Текст книги "Возвращение тамплиеров"

Автор книги: Джузеппе Д'Агата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Джакомо кивнул:

– Князь Иньяцио велел построить лабиринт, желая преградить доступ к храму.

– Значит, храм непременно должен быть где-то поблизости.

И вот, наконец, произошло это событие – необыкновенное, потрясающее, ожидаемое, упорно приближаемое ими в течение долгих часов. Это случилось, когда уже почти стемнело, а туман сделался еще плотнее, затянув все вокруг.

Гельмут, неотрывно изучая рисунок и шаг за шагом двигаясь по всем направлениям лабиринта, прошел от края к центру, где лежал небольшой, не шире метра, камень.

Гельмут и раньше видел его с разного расстояния, издали и вблизи, и не находил в нем ничего особенного. Но теперь он изумился, обнаружив, что камень выглядит иначе. Он как-то изменился. Но как?

Камень был все тот же, но лежал немного по-другому. И действительно, теперь он как будто слегка выступал над землей, приподнялся, и потому походил на пробку, вставленную в середину лабиринта.

Не обращаясь за помощью к друзьям (неизвестно, где они были в эту минуту), Гельмут решил приподнять камень – вынуть пробку. Сделать это оказалось нетрудно. Камень был легким, неглубоко сидел в своем гнезде. Он прикрывал темную и, возможно, очень глубокую выемку. «Кто знает, сколько она в ширину», – подумал Гельмут, светя фонариком в беспредельном мраке: вверх, вниз, вправо, влево, – луч не натыкался ни на что. Лабиринт определенно был лишь частью некоей пластины, пленки или корки, прикрывавшей чрево земли – эту бездонную пустоту.

«Храм, – подумал Гельмут, – может быть, именно там, под землей, находится храм».

Какой-то отблеск, неожиданно вырвавшись из самой глубины, заставил его отпрянуть. Из небольшой выемки выплеснулось голубоватое пламя, которое, однако, не стало подниматься выше, а осталось на уровне земли. И тут же Гельмут услышал мощные удары, прогремевшие в темной бездне (они походили на звон цепей, приводивших в движение какой-то механизм), и наконец услышал голоса Джакомо и Яирама. Он понял, что друзья где-то далеко и громко зовут его.

Огонь погас, и Гельмут выбежал наружу.

Голоса друзей доносились с другой стороны сыроварни – с участка, где собственностью Мааков вновь завладели сорняки и дикие растения.

Гельмут сумел увидеть заключительный момент невероятных родов – из недр земли медленно являлся миру храм, и его темный силуэт как бы прорывал молочную белизну тумана.

Друзья с изумлением смотрели на него. Строение было точно таким же, как то, что исчезло с рисунка в особняке Джакомо. Та же широкая лестница с площадками, та же колоннада, та же плоская крыша, окаймленная длинным и низким фризом.

Указывая на храм, Гельмут воскликнул:

– Ясно! Теперь все ясно! Корабль прилетел сюда, потому что именно тут, на этом участке, расположился американский батальон.

– Совершенно верно! – услышал он в ответ. – Корабль прибыл, чтобы защитить храм. Было опасение, что неверующие осквернят его.

В длинной клетчатой куртке и мягкой шляпе, из тумана появился Иеремия Уайт и приблизился, спокойно протягивая руку:

– Надеюсь, я не помешал вам?

Он опустил руку: друзья, потрясенные его неожиданным появлением, даже не заметили ее. Тем не менее Уайт держался весьма непринужденно.

– Как дела, дорогой Вайзе? – Не ожидая ответа, он поправил очки на носу и жадным, удовлетворенным взглядом окинул храм. – Наконец-то! Третий храм. Я столько лет искал его. – Он шагнул на первую ступеньку. – О'кей, так чего мы ждем? Идемте за сокровищем.

Друзья молча последовали за ним.

Внутреннее помещение показалось небольшим сравнительно с громадой здания и выглядело пустым. Никаких символов – ни еврейских, ни христианских. Был там, однако, величественный алтарь, выполненный в римско-католическом стиле, но тоже совершенно пустой – если не считать одного небольшого предмета, блестевшего на мраморной столешнице.

