Текст книги "Три слепых мышонка"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

О: Нет, это неправда.

В: Вот как? Но в медицинском заключении…

О: У меня были синяки…

В: Да?

О: На груди.

В: ?

О: И на бедрах.

В: Понятно. Но ведь у вас не был, к примеру, сломан нос?

О: Нет, но…

В: У вас не было также кровотечения из носа? Или у вас было носовое кровотечение, когда вы обратились в полицию?

О: Нет, но…

В: У вас были выбиты зубы?

О: Нет. Но у меня была шишка на затылке, когда я ударилась головой об…

В: А синяки под глазами?

О: Нет.

В: Кровоподтеки или синяки на других участках тела?

О: Я же сказала. Грудь и бедра были…

В: Вы ведь не утверждаете, что синяки на груди и бедрах появились в результате того, что вас били кулаками?

О: Нет, но…

В: Или пинали ногами?

О: Нет, этого не было.

В: Можно ли говорить о том, что вам нанесли телесные повреждения?

О: Да! Они меня изнасиловали!

В: Миссис Лидз, эти люди, бывшие на кухне ресторана в то время, когда, по вашим словам…

О: Протестую!

О: Вопрос снимается.

В: Вас били те же люди, которые, по вашему заявлению, применили к вам насилие?

О: Нет, они…

В: Да, да. Мы были бы вам чрезвычайно признательны, если бы вы конкретно описали действия подозреваемых, вместо того чтобы повторять, что вас изнасиловали.

О: Они схватили меня.

В: Понятно.

О: Засунули мне в рот кляп.

В: Что из себя представлял кляп?

О: Носовой платок.

В: Ясно. Миссис Лидз, вы часто смотрите кино?

О: Протестую.

О: Протест принят.

В: Каковы были их последующие действия?

О: Они… угрожали мне.

В: Вот как? На каком же языке?

О: Мне трудно сказать, на каком языке. Я просто…

В: Ах, вот как. Значит, вы не особо бегло говорите по-вьетнамски?

О: Их намерения были очевидны.

В: По каким же признакам вы составили свое мнение?

О: Я почувствовала.

Тот, с жидкими усами, в котором она сразу разгадала главаря, отдавал негромким голосом указания. Он, видимо, велел сорвать с нее трусы, потому что его подручные молниеносно проделали эту несложную операцию. Еще несколько резких слов, и ее рывком поднимают с земли и кидают на капот автомобиля. Она пытается обратиться к ним, умолить ее не трогать, она – порядочная замужняя женщина, но ей мешает грязный платок во рту, и главарь, тот, что с усами, сильно бьет ее по щеке и что-то шепчет товарищам.

– Это был Хо. Главным у них был Хо. Я хорошо разглядела его лицо при свете луны…

Они рванули блузку на ее груди, перламутровые пуговицы, поблескивая, рикошетом отскакивали от капота и падали на землю. Парни, прижав ее к капоту, рывком раздвинули ей ноги. Хо, главный, пристроился у нее меж ног, в тишине было слышно, как он рванул «молнию» на брюках. Послышались ободряющие слова, кто-то приглушенно, совсем по-девичьи, захихикал. Один из насильников прильнул к ее груди. В темноте что-то блеснуло, отражая лунный свет, она поняла, что это – стеклянный глаз.

– Это был Нго. У него стеклянный глаз. Потом он меня… он… меня… больнее всех… потом… когда они… они…

Все трое, один за другим, надругались над ней.

Она до конца своих дней будет ненавидеть роскошный автомобиль, ставший для нее ложем пыток, слишком удобным оказался у «масерати» капот. Крик боли беззвучно тонет в грязном кляпе, алчные пальцы впиваются в бедра, двое держат ее за руки и лапают ее груди. Она покажет дежурному врачу эти синяки, особенно заметные вокруг сосков. От черных трусов остался клок, один чулок сполз по ноге вниз.

Когда третий из них удовлетворился…

– Это был Ван Кон, самый молодой. После ареста выяснилось, что ему всего восемнадцать. Он… он был последним, когда я… когда я лежала на спине, а они держали мне ноги… держали ноги. И потом, когда они… они кончили… то… то… они…

Хо отдал приказ.

Подручные бросили ее на капот лицом вниз.

Она закричала: «Нет!»

