Текст книги "Три слепых мышонка"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Они, тяжело дыша, сидели посередине дорожки, друг напротив друга, почти соприкасаясь носками кроссовок.

– На этот раз ваша оплошность, – усмехнулась она.

– Вы так резко остановились!

– У меня развязался шнурок.

– Хоть бы знак какой-нибудь подали.

– Откуда же мне было знать, что кто-то бежит по моему следу, – поднимаясь, сказала она.

Мэтью тоже встал на ноги. Непревзойденный фаворит, третий участник гонок, уже обежал весь круг и на всех парах приближался к ним. Он отчаянно покраснел и тяжело дышал, внимательно слушая записи в наушниках. Он жестом пловца, делающего последний, отчаянный гребок, показал, чтобы они отошли прочь, пока он в них не врезался. Он, подобно локомотиву, взявшему направление на Албуркверке, Нью-Мехико, просвистел мимо Патрисии и Мэтью, которые, в надежде спасти свою драгоценную жизнь, прижались к перилам.

– Вы весь мокрый, – сказала Патрисия.

– Вы тоже.

– Все в точности повторяется, – добавила она.

Он вспомнил ее в красном шелковом платье, сквозь мокрую ткань которого проглядывали соски. Тогда шел проливной дождь.

– Мне кажется, я понял, почему убили Тринха, – как-то не к месту произнес он.

– Вы когда-нибудь спите? – поинтересовалась она.

– Может, обсудим этот вопрос где-нибудь в баре?

– Позволю себе отказаться, господин адвокат, – сказала она. – Рада была вас вновь увидеть. – Она хлестнула себя кепкой по бедру и легкой походкой направилась к раздевалке. Шестичасовой экспресс на Мехико был на подходе.

Мэтью подался в сторону.

Под дождем все полицейские мира похожи друг на друга. Особенно когда у их ног лежит труп. Вам не удастся увидеть их с зонтиками. Полицейский будет облачен в дождевик или в плащ, но ни один из них никогда не раскроет зонт. Восемь полицейских, кое-кто в штатском, мокли под дождем на краю канализационного канала и вглядывались в глубину, где неподвижно лежал человек.

Была пятница, девять часов вечера, уик-энд пока еще не вступил в свои права. Никто из них не ожидал в этот вечер обнаружить труп. Не так-то часто в Калузе случались убийства. Правда, с распространением крэка людей стали убивать намного чаще, тем более что крэк, позор и бедствие всей страны, быстро осваивал Америку. Множество рук тянулось разжечь огонь в трубках с кокаином, превращая страну в один сияющий миллионами огней город на холме.

Инспектор Блум в синем костюме, белой рубашке, темно-синем галстуке, помеченным горчицей, стоял на краю канала. Дождь перешел в колкую неспешную изморось. Блум стоял под дождем без пальто и шляпы. Над трупом склонился помощник медэксперта. Дно котлована было неровным, убитый лежал на боку, лицом к задней стене, спиной к дороге. Никто не спешил притрагиваться к телу. Череп убитого был проломлен. Кровавая дорожка тянулась от шоссе, блестящего от дождя, к котловану, густо окропленного кровью.

Помощник медэксперта с трудом удерживался на скользкой бугристой поверхности котлована, он несколько раз поскальзывался, пытаясь осмотреть тело. К опознанию пока не приступали, ожидая знака от врача, но тот никак не мог начать осмотр.

Купер Роулз переговорил с офицером, который первым принял сообщение дежурных об убийстве, и присоединился к остальным. Он только что вернулся из бара, в котором собирались гомосексуалисты, и где, по его сведениям, под видом бобового соуса приторговывали крэком. Одет он был соответственно: облегающие слаксы, розовый хлопчатобумажный пуловер на голое тело, на ногах у него были легкие мокасины с кисточками, в правом ухе висела золотая серьга.

– Ты сегодня потрясающе выглядишь, – поддел его Блум.

– Спасибо, – сухо откликнулся Роулз. – Парень, дежуривший в машине Джорджа, говорит, что, когда они подъехали, того автомобиля уже не было.

– Какого автомобиля?

– Владелец которого сообщил о трупе. Он просто назвал место и смылся.

– Ничего удивительного, – произнес Блум. – Это все из-за твоей серьги, сам понимаешь.

– Кстати, серьга мне очень пригодилась, – оставался невозмутимым Роулз.

Сыскное бюро Калузы еще недавно возглавлял капитан Хоппер, которого Блум за глаза называл его величеством Хлопом. На этом посту его сменил Рашвилл Деккер, для близких Раш. Он казался неплохим парнем, пока. Деккер подошел к полицейским, стоящим возле фургона отдела криминалистики.

– Как тут у нас дела? – обратился он к медэксперту.

– Не могли бы вы мне посветить? – попросил тот.

Тьма стояла непроглядная, ее не смогли разогнать даже фары от машин, освещавшие котлован. Люди, сгрудившиеся у края котлована, закрывали свет.

– Давайте посветим доктору, – сказал Деккер, и двое полицейских в форме и оранжевых плащах сверху отделились от стоящих полукругом полицейских машин и направили свет карманных фонариков вниз на дно котлована. Подъехала еще одна машина с эмблемой прокуратуры, из нее вышел незнакомый Блуму человек. Он подошел к Деккеру и представился Домом Сантукки, помощником прокурора. Они пожали друг другу руки, и тот в свою очередь представил его Блуму и Роулзу.

– Грязное дело, – сказал Сантукки.

Блум видел дела и погрязнее.

– Вы что-нибудь можете сказать? – спросил Деккер у медэксперта.

– Удар произведен каким-то тупым предметом, – ответил он, продолжая стоять на коленях около трупа, в гораздо более удобной позе, чем раньше. Двое офицеров в оранжевых накидках продолжали светить ему своими фонариками. Свет падал на глубокие пробоины в черепе, вокруг которых волосы запеклись от крови.

– Что это могло быть? – спросил Деккер. – Молоток?

– Трудно пока сказать, но удар нанесен сокрушительный. Помогите мне кто-нибудь его перевернуть.

Никто особенно не торопился ему на помощь.

– Идите сюда, помогите доктору, – кивнул Деккер двум полицейским. Они положили фонарики на землю и спустились в котлован. Оставленные на краю обрыва фонарики отбрасывали удивительный рассеянный свет. Широко расставив ноги, полицейские прикидывали, как взяться за дело, не выпачкав руки в крови.

– Раз, два, три – взяли! – скомандовал один, и они одним движением перевернули тело.

– Посветите сюда, пожалуйста, – сказал медэксперт.

Полицейские направили фонари на лицо убитого.

Дом Сантукки издал короткий сдавленный крик.

Это был Фрэнк Баннион.

Глава 11

Утро Мэтью Хоуп начал с заплыва на сто метров в бассейне. Встав на весы после разминки, он расстроился: вместо ожидаемых ста восьмидесяти фунтов стрелка показала на два фунта больше. В семь сорок, одев белый теннисный костюм, Мэтью собирался ехать в клуб на тренировку, на этот раз он чувствовал себя в куда лучшей форме, чем в тот день, когда Кит Хауэлл учил его своему беспощадному удару левой.

Он испытывал огромное удовольствие, просыпаясь на рассвете вместе с солнцем и птицами и завтракая в полной тишине. Когда он вышел из дому за машиной, на лужайке еще сверкала роса. На противоположной стороне улицы появилась в длинном розовом халате и мягких шлепанцах миссис Хеджес, она направилась к ящику за корреспонденцией. Они поприветствовали друг друга взмахом руки. Мэтью попытался представить, как выглядит Патрисия Демминг без четверти восемь утра. Она потрясающе смотрелась под проливным дождем, была хороша в спортивном костюме, но какова в начале дня? Вы что, совсем не спите? – съехидничала она. Правда, они виделись до того, как Фрэнку Банниону проломили череп каким-то тупым предметом.

На стоянке возле клуба было тихо. Мэтью подумал, успел ли кто-нибудь из игроков, лениво выползающих спозаранку из собственных автомобилей, проглядеть заголовки утренних газет. Они были знакомы с Фрэнком Баннионом. После вчерашнего дождя утро выдалось солнечным и ярким, пока еще не очень донимала жара, и день обещал быть славным. Кто в такой день отяготит себя думами о мертвом инспекторе? Интересно, Патрисия Демминг принадлежит к их числу? Так ли уж она теперь уверена в версии о подражательных убийствах и в том, что какой-то ненормальный душегуб прохлаждается на свободе, пока Стивен Лидз мается в тюрьме?

Он зашел в туалет мужской раздевалки, чтобы облегчиться перед матчем, вымыл руки, посмотрел на свое отражение в зеркале и дал себе установку: «У тебя все получится, Хоуп. Ты победишь Кита Хауэлла».

Он подмигнул сам себе, вытер насухо руки, взял ракетку и уверенной походкой вышел на учебный корт.

– В вашей игре есть один недостаток, – заметил Кит. – Вы не продумываете план игры. Вам необходимо просчитать хотя бы два-три удара наперед. Иначе вас ожидают одни сюрпризы.

– Да, счет шесть – ноль был для меня большой неожиданностью, это верно, – усмехнулся Мэтью.

Они сидели в маленьком клубном кафетерии, рядом с бассейном. В воде резвилась детвора. Мужчины еще не закончили свои утренние матчи, за столиками и огороженном уголке рядом с бассейном щебетали женщины в ожидании своей очереди на корт. По субботам и воскресеньям с утра корты предоставлялись в распоряжение сильному полу. Исключение делалось для служащих дам, сумевших доказать свою занятость, таких, как Патрисия Демминг. Они могли играть в теннис с девяти до пяти. «Вы что, совсем не спите?»

Мэтью и десятка два его знакомых голосовали против этого правила, но большинством голосов оно было принято. Его бывшая жена, Сьюзен, посчитала «Бассейн и ракетку» дискриминационным клубом и перешла в «Сабал-Кей», хотя теперь ей приходилось тратить на дорогу на пятнадцать минут больше. Но это была самая мягкая форма протеста. В Калузе найдется немало женщин, готовых разорвать вас на куски, если вы попытаетесь пропустить их вперед в помещение.

В детстве мать учила Мэтью правилам вежливости. Она говорила, что перед дамами следует открывать дверь и вести себя как джентльмен. В современном лексиконе само слово «дама» было под запретом. Какой там этикет, если уступить даме дорогу могут лишь свиньи узурпаторы.

Дамы, окружавшие их с Китом, были заняты оживленными разговорами, время от времени прерываемыми взрывами смеха. Он поежился от мысли, что половина молодых мамаш могут спокойно обыграть его на теннисном корте. Не ущемит ли кого-нибудь это его слишком вольное предложение? Но в сторону опасения, и так стало чрезвычайно опасно жить в наши счастливые, но взрывоопасные времена.

– Если предугадывать лишь следующее мгновение, – начал Кит, – то вам…

– А кто сказал, что я во время игры предаюсь размышлениям? – перебил его Мэтью.

– Ну, надо же иметь хоть какие-то ориентиры, – возразил Кит.

– В общем, да.

– Хотя бы за долю секунды до того, как вы ударите по мячу.

– Да, пожалуй.

– Вы хотя бы представляете, куда посылаете мяч?

– Да. Хотя он не всегда летит в заданном направлении.

– Это понятно. Но я хочу убедить вас в том, что игра – это поддающийся логике обмен ударами. Если вы намеренно послали мяч, то вашему партнеру остается лишь один шанс, как его можно отбить, ваша задача – оказаться в той точке, где ожидается мяч. Причем вы обязаны знать, куда послать ответный мяч, чтобы соперник не успел отреагировать. Вы следите за моей мыслью?

– Да. Но для меня вся трудность состоит в том, чтобы просто отбить мяч, не говоря уже о последующей цепочке.

– Об этом я и толкую. Вам трудно отбить мой мяч, потому что я, в отличие от вас, имею план. Если моя подача была сюда, – он показал указательным пальцем на столе, как это будет выглядеть на корте, – то вы должны послать мяч в этот угол. У вас нет выбора. Либо вы отобьете мяч единственно возможным в данной ситуации способом, либо вы его пропустите. Я, со своей стороны, отобью мяч в эту точку, – он показал ее на столе, – и ожидаю его только в середине поля, отсюда я посылаю мяч туда, где вам трудно будет его достать. Но, допустим, вы сумели одолеть весь корт и отбить мой мяч, – сказал он, быстро переставляя пальцы по столу. – Единственное место, где может оказаться посланный вами мяч, – это ближняя подача перед сеткой. Но я точно об этом знаю, поэтому отобью мяч на другой конец корта и выиграю подачу.

– Как у вас все легко получается, – растерялся Мэтью.

– В этом нет больших хитростей, имей вы в голове план, – произнес довольный собою Кит. – Это как в шахматах. Выигрывает тот, кто просчитывает игру на большее число ходов вперед. Конечно, теннис предсказуем не в такой степени, трудно окончательно вычислить ответный удар… нет, сравнение с шахматами хромает. Практика в теннисе напоминает бой. Вы же не станете бесцельно палить, если только не желаете оказаться по уши в дерьме, простите за выражение. Планируя маневр, вы учитываете дислокацию частей противника и прикидываете их примерное число, чтобы ваш огонь накрыл максимальное количество целей в этом районе, – продолжил великий стратег, разыгрывая сражение пальцами на столе. – Для этого вы расставляете своих людей в новой позиции. – Пальцы побежали дальше по столу. – Надо просчитать все варианты, которыми может воспользоваться противник, и выработать контрудары, чтобы в нужный момент вступить в бой и разгромить врага. Для победы крайне необходимо реализовать свой замысел, – поставил точку Кит.

– Да? – неопределенно отреагировал Мэтью.

– Я не шучу. К следующему занятию разработайте план, договорились? Можете сделать это на бумаге. Ваш удар, место, где он окажется на моей стороне площадки, мои действия, ответные ваши. Наметьте хотя бы пять-шесть ударов, и мы обсудим их в следующую субботу.

– Хорошо, – неуверенно произнес Мэтью.

– Вот увидите, это сработает, – улыбнулся Кит, посмотрев на часы. – А теперь мне пора. В следующую субботу в восемь, хорошо?

– До встречи, – попрощался Мэтью.

Телефон зазвонил без чего-то десять, он еле расслышал его из-за шума воды. Обернувшись вокруг талии полотенцем, он вышел из-под душа и поспешил в кабинет.

– Алло? – Он снял трубку.

– Мэтью?

– Да?

– Патрисия Демминг, – произнес легкий женский голос.

– Ну естественно, – усмехнулся он. – Я само собой мокрый.

– Извините за ранний звонок, – сказала она. – Вы читали утренние газеты?

– Да.

– Что вы об этом скажете?

Он задумался. Не далее как сегодня утром Кит преподал ему урок обхождения с противником, его теория была применима не только на теннисном корте. Тем более задумаешься, что эта дама, желая упечь его клиента на электрический стул, звонит в десять утра с вопросом, что скажет он по поводу убийства ее следователя.

– А что вы думаете? – уклончиво спросил он.

Ответный удар справа, вспомнил он. Подать ей мяч под левую руку, и когда она отобьет его на ближнюю подачу, послать мяч через весь корт в противоположный от нее угол.

– Мне необходимо с вами переговорить. – Он был крайне удивлен ее настойчивостью. – Вы не могли бы подъехать ко мне в офис где-нибудь через час?

– Договорились.

– Спасибо, Мэтью, – сказала она и повесила трубку.

Интересно, что она задумала?

На бейсбольной площадке рядом со зданием управления общественной безопасности ребята гоняли мяч. Их возбужденные голоса взрывали тишину субботнего утра, они были слышны даже во внутреннем дворике здания бывшего мотеля. Детские голоса перенесли Мэтью в Чикаго. Он как будто перелистал старые пожелтевшие фотографии из семейного альбома: дом, где жила их семья, школа, в который он учился, парк, в котором они с сестрой играли. Он не общался с сестрой уже около месяца. Он ощутил резкую тоску по ней. С площадки доносились радостные детские голоса. Он тяжело вздохнул, предчувствуя неприятный разговор, и направился в то крыло, где был расположен кабинет Патрисии.

Было сравнительно прохладно для этого времени дня, но в кабинете помощника прокурора работал кондиционер. Патрисия была одета небрежно: джинсы, сандалии, белая футболка, длинные светлые волосы забраны сзади в пучок. Был выходной день, и здание управления общественной безопасности пустовало. Странно было, что не тарахтели пишущие машинки, молчали телефоны, из кабинета в кабинет не сновали служащие с синими папками в руках.

– Следовало пригласить вас домой, но у меня ремонт, малярные работы, – извинилась она.

– Океан, 407, Фэтбэк, – произнес он.

– Отличная память, – сказала она.

– Мне сюда добираться ближе, – уклончиво обронил он.

– Действительно, Уиспер-Кей рядышком, – согласилась Патрисия.

– Но зато ваши места лучше.

– Я не уверена.

– Во всяком случае, ближе к природе.

– Пока что да, – не стала спорить она. – В ваших краях больше Флориды.

Здесь так говорят – больше Флориды. В том смысле, что какой-то район загрязнен и напоминает ту Флориду, какой она некогда была. Местные жители часто сетуют на утрату былой славы Флориды. Как будто надеются, что все вернется. Но от той истинной Флориды ничего не осталось. Даже в Эверглейдзе. Скорее всего во всей стране не отыщешь даже кусочка первозданной Америки.

– Мне нужна ваша помощь, – изрекла она.

Он удивленно вскинул бровь.

– Это не уловка, Мэтью.

Он молчал.

– До сих пор мне не приходилось сталкиваться с таким туманным делом. – Она тщательно подбирала слова.

Мэтью решил не спешить с реакцией.

– Если настоящий убийца сидит в тюрьме, то нет проблем, – сказала она. – А что, если он на свободе?

– Сомнений нет, что он на свободе, – уверил ее Мэтью.

– Зачем он продолжает убивать людей? У нас в руках человек, которого мы будем судить за его преступления, логичнее было бы на время затаиться?

– Кто говорит, что убийца должен быть умнее ядерного физика?

– Согласна. Но я хочу сказать…

– Я понял вашу мысль.

– Он на свободе, и ему ничто не грозит.

– У него могут быть иные ощущения.

– К чему рисковать, раз он почти вывернулся?

– Возможно, он нервничает.

– Какие на то основания? Ведь свидетель не смог правильно назвать номер его машины.

– Бедолага Тринх, видимо, слишком близко подобрался к нему, это могло насторожить убийцу.

– Одни предположения.

– Конечно.

– И все же я не допускаю возможности, что убийца на свободе.

– Да это лишь версии.

– И все же я буду выступать против вашего клиента.

– Не сомневался.

– Даже если допустить такую несуразицу, что мы ошиблись и будем судить не того человека…

– Можно допустить.

– И предположить, что вы правы в том, что убийца нервничал из-за Тринха и решил избавиться от нежелательного свидетеля, вы понимаете ход моей мысли?..

– Вполне.

– Это реальный сценарий. Но возникает вопрос. Если он считал, что у нас есть против него доказательства, почему же он не убрался из города, пока его не арестовали? В данном случае бессмысленно было убивать Тринха, вы не считаете?

– Считаю.

– А убийство Банниона? Следователя прокуратуры штата? Это вовсе не поддается объяснению. Вероятнее всего, он сумасшедший.

– Возможно, вы правы.

– Мэтью, где мотивы? Все это похоже… на самоуничтожение. Убийца сидит за решеткой, с какой стати зарождать сомнения в том, что задержанный невиновен? И я вновь задумалась о Лидзе как возможном убийце.

– Лидз в тюрьме, вы сами только что сказали. Он же не может разгуливать по улицам…

– Его жена на свободе, Мэтью. И его родственник, брат жены, тоже. Кстати, вы знаете, что он сидел в тюрьме?

– Да, знаю.

– Славная семейка.

– Они не кровные родственники, если вы к этому клоните.

– Да я не об этом. Я хочу сказать…

– Прошу вас, Патрисия, не стоит.

– Выслушайте меня, это всего лишь версия.

– Хорошо, продолжайте, но не увлекайтесь.

– Допустим, что Лидз действительно совершил все те преступления, в которых он обвиняется.

– Давайте не будем, Патрисия!

– Черт возьми, Мэтью, мы же с вами не в суде!

Он пристально посмотрел ей в глаза.

– Продолжать? – проявила она настойчивость.

– Да, – не стал он сопротивляться.

– Хорошо. Положим, Лидз, несмотря на все ваши старания, потерял надежду выкрутиться…

– Вы очень любезны.

– Он понимает, что мы располагаем достаточными доказательствами, и ощущает, что вскоре может сесть на электрический стул. Так? – кивнула она в такт своим словам и в задумчивости прикусила губу.

Мэтью внимательно наблюдал, как она нащупывает мысль, отбирает факты и при этом почти по-детски хмурит брови. Внезапно он ощутил к ней доверие. Относительное.

– Допустим, его жена до сих пор вне себя от нанесенного ей оскорбления. Кстати, мы провели тщательную проверку ее дела. Вне всякого сомнения, ее изнасиловали те самые парни, на которых она указала. Просто ей и суду не повезло с присяжными, они оказались не слишком добросердечными.

– Я вас внимательно слушаю, – кивнул он.

– Остается брат жены. Уивер. Этот тип не раз был замешан в неприглядных историях. Правда, до убийств пока что дело не доходило, но попытка была. Если уж вы подняли руку на человека, то когда-нибудь пойдете до конца.

– Возможно.

– Поверьте мне.

– Хорошо.

– Итак, в окружении Лидза доведенная до отчаяния жена и бешеный деверь. Он вполне мог…

– Вы хотите сказать?..

– Я хочу сказать, что он мог организовать все эти убийства из тюремной камеры.

– Это абсурдно.

– Откуда вы знаете?

– Знаю.

– Вы задавали ему этот вопрос?

– Нет.

– Значит, вы не можете быть уверены.

– Он вообще невиновен. Зачем же ему…

– Закон считает, что он совершил злодеяние, Мэтью, закон упек его в тюрьму, и закон будет его судить за тройное убийство!

– Это ошибка.

– Конечно, Мэтью, все ошибаются, один вы святой. Вы даже не желаете меня выслушать.

– Нет, почему же, я вас слушаю.

– Разве это, в принципе, недопустимо?

– Нет, черт побери!

– Тогда объясните почему.

– Во-первых, – начал Мэтью, – у Лидза с Нэдом Уивером весьма натянутые отношения. Нелепа сама идея, что тот станет оказывать Лидзу какую-либо услугу. Тем более убивать ради него двоих.

– А как насчет Джессики?

– Сколько она весит? Не более ста двадцати фунтов? Как вы себе представляете, она могла расправиться с Баннионом?

– В этом есть резон, – нехотя согласилась Патрисия.

– Во-вторых, я надеюсь, вы не упустили из виду, что Баннион был убит не ножом.

– Ирония здесь неуместна, адвокат.

– Ваша теория разваливается…

– Я поняла ход ваших мыслей. Собственно говоря, вы правы.

– Спасибо.

– Даже более чем.

Она вновь прикусила губу. Надо будет запомнить эту ее привычку, вдруг дело все же дойдет до суда. Когда она покусывает губу – она ищет аргументы. А когда она их найдет…

– Видимо, Баннион пришел к нему неожиданно, – догадалась она.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– К убийце, – добавила она.

Голубые глаза смотрели в глаза карие.

– Потому что иначе… – начала она.

– Он сделал бы это ножом, – закончил за нее Мэтью.

Уоррен заглянул на гавань незадолго до полудня, Чарли Стаббс возился с мотором от лодки.

– Только что собирался уходить на обед, – сказал он. – Вы опять бы меня не застали.

Стаббс, окруженный деталями от мотора, пристроился на бетонном полу под навесом. Штыри, шайбы, помпы, рычаги, муфты – Уоррен даже представить не мог, как это возможно собрать воедино. Сам он никогда не интересовался головоломками.

– Я вчера был на похоронах в Брандентауне, – сказал Стаббс. – Поэтому вы меня не застали.

– Ваш сын мне сказал.

– Вчера прямо хляби небесные разверзлись, самая подходящая погода для похорон, – грустно усмехнулся Стаббс.

– Как раз в дождь лучше всего провожать в последний путь, – изрек Уоррен.

– Все мои друзья постепенно уходят, – покачал головой Стаббс. – В любую погоду. Самое невинное занятие – устроить себе проводы!

Он вытер руки о тряпку, которая даже не скрывала своего происхождения. Уоррену не посчастливилось видеть жену Стаббса, но судя по этим панталонам…

– Мой приятель, которого я вчера хоронил, переехал во Флориду с севера. Он был очень мнительный человек и тщательно берег свое драгоценное здоровье. А в Кливленде такой паршивый климат, что ничего не стоит простудиться и заработать воспаление легких. Еще он боялся стать на всю жизнь инвалидом, он мог поскользнуться и упасть на спину, повредив позвоночник. Мало ли что тебя подстерегает на севере. Может, какая-нибудь уличная банда укокошит или заденет шальная пуля во время разборок торговцев наркотиками, чего только не бывает. А знаете, от чего он умер?

Уоррен покачал головой.

– Утонул, – сказал Стаббс.

Он сунул промасленные панталоны за бак с бензином и сказал:

– Теперь этот мотор должен еще немного протянуть. – Они с Уорреном направились к докам. – Лодка мистера Лидза «Блаженство» стоит на двенадцатом стапеле. С той ночи к ней никто не прикасался.

– Вы все еще уверены, что это был он, да? – спросил Уоррен.

– Да нет, теперь я совсем в этом не уверен, – задумчиво произнес Стаббс. – Особенно после того, как мистер Хоуп дал мне послушать пленку. Получается, что звонил мне точно не мистер Лидз, значит, и лодку мог взять кто-то другой, очень на него похожий. Трудно разобраться, вот что я вам скажу.

– Может быть, вот это вам поможет. – Уоррен двумя пальцами выудил из кармана крошечную кассету.

– Еще одна, – удивился Стаббс.

– Если вас не затруднит, – сказал Уоррен и вынул из другого кармана миниатюрный магнитофон. Он был одет в свободную спортивную куртку из ирландского льна, легкую, как перышко, розового цвета. Он называл такой стиль «майамским порочным». Куртка была с большими отворотами и глубокими карманами. Вчера вечером ее доставили из Нью-Йорка: Уоррен сделал заказ по каталогу. Он предвкушал удовольствие от мгновения, когда Фиона увидит его в этой куртке. Магнитофон «Риалистик Микро-27» помещался на ладони, он использовал его в своем автоответчике. Он вставил кассету.

– Я хочу, чтобы вы послушали несколько ключевых слов, – произнес он. – «Прогулка при луне», «беспокоиться» и «тридцать». Это те слова, которые сказал вам в ночь убийства человек, представившийся Лидзом, не так ли?

– Вроде да, – ответил Стаббс.

– Он сказал примерно следующее: «Я хотел вам сказать, чтобы вы не беспокоились, когда услышите, что я буду брать лодку. Я подъеду часам к десяти – десяти тридцати, прогуляюсь под луной». Вы это помните?

– Как будто да, – подтвердил Стаббс.

– То, что вы услышите, – это отдельные фразы, – пояснил Уоррен. – Постарайтесь сосредоточиться только на ключевых словах, хорошо? Это будет куда труднее для вас, чем в первый раз, когда мистер Хоуп давал вам прослушать пленку.

– Похоже, что так, – сказал Стаббс и с недоверием посмотрел на магнитофон.

– Если вам понадобится повторить какое-то место, я прокручу пленку назад. Скажите, когда будете готовы, хорошо?

– Да я готов, – отозвался старик.

Уоррен нажал кнопку.

Это был его телефонный разговор с Нэдом Уивером, нудный, как зубная боль, когда он клещами вытягивал из него слова, пытаясь добиться, чтобы тот произнес хотя бы несколько слов из тех, что услышал от убийцы Стаббс. Уоррен делал ставку на слова «беспокоиться» и «прогулка при луне», они звучали достаточно отчетливо, «тридцать» было произнесено невнятно.

Уивер произнес слова «прогулка при луне» через тридцать две секунды после начала разговора.

– Прокрутите, пожалуйста, еще раз, – попросил Стаббс.

Уоррен перемотал пленку и снова дал ему прослушать разговор.

«– Мистер Уивер, как часто мистер Лидз отправляется на морские прогулки при луне?

– В смысле?

– Кататься на лодке при луне.

– Частенько.

– Вы понимаете, о чем я говорю, не так ли?

– Да. Совершал прогулки при луне».

Уоррен нажал кнопку «Стоп».

– Узнаете этот голос? – спросил он.

– Затрудняюсь сказать. Можно еще раз прослушать?

Уоррен перемотал пленку. Через двадцать семь секунд Уивер произнес слово «беспокоиться» и повторил его через шесть секунд.

– Проиграйте мне еще раз эту часть, – попросил Стаббс.

Уоррен снова включил магнитофон.

«– А если бы он уехал кататься на лодке в безлунную ночь, вас бы это обеспокоило?

– Меня обеспокоило?

– Да. Именно вас.

– Нет.

– Как же так? Ваш родственник… Вы понимаете, о чем я говорю?

– Да, стал бы я беспокоиться».

Дальше шли слова «один в море», «ночью», «он не первый раз выходит в море».

Уоррен остановил запись.

– Что вы скажете? – спросил он.

– Это был не он, – уверенно произнес Стаббс.

– Точно?

– Совершенно. Тот человек как-то по-особенному произнес «беспокоиться». Я тогда не обратил на это внимания, ведь он представился Стивеном Лидзом, но когда слушаешь пленку… этот парень говорит иначе. Я не могу даже воспроизвести его интонацию.

– Он говорил с акцентом? Вы это хотите оказать?

– Нет, нет.

– Может, это был испанский акцент?

– Да нет.

– Или британский, скажем?

– Да нет, не в этом дело…

– Французский?

– Его слова вовсе не звучали как у иностранца. Жаль, что я не могу повторить. Он произнес очень чудно. «Беспокоиться».

– Этот парень на пленке говорит похоже?

– Нет, совсем не так.

«Замечательно», – подумал Уоррен.

– Где-то я слышал эту интонацию. Так говорит кто-то очень знакомый. Жаль, не могу вспомнить, кто именно.

– Это ваша арендованная машина, сэр? – спросил мальчишка.

– Да, – ответил Мэтью.

Этот парень просто телепат, подумал он. Откуда ему знать, что «форд» арендованный?

– Они точно определяют, у кого машина арендованная, – сказал он Май Чим. – Загадка всех времен.

– Может быть, у вас ключи какие-нибудь особенные, – предположила она.

– Наверное.

Тот мужчина в мастерской, в понедельник, задал аналогичный вопрос.

«Не могли бы вы ее отодвинуть? Чтобы я выехал».

Май Чим была в короткой бежевой юбке и кремовой шелковой блузке с длинными рукавами на пуговицах, две верхние были расстегнуты и приоткрывали жемчужное ожерелье. Туфли на высоких каблуках, длинные ноги без чулок, в такую томительную жару чулки выглядели глупой формальностью. Весь вечер она была разговорчивой и оживленной, может быть, потому, что выпила два бокала фруктового ликера и еще вместе с Мэтью они распили бутылочку «Пино Грижо». Она склонила голову ему на плечо, взяла его под руку и мечтательно смотрела на огоньки лодок, видневшихся в заливе.

Мальчишка подогнал к ним машину, пересел на пассажирское сиденье и открыл дверцу.

– Спасибо, – сказала она и села в машину. Даже не стала натягивать юбку на оголившееся бедро.

Мэтью дал парню доллар и подошел к машине со стороны водителя.

– Спасибо, сэр, – сказал мальчуган и поспешил к седовласому господину, выходившему как раз из ресторана. – У вас «линкольн», сэр? – спросил он, снова демонстрируя свои телепатические способности.

Мэтью захлопнул дверцу и включил фары. Он внимательно осмотрел брелок на своих ключах. Конечно, они были с названием фирмы, у которой он арендовал автомобиль, но все равно непонятно, как об этом узнал человек в мастерской.

«Чья это арендованная машина?»

– Ненавижу загадки, – сказал он, обращаясь к Май Чим.

– А я ненавижу енотов, – сообщила она загадочно.

Ему показалось, что она была немного пьяна.

– Во Вьетнаме енотов не было. Там много разных животных, но только не енотов.

Мэтью медленно обогнул здание ресторана и повел машину к шоссе. Кто-то из служащих стоянки переключил его радио на другую волну. Он терпеть этого не мог. Мэтью представил, что в его отсутствие чужой человек копается в его машине, слушает радио, расходуя его батарейки. Он переключил радио на волну джаза, – единственная станция, которая передавала в Калузе джаз.