Текст книги "Возвращение тамплиеров"

Автор книги: Джузеппе Д'Агата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава одиннадцатая

Американский дневник Джакомо Р.

26 апреля

Скоро приземлимся в Нью-Йорке. Яирам сидит рядом, но взгляд его прикован к окну, за которым не видно ничего, кроме голубого однообразия. Наша беседа блистательно молчалива. По пути из Болоньи в Милан, а потом в аэропорт мы были веселы и даже возбуждены. Однако в какой-то момент стало заметно мое превосходство – как путешественника, я хочу сказать. Не знаю, pour cause [14]14
  Оттого ли (фр.).


[Закрыть]но с тех пор настроение Яирама вдруг резко изменилось.

Вижу, что он сделался задумчивым, и мне не хочется беспокоить его. Как и я, он, очевидно, размышляет о нашей вчерашней встрече с Борги. Неизвестно почему, но толстяк старался изо всех сил погасить наш энтузиазм, уверяя, будто экспедиция в Америку ни к чему не приведет, точно так же как совершенно бесполезной оказалась и поездка Яирама в Арденны. Нас это обескураживало и раздражало. Яирам сдержал недовольство, а я не смог промолчать. Я открыто заявил выдающемуся профессору Борги, что если по причинам, о которых я и знать не хочу, он собирается прекратить историческое расследование, то я буду продолжать без него – вместе с Яирамом, разумеется. Как можно недооценивать рассказ Маака о расплющенном лесе, возбуждающий воображение?

Подозреваю, что Борги, хотя еще не говорит об этом открыто, желал бы, чтобы мы не мешали ему. Что за этим стоит? Он пытается разрешить некую загадку, которую скрывают Арденны, – таково убеждение Яирама. Пока мы были ему нужны, чтобы собрать вместе отдельные детали мозаики, возможно, колоссальной, он не возражал против нашего участия; но когда решение начало просматриваться, мы оказались для него помехой. Но теперь, если я прав, игра зашла слишком далеко, чтобы такой человек, как я, мог из нее выйти. У меня все данные профессионального игрока, сказал мне однажды Гельмут, когда мы сыграли несколько партий в покер. Это потому, что во время раздачи карт мое лицо и жесты неизменно оставались абсолютно невозмутимыми. Пустые рассуждения, вызванные фантазией, благодаря которой у этого самолета есть лишняя пара крыльев. А что на самом деле может знать об игре и игроках такой ученый, интеллектуал, как Гельмут?

Время от времени Яирам посматривает на тетрадь, где я делаю записи. Притворяюсь, будто не замечаю этого, но в какой-то момент решаю застать его с поличным, чтобы вызвать на разговор.

– Никогда не знал, что у тебя страсть еще и к писанию.

– Давай без «еще» – это намек на количество и непоправимость моих недостатков.

– В которых ты видишь достоинства.

– Более того – добродетели, если быть точным. Подумай о собственной графомании, дорогой Винчипане.

– Только потому, что написал тебе письмо?

– Я оценил его, и притом высоко.

– Скажи-ка лучше, кому пишешь? Борги?

Косой взгляд выразительнее любого отрицания.

– Поскольку не могу писать тебе, веду дневник.

– Что рассчитываешь найти в Америке?

– Не знаю. Место сражения мы установили – вернее, ты установил. Теперь надо добыть сведения об участниках сражения.

– А я вот надеюсь встретить девушек.

– Зачем?

– Прежде всего, чтобы отбить их у тебя.

Яирам явно доволен. Его настроение снова меняется, и он опять спокоен.

27 апреля

Иеремия Уайт принимает нас в своей квартире на Манхэттене и знакомит с Бетти Френкель, лучшей своей ученицей, слушающей его частный курс истории религий.

Яирам не сводит с нее алчного взгляда. Он ведет себя как типичный итальянец, пожирающий жадными взглядами каждую красивую девушку. Но на Бетти действительно нельзя не обратить внимания. Высокая блондинка, огромные зеленые глаза, небольшой носик, чуть широковатый рот, пухлые, чувственные губы. Когда смеется, показывая ослепительные зубы, на щеках появляются очаровательные ямочки. Блузка и джинсы говорят о том, что все остальное тоже в порядке, все о'кей.

Уайт не обращает внимания на назойливый интерес Яирама к Бетти. Его взгляд за маленькими очками выражает иронию и проницательное любопытство, уже знакомые мне.

Мне необходимо преодолеть внутреннее сопротивление, прежде чем рассказать ему о цели нашего визита. Но все же придется сделать это, поскольку рассчитываю на его помощь. Намекаю на присутствие Бетти. Уайт говорит, что она может остаться. Девушка – он называет ее своей ассистенткой – может быть полезна хотя бы тем, что будет сопровождать нас и указывать дорогу. Яирам пылко уверяет, что Бетти можно и даже нужно ввести в курс дела.

Объясняю суть исторического расследования, начатого Борги. Необычность проблемы не удивляет Уайта – напротив, он проявляет живейшую заинтересованность. Потом Яирам рассказывает о своем пребывании в Арденнах и не пропускает ни одной, даже самой мелкой детали. Ясно, что он всеми силами старается вырасти в глазах Бетти, с каждым мгновением все более изумленных. Недостает только, чтобы он вскрыл себе живот и выложил свои внутренности на стол рядом с чашками. Подлец. Противен ли он мне? Нет, просто сердит меня.

Мне неприятно также, что Уайт занес в свой компьютер всю информацию, сообщенную нами. Я считаю это незаконным присвоением чужой собственности, чем-то вроде воровства. Однако нельзя отрицать, что участников расследования теперь уже не трое, а пятеро. Если все закончится крахом, чего я опасаюсь, то и пойманных в кулаке мух тоже будет пять.

Эмоциональный итог: магнетическое воздействие, какое оказывал на меня Борги, прекратилось. Теперь я презираю это толстокожее животное, да, и считаю его гадким клоуном. Зато глухая неприязнь к Уайту осталась, и даже присутствие прелестной девушки не смягчает ее.

Естественно, Яирам пригласил Бетти поужинать вместе. Она согласилась спокойно, без всякого смущения – без комплексов, как говорят здесь, – и предложила поехать в один итальянский ресторан в Бруклине.

В доме Уайта я поужинал бифштексом. Не откровенничаю. Кроме того, мне так и не удается понять, каковы же сексуальные намерения рыжего Иеремии.

Возвращаюсь в гостиницу около одиннадцати. Решаюсь негромко постучать к Яираму. Повернув защелку, он открыл мне, уже в пижаме.

– Как, ты уже здесь?

– А где я должен быть? – спрашивает он, зевая.

– Можно войти?

– Конечно входи. Я один. Совершенно один. Спать не хочется.

– Этот симптом обычно кое о чем говорит.

– Хочешь спросить, не влюбился ли я?

– Мне казалось, ты так хорошо начал.

– Синьор Долг, пора бы тебе уже знать мою особенность – у меня совершенно неудержимая потребность ухаживать за девушками. Хочешь выпить?

– Почему бы и нет?

– Посмотри, какой чудный бурбон. Я купил его здесь напротив.

Мы садимся: он – на кровать, я – в кресло.

– И молодец. Угощаешь выпивкой, а ведь еще вчера понятия не имел, что такое бурбон.

– И что же?

– Винчипане, у тебя совершенно необыкновенные хамелеонские способности. Ты моментально приспосабливаешься к любой обстановке, где бы ни оказался. Это признак неустойчивой личности.

– Когда ты принимаешь этот безапелляционный тон, то становишься отвратительным. Тебе это известно?

– Ну, как прошел вечер с Френкель?

– Френкель? Почему ты называешь ее так?

Видя, что не отвечаю, Яирам пожимает плечами:

– Скромный ужин при свечах, рыбное меню. Постой, я дам тебе адресок. Так что если захочешь пойти туда с девушкой…

Жестом останавливаю его:

– А потом?

– Что «потом»?

– Остальная часть вечера?

– Больше ничего. Такси и до свидания. А ты что думал? – Неожиданно его взгляд становится настороженным, – А зачем тебе знать все подробности? И почему, собственно, я должен отвечать тебе?

– Бетти – любовница Уайта?

Улыбается:

– Не говори глупостей. Готов поспорить на собственную голову.

– Я бы не стал этого делать.

Разгорячившись, Яирам не сдерживается:

– Да ты хорошо ее рассмотрел? Клянусь, никогда еще не встречал такой красивой девушки. И ты тоже, признайся. А знаешь, она ведь старше нас. Ей двадцать пять. Она учится и должна получить диплом по социологии или по психологии, но не спешит. У нее уйма денег, но она еще и умна, и это сразу заметно… Вот что надо бы сделать, будь у меня хоть капля мозгов, – жениться на ней и остаться тут, в центре мира. И тебе тоже, Джакомо. Почему бы не обосноваться в Нью-Йорке?

– И обоим жениться на Бетти? – Допиваю бурбон и встаю. – Она хотя бы поцеловала тебя при расставании?

– Нет.

– Я тоже не стану. Спокойной ночи.

28–29–30 апреля

Пятница, суббота и воскресенье. Ничего. Чем больше узнаешь Нью-Йорк, тем больше он захватывает тебя, так кажется. У Уайта нет времени для нас: он очень занят научной работой и все время «сидит» на телефоне. В субботу и в воскресенье его дом был для нас закрыт. Думаю, у него кто-то гостит.

Мне тоже разрешено воспользоваться помощью Бетти. Приятной помощью. Музей современного искусства и церковь Святого Патрика на Манхэттене (по моей просьбе), вершина небоскреба, Гринвич-Виллидж и так далее. Яирам то и дело интересуется у Бетти, нет ли у нее подруги, которая могла бы составить мне компанию: так установилось бы равновесие. Бетти смеется в ответ, но не отвечает.

Вдруг Яирам замечает:

– Конечно, была бы тут Анна…

Он готов прикусить язык и ожидает от меня резкой отповеди.

Но я не хочу отвечать. Образ Анны становится все более размытым. Впрочем, так было и при ее жизни.

1 мая

Вашингтон. Мы с Яирамом пришли в министерство обороны, знаменитый Пентагон. Это город в городе, небольшая крепость, где тысячи людей дают спектакль про порядок и эффективность.

Нас принимает генерал Симпсон, пятидесятилетний, коренастый и почти лысый. Он приятель Иеремии Уайта. Их дружба родилась еще во время вьетнамской войны. Уайт тоже там был, хотя и недолго.

Генерал Симпсон любезен. Уайт подготовил нам почву, по телефону представив нас как университетских студентов, приехавших в учебную командировку.

– Вторая мировая война? – переспрашивает Симпсон. – Интересно, отчего в итальянских университетах интересуются такими древностями.

Целая команда помощников принимается за работу, обращаясь за консультацией к электронным мозгам и просматривая кучу архивных папок с документами. Не успеваем выпить чашку чего-то похожего на кофе, как на столе у генерала уже лежит пачка бумаг.

Симпсон надевает очки и просматривает их.

– Двадцать восьмого декабря сорок четвертого года? В этот день не зафиксировано никаких военных действий. Немцы приостановили наступление. Знаете, ведь и солдатам нужно иногда передохнуть. К тому же авиация бездействовала из-за снега и тумана, а дороги были непроходимы. В районе между Бастонью и Нешато – в том месте, что интересует вас, – двадцать восьмого числа не было произведено ни одного выстрела.

– Выходит, наступления батальона «С» не было? – уточняет Яирам.

Прежде чем ответить, Симпсон сдвигает очки высоко на лоб, к волосам.

– О'кей, батальон «С» существовал, но только до октября сорок четвертого года. Тогда после победоносной французской кампании весь американский контингент был переформирован.

– Но как же…

– Послушайте, ребята, вас там не было, как и меня. А из документов следует, что солдаты батальона «С» были переведены в другие части и что вместо него была создана бронекоманда. Значит, в тот день никакого батальона «С» на линии не было. – Он кладет руки на бумаги. – Люди могут ошибаться, бумаги – никогда.

Мы с Яирамом переглядываемся, не находя слов.

– Мне очень жаль. Я действительно хотел бы вам помочь, – говорит Симпсон с отеческим видом, – дайте мне хоть один личный медальон с номером, назовите имя хоть одного солдата, и уверяю вас, если можно что-то узнать, мы все выясним, даже если для этого придется перевернуть весь Пентагон.

Мы покидаем кабинет генерала. К нам подходит человек в военной форме, с сильной проседью в волосах. Он представляется как сержант Белл.

– Я знаю, что вас интересует. Напишите ваши имена и приходите завтра, я оставлю два пропуска.

Пока Яирам пишет, я сую в карман сержанту стодолларовый банкнот. Вознаграждение, полагаю, вполне справедливое.

2 мая

Темно-серая пленка документального фильма становится чуть светлее лишь там, где виден снег. Трудно рассмотреть что-либо, пока в кадре нет движения, но мы постепенно привыкаем.

Панорама редкого леса, американские солдаты, несколько джипов, малокалиберные пушки, а также несколько танков. В лагере посреди леса заметен большой беспорядок. Очевидно, подразделение прибыло сюда совсем недавно. Видимо, стоит сильный мороз. Некоторые солдаты, еще в полном походном снаряжении, зажгли небольшую керосиновую печку и поставили на нее кастрюлю. Похоже, в ней кофе. Заметив, что их снимают, солдаты, грязные и небритые, улыбаются и приветственно машут руками.

Дальше примерно те же сюжеты, только намного короче.

Потом идет засветка, затем появляется небольшая разведгруппа. Она передвигается с большой осторожностью.

Звука нет, но по движениям солдат понятно, что ни с той, ни с другой стороны никто не стреляет.

Потом появляются несколько офицеров высокого ранга. Виден полевой телефон. Объектив поднимается вверх, снимая заснеженные ветви деревьев.

Чрезвычайно взволнованный, Яирам хватает меня за руку.

Еще бы – командный пункт располагается как раз между двумя огромными дубами в Плэн-де-Пастер! Они видны отчетливо, совсем как на фотографии 43-го года, которую Яирам привез из Нешато. Я тоже очень волнуюсь.

Командир разведгруппы, энергично жестикулируя, разговаривает с командующим, а офицер тем временем изучает карту.

Камера отодвигается куда-то в сторону, пленка кончается. Следующий ролик начинается с батареи стреляющих пушек. Кадр очень короткий, камера отъезжает и уходит в сторону.

Сержант Белл поднимает руку – проектор гаснет, и в просмотровом зале зажигается свет.

– Вот и все. Но мне кажется, этого достаточно. Вы видели батальон «С» на пленке, снятой двадцать восьмого декабря.

Мне требуется некоторое время, чтобы прийти в себя.

– Почему же Симпсон говорит, что он уже не существовал?

Белл чешет затылок:

– Не знаю. Впрочем, на то есть причины.

– Не очень понятно.

– Дело в том, что из этого батальона не спасся никто. Вернее сказать, все исчезли.

– Погибли? Взяты в плен?

Сержант качает головой:

– Трупы или могилы рано или поздно обнаруживаются, пленные возвращаются домой. Но тут – ничего подобного. Родственники получили обычные письма от военных властей с сообщениями, что их сыновья, мужья или братья считаются пропавшими без вести и дело батальона «С» закрыто. Однако официально оно никогда даже не открывалось.

– У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, что там произошло?

– Нет. Просто я считаю этот батальон призраком. Я не хочу сойти за сумасшедшего, и мне вовсе не доставляет удовольствия смешить людей.

И тут вдруг Яирам выдает:

– Но ведь один-то выживший есть или был! Тот, кто снимал фильм.

Белл бросает на Яирама косой взгляд:

– Он был из другого батальона. Из службы документации и пропаганды. И действительно, как только пушки начали стрелять, вы видели, он тут же отвернул камеру и побежал спасать свою задницу. Это было его право. Только не помогло: через несколько дней погиб и он.

Около пяти часов дня, выходя из просмотрового зала, Белл прощается с нами. Разумеется, мы его не знаем, никогда с ним не разговаривали и, уж конечно, не видели никакой пленки, обозначенной невнятным значком.

– Думаю, что сегодня вечером пойду в церковь помолиться за души солдат батальона-призрака, – говорит нам на прощание Белл. – Пусть в вашей душе тоже будет мир.

3 мая

Снова Нью-Йорк.

Сегодня столько всего произошло. Вечером и ночью, хотя день, казалось, обещал быть нормальным и спокойным.

Чтобы разобраться во всем, что случилось, и привести мысли в порядок, надо разделить события на три части.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Ужин втроем: Уайт и мы с Яирамом. Уайт с интересом выслушивает рассказ о результатах нашего визита в Пентагон. Мы должны признать, что у Борги необыкновенный нюх на всякие загадки, даже если взять самый незначительный военный эпизод.

Яирам покидает нас – не хочет пропустить концерт классической музыки. Спустя некоторое время возвращаюсь в гостиницу.

Кто-то лежит на моей кровати. Светлые волосы свисают с подушки.

Это Бетти, она спит.

Но сразу просыпается и садится. Улыбается мне:

– Чао.

Насколько я могу судить, она совершенно раздета. Но не испытывает ни малейшего смущения, наоборот – выставляет напоказ свои маленькие и острые груди.

Сажусь в кресло рядом с кроватью.

– Ты не очень-то удивлен, увидев меня здесь. Только не уверяй, будто ожидал этого.

– Честно говоря, действительно не ожидал увидеть тебя, и тем более в таком виде.

– Твой друг что угодно отдал бы за то, чтобы увидеть меня в таком виде.

– Яирам? И как далеко у тебя зашло с ним?

– Никак. – Она хмурит тончайшие брови. – Мог хотя бы сказать, что я тебе нравлюсь. Это главное для женщины.

– Конечно, нравишься.

– Так почему же не идешь сюда?

– Сделать то, что ты имеешь в виду, – не единственный способ показать, что нравишься.

– Я сразу поняла, что ты крепкий орешек, да ты и сам знаешь это. Нарочно ведешь себя так, чтобы заманивать женщин в постель.

– Ошибаешься, Бетти. Даже не представляешь, насколько.

Она натягивает простыню до подбородка.

– Мне даже стыдно становится. О таких вещах не разговаривают, их делают, и все.

– Тебе не кажется, что ты слишком все упрощаешь?

– Ну и пусть. А ты, случаем, не гомосексуалист?

Делаю отрицательный жест. Ситуация начинает мне нравиться и даже забавляет. Меня устраивает, что игру веду я.

– Я поняла, – настаивает она, – в Италии у тебя невеста, и ты из тех, кто предан своей избраннице.

Снова делаю отрицательный жест.

Ее зеленые глаза с тревогой смотрят на меня.

– Может быть, ты дал обет целомудрия?

Ясно, что этот вопрос – результат уайтовских лекций по истории религий. Пытаюсь поэтому сопроводить свой ответ успокаивающей улыбкой.

– Бетти, ты очень красивая и очень славная девушка.

– Ничего подобного со мной еще не случалось. Но думаю, никто больше и не сумеет с таким изяществом сказать мне: «Бетти, одевайся и уходи». Отвернись, пожалуйста.

Отвожу в сторону глаза и стараюсь умерить волнение. Знаю, что буду сожалеть об этом уникальном и непоправимо утраченном шансе, но понимаю также, что иначе и не могло быть, потому что – как сказал бы игрок в шахматы – делаю вынужденный ход. Но кто меня вынуждает?

Одеваясь, Бетти не перестает говорить. Неловкость и смущение, похоже, преодолены.

– Хоть и не сработало, я все равно хорошо изучила вопрос. У меня на самом деле был повод прийти сюда.

Я невольно оборачиваюсь. Она надевает джинсы.

– Какой повод?

– Знаешь такое название – Ливония? Я обнаружила сегодня, что она находится в США. Это крошечный городок, возможно входящий в «большой Детройт», штат Мичиган. Тебе это что-нибудь говорит, нет?

Срабатывает мой привычный самоконтроль, но я потрясен.

– Это и вправду интересно.

Она перекидывает сумку через плечо. Подходит ко мне и целует в щеку.

– Бай, Джакомо. Все как прежде. Прости, не знаю, что на меня нашло.

– Это ты должна меня простить. Хочу еще раз сказать тебе, что ты мне очень нравишься.

– И ты мне.

Мне захотелось объяснить ей, что с некоторых пор между мною и женщинами возник некий невидимый барьер, словно прочнейшее стекло.

Бетти выходит из комнаты.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Через несколько минут кто-то громко стучит в дверь. Влетает Яирам. Он вне себя: разъярен, губы дрожат.

– Вот ты где, друг сердечный.

Он с размаху бьет меня по лицу, но я успеваю отстраниться, и удар оказывается слабым.

– Глупый, давай я все объясню.

– Классическая ситуация: постель разобрана и вовсю пахнет ее духами. Мог бы хоть окно открыть.

– Мне нечего скрывать. Успокойся, Яирам, давай лучше поговорим.

– Ты скотина. Я хочу не разговаривать с тобой, а избить тебя как следует. И на этот раз дружки из лиги не помогут тебе. – Он скрежещет зубами, словно собака, готовая вцепиться. – Лига обиженных. Это я обижен. Кровно обижен.

Он бросается на меня с кулаками. Сцепившись, мы падаем на кровать. Пытаюсь отразить его удары, к счастью неточные. Он дышит все тяжелее, но не перестает обрушивать на меня одновременно и град оскорблений:

– Подлец. Предатель. Да я от тебя мокрого места не оставлю.

– Перестань, Яирам, не вынуждай меня отвечать тем же.

– Вот именно этого я и добиваюсь. Действуй, свинья. Почему не отвечаешь? Думаешь, ты выше всех?

– Между нами ничего не было и не могло быть.

– Хватит, больше не убаюкаешь меня своими песнями. Мне так и хочется изувечить твою смазливую физиономию. – Он продолжает колотить меня, ничего не видя, однако, потому что глаза его залиты слезами. – Но почему, почему ты это сделал? Почему не сказал о ваших отношениях с Бетти? Ты не должен был лишать меня иллюзии нашей дружбы. Что я стану делать без тебя? Разве могу я тебя ненавидеть? Я ведь все еще люблю тебя, несчастный.

– Я тоже люблю тебя. Не разрушай все, прошу.

– Нет, ты не стоишь ничего… ничего. Это я ошибся во всем. Ошибка всей жизни.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

Дверь в комнату бесшумно распахивается. Появляются несколько человек. Они решительно и грубо разнимают нас и тем самым кладут конец нелепой и уже утомившей нас драке.

Их четверо. Двое выходят в коридор и остаются там, другие двое рассматривают нас, совершенно растерянных.

Они не кажутся мне грабителями. Молодые люди, прилично одетые, держатся уверенно и спокойно. Один невысокого роста, усатый, другой высокий и костлявый. Обмениваются взглядами и хохочут.

– Ты видел, Ник? Как я понимаю, они неплохо отделали друг друга.

Ник, тощий, повышает планку:

– Похожи на подельников, которые делят награбленное.

– Но это студенты.

– Итальянские, – соглашается Ник. Потом делается серьезным и требует ответа: – Из-за чего драка?

– Это наши дела, – сердито отвечает Яирам. Он явно готов снова наброситься на меня. Его решительно отстраняют, и я обращаюсь к ним:

– Кто вы такие и что вам нужно?

Двое переглядываются и вздыхают.

– Ладно, Майк.

– Как хочешь, Дик. Согласен.

Они достают толстые «корочки».

– ФБР, – говорит Ник.

– Это не дает вам права взламывать двери в гостиницах, – говорю я. – У вас есть ордер?

– Слышал, ему нужен ордер, – усмехается толстый Майк. – Ордер. Спорю, это единственное, что ему известно об Америке.

– Мы вошли, когда услышали, что тут идет драка, – спокойно говорит Ник. – Не беспокойтесь, мы только хотим немного побеседовать с вами. Можно присесть?

Мы с Яирамом молча переглядываемся.

– Мы можем выдворить вас из страны как людей, представляющих общественную опасность, – говорит Майк, вытирая лоб огромным платком. – Так из-за чего драка?

Оба садятся рядом на пластмассовый диванчик. Яирам опускается на кровать, я падаю в кресло.

– Ладно, – говорит Ник. – Пара вопросов, и больше мы вас не беспокоим.

– О чем? – спрашивает Яирам.

– Нам все прекрасно известно. Поэтому не будем зря терять время. – Ник складывает ладони перед лицом. – Профессор Иеремия Уайт – неплохой поручитель за вас. Но в этом случае, наверное, нужны и другие. – Он намеренно делает паузу. – Вы занимаетесь историческими расследованиями. Ладно. Но дело, которое вас интересует, как бы это сказать… очень деликатное.

Я спрашиваю:

– А что, ФБР занимается и историей?

Майк не сдерживается:

– Не увиливай и отвечай прямо: кто финансирует ваши расследования?

Яирам с улыбкой смотрит на меня. Я отвечаю ему тем же и говорю:

– Разумеется, наши кошельки.

– Короче… кто стоит за вами?

– Яирам, кто-нибудь там стоит за тобой?

– Не замечал. Но если б кто-то и был, я постарался бы от него избавиться.

Мы смеемся. Теперь я уверен, что мы по-прежнему друзья. Ник поднимает руку, давая понять, что хочет продолжить разговор.

– Ваш батальон «С». Документы Пентагона убедили вас, что двадцать восьмого декабря в Арденнах его не было?

Яирам качает головой. Я решительно отрицаю.

– О'кей, ребята, – говорит Ник с подчеркнутым удовлетворением. – А теперь сделайте еще одно умственное усилие. Уверен, вы еще не задавались вопросом, отчего это сотрудники ФБР находятся здесь. Те, что сидят в Пентагоне, могут подготовить какие угодно бумаги, но не должны вынуждать нас просматривать их заново. Слишком просто все уладить с помощью писулек. – Пристальный взгляд на меня и на Яирама. – Попробуем представить, что могло случиться в том глухом лесу в Арденнах бог знает сколько лет назад. Разумеется, если рассматривать дело с точки зрения немцев.

Мы затаили дыхание, и Ник, начиная перечислять, загибает пальцы:

– Использование огромного количества мин на небольшом участке поля. Использование ракет «Фау-1» и особенно «Фау-2», предназначенных специально для уничтожения живой силы…

– Да, но подобные средства не истребляют трупы, – замечает Яирам.

– Это верно, – соглашается Ник, – мне известна официальная версия и версия… фантастическая. Тысяча солдат, которых там не было или которые исчезли с лица земли. Но если принять второе утверждение, можно сделать еще кое-какие гипотезы. – Он явно доволен вниманием, какое сумел вызвать. – Так или иначе, мы уже находимся в области фантастического. И тут, по крайней мере на мой взгляд, гипотез может быть две. Первая касается использования лучей, вроде лазерных. Вторая, которая мне кажется более правдоподобной: тактическое использование атомной бомбы без остаточной радиоактивности.

– Если дело обстояло так, то почему это оружие не применялось в дальнейших операциях? – спрашиваю я.

Ник задумчиво потирает пальцем подбородок:

– Не знаю, но для нас это настоящая загвоздка. Войны сначала происходят, а потом уже изучаются. Может, этот эксперимент сочли неудачным. – Он прикуривает сигарету. – А может, кому-то хочется повторить его.

– О'кей, мы играли с открытыми картами, – вмешивается Майк. – И вы действуйте так же, если за вами никто не стоит.

– По нашим сведениям, никто, – поясняет Ник.

Я спрашиваю:

– Кто вас направил к нам? Генерал Симпсон?

Ник выпускает сильную струю дыма и с трудом поднимается:

– Хотите совет? Чем раньше вернетесь домой, тем лучше.

5 мая

Вместе с Бетти и Яирамом еду в Детройт.

Бетти ведет машину, просторный, почти новый «форд». У нее прекрасное настроение. Очевидно, поездка к Великим озерам доставляет ей удовольствие. Мы с Яирамом тоже чувствуем себя отлично и уверены, что раскроем загадку, бросающую нас в разные концы света, даже если пока и не представляем, куда двинемся дальше.

Кризис, ночная буря эмоций – все это, похоже, прошло бесследно. Я бы сказал, что мы все трое остались добрыми друзьями.

Посещаем Ниагарский водопад и ночуем в Кливленде, штат Огайо.

6 мая

Детройт, знаменитая автомобильная столица, – город, черный не только из-за фабричного дыма, но и потому, что он наполовину негритянский. Очень красив современный центр: «Кобо-Холл» – самый большой театр в мире. Необыкновенно прекрасны окрестности города: это настоящая старая Америка, здесь много отдельно стоящих домов на одну семью.

Порт – невероятно оживленный – расположен на берегу реки Детройт, которая тянется на пятьдесят километров и соединяет озеро Сент-Клер с озером Эри. Как Эри, так и Детройт находятся рядом с канадской границей. Длинный мост – Амбассадор-Бридж – соединяет Детройт с Виндзором, канадским городом, на другом берегу реки.

Мы, естественно, ищем Ливонию, и самое замечательное, что она действительно существует.

Когда-то это был небольшой городок, теперь – пригород Детройта.

Название ему дали, как я предполагаю, выходцы из балтийских стран, прежде всего эстонцы и латыши, которые приехали в Америку между двумя мировыми войнами.

Здесь до сих сохранились национальные черты – традиции, родной язык, на котором говорит даже молодое поколение. Латыши еще живут на немногих старых улочках центра, где расположены простые, без особых украшений, магазинчики. Там продаются вышитые льняные изделия, латвийские сладости и, самое главное, янтарные украшения – знаменитый балтийский янтарь.

Есть тут и ресторан «Новая Ливония». Мы приезжаем вечером и сразу же направляемся туда. Это небольшое заведение, которым управляет латыш. Аккуратно накрытые столики. Почти нет курящих. Посетители негромко разговаривают на родном языке.

Считаю, что настал момент открыть моим друзьям маленький секрет, который, возможно, облегчит наши поиски. Несколько лет назад, в августе, я гостил у друзей моего отца и провел в Латвии целый месяц. Поэтому теперь я с важностью заказываю ужин только из латвийских блюд. Хозяин, он же официант, удивляется.

Ему лет сорок. Значит, он родился в Америке.

– Вы бывали в Латвии? – интересуется он.

– Да, приходилось.

Он благодарно склоняет голову. Потом по пути в кухню задерживается у одного из столиков и что-то говорит по-латышски четверым пожилым людям, сидящим за ним и уже закончившим ужин. Ясно, что они говорят о нас.

Наш ужин, необыкновенно изысканный, состоит из рыбы, выловленной в местных озерах. Мы похожи на студентов на каникулах.

– Итак, мы в Ливонии, и это бесспорный факт, – говорит Бетти. – Эй, а почему моя рюмка все время пуста?

– Смотри, это очень крепкое вино, – предупреждает Яирам. Потом добавляет, смеясь: – Я бы заплатил сколько угодно, лишь бы узнать, что мы тут собираемся искать.

– Рассчитываю на вдохновение, – говорю я. – Надо только повнимательнее смотреть и получше прислушиваться, тогда мы кое-что уловим.

Когда пожилые люди заметили, что мы поужинали, они подошли к нашему столику. Вежливо представившись, попросили разрешения побыть немного с нами. Они принесли бутылку вина и хотят угостить нас. Мы пододвигаемся, приглашая сесть за наш стол.

Это ликер, крепкий, как водка, но ароматный.

Сразу становится ясно, что больше всего их интересую я.

– Вы в самом деле знаете нашу родину?

– Конечно.

– Когда вы там были?

– Шесть лет назад.

Довольные, они улыбаются.

– Для нас это все равно что сегодня.

Я тоже доволен, и алкоголь к тому же развязывает мне язык.

– Я приехал туда из Москвы в спальном вагоне. Утром проснулся в Риге.

– Ах, Рига…

– Очень красивый город. А исторический центр – просто чудо.

По очереди говорят все четверо.

– Лебеди там по-прежнему есть?

– Большой рыбный рынок видели?

– А статую маленькой танцовщицы?

– А где еще были?

– На каникулах был в Юрмале.

Изумление и печальные вздохи.

– Ну разве она не лучше Лазурного берега?

– А в Майори были?

– Часто бывал там. Я жил в трех остановках оттуда.

– И куда вы ездили?

– В один дом в Дубулти.

Думаю, они с трудом удерживаются, чтобы не расцеловать меня.

– Выходит, Латвия еще существует.

– Простите, а что вы там ели?

– Помню творог и кашу. И еще кислое молоко. Я пил его каждое утро.

– Боже мой…

– И борщ и солянку ел.

– Нет, это русские блюда.

– И гречневую кашу.

– Да, да, гречневая каша. Иногда мы готовим ее и здесь.

– И знаменитое балтийское жаркое из мелкой рыбы.

– Я люблю ловить сетью. Совсем маленькие рыбки попадаются.

Все приумолкли. Но пить не перестают.

– Простите, вы приехали сюда, чтобы порыбачить?