Но их не остановить, нет, не остановить.

– Больше двух часов… они… они измывались надо мною, – не глядя на Мэтью, продолжала Джессика. – На суде же они пытались доказать, что я сама искала приключений, обвинив их. Они-де были в это время на кухне и уже поэтому не могли потешаться надо мною.

Наконец она посмела повернуться к нему лицом.

В ее глазах стояли слезы.

– Я не могла ошибиться. Меня насиловали именно эти подонки, – страстно произнесла она.

Она тщетно повторяла на суде эти слова: «Они меня насиловали, они меня насиловали, они меня насиловали, они меня насиловали». О края бассейна билась вода, высоко в небе гудел невидимый самолет. Но все остальные звуки заглушались этими: «Они меня насиловали, они меня насиловали, они меня насиловали».

– Меня до сих пор по ночам донимают кошмары, – пожаловалась она. – Я была вынуждена весь месяц принимать по две таблетки снотворного, чтобы забыться, но страшные видения не оставляли меня.

Она отвернулась, устремив взгляд на упирающиеся в горизонт поля. Она была восхитительна: классический нос и подбородок, откинутые со лба каштановые волосы, горящие щеки.

– Не знаю, смогу ли я избавиться от кошмаров, – произнесла она. – Теперь, когда они мертвы, возможно, придет конец моим мучениям?

– Миссис Лидз, – решился прервать ее Мэтью. – Вы принимали снотворное в ночь убийства?

Она обернулась.

– Так как?

– Нет, – ответила она.

– Но в доме есть снотворное?

– Да.

– Вам его прописал врач?

– Да. Мой врач, доктор Вайнбергер. Марвин Вайнбергер.

– Он практикует в Калузе?

– Да.

– Рецепт выписан на вас?

– Да.

– Вы не вспомните, когда в последний раз по этому рецепту брали лекарство?

– Точно не могу сказать.

– Сколько таблеток осталось в пузырьке?

– Не знаю. Какое-то время назад я прекратила пить снотворное.

– Ну, скажем, пузырек наполовину пустой, или там осталось три четверти таблеток?

– Примерно наполовину.

– Вы уверены, что в ту ночь не пили таблеток?

– Вне всякого сомнения.

– Вы уверены, что ваш муж не вставал с постели в ту ночь?

– Ну, я…

– Вас об этом непременно спросит прокурор, миссис Лидз.

– Нет, наверняка сказать не могу.

– Миссис Лидз, муж знал, что в доме было снотворное?

– Вероятно. Почему вы спрашиваете?

– Он сказал мне, что до фильма после ужина вы пили спиртное. Вы помните, что вы пили?

– Я пила коньяк. А что пил Стивен, не знаю.

– После этого вы смотрели фильм?

– Да.

– И он заснул?

– Да.

– А вы заснули позже?

– Да.

– И крепко спали всю ночь?

– Да. Я не слышала, как завелась машина. Мне тогда надо было…

– Но вы же крепко спали.

– Ну… да.

– Стало быть, вы и не могли услышать, как завелась машина.

– Полагаю, что нет.

– И стало быть, вы просто не можете утверждать наверняка, что ваш муж пробыл с вами дома всю ночь.

Мэтью хотел знать, попалась ли на глаза Роулзу и Блуму полупустая баночка со снотворным в то утро, когда они пришли арестовывать Лидза. Еще он был бы не прочь узнать, известно ли Патрисии Демминг о существовании в Калузе доктора Марвина Вайнбергера, прописавшего снотворное Джессике Лидз. Он надеялся, что она об этом не узнает.

В противном случае она может предположить, что измученная кошмарами Джессика Лидз крепко заснула в ту ночь, потому что перед сном выпила коньяк, в который ее муж, Стивен Лидз…

Мэтью гнал от себя подобные мысли.

На востоке Калузы, где-то между основными автострадами, соединяющими центр с пригородами, располагалась уродливая промышленная зона. Этот образец предприимчивости являл собой ряд сборных домиков из гофрированного железа времен второй мировой войны, пристроенных к низким, вытянутым, островерхим зданиям, напоминающим театр военных действий.

Мэтью коробило, что эти лишенные растительности площадки назывались «парками». В каждом из таких убогих домишек усердно трудились, тут обрамляли картины, чинили телевизор, продавали бытовые электроприборы, присматривали за домашними животными, занимались очисткой бассейнов, водопроводными и слесарными работами, кровельными работами и наружной обшивкой домов, борьбой с насекомыми и всякой всячиной. Эти мастерские существовали за счет минимальной арендной платы и мизерных отчислений на ремонт.

В одном из таких домиков расположилась мастерская по ремонту автомобилей «Кросвелл авто», владелец которой, Ларри Кросвелл, давно перебрался в Калузу из Питтсбурга, штат Пенсильвания. Много позже его переезда Фрэнк Макнэлли в альманахе «Города Америки» назвал родной город Ларри лучшим в Штатах, что вовсе не опечалило Кросвелла. Его вполне устраивала Флорида, и в частности Калуза.

Толстяк Кросвелл, с красной от загара лысиной, имел неожиданно голубые ясные глаза, которые не портили остатки седых волос, еле прикрывающих уши, и выцветшая щетина на щеках и подбородке, достойная Пиллсбери Дафбола. Он бывал одет в неизменную серую майку с растянутым воротом, которую он иногда заменял на замызганную белую футболку, в синие шорты, белые носки и высокие грубые ботинки. Сейчас, толкуя Мэтью и его страховому агенту, во что выльется ремонт «акуры», он держал в коротких толстых пальцах банку пива.

Агент Питер Кан, худощавый седовласый человек, осторожно пробирался между разбитыми машинами и походил на птицу, случайно залетевшую в болото. Кросвелл говорил, Кан делал пометки в блокноте.

– Что мы имеем? – рассуждал Кросвелл. – Придется ставить новое крыло и внутри менять все…

– Какое крыло? – не понял Мэтью.

– Да заднее, – пояснил Кан. – В которое врезалась машина.

Мэтью приметил, что в такт словам агент, подобно птице, подергивал головой.

Адвокат недовольно кивнул.

– Во сколько обойдется ремонт? – спросил Кан.

– Хорошо еще, что бак не повредил, – как будто не расслышал Кросвелл.

– Так что же? – повторил Кан.

– Да набежит тысячи три, и то вместе с рамой.

– Может быть, сойдемся на двух тысячах? – закинул удочку Кан.

– Еще корпус надо править, – не унимался Кросвелл.

– Хорошо, Ларри, даю тебе две тысячи двести пятьдесят, и мы в расчете.

– Согласен, пусть будет две с половиной, – порешил Кросвелл.

– Договорились, – кивнул Кан.

– Когда я смогу получить машину? – спросил Мэтью.

– Недели через две, – прикинул Кросвелл.

– Что так долго?

– Придется покопаться. К тому же мы завалены заказами.

– Кто оплатит стоянку? – спросил Мэтью у Кана.

– Компания. Перешлите нам счета.

– Надо проверить, все ли ключи на месте, – сказал Кросвелл и пошел к офису.

– У моей машины только один ключ, – ответил Мэтью. – Вы будете платить мне или ему? – обратился он к Кану.

– Если вы не против, мы заплатим ему.

– Хорошо.

Офис оказался крошечной комнаткой. За столом перед компьютером «ЭЛЛА» сидела миленькая для своих сорока лет секретарша, ее каштановые волосы были взбиты в высокую прическу, из которой торчал карандаш. В правом ухе позвякивала длинная серьга. Она сидела на фоне перекидного календаря с крупными квадратами для чисел. В каждый квадрат помещалась фамилия и в скобках – название машины. Около календаря висела деревянная доска с крючками, помеченными белыми ярлыками. Кросвелл снял с доски ключ, подписанный фамилией «Хоуп», удовлетворенно кивнул и спросил:

– Этот ключ подходит к вашему багажнику?

– Багажник и «бардачок» открываются одним ключом.

– Вот и славно, – обрадовался Кросвелл. – Терпеть не могу возни с ключами. Иногда клиенты оставляют ключи от своей второй машины, приходится им названивать. Случается, что они сами трезвонят, оставили, мол, в связке ключи от дома, и не буду ли я столь любезен обождать, когда они заявятся за ключами. Вы не представляете, какая морока с этими ключами. Так когда я обещал?

– Через две недели, – напомнил Кан. – Мария, пометь, ладно? Хоуп, «акура-ледасанд», через две недели. Какое это будет число?

Мария встала со своего места. Она оказалась миниатюрной дамой с красивой фигурой. Кан не мог оторвать глаз от ее зада. Мэтью тоже. Кросвелл был избалован – он невозмутимо потягивал пиво. Мария ткнула пальчиком в календарь. Понедельник через две недели выпал на третье сентября.

– Это праздник, – объявила она.

– Что? – не понял Кросвелл.

– Это будет День труда, понедельник, – повторила Мария.

– Третье сентября. Это выходной, не так ли?

– Тогда во вторник, – сказал Кросвелл. – Часов в пять, хорошо?

– Точно в пять?

– Да, в пять часов, – уверенно произнес Кросвелл.

– Чья машина стоит у входа? – спросил кто-то за их спиной.

Мэтью обернулся. В дверях стоял человек в запачканном краской комбинезоне, одной рукой он опирался о косяк.

– «Форд»? – уточнил Мэтью.

– Да, – ответил тот. – Может, вы ее отгоните, а то мне не добраться до своей машины.

– Конечно, – кивнул Мэтью. – Мы все закончили? – спросил он у Кана.

– Осталось подписать бумаги, – сказал Кан.

Мэтью бегло просмотрел документ.

В нем оговаривалось, что ремонтные работы будут произведены фирмой «Кросвелл авто», на счет которой поступит оплата. Человек в комбинезоне терпеливо ждал за дверью, пока Мэтью подписывал бумаги, ставил число, обменивался рукопожатием с Каном и заверял Кросвелла, что приедет за машиной четвертого сентября.

– Значит, в пять часов, – повторил Мэтью и пошел за мужчиной на стоянку машины. В непосредственной близости у его машины была припаркована «мазда» с продавленным багажником. Мэтью сел в свой «форд», завел двигатель, подал немного вперед, чтобы удобнее было разворачиваться, и выехал на асфальтированную дорожку на выезде из парка.

Перед светофором на 41-й улице он вспомнил, что пользуется этой машиной дольше, чем предполагал. Это ничем, конечно, не грозило. Но угнетала мысль, что он пользуется арендованной машиной, а не своей дымчато-голубой «акурой-ледасанд» за тридцать тысяч, с кожаными сиденьями, крышей на солнечных батареях и скоростью разгона до шестидесяти миль в час за восемь секунд. Он намеревался уехать из города на выходные перед Днем труда, предположительно на озеро Окичоби. Теперь ему придется отправляться в путь – если он вообще соберется ехать – на арендованном «форде». И, судя по всему, ему предстоит одинокая поездка. Это его расстраивало. Он провел в одиночестве отпуск в Италии и не ощутил от этого особой радости.

Зажегся зеленый свет.

Мэтью повернул налево и поехал к дому.

В одиннадцать часов его поднял из постели телефон. Он сразу узнал голос – единственная вьетнамка, которую он знал, была Май Чим Ли.

– Мистер Хоуп, – сказала она. – Извините, что беспокою вас так поздно.

– Все в порядке, – успокоил ее адвокат.

– Спасибо, – сказала она. – Я знаю, что вы хотите поговорить с Тринхом Манг Дуком, и я…

– Он в городе?

– Да, это и является причиной моего звонка. Одна моя знакомая, которая там живет…

Он догадался, что речь идет о «Малой Азии».

– …только что позвонила мне и сказала, что он вернулся из Орландо. Нет ли смысла договориться с ним о встрече на завтра?

– Я был бы вам признателен, – произнес Мэтью.

– Я так и поступлю. Пожалуйста, еще раз извините за поздний звонок. Надеюсь, я вас не разбудила?

– Нет, что вы.

– Я вам перезвоню, спокойной ночи, – сказала она и повесила трубку.

Глава 6

– Это было вскоре после полуночи, – начал свой рассказ Тринх Манг Дук. – Мне не спалось. Мой сын обещал вернуться за мной и не приехал.

Он говорил так, как говорили все в его родной деревне. Май Чим поначалу с трудом понимала этот диалект, но в конце концов освоилась. Было одиннадцать часов утра, вторник. Тринх паковал свои немудреные пожитки, собираясь в дорогу. Племянник заедет за ним на машине и отвезет в Орландо, где его сын и невестка предполагают открыть вьетнамский ресторанчик не раньше чем через неделю, но старик боится, что его забудут. Он должен быть начеку.

Тринх как будто сошел с экрана телевизора, таких стариков часто показывали во время вьетнамской кампании. Они рыдали, присев на корточки около соломенных хижин, изредка поглядывая на камеру. Только одет он был не традиционно, вместо черных шорт, рубашки и островерхой соломенной шляпы на нем была полосатая тенниска, брюки цвета хаки и сандалии. Но в остальном он ничем не отличался, то же скуластое, испещренное морщинами узкое лицо, смуглая кожа, те же темные глаза, редкая седая бороденка. Он пытался восстановить события той ночи, в которую убили трех его соотечественников, не переставая шаркать ногами от одной коробки к другой, укладывая свою одежду и те немногие милые его сердцу пустячки, которые путешествовали с ним по миру.

Он вспоминал ночь прошлого понедельника.

Тринадцатое августа. Минула целая неделя с того дня, унесшего покой, когда его сын с женою уехали в Орландо в надежде подыскать там жилье и вернуться за ним. От них не было никаких известий, и он уже было решил, что забыли нарочно.

В этот год Тринху исполнилось шестьдесят восемь лет, по традициям его родины подошло то время, когда человек должен жить со своими близкими в мире, прислушиваясь к самому себе, и готовиться к уходу, ему следует встречаться с друзьями, подыскать опытного геоманта, который подскажет, где следует подготовить могилу и какой сделать гроб.

Но он оказался на старости лет далеко в Америке.

До Тринха доходили слухи, что в этой стране со стариками не церемонятся, случается, они умирают в забвении или оказываются в чужом доме, где их нехотя обихаживают посторонние люди. Кто может поручиться, что и его сыну не надоело содержать немощного старика, от которого всего-то толку что легенды и поверия? А что, если их переезд в Орландо был простой уловкой, легким способом избавиться от него? Все эти думы беспокоили старика в ту ночь неделю назад.

Май Чим что-то уточнила у него, он кивнул в знак согласия:

– Да, именно, восемь дней назад. Я был встревожен…

…Столько времени уже прошло с тех пор, как его сын уехал в Орландо. Кое у кого из его соседей по «Малой Азии» был телефон, они бы тут же сообщили ему, что звонил сын, но он затаился, возможно, не смог подыскать нужного помещения, возникли непредвиденные проблемы, но почему не подать весточку отцу? Зачем заставлять старика гадать и волноваться?

Сквозь дрему он услышал крик.

Ему даже показалось, что именно крик его и разбудил. Впрочем, нет, он прилег около десяти часов, но маялся без сна. Он пребывал в тревоге, оттого и прислушивался к ночным звукам. Вдали загудел паровоз. Лаяли собаки. Кто-то вскрикнул.

Он попытался в темноте разглядеть цифры на светящемся диске своих часов, купленных им в Гонолулу в самом начале долгого путешествия в Америку. Он вспомнил долгую дорогу по четырем штатам и семи городам, дорогу, которая еще может закончиться благополучно в Орландо.

Часы показывали десять минут первого.

Его убогое ложе пропиталось влагой этой жаркой ночи и тоской ожидания. Он откинул верхнюю простыню, свесил тощие ноги через край узкой кровати, побрел к двери и выглянул на улицу сквозь решетчатую дверь.

По дороге бежал человек.

– Он наблюдал за ним через решетку? – спросил Мэтью.

Май Чим перевела вопрос. Тринх ответил:

– Да. Через решетку.

«Значит, он мог и ошибиться», – подумал Мэтью.

– Я хорошо разглядел его при лунном свете, – словами старика говорила Май Чим. – На нем была… желтая куртка и желтая кепка.

Крупный высокий человек спешил к обочине дороги, где стояла машина. Человек открыл дверцу машины со стороны водителя…

– Он запомнил лицо этого человека? – спросил Мэтью.

Май Чим перевела вопрос.

– Да, это был белый мужчина.

– Это был Стивен Лидз?

Вопрос был переведен на вьетнамский, и был получен ответ:

– Он узнал Лидза на опознании.

Создавалось впечатление, что переводчица и Мэтью ведут свой диалог, а слова старика являются лишь фоном главной темы разговора, в центре внимания опознание Лидза.

– Сколько человек было на опознании?

– Семь.

– Все белые?

– Трое белых, трое негров, один азиат.

Это нечестно, кроме Лидза было только двое белых.

– Во что он был одет?

– Все были в тюремной одежде.

Значит, очная ставка состоялась где-то сразу после ареста Лидза до отъезда Тринха в Орландо, то есть между вторником четырнадцатого и четвергом шестнадцатого августа. О свидетелях Мэтью узнал из утреннего выпуска «Геральд трибюн» в пятницу.

– Когда проходило опознание? – спросил он.

– Накануне моего отъезда в Орландо.

– В среду, пятнадцатого?

– Да, наверное.

– Вам приходилось раньше видеть в газетах фотографии Лидза? Или по телевизору?

– Нет.

– Вы смотрите телевизор?

– Да. Но я не видел фотографий того белого человека, который убил моих земляков.

– Откуда вам известно, что Лидз их убил?

– Так его в этом обвиняют.

– Кто вам сказал?

– У нас в районе об этом все говорят.

– Говорят, что белый человек по имени Стивен Лидз убил ваших земляков?

– Да.

– А нет ли таких предположений, что человек, которого вы опознали, и убийца – одно и то же лицо?

– Да, говорят и такое.

– Разговоры велись до опознания?

– Я не понял вашего вопроса.

– Я спрашиваю: не случалось ли вам сразу после убийства перемолвиться об этом с кем-нибудь, кто мог видеть его фотографии?

– Я со многими разговаривал.

– Среди них были те, кто мог видеть его фотографии?

– Конечно.

– Вам могли описать его внешность?

– Как будто нет.

– Вы знакомы с человеком по имени Тран Сум Линх?

– Знаком.

– До опознания вы встречались с Тран Сум Линхом?

– Думаю, да.

– Он говорил вам, что видел человека в желтой кепке и куртке, который входил в дом, где потом нашли трупы?

– Нет, не говорил.

– Значит, до опознания вам никто не описывал внешность Стивена Лидза?

– Никто.

– А Тран Сум Линх не упоминал в разговоре, что в ту ночь он видел человека в желтой кепке и желтой куртке?

– Нет, не упоминал.

– Следовательно, вы впервые увидели этого человека в десять минут первого…

– Да.

– Ночью тринад… вернее, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа, правильно?

– Да.

– Вы видели, как он бежал к своей машине на обочину?

– Да.

– С какой стороны он бежал?

– От дома, где жили мои земляки. Те самые, которых убили.

– Вы видели, как он выходил из дома?

– Нет. Но он бежал по направлению оттуда.

– Понятно. Он бежал к машине?

– Да.

– Какой марки была машина?

– Я не разбираюсь в американских машинах.

– А в итальянских машинах вы разбираетесь?

– Нет, тоже не разбираюсь.

– Какого она была цвета?

– Темно-синяя. Или зеленая. В темноте было не разглядеть.

– Но ведь была ясная лунная ночь.

– Да, только машина стояла под деревом.

– Значит, это была темно-синяя или темно-зеленая машина?

– Да.

– Но не красная.

– Нет, не красная машина.

– Это была спортивная машина?

– Я не знаю, что такое спортивная машина.

Май Чим перевела ответ старика Мэтью и принялась что-то обстоятельно объяснять тому по-вьетнамски, скорее всего, что такое спортивная машина. Тринх внимательно ее слушал, согласно кивнул и наконец произнес:

– Нет, это была не спортивная машина. Это была обыкновенная машина.

– С двумя дверцами или четырьмя?

– Я не заметил.

– Но лицо подозреваемого вы разглядели?

– Да. Я лучше разбираюсь в лицах, чем в машинах.

– Что-нибудь еще вы заметили? – устало спросил Мэтью.

Тринх кратко ответил по-вьетнамски. Май Чим кивнула. Она была бесстрастным переводчиком.

– Что? – нетерпеливо спросил Мэтью.

– Он запомнил номер машины, – сказала она.

Патрисия Демминг и детектив Фрэнк Баннион обедали на открытой веранде ресторана «Скандалисты» под одним из зеленых зонтиков. Баннион с удовлетворением подметил, что они неплохо смотрятся вдвоем. Интересно, есть ли у нее кто-нибудь? Сам он вчерашнюю ночь провел с Шерри Рейндольс и поэтому ощущал себя чертовски привлекательным. После восхитительной ночи с молоденькой женщиной он всегда находил подтверждение своих потрясающих мужских достоинств.

Шерри под большим секретом шепнула ему вчера, что две недели назад ей исполнилось тридцать. Это она сказала, когда делала минет. Она пыталась доказать, что зрелые женщины смыслят в сексе побольше, чем сопливые девчонки. Баннион ее успокоил, для него тридцатилетняя женщина была молодой. Еще он похвастался, что в свои сорок два года умудрился сохранить волосы и зубы. Ему показалось, что это произвело на нее впечатление.

Сегодня у Шерри был выходной.

Вчера ночью она сказала про выходной, добавив, что весь следующий день и ночь они смогут предаваться любви, ей надо быть на работе в среду утром в половине одиннадцатого. Баннион посетовал, что ему самому надо быть на службе в девять утра. И вот напротив него за столиком любуется заливом очаровательная блондинка с одним существенным недостатком – она его босс, что не мешает ему чувствовать к ней дикое влечение. Липкая жара способствует возникновению желания и легкому его удовлетворению.

– Лодка причалила вот здесь, – показал он.

– В котором часу? – уточнила она.

– Без четверти одиннадцать, – ответил Баннион.

– Вроде совпадает? – с удовлетворением отметила Патрисия.

– Ему пришлось бы отплыть из Уиллоуби в половине одиннадцатого. Сюда ходу – пятнадцать минут.

– Барменша видела, как лодка подходит к пристани?

– Да, она заметила его, когда он причаливал к доку, предыдущая отметка 72 была вне поля ее зрения, она слишком далеко на севере.

– Где она была, когда увидела лодку?

– В баре. Оттуда хорошо просматривается весь канал.

Патрисия посмотрела в том направлении:

– Она запомнила лодку?

– Очень подробно.

– И видела название?

– Нет. Он уже загнал ее в стапель.

– В какой?

– Второй с края. Справа от вас.

Патрисия снова посмотрела в ту сторону.

– Из бара прекрасно видно, – повторил Баннион. – Даже если она не видела названия…

– Надо же так назвать – «Блаженство», – неодобрительно сказала Патрисия.

– Шустрый малый, – произнес Баннион двусмысленно и посмотрел на Патрисию. На ее лице ничего не отразилось. Он посчитал это хорошим признаком. – Она здорово разбирается в лодках и сможет в суде описать любую, и нужную нам тоже. Но мало того, она может описать его.

– Лидза?

– Можно попытаться устроить опознание. Она утверждает, что тот человек был в желтой кепке и куртке.

– Именно он был в лодке?

– Она видела его в лодке, видела, как он заводит ее в док, как идет по ступенькам по направлению к стоянке.

– Сколько было времени?

– Где-то между десятью и одиннадцатью часами.

– Подходит. Когда она потеряла его из виду?

– Когда он сел в машину и уехал.

– Какой марки была машина? – спросила Патрисия, наклоняясь к нему.

– Зеленый «олдсмобиль кутласс сьюприм».

– А номер?

– Так далеко она не сумела рассмотреть.

– Черт, – выругалась Патрисия.

Баннион нашел это не столько возбуждающим, сколь обещающим.

– Что будем заказывать? – расплылся он в своей самой шикарной улыбке.

– На это можно посмотреть иначе, – произнесла Май Чим.

Они сидели с Мэтью в ресторане примерно в семи милях от «Скандалистов». Баннион сумел разузнать марку автомобиля. Тринх описал только цвет – темно-синий или темно-зеленый, зато он запомнил номер. Машина была из Флориды. Мэтью пометил у себя в блокноте – 2АВ 39С. Дело за малым – найти машину и узнать, кто был тот человек в желтой кепке и куртке.

– Что вы имеете в виду? – переспросил он.

Он был удивлен и обрадован, когда она приняла его приглашение пообедать с ним. Он с удовольствием наблюдал, как она ест. Ему хотелось знать, по вкусу ли ей, женщине, проведшей первые пятнадцать лет жизни в Сайгоне, итальянская кухня. Она ела с аппетитом. Сначала одолела лингвине аль престо и теперь усердно поглощала пиккату из телятины.

– Это убийство, – сказала она. – И изнасилование. Так ли уж они связаны между собой?

– А вы как считаете?

– Я предполагаю, что те парни действительно ее изнасиловали, однако это еще не значит…

– Правда?

– Да. Заметьте, местные вьетнамцы обрадовались оправдательному приговору. Они молились, чтобы их земляков признали невиновными. Азиатам не так уж сладко живется в Америке. В Калузе нет даже буддистского храма, вы знаете об этом?

– А вы сами буддистка? – поинтересовался Мэтью.

– Я католичка, – отрицательно покачала она головой. – Но в детстве меня окружали буддисты. А вы какого вероисповедания?

– Никакого.

– А раньше?

– Англиканец.

– Это хорошая религия?

– Я думаю, чтобы чего-то достичь в Америке, следует быть тем, что определяется аббревиатурой БАСП.

– Что это такое?

– Белый, англосаксонского происхождения, протестант.

– А еписко… Вы не могли бы повторить?

– Епископалианец.

– Епископалианец. Это что-то вроде протестанта?

– Да, – сказал Мэтью.

– А белый англиканец – это как?

Мэтью улыбнулся:

– Ну что-то вроде того, о чем мы раньше говорили.

– А! – отозвалась она.

– Белый да еще англиканец – это излишне, – подытожила она.

– В общем-то да, – пришлось ему согласиться.

– Мне нравится это слово. Излишне. Оно так хорошо звучит по-английски. Сколько вам лет? – неожиданно спросила она.

– Тридцать восемь, – ответил Мэтью.

– Вы женаты?

– Нет. Разведен.

– У вас есть дети?

– Дочка. Она сейчас в Кейп-Код. С матерью.

– Как ее зовут?

– Джоанна.

– Она маленькая?

– Ей четырнадцать.

– Значит, вы рано женились.

– Да.

– А она красивая?

– Да. Все отцы находят своих дочерей привлекательными.

– Мне кажется, что мой отец был нетипичным в этом смысле.

– Но он же посадил вас в тот вертолет.

– Да, это правда, – согласилась она.

– Вы очень красивы, – решился сказать Мэтью.

– Спасибо, – произнесла она и замолчала.

Он задумался, знает ли она о том, что недурна собою. Или горестные военные годы заставили ее забыть о себе? Потом последовали скитания и переезды. Что в этой женщине, бухгалтере Мэри Ли, осталось от той маленькой вьетнамской девчушки? Трудно было сказать.

– А как вы думаете, кто мог их убить? – резко сменила она тему разговора, словно пытаясь отогнать даже намеки на что-то личное. Она старалась не смотреть ему в глаза. Ему очень не хотелось думать, что она приняла его искренний комплимент за неуклюжее приставание.

– Я не ищу убийцу, – сказал он. – Мне необходимо доказать, что мой клиент невиновен.

– А вы считаете, что он не совершал преступления?

Мэтью ответил не сразу.

Спустя минуту они почти в один голос произнесли: «Да».

– Можно сказать, что я ищу доказательства, подкрепляющие мою уверенность.

– А номер машины вам пригодится?

– Возможно.

– Если только Тринх не ошибся.

– Я не думаю, что есть причины в нем сомневаться. Только скажите, у вас такие же цифры, как у нас?

– Да, у нас арабские цифры. И алфавит примерно такой же, кроме нескольких букв, и миллион диакритических знаков.

– А что это такое? – удивился он.

Она посмотрела на него.

– Я не знаю, – принялся он оправдываться.

– Могли бы сделать вид, что знаете, – с улыбкой произнесла она.

– Как бы я тогда узнал, что это такое? Объясните, пожалуйста.

– Это такие маленькие значки, они прибавляются к буквам для передачи фонетических особенностей.

– Ага.

– Понимаете?

– Да. Что-то вроде седилль во французском или умляута в немецком?

– А это что такое?

– Ну, могли бы притвориться, что знаете, – улыбнулся он.

– Ну ладно, растолкуйте!

– Диакритические знаки.

– О’кей, – сказала она.

– Во всяком случае, так я думаю, – усмехнулся он.

Ему понравилось, как она произнесла «о’кей». Она по-своему выговаривала это самое американское из всех слов.

– Вьетнамский язык не так просто освоить, – заметила она. – Его не одолеешь в два счета. В этом и была основная трудность американских солдат. А когда нет взаимопонимания, непременно зарождаются подозрения. И множатся обоюдные ошибки.