Гельмут быстро завладел им. Предмет походил на змейку, но на самом деле это была тонкая, гибкая корона, сплетенная из золотых нитей, с застежкой.

– Корона великих наставников, – пояснил Гельмут, опуская ее в свой карман.

– А где же сокровище? – полюбопытствовал Яирам.

– Тут. Так или иначе, оно где-то тут, – сказал Уайт. Он снова взглянул на алтарь и поспешил к нему. Длинными ногтями американец сделал несколько царапин на поверхности алтаря и торжественно объявил: – Это мраморная крошка, а под ней – золото. Чистейшее золото.

– Ты уверен? – спросил Гельмут.

Уайт ответил с досадой:

– Золото ни с чем не перепутаешь. Даже ребенок сумел бы распознать его. – Он обернулся и окинул друзей ледяным взглядом. – Тут хватит на всех… – Он замолчал, заметив, что Яирам шагнул вперед. – Есть возражения?

– Оставь этот алтарь в покое.

– Не подходи, грязный ублюдок! – завопил Уайт.

Напряжение опасно возрастало. С того момента, как появился Уайт, Гельмут что-то обдумывал и теперь заговорил:

– Успокойся, Иеремия, попробуем договориться.

– О'кей, только быстро. Разделим на три или на две части, решай сам.

– Видишь ли, это золото предназначено для другой цели…

Уайт оскалился:

– Оставь, Вайзе. Хочешь уйти – уходи, но не надейся, что я поступлю так же.

Гельмут изобразил приличествующую случаю усмешку:

– Ты женат, Иеремия?

– Нет, а в чем дело?

– Не иметь связи с женщиной – главное условие.

– Что еще за условие?

Гельмут помолчал, подыскивая слова:

– В этом году, спустя три столетия, орден тамплиеров получит нового Великого магистра. Им мог бы стать ты.

– Я?

– Да, ты. Если будешь избран, богатства ордена окажутся в твоем распоряжении.

Растерянность Уайта длилась недолго. Тщеславие быстро взяло верх.

– А кто может избрать меня?

– Я могу, – сказал Гельмут, извлекая из кармана корону.

– Согласен, ничего не имею против.

Уайт взял корону и, весьма довольный, надел себе на голову. И едва опустил руки, как рухнул на землю, словно сраженный молнией.

– Не он был избранником, – холодно пояснил Джакомо.

– Это очевидно, – согласился Гельмут, наклоняясь и подбирая корону. Там, где золото коснулось кожи, был заметен ожог. Гельмут поднялся.

– Ты знал это и сделал нарочно, – сказал Яирам.

Гельмут не возражал.

– Другие кончали так же. Сколько тщеславия и честолюбия было похоронено таким образом!

Хриплый смех выдал присутствие черного монаха. Только на этот раз он был не один. Его сопровождал Азугир – теперь уже не крохотный серый монашек из клетки.

– Я ждал тебя, – невозмутимо сказал Гельмут.

– Я никогда не пропускаю важных встреч, – живо отозвался монах. – Действительно, прекрасная идея – укрыть храм от всех. Но мой брат Азугир обрел память и проводил меня сюда. Так что на этот раз я опередил тебя.

– Так забирай золото. Оно твое.

– Уже забрал. – Он указал на алтарь. – Медь – золото дураков. Золото, металл, что сводит меня с ума, было под алтарем. – Он посмотрел на Гельмута, явно забавляясь: – А ну-ка, вор, скажи мне правду, если способен. Ты и на этот раз думал обмануть меня?

– Нет. На этот раз – нет.

Черный монах отвел горящие глаза и медленно опустил голову.

– Думаю, мы больше не увидимся, во всяком случае на этом свете. И знаешь, о чем я сожалею? Что нам не придется больше сыграть с тобой в карты! – Он снова посмотрел на Гельмута: – Я не нарушаю соглашения. Я получил свое, и ты можешь избрать своего Великого магистра. Ты еще не нашел его? – Он вдруг прислушался к чему-то. – Слышите шум?

Друзья ничего не слышали.

– Уходите, быстро. Этому храму незачем больше существовать, и вскоре он навсегда исчезнет. Третий храм Соломона если когда-то и будет возведен, то в Иерусалиме.

Не успели отзвучать эти слова, как черный монах с Азугиром исчезли.

Друзей охватил страх: точно так же, как он возник из-под земли, храм мог с минуты на минуту исчезнуть.

Они бросились наружу и тут же застыли на месте, увидев фантастическую картину: в небе отчетливо видна была некая громадная масса чернее ночи. Она приближалась к земле, под шум сильного ветра, предвестника ураганов.

– Это Авентин, – прошептал Гельмут, – корабль тамплиеров.

И тут Джакомо наконец осенило – он понял значение двойного рисунка и двух дат.

– Храм перестал быть священным, и Авентинский холм прибыл разрушить его.

Тем временем черная громада, нависшая над храмом, медленно и грозно опускалась вниз.

Друзья разбежались в разные стороны.

Днище корабля с ровным слоем почвы коснулось храма и начало вдавливать его в землю. Несколько секунд были отчетливо различимы все огни, дороги и здания Авентинского холма.

Потом удивительный корабль медленно воспарил вверх, поплыл по небу и отправился в обратное путешествие на юг.

От храма остались только невысокие руины, точно вновь явленные миру после захоронения в веках.

Джакомо и Гельмут, будто сами тоже вышли на свет из чрева земли, брели в тумане, пока наконец не встретились.

– А где Яирам?

Словно в ответ, поблизости раздался слабый стон.

Тело Яирама оказалось придавлено большим осколком колонны. Друзья сумели снять с него эту тяжесть, но решили не трогать его и никуда не перемещать: это означало бы, несомненно, лишить его тех минут жизни, какие еще оставались.

Яирам пока дышал, но было ясно, что он приговорен. На мертвенно-бледном лице появилась чуть заметная тень улыбки, ему даже удалось приоткрыть глаза.

– Чао, синьор Строгость.

Джакомо опустился на колени рядом с другом. Слезы текли по его лицу.

– Подойди поближе. Не вижу тебя.

– Темно, – объяснил Джакомо.

– Да, совсем темно. Но где ты?

Джакомо ласково провел рукой по его голове:

– Я тут, рядом.

– Нам было хорошо вместе. Мы были лучшими: самыми умными, самыми сильными. А в нашем марафоне… если бы мы продолжили, я победил бы тебя.

– Не надо так говорить, Винчипане. Мы побежим еще раз.

– Слишком темно и слишком поздно, друг мой. Друг. Мне нравится это слово. До знакомства с тобой я никого так не называл.

Джакомо сжал в своих руках холодную ладонь Яирама.

– Я не был готов к смерти. Ты ведь все знаешь – можешь объяснить, что это значит? Подожди. Сейчас я что-то вижу. Там ослепительный свет, и пальмы, и оливы. Но где ты?

– Я тут.

– Джакомо, прошу тебя об одной вещи, об одной простой вещи. Вспоминай обо мне иногда.

Джакомо безудержно рыдал. Но Яирам не слышал этого: все его силы ушли на последние слова. Он закрыл глаза и печально покачал головой:

– Нет, я не хочу рождаться снова. – И больше не шелохнулся.

Гельмут стоял рядом. Джакомо растерянно посмотрел на него:

– Что теперь делать?

– Побудем тут, пока не прилетят ангелы.

– Ангелы?

– Мункар и Накир, два ангела, посланные Аллахом, чтобы просмотреть жизнь Яирама от начала до конца, – объяснил Гельмут. – Они летят из древнего мира – исконного мира твоего друга. Того, с которым, не сознавая этого, он был неразрывно связан.

Джакомо не перебивал.

– Ангелы взвешивают добро и зло, оценивают каждый поступок, но для того, чтобы решился его удел в вечности, Яираму придется ждать воскресения мертвых и Страшного суда.

Светало, и туман немного развеялся, когда появились ангелы. Воздушные и легкие, они двигались по поляне в длинных белых одеждах, и головы их были покрыты скрученной тканью.

Джакомо и Гельмут удалились, неслышно и безмолвно.

Глава шестнадцатая

Свиток двенадцатого века был переведен с арабского языка на итальянский в конце пятнадцатого столетия одним монахом из болонского аббатства Сан-Себастьяно.

От первоначального списка сохранились только фрагменты, которые переписчик точно воспроизвел в рукописи без малейших изменений и дополнений:

«Во имя Господа, сие есть истинная история о солдатах Господа и об ордене тамплиеров. Он будет процветать и господствовать в мире, ибо, в отличие от других созданных людьми и давно павших царств и империй, не имеет границ, а пребывает в вечности, существуя и на земле, и в ее недрах, от первого до второго царства.

То, что не сказано здесь об ордене, происходит не от такийя (сокрытия мыслей и чувств), а по причине таклида (обета повиновения), связывающего того, кто пишет эти строки… по неисповедимой воле Господа, или же того, кто не лжет не потому, что не может, а потому, что не хочет.

…если мне позволено смиренно повторить своими словами то, что святой Августин говорит о времени, я бы сказал: „Что такое орден тамплиеров? Когда никто не спрашивает меня, я знаю, что это такое. Если же спрашивают, то не знаю“.

Лишь очень немногим избранным… знать подлинную сущность ордена: знать, но не передавать это знание дальше, разве лишь настолько, насколько это требуется при отдаче приказаний преданнейшим из его последователей…

Шел 1089 год, когда несколько знатных вельмож из Шампани, устав от турниров и кутежей, охоты и женщин и всего прочего, что наполняло жизнь при дворе, решили устроить себе невиданное приключение. И что это может быть, как не приключение, при жизни и даже после смерти требующее от тебя тяжелейших жертв, но зато дарующее тебе взамен непередаваемые и ни с чем не сравнимые радости?.. полнейшее посвящение своей жизни Господу… обет какого-нибудь мельника или плотника не может быть по своей форме одинаковым с обетом благородного вельможи.

Знатнейший рыцарь Гуго де Пейнс, молодой человек, прирожденный вождь, как на словах, так и на деле, поклялся в тот год посвятить свой меч Господу и создать орден монахов-воинов. Так возник орден Christi milities, [16]16
  Воины Христа (лат.).


[Закрыть]но прошло около трех десятилетий, прежде чем он получил признание Церкви и окончательное название. Точно так же было узаконено и звание Великий магистр, которое Гуго де Пейнс, к тому времени зрелый пятидесятилетний мужчина, сам присвоил себе.

…по всей христианской Европе поднялся шум в связи с победоносной священной войной против турок, объявленной Папой Урбаном в 1095 году на соборе в Клермон-Ферране. Турки вытеснили арабов из Святой земли и проявили гораздо больше нетерпимости, сделав христианские паломничества чрезвычайно опасными. Тридцатитысячное войско крестоносцев, возглавляемое Раймундом Тулузским, Готфридом Бульонским, Боэмундом Альтавильским и папским легатом Адемаром Монтезским, захватив Никею, двинулось в самое сердце Палестины и в июле 1099 завоевало Иерусалим, который всего лишь годом ранее возвратился под власть арабов, ведомых египетским халифом.

…Иерусалим был разделен на три квартала: мусульманский, еврейский и христианский. Христиане жили в священном квартале, который так назывался потому, что вместе с многочисленными церквами там находился и Гроб Господень, разрушенный в 1010 году халифом Аль-Хакимом и воссозданный сорок лет спустя за счет правителя Константинополя, или же императора Востока.

Завоевав город, крестоносцы подвергли мечу и огню мусульманский квартал и убили также многих иудеев, виновных в незатухающей враждебности к христианам. Семь дней спустя, когда еще не остыл пепел опустошения и слышны были крики казненных, Готфрида Бульонского провозгласили Defensor Jerosolimitanae ecclesiae, [17]17
  Защитник Иерусалимского храма (лат.).


[Закрыть]а его брата Балдуина – Rex Hieruusalem latinorum. [18]18
  Иерусалимский король латинян (лат.).


[Закрыть]Так родилось латинское Иерусалимское королевство, не зависящее ни от Восточной империи, ни от Западной.

Эти события уже вошли в анналы истории, когда в 1018 году знатные господа из Шампани оставили монашескую жизнь, которой посвятили себя, и, запасшись только оружием и лошадьми, отправились в Святую землю. Их было всего девять человек, но они являли собой крохотную армию, потому что были отважны и весьма опытны в военном искусстве. Руководил ими неустрашимый Гуго де Пейнс, а его помощником был Готфрид Сент-Омерский, брат Ламберта, поэта, всем известного своей Liber floridus. [19]19
  Цветоносная книга (лат.).


[Закрыть]

Когда они прибыли в Константинополь, византийский правитель принял их за обычных рыцарей-крестоносцев и отказался принять: для Восточной империи появление Иерусалимского королевства было делом противозаконным, нарушением взятого на себя армией крестоносцев в 1097 году обязательства предоставить христианскому населению свободу вероисповедания.

Однако патриарх Константинополя благожелательно встретил свободных рыцарей и благословил их орден. Орден Храма (Templum) – как он был назван – возник по образцу ордена святого Иоанна, основанного в Святой земле двумя десятилетиями ранее, при завоевании крестоносцами Иерусалима.

…но другая, куда более славная задача была поручена ордену тамплиеров тайным соглашением между патриархом Константинополя и Гуго де Пейнсом, – задача воссоздать в Иерусалиме древний и знаменитый храм Соломона (вот откуда идет заранее выбранное название), чтобы посвятить его христианскому богослужению. Воссоздание храма было страстным желанием византийских патриархов, потому что он, будучи уже не еврейским, а христианским, мог стать новым религиозным центром мира и обеспечить первенство Византийской Церкви над Римской. В таком случае дорога к папству для восточных патриархов была бы короче.

Девять рыцарей отправились в путь к Иерусалиму и уже во время этого длительного перехода доказали свое мужество и силу, оставляя за собой дорогу, усеянную трупами кочевников. Эта слава непобедимых воинов летела впереди них и дошла до двора короля Балдуина II, сына Балдуина I и племянника Готфрида Бульонского.

Шел 1119 год, и Балдуин II, всего год назад взошедший на трон, всячески старался расширить и укрепить границы своего небольшого королевства, выходившего на западе к морю у Яффы и Каифы и граничившего с Византийской империей на севере, Алеппским и Дамасским эмиратами на востоке и египетским халифатом на юге. Необходимо было спешно увеличить число подданных королевства, и поэтому король чрезвычайно благоволил к переселению христиан из Европы.

Балдуин встретил рыцарей со всеми почестями и решил устроить в их честь большой праздник с яствами, вином и женщинами. Рыцари решительно отвергли все. Гуго объяснил, что они не хотят нарушать принятые ими строгие правила, в основе которых лежат повиновение, бедность и целомудрие. Король выслушал их с восхищением, явно довольный, потом поинтересовался, где они намерены разместить резиденцию своего ордена.

– Здесь, – не колеблясь, ответил Гуго.

– В моем дворце? – изумился король.

Гуго подтвердил и добавил, что ему достаточно лишь части дворца. Перед лицом подобной непреклонности королю оставалось лишь согласиться.

Чтобы лучше понять все это, надобно знать, что дворец Балдуина был расположен в долине, где некогда находился храм Соломона, и Гуго, приехав в Иерусалим, сразу же узнал об этом. Таким образом, первые рыцари храма обосновались в одном из крыльев дворца, представлявшем собой не что иное, как старинную мечеть Аль-Акша, в которой больше не поклонялись Аллаху.

Торжественная церемония избрания Великого магистра состоялась в королевской капелле. На ней присутствовал патриарх Иерусалима, и Балдуин, сам назначивший себя папским викарием, надел на голову Гуго де Пейнса корону высшей власти – витую золотую цепочку с застежкой.

Корону потом опять положили в большой шкаф, где должно было со временем храниться будущее имущество ордена. В свою очередь Гуго назначил сенешалем (в иерархии второе лицо после Великого магистра) верного Готфрида Сент-Омерского.

…Гуго и Готфрид ужинали. Из окна видна была знаменитая равнина. От храма Соломона, как и от второго храма Зоровавеля и Ирода, осталось лишь очень немногое – стена и несколько плит пола.

Нарушив молчание, Готфрид сказал:

– Теперь у нас оказалось два хозяина: патриарх Константинополя и король Иерусалима. Зачем это нам?

Лицо Гуго, напоминавшее лицо Христа, осветилось улыбкой.

– Я вовсе не намерен ни служить честолюбию патриарха, ни становиться первым из стражей короля. Мы должны повиноваться только Господу.

Кивнув в сторону равнины, Готфрид спросил:

– Значит, не хочешь строить третий храм?

Гуго покачал головой:

– В этом нет никакой спешки.

– Если так, то почему же ты пожелал, чтобы на нашем знамени были те же меч и мастерок, что у каменщиков-воинов Зоровавеля?

– Потому что мы должны строить, и мы построим много церквей. Наших церквей.

Глаза Готфрида сверкнули от возбуждения.

– Где?

Гуго тоже был взволнован.

– Повсюду, по всему миру. И они все будут одинаковыми, чтобы люди сразу узнавали их. Все будут круглые в плане, как и крипта, где находится Гроб Господень, и не станут носить имена святых. Просто храм, ничего больше. Это наша обязанность как монахов. Но мы ведь и воины, не будем забывать об этом, Готфрид. Поэтому наши церкви станут хорошо укрепленными крепостями.

Готфрид был покорен фантастическими планами Гуго и радовался, как ребенок.

– Они должны внушать уважение и страх. Я уже представляю их себе, вижу, как наяву. Квадратное здание с башнями по углам. – Потом, немного успокоившись, он вдруг усомнился: – Брат мой, а не слишком ли далеко мы уходим от того, о чем мечтали тридцать лет назад?

Гуго перевел взгляд на горизонт, где росли виноградники и оливковые деревья:

– Ты же сам хорошо понимаешь, как складываются дела в мире. Власть имущие занимаются только торговлей: продают, покупают, берут взятки, лгут, предают и убивают друг друга. А миссия Храма заключается в том, чтобы вмешаться, пусть даже через тысячу лет, когда мир попросит нас дать ему монархов и первосвященников. Вот тогда-то мы и наведем порядок и восстановим справедливость во всех землях.

Готфрид, слушавший слова брата открыв рот, как бы очнулся и робко спросил:

– Ты думаешь, Господу угодно это?

– А ты думаешь, Господь не любит строить грандиозные планы? Думаешь, Он из-за какого-то пустяка стучался в наши сердца, в сердца самых отважных рыцарей на свете? – Гуго поднялся, улыбаясь: – А теперь начнем действовать, иначе наша армия останется самой маленькой в мире.

…число их быстро умножилось. Многих молодых людей побуждала примкнуть к ним прежде всего неодолимая сила их веры, а еще более – их рыцарская доблесть. Слава рыцарей распространилась далеко за пределы Востока. Верующие, вернувшись из паломничества, благодарили их и благословляли. В каждом городе, предместье и поселке рассказывали чудеса о деяниях этих воинов, сражавшихся с прямотой, без военных хитростей и уловок. Они первыми атаковали и последними отступали.

Балдуин прежде всего расширил территорию своего королевства и приумножил богатства… Всего через несколько лет они не зависели ни от кого, и это усилило их гордость, которая часто оборачивалась надменностью и высокомерием.

Скоро начались стычки и крупные столкновения с рыцарями святого Иоанна. Те завидовали тамплиерам и нелегко мирились со стремительным ростом их могущества. Рыцари Храма умело завоевывали расположение, милости и щедрые дары королей, князей и кардиналов. Соперничество двух орденов не имело пределов и порой приводило к настоящим кровавым битвам.

…распространился по всей Европе, разделившись на девять Провинций. Помимо Парижа, где находились главные капитулы, а впоследствии местопребывание Великого магистра, другие провинции ордена были расположены в Португалии, в Кастилии, Леоне, Арагоне, на Майорке, в Германии и Италии – в Апулии и на Сицилии, – в Англии и Ирландии. Такое разделение позволяло лучше управлять орденскими угодьями и денежными средствами, которые…

Стали чрезвычайно умелыми коммерсантами, настолько, что их даже начали подозревать в продаже оружия мусульманам. Но это, как и другие наговоры, было клеветой, распространяемой главными завистниками – рыцарями-иоаннитами.

Что сказать об их вкладе в священные войны? Если разобраться, можно смиренно признать, что немало было пролито благородной и благословенной крови. Наверное, Господь отказал этим Своим вооруженным слугам получить радость победы в наказание за их высокомерие… возможно, истина заключена вот в чем: Господь хотел видеть в них не воинов, а землевладельцев, менял и торговцев.

…захочет узнать, что стало с основателями ордена и, в частности, с Гуго де Пейнсом и Готфридом Сент-Омерским.

Заслуживает внимания конец этого последнего, убитого собственными собратьями за то, что в свои шестьдесят лет он грубо нарушил обет целомудрия. Простить подобное прегрешение была готова половина членов генерального капитула, но решающими при вынесении приговора стали слова – справедливые, хотя и сопровождаемые потоком слез, – Великого магистра Гуго.

…вокруг богатой берберийской палатки собралась при свете солнца разнородная, кричащая толпа. Тут были египтяне, турки, евреи и палестинцы, много было и христиан, а среди них несколько рыцарей-иоаннитов. Все были возбуждены и отталкивали друг друга от щелей, через которые можно было наблюдать происходящее в палатке. Эти изумленные и любопытные глаза не хотели упустить ни одной подробности необыкновенной сцены: совершенно обнаженный сенешаль Готфрид занимался любовью с арабской женщиной, проституткой, у которой прикрытым было только лицо.

Подошли несколько тамплиеров, разогнали зрителей, которых собралась уже большая толпа, и ворвались в палатку. Женщину отдали мусульманам, „стражам истинной веры“, которые тотчас забросали ее камнями, а Готфрида арестовали.

На нем лежала тяжелейшая вина: он прелюбодействовал, и к тому же с женщиной из числа неверных. Но во время расследования выяснилось одно поразительное обстоятельство: оказывается, прежде чем войти в палатку, где его ожидала женщина, Готфрид сам пригласил людей присутствовать при сем. Зачем он это сделал?

Готфрид замкнулся в гордом молчании, но многие подумали, что таким образом он хотел опровергнуть ненавистную молву, распространяемую, естественно, рыцарями святого Иоанна, будто тамплиеры предавались содомии. Гнусное обвинение, которое подхватывали недоброжелатели и принимали на веру глупцы.

Что же до Великого магистра, то его конец достоин святого или пророка. Он дожил до почтенного возраста, хотя и выглядел не более чем на пятьдесят лет, и однажды увидели, как он идет прочь от крепости Сен-Жан-д'Акр – пеший, согнувшись под тяжестью огромного меча, который нес на плече, словно крест. Он был без доспехов, в простой белой рясе, босой. Кое-кто пожелал сопровождать его, но старик отказался. Его фигура постепенно терялась вдали, пока совсем не исчезла там, где начиналась пустыня.

Спустя три или девять дней – точно не известно, все это время росла тревога за судьбу Великого магистра, – множество людей разного вероисповедания собрались вместе, в молчании. Выстроившись колонной, они двинулись в путь, читая молитвы, исполняя священные гимны и распевая стихи из Корана. Некоторые тамплиеры сели на коней и нагнали эту процессию. Куда она направлялась? Никто не ответил.

Паломники пошли в пустыню, там не было никаких следов или знаков, но, движимые одним лишь порывом веры, они достигли своей цели.

Внушительного вида человек стоял, широко расставив ноги, и держал рукоять меча, воткнутого в песок.

…остановились перед этим человеком, который, казалось, ожидал их. Все узнали Гуго де Пейнса и поняли, что он слишком недвижен, чтобы быть живым, и слишком живой, чтобы быть статуей.

…произошло чудо. Со Средиземного моря налетел легкий бриз, несколько смягчивший жару. И этот ветерок, слегка овевая фигуру престарелого магистра, начал разрушать его, рассеивать в прах, словно тот был сделан из песка. Лицо его и тело в окружении золотистой пыли как бы таяли, осыпались и в конце концов совсем исчезли.

Остался длинный меч, блестящий и прямой, воткнутый в песок.

Паломники преклонили колена. Это оружие было достойно поклонения в любой религии. Меч крестоносцев, меч Израиля, меч Ислама. Взволнованная процессия отнесла его в Сен-Жан-д'Акр, и он долгое время почитался как символ мира и всеобщего братства…

Такова истина истин, хотя она и засвидетельствована одним отверженным ливанцем. Мои хозяева-христиане сменили мне имя, но я чувствую, что не смогу избегнуть гнева моих братьев. Надеюсь, что меня не сразит слепая месть, но что мне будет подарен шахадат (мученичество). Для меня и моих потомков. Во имя Авраама, отца всех верующих. Смиреннейший слуга Яирам Ганьепен».

Ганьепен. «Винчипане» по-итальянски.

Джакомо вздохнул и закрыл рукопись.

Вскоре пришли Гельмут и падре Белизарио. Молодой человек отправился с ними. Было первое ноября, день Всех Святых.

Тем временем в Севилье с большой помпой хоронили архитектора Джованни Ромерио, тихо скончавшегося в возрасте шестидесяти девяти лет. В этом же возрасте, в 1689 году, он был избран тайным Великим магистром тамплиеров, сменив Иньяцио Римского.

Джакомо вышел из-под портика на середину квадратного монастырского дворика. Залитый солнцем, тот показался ему больше обычного.

Перед ним стояли представители лиги. Человек пятьдесят молодых людей.

Они почему-то выстроились, словно военное подразделение. Но еще более Джакомо удивился, увидев на их лицах белые маски. Такое случилось впервые, и символику эту было нетрудно понять: она означала братское равенство всех обиженных.

Молодые люди запели хором, потом сняли маски и провозгласили Джакомо своим новым руководителем. Они назвали его не президентом, а вождем. Это тоже было внове. Взволнованный, Джакомо сказал несколько слов благодарности, а Гельмут и падре Белизарио улыбались, стоя позади него в тени портика. Наконец молодые люди нарушили строй, спеша обнять Джакомо. Они подняли его на руки и бегом, с радостными криками понесли вокруг дворика.

На следующее утро падре Белизарио и Гельмут вновь встретились в кабинете-складе монаха. Гельмут, собираясь уезжать, держал свою дорожную сумку.

Они помолились, вспоминая о дне погребения усопших, потом падре Белизарио открыл старинный комод и извлек из него пергамент.

– Это пергамент аббата Джованнини, тот, в котором содержится спасительное заклинание. Знаешь, я еще не прочитал его. Слишком длинно и скучно.

– Скучно? – Гельмут встревожился. – Прошу тебя, не шути. Азугир убежал от тебя, и только это заклинание может спасти твою душу.

– Ты так думаешь?

Падре Белизарио зажег спичку и поднес ее к пергаменту, в глазах его загорелся вызов.

– Что ты собираешься делать? Ты с ума сошел!

Монах поджег пергамент. Старая бумага вспыхнула и сгорела в несколько секунд.

– Хочу провести опыт. Хочу посмотреть, стоят ли наши действия, наши труды и дух, который их вдохновляет, того же, что и магические заклинания. Именно так измеряется вера, дорогой Гельмут. Если я не прав, то готов отправиться в ад.

– Но ты уже в аду, – похолодев, сказал Гельмут.

– Тихо. Все станет ясно, когда я должен буду отдать душу. Мне и вправду интересно – кому. – Падре Белизарио выглядел уверенным в себе и даже веселым. С явным удовлетворением он потер руки и взглянул на Гельмута: – Ты сказал, что я уже в аду? Если так, подыграй мне – исполни роль дьявола. А мне следует торопиться, потому что год дьявола уже на исходе.

Гельмут смотрел на него все более растерянно.

– Чего ты ждешь? Доставай корону. Я же знаю, что умираешь от желания сыграть на нее.

Гельмут улыбнулся: