ее были довольно изящны, когда она шла, живо и мягко покачивая плечами и взмахивая руками. Пройдя под кроной тутового дерева, женщина оказалась на покрытой брусчаткой дорожке. С того места, где дорожка заканчивалась, она взглянула вниз вдоль откоса, в самый конец большого сада.
– Эдвард! Обедать пора!
Она уже увидела мужа, который работал примерно в восьмидесяти ярдах от нее, внизу, у самой кромки леса – его высокую стройную фигуру в брюках защитного цвета и темно-зеленом свитере. Стоя рядом с большим костром, он вилами подбрасывал в пламя ворохи сухих веток и листьев. Огонь яростно взметался оранжевыми языками и клубами молочно-белого дыма, который медленно уплывал в сад, принося с собой чарующие ароматы осени и горелой листвы.
Луиза пошла по откосу в сторону мужа. В принципе, она могла бы ограничиться и словесным призывом, тем более что голос у нее был довольно звонкий, но что-то привлекло ее в этом великолепном костре, заставило подойти ближе, чтобы почувствовать его жар и услышать завораживающее потрескивание горящего лесного мусора.
– Обед готов, – в очередной раз проговорила она на ходу.
– Иду, сейчас, подожди минутку.
– Какой замечательный у тебя получился костер.
– Да, надо было расчистить это место, – проговорил муж. – Надоели эти ветки. – От работы он порядком вспотел, его вытянутое лицо лоснилось, на кончиках усов поблескивали росинки влаги, а по шее и горлу внизу стекали и исчезали под воротником свитера два тоненьких ручейка.
– Смотри, не перенапрягись.
– Слушай, Луиза, тебе не надоело на каждом шагу следить за мной, словно я какой-то старик. Немного физического труда еще никому не повредило.
– Ладно, ладно, знаю, дорогой. Ой, смотри-ка, Эдвард! Смотри вон туда!
Тот обернулся и посмотрел на жену, которая указывала пальцем куда-то по другую сторону костра.
– Эдвард, смотри, кошка!
Это действительно была кошка, причем довольно необычного окраса; животное сидело на земле чуть ли не вплотную к костру, отчего со стороны могло показаться, что языки пламени изредка касались его шкуры, хотя само оно вело себя подчеркнуто спокойно, слегка наклоня голову набок, подняв нос и поглядывая на супругов своими холодными желтоватыми глазами.
– Ой, да она же сгорит! – воскликнула Луиза, роняя полотенце и бросаясь вперед, после чего схватила кошку обеими руками, отнесла ее в сторону и усадила на траву подальше от костра.
– Совсем ума лишилась? – спросила она невозмутимую кошку, одновременно утирая руки. – Что это на тебя нашло?
– Не беспокойся, она знает, что делает, – флегматично произнес муж. – Хотел бы я посмотреть на такую кошку, которая делала бы что-то против своей воли. Едва ли сыщется хотя бы одна.
– Интересно, чья она? Ты ее раньше не видел здесь?
– Не приходилось. Да, окрас что надо.
Кошка по-прежнему сидела на траве и искоса посматривала на супругов. В ее глазах ощущалось какое-то скрытое внутреннее напряжение, было в них что-то необычно задумчивое, тогда как нос словно окаймляла тень легкого презрения и, возможно, некоторого удивления при виде этих людей; можно было подумать, что вид их – невысокой, полной и розовощекой женщины и худого, мускулистого, сильно вспотевшего мужчины, – хотя и заслуживал некоторого внимания, однако особой важности не представлял. Окрас ее был довольно не типичен для кошек – серебристо-серый, ровный, без малейшей примеси голубизны, а шерсть была очень густая, тонкая и мягкая.
Луиза наклонилась и погладила ее по голове и спине.
– Ну, домой идти не надумала? – спросила она. – Будь умницей и отправляйся туда, откуда пришла.
Супруги отправились вверх по холму в сторону своего дома.
Кошка тоже встала и пошла следом за ними – сначала держась на отдалении, но постепенно приближаясь, быстро сокращая разделявшее их расстояние… Наконец, она поравнялась с ними, а через несколько секунд возглавила странное шествие, передвигаясь с таким видом – хвост торчком, как мачта корабля, – словно вся эта территория безраздельно принадлежала ей одной.
– Ну, сказали тебе, иди домой, – проговорил мужчина. – Пошла! Нам ты не нужна.
Едва они достигли дома и открыли дверь, как кошка юркнула внутрь, и Луизе пришлось дать ей на кухне немного молока. Пока супруги обедали, она запрыгнула на стоявший между ними свободный стул, в результате чего голова ее оказалась практически на уровне стола, откуда она принялась наблюдать своими темно-желтоватыми глазами всю обеденную процедуру.
– Что-то не нравится мне эта кошка, – заметил Эдвард.
– А мне она, наоборот, кажется очень привлекательной. Как ты отнесешься к тому, если она немного поживет у нас?
– Слушай, Луиза, с чего это она должна у нас оставаться? Ведь у нее где-то есть хозяин. Она просто потерялась. Если же она задержится еще на некоторое время, тебе придется отнести ее в полицию – уж там-то обязательно отыщут ее владельцев.
Покончив с обедом, Эдвард вернулся к работе в саду, а Луиза, как и всегда, уселась за пианино. В общем-то, она довольно неплохо играла на этом инструменте и тонко разбиралась в музыке, а потому ежедневно играла – преимущественно для себя. Кошка к тому времени уже перебралась на диван, и Луиза, проходя мимо него, погладила ее по голове. От прикосновения животное приоткрыло глаза, посмотрело на женщину, потом опять сомкнуло веки и вновь погрузилось в сон.
– Надо же, какая необычная кошка, – пробормотала женщина. – И цвет какой необычный. Но очень красивый. А что, если ты и в самом деле останешься у нас? – Она скользила ладонью по голове кошки, пока не почувствовала под шерстью небольшую припухлость или шишечку, как раз над правым глазом.
– Бедняжка, – жалостливо проговорила она. – Надо же, опухоль на такой прелестной мордочке. А может, ты у нас уже старушка?
Она подошла к инструменту. Со временем у нее сформировался своеобразный ритуал, когда прежде, чем начать играть, она составляла тщательно продуманную программу на каждый день. Луизе не хотелось нарушать атмосферу очарования, которое она получала от музыки, вынужденными остановками на поиск следующего произведения. Единственное, что она допускала, это небольшую паузу после каждой пьесы, но и то лишь для того, чтобы дать возможность публике разразиться бешеными аплодисментами и горячо заявить о своем желании повторно услышать тот или иной фрагмент. Разумеется, речь шла о воображаемой аудитории, но ей всегда очень нравилась подобная фантазия, а в отдельные дни у нее было такое ощущение, будто комната, погруженная в волны ее пленительной музыки, вдруг срывается с места и куда-то плывет, медленно исчезая вдали, тогда как сама она не видит абсолютно ничего, кроме разве лишь рядов кресел и моря лиц, обращенных в ее сторону и внимательно вслушивающихся в каждый аккорд.
У нее не было строгого правила, когда играть по нотам, а когда без них, а потому она решила, что сегодня будет играть по памяти – такое было настроение. Вот только что выбрать? Она застыла перед пианино – маленькая, пухленькая, розоватая женщина с округлым, но все еще миловидным лицом, схваченными на затылке крохотным хвостиком волосами и сцепленными на коленях руками. Изредка бросая взгляд направо, она видела лежавшую на диване и свернувшуюся в клубок кошку, серебристо-серая шкура которой приятно контрастировала с алой подушкой. Может, для начала что-нибудь из Баха? Или лучше Вивальди? Пожалуй, можно попробовать версию Баха для органа в концерте до минор. Так, это пойдет первым номером, а потом можно немножечко Шумана. «Карнавал» – это будет забавно, а потом пойдет Лист – так сказать, для разнообразия. Потом опять Шуман, только что-нибудь из веселых пьес для детей, можно сказать – и название подходящее: «Детские сцены». Ну, а под занавес пойдет Брамс, его вальс, а может, сразу два, если настроение будет подходящее.
Значит, так: Бах, Шуман, Лист, Шуман и Брамс. Чудесно! Это как раз та программа, с которой она прекрасно справится даже без нот. Она чуточку пододвинулась к инструменту, сделала небольшую паузу, будто ожидая, когда кто-нибудь из публики (она уже чувствовала, что сегодня концерт получится на славу) в последний раз кашлянет, и наконец, с томной грацией, отличавшей почти все ее движения в процессе игры, прикоснулась пальцами к клавишам и начала играть.
Поначалу она даже не замечала кошку, более того – полностью забыла о ее существовании, но, едва первые сочные звуки музыки плавно разлились по комнате, уловила краем глаза стремительное оживление, намек на порывистое движение на диване справа от себя. Луиза сразу же прекратила играть.
– Ну, что случилось? – спросила она, поворачиваясь к кошке. – В чем дело?
Существо, которое несколько секунд до этого мирно посапывало, сидело выпрямившись, неподвижно упершись ногами в диван, напряженно подняв уши и широко распахнув глаза. Кошка неотрывно смотрела на пианино.
– Ты что, испугалась? – нежно проговорила Луиза. – Или никогда раньше не слышала музыки?
Нет, подумала женщина, здесь что-то не так. Вряд ли подобное возможно. Ненадолго задумавшись, она смекнула, что реакция животного, в общем-то, была мало похожа на страх. Ведь она не отпрянула, не убежала прочь. Более того, она даже как-то потянулась вперед всем телом, а ее морда… что и говорить, выражение ее было действительно какое-то странное, очень походившее на смесь изумления и потрясения. В общем-то, мордочка у нее маленькая и не особенно выразительная, хотя, если приглядеться повнимательнее, то можно заметить, что глаза и уши словно связаны одной нитью, особенно та крохотная часть шеи, которая располагалась непосредственно под ушами… Не отрывая внимательного взгляда от кошачьей мордочки, Луиза снова опустила пальцы на клавиши.
Кошка, казалось, уже немного пообвыкла и отреагировала на музыку лишь едва уловимым движением тела, однако затем, по мере ускорения темпа, при первом энергичном аккорде, символизировавшем начало основных тактов фуги, у нее на морде появилось странно-возбужденное, почти экстатическое выражение. Внезапно уши, которые доселе стояли торчком, стали словно обмякать, верхние веки поползли вниз, голова начала заваливаться набок, причем Луиза готова была поклясться, что животное весьма одобрительно реагирует на ее исполнительское мастерство.
Выражение, увиденное ею на морде кошки (во всяком случае, ей казалось, что она его увидела), очень смахивало на то, что появлялось на лицах людей, внимательно слушающих музыку. Когда мелодичные звуки целиком захватывают их, подчиняя себе все их естество, на лицах появляется то особенное, очень легко различимое выражение, которое невозможно ни с чем спутать, так же, как улыбку. Сейчас Луиза была уверена, что и на морде кошки появилось точно такое же выражение, которое ей так и хотелось назвать «выражением лица».
Закончив одно произведение, она перешла к следующему, все так же неотрывно глядя на кошку. К концу игры, когда музыка смолкла, у женщины не оставалось никаких сомнений в том, что животное действительно слушало внимательно. Кошка дернула веками, чуть пошевелилась, вытянула лапу, затем заняла более удобную позу, скользнула взглядом по комнате и явно выжидательно остановила его на фигуре Луизы. Точь-в-точь поза выжидающего завсегдатая концертов, когда музыка ненадолго прерывается между двумя частями симфонии. Поведение кошки было настолько похожим на реакцию людей, что Луиза невольно поежилась.
– Ну, что, нравится? – спросила она. – Так ты, оказывается, любишь Баха?
Проговорив это, она невольно улыбнулась, хотя едва ли могла с полным основанием утверждать, что сейчас ей действительно было смешно.
Ну, ладно, подумала женщина, пора продолжать программу. Что у нас следующее? «Карнавал»? Едва из инструмента полились первые звуки, как кошка резко выпрямилась, неподвижно застыла, словно окаменела, определенно наслаждаясь нежными аккордами, затем погрузилась в мягкое, бархатное состояние блаженства, очень похожее на умиротворенный сон. Нет, в самом деле, картина получалась довольно забавная и даже в чем-то смешная – серебристо-серая кошка сидит на диване, целиком погрузившись в дивные звуки музыки. При этом Луиза поймала себя на мысли о том, что музыка, оказавшая столь магическое воздействие на кошку, относилась к числу довольно сложных и трудных для восприятия подавляющего большинства людей, не говоря уже о животных.
А вдруг, пронеслось в мозгу Луизы, она отнюдь не восхищается и не наслаждается моим исполнением? Может быть, это просто своего рода гипнотическая реакция, вроде тех, которые встречаются у змей? Ведь в самом деле, если факирам удается очаровать музыкой змей, почему нельзя добиться такого же результата с кошками? С другой стороны, масса кошек ежедневно слушает всякую ерунду по радио и из проигрывателей, но при этом они ведут себя самым что ни на есть естественным образом. Почему эта-то ведет себя так, будто впитывает, поглощает чуть ли не каждый звук? Да, с подобным Луизе прежде встречаться еще не приходилось.
Хотя, если разобраться, разве это не великолепно? Ну, разумеется. Если только она не впадает в ошибку, то ей суждено стать свидетелем чего-то подобного чуду, тому самому волшебству, которое происходит с животными не чаще, чем раз в сто лет.
– Похоже, тебе это определенно пришлось по вкусу, – проговорила Луиза, закончив очередную пьесу. – Прошу меня извинить за то, что сегодня я была не особенно в ударе. А кстати, что тебе больше понравилось – Бах или Шуман?
Кошка не ответила, а потому Луиза, опасаясь, что потеряет столь внимательного слушателя, приступила к исполнению нового произведения. Следующим шел Лист – второй сонет Петрарки.
Именно тогда произошло самое необычное. Едва она сыграла пару-тройку аккордов, как усы кошки нервно задергались; она медленно, тягуче выгнула спину, голова ее завалилась на бок, потом переместилась на другой, ее мрачновато-сосредоточенный взгляд устремился в пространство, всем своим видом словно бы говоря: «Подождите-ка, что это? Нет-нет, не говорите, я и сама знаю, прекрасно знаю, вот только никак не могу вспомнить». Луиза была потрясена и, чуть приоткрыв рот в улыбке, продолжала играть, чуть ли не сгорая от нетерпения узнать, что же, черт побери, произойдет дальше.
Наконец, кошка встала, подошла к самому краю дивана, опять присела, еще немного послушала, после чего неслышно соскользнула на пол и тут же заскочила на краешек стульчика рядом с Луизой. В таком положении она просидела все то время, что звучал прелестный сонет, причем вид у нее на сей раз был отнюдь не сонный, а скорее даже напряженный, а глаза были неотрывно устремлены на пальцы женщины.
– Вот как! – воскликнула Луиза, когда прозвучал последний аккорд. – Значит, тебе захотелось посидеть со мной рядом? Тебе так больше нравится вместо того, чтобы лежать на диване? Хорошо, так и быть, оставайся, только сиди тихо и не прыгай с места на место. – Женщина опустила руку и нежно погладила кошку по спине, пройдясь ладонью от головы до самого хвоста. – Ты только что слушала Листа, – добавила женщина. – Знаешь, местами он бывает несколько вульгарен, но в таких произведениях, как это, – просто очарователен.
Ей уже начинала нравиться эта безмолвная кошачья пантомима, и потому она трепетно приступила к следующему номеру программы, где значились «Детские сцены» Шумана.
Не сыграв еще и пары минут, Луиза с изумлением заметила, что кошка вдруг нервозно зашевелилась, после чего резко спрыгнула на пол и через секунду снова оказалась на своем прежнем месте на диване. Женщина играла сосредоточенно, а потому поначалу даже не заметила исчезновения животного; кроме того, двигалось оно очень проворно и практически бесшумно. Кошка по-прежнему слушала музыку, все так же смотрела на пальцы пианистки, однако Луизе показалось, что на сей раз в позе серебристой твари уже не было прежней восторженной зачарованности, которая наблюдалась во время пьесы Листа. Кроме того, сам по себе факт ухода со стульчика на диван, каким бы мягким и незаметным он ни был, красноречиво свидетельствовал о ее явном разочаровании.
– Ну, в чем дело? – спросила Луиза, закончив произведение. – Чем тебе Шуман-то не понравился? И что такого особенно ты нашла в Листе?
Кошка неотрывно смотрела на нее своими желтоватыми глазами, прямо по центру которых тянулись узенькие, черные, как смоль, вертикальные полоски зрачков.
Да, интересная картина получается, подумала женщина. Однако, взглянув на кошку, которая с явным ожиданием во взоре и во всей позе продолжала напряженно сидеть на диване, она быстро приняла решение.
– Итак, – проговорила Луиза, – я знаю, что теперь сделаю. Я подготовлю программу, которая будет предназначена исключительно для тебя. Раз тебе нравится Лист, я сыграю его еще.
Она чуть задумалась, перебирая в памяти лучшие, на ее взгляд, вещи этого композитора, а затем стала мягко и плавно играть одну из двенадцати миниатюр из «Рождественской елки». По-прежнему внимательно наблюдая за кошкой, Луиза сразу подметила, что усы животного вскоре стали слегка подергиваться. Спрыгнув на ковер, она несколько секунд постояла на месте, чуть наклонив голову и дрожа от возбуждения, а затем неторопливыми, вкрадчивыми шагами двинулась вокруг пианино, после чего опять заскочила на стульчик и уселась рядом с Луизой.
Концерт был в самом разгаре, когда из сада вернулся Эдвард.
– Эдвард! – Луиза поспешно вскочила на ноги. – О, дорогой, если бы ты только знал! Если бы ты знал, что только сейчас произошло.
– Ну, что там у тебя произошло? – буркнул он. – Чаю бы сейчас неплохо. – Лицо у него было вытянутое, остроносое, слегка раскрасневшееся, а от пота сейчас оно ярко блестело и чем-то смахивало на длинную влажную виноградину.
– Это та самая кошка! – продолжала кричать Луиза, указывая на спокойно сидевшее на стульчике серое создание. – Ты только послушай, я сейчас тебе все расскажу!
– Мне казалось, я сказал тебе, чтобы ты отнесла ее в полицию.
– Да ты только послушай меня. Это просто неслыханно! Нам попалась музыкальная кошка!
– Да что ты?!
– Да, она прекрасно разбирается в музыке и умеет ценить ее, как никто другой.
– Ладно, Луиза, хватит молоть чепуху и дай мне, пожалуйста, чаю. А то я, как черт, умотался с этими ветками и костром. – Он опустился в кресло, взял из стоявшей на столике коробки сигарету и прикурил от стоявшей тут же громадной лакированной зажигалки.
– Как ты не можешь понять, что в нашем доме произошло небывалое событие. Пока тебя не было, здесь произошло такое, что, возможно… что… да, поистине невиданное событие!
– Ну, уж в этом-то я почти уверен.
– Эдвард, умоляю тебя… – Луиза все так же стояла рядом с пианино, ее обычно розовое личико раскраснелось еще больше, и теперь на обеих пухлых щечках словно распустилось по пунцовой розе. – Знаешь, что я скажу тебе? Я скажу тебе, что я думаю по поводу всего этого.
– Ну и что же, дорогая?
– Я полагаю, что в этот самый момент… да, что в эту самую минуту мы находимся в обществе… – Она запнулась, словно сама осознала абсурдность собственной мысли.
– В каком обществе?
– Возможно, тебе это покажется сплошной глупостью, но я просто уверена в этом.
– Да в каком обществе-то, черт побери?
– В обществе Ференца Листа, вот так!
