355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Е. Малышева » Русский спортивный дискурс: лингвокогнитивное исследование » Текст книги (страница 6)
Русский спортивный дискурс: лингвокогнитивное исследование
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 22:10

Текст книги "Русский спортивный дискурс: лингвокогнитивное исследование"


Автор книги: Е. Малышева


Жанр:

   

Языкознание


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 1. «Спорт» как универсальная идеологема. Этнокультурная специфика концепта 'Спорт' сквозь призму когнитивных стереотипов

1.1. Идеологема
1.1.1. Идеология и идеологема: к вопросу о содержании понятий

Термин идеологема, впервые, по-видимому, использованный в работах М.М. Бахтина для обозначения объективно существующих форм идеологии (см., например, [Бахтин 1975], [Бахтин 1994] и др.), сегодня употребляется во многих отраслях научного знания: от философии и истории до культурологии и лингвистики.

При всем неизбежном многообразии подходов к определению данного феномена, продиктованных прежде всего кардинальными различиями в объекте и предмете исследования различных научных дисциплин и направлений, общим местом существующих дефиниций так или иначе остается то, что констатировал как раз М.М. Бахтин[46]46
  Необходимо заметить, что М.М. Бахтин понимал и идеологему, и идеологию в самом широком, даже семиотическом, смысле – недаром многие исследователи говорят о связи взглядов на социум, человеческую сущность и язык М.М. Бахтина и Р. Барта (см. об этом: [Косиков 2009]).


[Закрыть]
: идеологема – это экспликация, способ репрезентации той или иной идеологии.

Кстати говоря, из концепции М.М. Бахтина, которая разработана им в 30-е годы XX столетия («Слово о романе», 1934–1935, «Формы времени и хронотопа в романе», 1937–1938, «Из предыстории романного слова», 1940), следует, что термин идеология используется ученым и в исконном значении

– идеология как «руководящая идея, своего рода стержень, замысел» [Спиркин 2009], и в значении «приобретенном» – идеология как «совокупность идей, мифов, преданий, политических лозунгов, программных документов партий, философских концепций» [Грицанов 2003]. Добавим, что именно так понимаемая идеология, «не являясь религиозной по сути…исходит из определенным образом познанной или "сконструированной" реальности, ориентирована на человеческие практические интересы и имеет целью манипулирование и управление людьми путем воздействия на их сознание» [Грицанов 2003].

Применяя термины идеология и идеологема прежде всего по отношению к языковой стратификации, М.М. Бахтин придает своей теории мировоззренческий характер: так, «абстрактно единый национальный язык» расслаивается, по мнению исследователя, на «словесно-идеологические и социальные кругозоры», на «языки-идеологемы», у каждого из которых – своя «социально-идеологическая смысловая конъюнктура», «свой лозунг, своя брань и своя похвала» [Бахтин 1975: 101, 104], и ни один из них «не в состоянии выработать целостного взгляда на мир» [Косиков 2009: 10].

Уместным будет вспомнить, что, подчеркивая необъективный, часто ложный характер разного рода идеологий, Р. Барт приходит к мысли об объединении идеологии и мифа, называя их «метаязыками», «вторичными семиотическими системами», «вторичными языками» и не проводя между ними семиотического разграничения. Исследователь определяет идеологию как введенное в рамки общей истории и отвечающее тем или иным интересам мифическое построение [см. подр.: Барт 1996].

При всем своеобразии подхода Р. Барта (в частности обусловленного исповедуемыми им традиционными представлениями о знаке как об ассоциации означаемого и означающего) подчеркнутая им корреляция идеологии и мифа имеет важнейшее значение для современного представления о сути идеологических механизмов. Так, «статус идеологии как воплощения связи дискурса с некоторой социальной топикой описывается в современной философии как ряд отношений правдоподобия» [Грицанов 2003]. Подчеркнем: правдоподобия, а не реального тождества.

Более того, говоря об идеологии, Н.И. Шестов понимает ее как «получивший санкцию политического института… политический миф» [Шестов 2005: 95], который реализуется как в невербальном (демонстрации, государственная и военная символика и т. п.), так и в вербальном поведении (например при использовании эвфемизмов, ярлыков, стереотипов, политических терминов, лексического повтора, перифразы, параллельных синтаксических конструкций и метафоры и т. п.).

Вообще роль идеологии в XX и в начале XXI века трудно переоценить: идеологизации и политизации подвергались и продолжают подвергаться те области и сферы человеческой деятельности и – шире – человеческого бытия, которые, как казалось, не должны были быть «втянуты» в идеологический круг.

Тем не менее философские, культурологические, исторические, социологические, лингвистические исследования доказывают, что даже феномены, ни прямо, ни косвенно не имеющие отношения к сферам политики, государства, власти, идеологии, в тот или иной временной промежуток оказываются идеологизированными[47]47
  См., например, рассуждение о трансформации в советской идеологической картине мира культурных концептов в концепты-каноны в [Шкайдерова 2007: 19–28].


[Закрыть]
.

Впрочем, обо всем этом речь пойдет позднее применительно к идеологеме "Спорт", а вопрос, интересующий нас в данном разделе, лежит в несколько иной, терминологической и содержательной, плоскости: он в том, феномены какого порядка и уровня могут называться идеологемами, то есть выполнять функцию репрезентации идеологии, являться «формой идеологии», идеологическим «знаком»?

Возвращаясь к уже сказанному, можно констатировать, что «родоначальник» термина идеологема, философ языка и литературовед М.М. Бахтин, идеологемой называл как социолекты в целом, так и языковые и/или концептуальные «маркеры» таких социолектов; однако очевидно, что он вел речь прежде всего об отраженной в этих «языках-идеологемах» картине мира, которая, по его мнению, была «злостно неадекватна действительности», вмещала лишь «кусочек, уголок мира», «мнения», «идеологемы» (выделено мной. – Е.М.), некие «гипотезы смысла» [Бахтин 1975: 105 и далее]. Процитированные высказывания, в каковых содержатся теоретические положения, во многом определившие «течение мысли» современных лингвистов и культурологов, предметом исследования которых является, в частности, тоталитарный дискурс и тоталитарный язык, кроме всего прочего, демонстрируют уже отмеченную нами ранее многоаспектность использования термина идеологема в работах М.М. Бахтина, по всей видимости обусловленную крайней неоднозначностью, хотя и операциональной привлекательностью самого феномена.

Итак, повторимся: в современной лингвокультурологии и политической лингвистике (а также в собственно культурологии, политологии, социологии и истории) «всплеск» интереса к феномену идеологема связан прежде всего с изучением и описанием специфических языковых и концептуальных черт тоталитарного советского периода и тоталитарного языка советской эпохи[48]48
  См., например, [Купина 1995], [Гусейнов 2004], [Торохова 2006], [Одесский, Фельдман 2008] и мн. др.


[Закрыть]
.

Однако и в названных, и в целом ряде других исследований термин идеологема трактуется по-разному.

С нашей точки зрения, среди всего многообразия интересующих нас лингвистических подходов к определению данной универсалии можно выделить два «магистральных» – широкий и узкий – в понимании идеологемы как феномена собственно языкового.

Так, определяя тоталитарный язык, Е.А. Земская подчеркивает, что это…своего рода система идеологем, средство отражения и формирования идеологизированного сознания «советского человека» [Земская 1996: 23], и тем самым демонстрирует широкий лингвокультурологический подход к понятию идеологема.

Близкую по существу трактовку описываемого феномена обнаруживаем в работе Т. Новиковой [Новикова 2006] и в монографии Г.Ч. Гусейнова «Д.С.П. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х» [Гусейнов 2004], где исследователь предпочитает говорить о «формах бытования идеологем», способах текстовой репрезентации идеологем.

Данные формулировки позволяют предположить, что под идеологемой как таковой исследователь понимает единицу неязыкового порядка, единицу концептуальную, которая объективируется разного рода феноменами языковых уровней; однако оказывается, что «формой бытования идеологемы» и являются собственно идеологемы разного типа, представленные на всех уровнях текста – от минимальной единицы, знака, (идеологема-буква (ерь, б, н, е), идеологема-падежное окончание (измена Родины и измена Родине; Федеративная Республика Германим и Федеративная Республика Германия)) до идеологемы-имени (топоним, эргоним и т. п.), идеологемы-цитаты (например, преобразованные высказывания Сталина). Кроме того, к идеологемам Г. Гусейнов относит и сферу обсценной лексики русского языка, которая рассматривается в доминантной для советского времени, по мнению автора, идеологической функции. Макроидеологемой СССР для носителей неславянских языков исследователь считает русский (кириллический) алфавит; выделяет даже идеологему-акцент в средствах массовой коммуникации, кино, театре, повседневном обиходе. На примере сталинизмов, или закрепленных в обыденной речи сталинских паремий, ученый показывает динамику идеологической речи вообще и истолковывает «живучесть» идеологем-сталинизмов в постсоветском дискурсе.

Таким образом, Г.Ч. Гусейнов, с одной стороны, понимает под идеологемой любую языковую единицу (в том числе текст или сумму текстов), которая «маркирует» для носителей языка советскую идеологию; с другой стороны, для исследователя, видимо, очевидно существование идеологем «иного порядка» – идеологем как концептуальных элементов идеологии, которые репрезентируются в языке вышеназванными разноуровневыми единицами.

Еще более широкое, собственно культурологическое, понимание идеологемы демонстрирует Г. Гусейнов в монографии «Карта нашей родины: идеологема между словом и телом» [Гусейнов 2005], посвященной «символической географии»: в ней карта рассматривается как идеологический элемент, своеобразная идеологема, что подтверждается, по мнению автора, привлекательностью образа картографического изображения нашей страны и частотным его использованием в рекламном, политическом, телевизионном дискурсе.

Говоря о лингвистическом определении термина идеологема в узком смысле, необходимо сослаться на точки зрения Н.А. Купиной, А.П. Чудинова, Т.Б. Радбиля и др. исследователей, которые сходятся в том, что идеологема – это вербальная единица, слово, «непосредственно связанное с идеологическим денотатом» [Купина 2005: 91], имеющее в своем значении идеологический компонент [Чудинов 2007: 92]; «любое словесное обозначение значимых для личности духовных ценностей, при котором как бы размывается прямое, предметное значение слова, а на первый план выходят чисто оценочные, эмоционально-экспрессивные коннотации, не имеющие опоры в непосредственном содержании слова» [Радбиль 1998: 22].

Если говорить более подробно, то Н.А. Купина определяет идеологему как «мировоззренческую установку (предписание), облеченную в языковую форму» [Купина 1995: 43], «языковую единицу, семантика которой покрывает идеологический денотат или наслаивается на семантику, покрывающую денотат неидеологический» [Купина 2000: 183].

С этих позиций тоталитарный язык, например, рассматривается как «сверхтекст идеологем»: «тоталитарный язык организован системно» и «располагает своим словарем, который можно представить в виде блоков идеологем», которые, в свою очередь, «поддерживаются прецедентными текстами из так называемых первоисточников» [Купина 1995: 138].

Итак, в современной лингвистике достаточно устойчиво представление об идеологеме либо как о собственно вербальной единице, репрезентирующей базовые идеологические установки, ценности в языке и особенное значение приобретающей в языке тоталитарном, либо как о единице любого языкового (и даже текстового) уровня, функцией которой становится экспликация системы идеологических доминант.

Однако, на наш взгляд, описываемый феномен прежде всего универсалия мыслительная, когнитивная (что, кстати говоря, в целом не противоречит бахтинским представлениям об идеологеме), единица идеологической картины мира, которая объективируется в тексте (в том числе в тексте креолизованном) и – шире – в дискурсе собственно языковыми единицами разных уровней, а также знаками других семиотических систем.

По нашему убеждению, вряд ли стоит ограничивать понимание идеологемы рамками слова или иной языковой единицы. Думается, что лексема является одним из основных способов репрезентации идеологемы в тексте, но только ею понятие идеологемы вряд ли исчерпывается.

Такого рода «когнитивно ориентированный» подход к исследуемой универсалии репрезентирован, в частности, в исследованиях Н.И. Клушиной и А. А. Мирошниченко.

Последний, являясь автором методики лингво-идеологического анализа[49]49
  См. подробнее в [Мирошниченко 19951], [Мирошниченко 19952], [Мирошниченко 1996].


[Закрыть]
, предлагает разграничить две единицы – лингвему и идеологему, определяя их соответственно как «праксему языка» и «праксему сознания».

Ценностно-языковое соответствие, возникающее при моделировании между идеологемой и лингвемой, исследователь называет лингво-идеологемой, подчеркивая, что лингво-идеологемы – это материал и продукт лингво-идеологических парадигм.

С точки зрения автора, определенная идеологема (в ее метафизическом и ценностном значениях) выражается определенной лингвемой. «Это означает, что идеологема является концептом, а лингвема – индикатором лингво-идеологемы» (выделено мной. – Е.М.) [Мирошниченко 19951]. Заметим, что

А.А. Мирошниченко справедливо полагает, что лингвемой, то есть средством языковой объективации идеологемы, может являться «любая единица языка, а также любое синтаксическое или семантическое отношение в языке… Индикатором лингво-идеологемы может быть даже значимое отсутствие должной единицы языка или должного структурного отношения (эллипсис)» [Мирошниченко 19951].

Н.И. Клушина в [Клушина 2008] рассматривает идеологему сквозь призму коммуникативной стилистики, что является определяющим и решающим фактором в ее представлениях о данном феномене.

Автор понимает под идеологемой «центральное понятие публицистики», «единицу коммуникативной стилистики», «базовую интенсиональную категорию публицистического текста и публицистического дискурса», которая задает «определенный идеологический модус любому публицистическому тексту»; наконец, идеологема, рассматриваемая в парадигме коммуникативной стилистики, – это «основная авторская идея, имеющая политическое, экономическое или социальное значение, ради которой создается текст» [Клушина 2008: 38–39].

Последнее из приведенных определений нам кажется несколько расплывчатым и неопределенным, однако для настоящего исследования важным оказывается следующее: предпринимая попытку в рамках коммуникативной стилистики разграничить понятия идеологема, концепт и ментальный стереотип, Н.И. Клушина признает, что, во-первых, это смежные единицы одного – ментального, когнитивного – уровня; а во-вторых, что идеологема, так же как концепт и ментальный стереотип, репрезентируется в текстовом пространстве дискурса.

Впрочем, по мнению автора, языковая объективация идеологемы происходит вербальными средствами, такими как «мировоззренчески насыщенное обобщающее слово, чаще всего образное слово, метафора, обладающая мощной суггестивной силой» [Клушина 2008: 38]. Это утверждение, думается, несколько сужает разговор о потенциальных возможностях языковой экспликации идеологемы: может быть, стоило говорить о преимущественном характере языковой репрезентации идеологемы на лексико-семантическом уровне и о том, что данное положение верно прежде всего для текстов печатных СМИ.

Однако справедливости ради надо отметить, что Н.И. Клушина называет и другие способы реализации в публицистическом тексте «определенной заданной идеи (идеологемы)», такие как «авторская оценочность, интерпретация действительности, номинации и выбранная адресантом стилистическая манера изложения (речевая агрессия, речевое одобрение или подчеркнутая объективность)» [Клушина 2008: 5].

В целом разграничение таких когнитивных универсалий, как идеологема, концепт и ментальный стереотип, на наш взгляд, носит в диссертационной работе Н.И. Клушиной по большей части операциональны й и прикладной характер, поскольку даже в рамках конкретного исследования не удается избежать определения одного феномена через другой (что диктуется, как кажется, объективной близостью данных когнитивных единиц, особенно понятий идеологема и концепт) и выработать какие-либо дефиниции, в которых по одним и тем же основаниям дифференцировались бы названные универсалии.

Итак, с нашей точки зрения, под идеологемой целесообразно понимать единицу когнитивного уровня – особого типа многоуровневый концепт, в структуре которого (в ядре или на периферии) актуализируются идеологически маркированные концептуальные признаки, заключающие в себе коллективное, часто стереотипное и даже мифологизированное представление носителей языка о власти, государстве, нации, гражданском обществе, политических и идеологических институтах.

Идеологема как ментальная единица характеризуется национальной специфичностью, динамичностью семантики, повышенной аксиологичностью, частотностью и разнообразием способов репрезентации знаками различных семиотических систем, в первую очередь языковой.

Употребление вербальных маркеров идеологемы – ключевого слова, клише, устойчивых метафор и под. – является одним из основных способов её языковой реализации.

Идеологемы репрезентируются не только в базовых дискурсах (идеологическом, политическом, информационно-массовом, публицистическом), но и в других типах дискурсов: рекламном, спортивном, учебном, научном, религиозном, развлекательном, бытовом; впрочем, даже в рамках большинства дискурсов, для которых идеологема не является содержательной доминантой, названная когнитивная универсалия реализует свою важнейшую суггестивную функцию – «целенаправленное воздействие со стороны адресанта (отправителя речи) на сознание адресата (получателя речи)» [Клушина 2003: 269].

Необходимо еще раз подчеркнуть, что в разряд идеологем в разные периоды существования государства могут попадать концепты, содержательно не связанные с идеологической или политической сферой жизни. Это происходит тогда, когда в структуре данного концепта начинает выделяться уже названный идеологический признак (ср., например, идеологизацию в языке советской эпохи концептов "Господин" и "Товарищ" или идеологическую «нагруженность» частных концептов "Советский балет", "Советский ученый", "Советское языкознание").

1.1.2. Классификация идеологем. Универсальная идеологема

Создание классификации, или типологии, идеологем, вероятно, является задачей не менее сложной, чем определение «содержательных границ» настоящего феномена.

Как это часто бывает при создании практически любых классификаций, важнейшим оказывается вопрос о верной и точной выработке оснований для ее проведения, а также о том, какое из принятых теоретиками оснований носит характер «главного», «ведущего».

В современных лингвистических работах предлагаются некоторые типологические и видовые классификации идеологем, особенности которых прежде всего определяются целью и объектом конкретного исследования и/или конкретного научного направления.

А.П. Чудинов, рассматривая специфику функционирования слов-идеологем в современном политическом дискурсе, выделяет два основных вида идеологем в зависимости от использования их представителями разных политических партий и движений.

Идеологемы первого вида «неодинаково понимаются сторонниками разных политических взглядов» [Чудинов 2007: 92], что отражается в эмоциональной окраске слова, «на которое переносится оценка соответствующего явления» [Там же]. В качестве примера ученый приводит, в частности, специфику понимания идеологем народ и свобода, которые одинаково актуальны в дискурсе сторонников различных политических партий и движений, но содержание которых может кардинально отличаться в связи с политическими убеждениями говорящих.

Идеологемы второго вида «используются только сторонниками определенных политических взглядов, соответствующие наименования передают специфический взгляд на соответствующую реалию» [Чудинов 2007: 93]. В частности, исследователь говорит об идеологеме стра'ны народной демократии, объективированной в советском политическом языке и имеющей в нем положительный аксиологический модус, и об идеологеме советские сателлиты, актуальной для языка диссидентов и эксплицирующей отрицательный аксиологический модус значения.

С точки зрения публицистического дискурса выделяет типы идеологем Н.И. Клушина: она отмечает, что в нем актуализированы социальные и личностные идеологемы.

Понимая под социальными идеологемами такие когнитивные феномены, которые «отражают установки и ориентиры общества на конкретном отрезке его развития» [Клушина 2008: 39], исследователь, не оговаривая этого специально, дает характеристику видам социальных идеологем в связи с их «временно'й закрепленностью» (и – сделаем напрашивающийся вывод – в связи с актуальностью содержания идеологемы, а значит, и частотностью и разнообразием языковых способов репрезентации этих универсалий).

Так, на «оси времени» выделяются «исторические, современные и футурологические идеологемы (выделено мной. – Е.М.), отражающие историю и поиск для общества идей (например, исторические идеологемы держава, мессианизм и футурологическая национальная идея) в современной российской публицистике» [Клушина 2008: 40].

«Личностные идеологемы, – пишет Н.И. Клушина, – складываются вокруг руководителя государства, любого значительного политического лидера, героев / антигероев своего времени. Личностные идеологемы складываются, например, вокруг каждого руководителя государства, начиная с образа "царя-батюшки" и заканчивая образом президента. Подобные идеологемы укореняются в массовом сознании с помощью стереотипов, тиражируемых СМИ, например: "вождь мирового пролетариата" (о Ленине), "гениальный вождь и учитель" (о Сталине), "генеральный конструктор" (о Хрущеве), "верный ленинец" (о Брежневе), "архитектор перестройки" (о Горбачеве), "царь Борис" (о Ельцине) и т. п.» [Клушина 2008: 40].

Не имея принципиальных возражений относительно выделения названных типов идеологем, выразим свое отношение в связи корректностью/некорректностью избираемых исследователем терминов и – главное – того содержания, которое за этими терминами стоит.

Если исходить из узуального значения лексемы «социальный» («общественный, относящийся к жизни людей и их отношениям в обществе» [Ожегов, Шведова 1995: 741]), то использование этого слова в качестве дифференциального определения к термину идеологема не кажется нам содержательно безупречным, поскольку любая идеологема, в том числе и личностная, в силу специфики данного понятия, является так или иначе социально значимой.

Кроме того, и временна'я характеристика вовсе не прерогатива так называемых социальных идеологем: личностные идеологемы, как следует из приведенных примеров, могут быть охарактеризованы как минимум по шкале прошлое/настоящее.

Как кажется, автор, в целом не следуя принципам лингвокогнитивного исследования объекта, пытался тем не менее подчеркнуть кардинальные различия в когнитивной сущности описываемых концептуальных категорий. Так, социальные идеологемы (даже если принимать во внимание присущее идеологемам тоталитарного языка «опрощение», «клишированность» – вплоть до полной десемантизации – не только языковых средств выражения, но и концептуальных признаков мыслительной универсалии) имеют характер абстрактных (в терминологии И.А. Стернина) концептов

– концептов-понятий, концептов-фреймов или концептов-гештальтов – и представляют собой или концепт, состоящий «из наиболее общих, существенных признаков предмета или явления, результат их отражения и осмысления» (понятие), или «мыслимый в целостности его составных частей многокомпонентный концепт, объемное представление, некоторую совокупность стандартных знаний о предмете или явлении» (фрейм), или «комплексную, целостную функциональную мыслительную структуру, упорядочивающую многообразие отдельных явлений в сознании» (<гештальт) [Попова, Стернин 2003: 72–74].

Впрочем, мы осознаем, что при рассмотрении разного рода «социальных» идеологем установить, к какому именно виду абстрактных концептов она относится, часто не представляется возможным, да и вряд ли это имеет принципиальное значение, однако абстрактность концептуализируемой в идеологическом феномене информации и – добавим – многоуровневость когнитивной структуры концепта – весьма значимые характеристики такого рода идеологем.

В свою очередь, личностные идеологемы, «идеологические вокативы» (термин Т. Шкайдеровой), которые являются концептами, обозначающими ставшие прецедентными имена «вождей» и «лидеров», являются «основными компонентами общего ядра знаний и представлений» [Шкайдерова 2007: 117] и обладают свойствами такой когнитивной универсалии, как архетип[50]50
  См. подр.: [Юнг 1987: 229], [Кузьмина 1999: 193].


[Закрыть]
.

Характеристика личностных идеологем как идеологем-архетипов тем более справедлива, что прежде всего именно они позволяют идеологической картине мира приобретать черты мифологической. Это обстоятельство, кстати говоря, подчеркивается практически всеми исследователями советского тоталитарного дискурса, и в том числе Н.И. Клушиной, которая утверждает, что «любая идеологема таит в себе опасность обернуться мифологемой, так как средства массовой коммуникации являются проводниками определенной идеологии. И здесь сдерживающими механизмами являются свобода слова, открытый доступ к информации и функционирование изданий различной политической направленности» [Клушина 2008: 41]. Впрочем, в современной политическом – и не только политическом – дискурсе в связи с изменением экстралингвистических факторов недавняя «демифологизация» идеологем-архетипов и идеологем других видов имеет тенденцию к «новой» мифологизации[51]51
  См. об этом: [Кузьмина 2007], [Малышева 20093].


[Закрыть]
.

Итак, проведенный анализ доказывает, что ученые выделяют те типы идеологем, которые являются особенно значимыми с точки зрения того или иного научного направления, тех или иных задач исследования. Но и в этом случае не всегда удается избежать «множественности» критериев при выделении типов изучаемого феномена.

Не претендуя на полноту и законченность, мы предлагаем классификацию идеологем по нескольким базовым основаниям.

Так, для выделения типов идеологем релевантными оказываются прежде всего следующие характеристики: актуальность/неактуальность идеологемы в современной идеологической картине мира и в современных дискурсах разного типа (прежде всего в политическом и публицистическом, а также во взаимосвязанных с ними); особенности прагматической и коммуникативной характеристик идеологемы (аксиологические характеристики содержания идеологемы, специфика ее понимания и восприятия носителями языка и пр.).

Данная классификация – как и все немногие существующие – несовершенна и уязвима для критики (и мы это осознаем), но оправданна с точки зрения предпринимаемого нами исследования и в то же время дополняет и уточняет уже имеющиеся в научной литературе представления о типах идеологем.

Итак, нами выделены:

1. С точки зрения сферы употребления и понимания носителями языка:

 идеологемы общеупотребительные, понимаемые по-разному (народ, свобода);

• идеологемы общеупотребительные, понимаемые одинаково (спорт, отечество, гимн);

 идеологемы ограниченного употребления, понимаемые одинаково (советские солдаты-освободители (ср. оккупанты)).

2. С учетом прагматического компонента (оценочного потенциала, специфики восприятия носителями языка, в т. ч. представителями разных политических партий):

 идеологемы с положительным аксиологическим модусом (родина, флаг, отечество);

 идеологемы с отрицательным аксиологическим модусом (террор, фашизм);

 идеологемы со смешанным аксиологическим модусом (патриотизм, президент, воля, демократия, народ).

3. В связи с актуальностью/неактуальностью идеологемы в современной идеологической картине мира:

 идеологемы-историзмы (советский народ, социалистическое соревнование, КПСС, царь);

 новоидеологемы (или современные идеологемы) (финансовый кризис, принуждение к миру, парламент, национальная идея, монетизация льгот, толерантность);

 реактуализованные идеологемы (губернатор, дума);

 универсальные идеологемы (Родина, флаг, гимн, патриотизм).

Прокомментируем данную классификацию.

Итак, по нашему мнению, среди идеологем можно выделить идеологемы общеупотребительные и ограниченного употребления. Данное замечание коррелирует с точкой зрения А.П. Чудинова, который пишет об идеологемах, используемых говорящими – представителями разных политических партий и движений, то есть об идеологемах общеупотребительных. Кроме того, у этого же исследователя находим замечание об идеологемах, которые

«передают специфический взгляд на соответствующую реалию» и поэтому «используются только сторонниками определенных политических взглядов» [Чудинов 2007: 93]. Такого рода идеологемы мы относим к идеологемам ограниченного употребления. И если идеологемы общеупотребительные могут конституировать для носителей языка различные когнитивные признаки (что зависит от партийных взглядов говорящего), то идеологемы ограниченного употребления всегда имеют константный набор когнитивных признаков, поскольку используются только представителями одного политического направления, сторонниками одних политических взглядов. Однако любопытно, что концептуальное ядро такой идеологемы, как правило, совпадает с концептуальным ядром другой идеологемы, которая в «политическом словаре» иной партии или движения, приверженцев иной идеологии обозначает то же самое явление. Принципиальная разница между такого рода идеологемами[52]52
  Приведем актуальные примеры: идеологемы советский солдат-освободитель в современном публицистическом и политическом дискурсе России и оккупант в современных дискурсах того же типа в странах Балтии характеризуются общностью денотата, но кардинально различаются прагматическими и коннотативными признаками; ср.: чеченские боевики (террористы) – в современных российских СМИ и чеченские борцы за независимость – в современных американских СМИ.


[Закрыть]
всегда затрагивает концептуальные слои идеологемы, в которых представлена прагматическая, прежде всего оценочная, информация об объекте/явлении, что и отражается в прагматическом макрокомпоненте вербального маркера идеологемы ограниченного употребления – ключевого слова/словосочетания. Естественно – и этот факт подчеркивается многими исследователями – что идеологемы такого типа прежде всего используются как средство манипуляции общественным сознанием и как способ трансформации картины мира адресата[53]53
  Именно такого рода лексические единицы М. Н. Эпштейн называет прагмемами, понимая под этим термином «самозначимые» слова, «оценивающие собственную предметность и опредмечивающие собственную оценочность», в лексическом значении которых «семантический аспект – отношение слова к обозначаемому явлению – неразрывно связан с прагматическим аспектом – отношением говорящего к предмету сообщения…Такие слова, как объективизм, идеализм, примиренчество, самоуправство, сговор, лихорадочно, матерый, пособник, смыкаться – с одной стороны, объективность, материализм, миролюбце, почин, содружество, оперативно, опытный, сподвижник, сплачиваться – с другой, могут сами по себе играть роль законченных коммуникативных единиц» [Эпштейн 1991: 19–33].


[Закрыть]
.

В отличие от А.П. Чудинова, мы считаем возможным говорить о еще одном виде идеологем в связи с характеристикой сферы их употребления и специфики их понимания говорящими.

Речь идет об общеупотребительных идеологемах «универсального» характера, содержание которых одинаково понимается практически всеми носителями языка, независимо от их партийной принадлежности и политических взглядов.

Таких феноменов в современной политической и идеологической картинах русского мира крайне мало[54]54
  Можно предположить, что перечень такого рода идеологем не только этноспецифичен (это, видимо, конституирующая характеристика идеологем вообще), но и детерминирован геополитическими, социально-экономическими условиями развития того или иного общества. Так, думается, что, например, в американской идеологической картине мира к идеологемам «универсального» характера будут относиться идеологемы гимн, флаг, демократия, выборы. Впрочем, несомненно, что классифицирующие признаки идеологем не являются константными и могут меняться в зависимости от изменения некоторой совокупности экстралингвистических факторов.


[Закрыть]
, но, думается, они есть: во всяком случае, сегодня мы можем отнести к их числу такие, как Великая Отечественная война, с недавнего времени – флаг и гимн, а также спорт – эти идеологемы частотны, общеупотребительны, обладают общим для большинства носителей языка «набором» концептуальных признаков, в том числе и в их идеологической составляющей, а также характеризуются несомненно положительным аксиологическим модусом значения.

Рассматривая группу 2 в нашей классификации, считаем необходимым прокомментировать выделение идеологем со смешанным аксиологическим модусом. Мы полагаем, что к данному виду идеологических универсалий относятся общеупотребительные идеологемы, аксиологический модус значения которых колеблется от собственно положительного до неоднозначного и резко отрицательного.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю