Текст книги "Каменная река"

Автор книги: Джузеппе Бонавири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– У меня грудинка!

– А у меня бок!

– Кострец!

– Филей!

– Олрайт! – подытожил сержант.

Костер догорал, лишь под сковородкой поблескивали кровавые язычки пламени.

– Маммана, эй, Маммана! – донесся вдруг голос из-за миндальных деревьев.

– Кто там? – спросил Минико.

– Да я, не признал, что ли? – отозвался седой круглолицый крестьянин лет этак шестидесяти.

Это был мой дядя, дон Микеле Риццо: его земля была там внизу, возле дороги.

– Приятного вам аппетита, – сказал он, подходя к нам.

– Садитесь с нами, – пригласил Саридду.

– А я-то работаю себе на поле и думаю: откуда благоухание такое, будто розы расцвели… – Тут дядя увидел меня. – Эге, и ты здесь! Да не один, а с братцем. Ну и ну! Мать ради них надрывается, на ней еще трое малолеток, а эти паршивцы вон где шныряют!

Я промолчал; брат поспешно юркнул за спины американцев. Но дядя, присоединившись к общему пиршеству, сразу позабыл о нас.

– А мне бы жирку, – попросил он. – Люблю жирок.

Он достал нож с костяной ручкой и миску, насыпал туда, соли и, неторопливо отрезая ломтик за ломтиком, макал их в соль, прежде чем отправить в рот.

– Отведай-ка и ты сальца, – предложил мне дядя.

– Ну уж нет, – отказался я.

Но он не отстал, пока я не взял у него кусочек. Хорошо просоленный жир слегка пощипывал язык и таял во рту.

– Вкусно, – сказал я.

Лунатик тоже решил попробовать и остался очень доволен.

Мы до того наелись, что стали изнывать от жажды. Братья Маммана принесли две бутыли с водой.

– Вот, – объявил Винченцо, – это все наши запасы.

– А как же вы обходитесь? – удивился Карлик.

– Из реки берем, – объяснил Минико. – Можешь и сам туда сходить.

– Неужто, кроме воды, у вас нечем утолить жажду? – поинтересовался мой хитрый братец.

– А тебе чего, может, вина? – огрызнулся Минико.

Мой брат что-то пошептал на ухо Чернявому и Кармело; оба захохотали.

Американцы потягивали кислое вино и морщились.

– Ну так как же насчет вина? – осведомился Кармело.

– Вино только для хозяев, – отрезал Минико. – Говорю же: сходите к реке за водой, если не напились еще.

– А мне чего-то молочка захотелось, – протянул Кармело.

– Какого еще молочка?

– Обыкновенного. А то у вас коров нет?

– О Святой Антоний! Коров уже подоили, а молоко выпили, понятно?

Мой брат, Чернявый и Кармело дожевали мясо и поднялись.

– А вот мы сейчас проверим. – И направились к хлеву.

– Стойте! – заорал им вслед Минико.

Но мы всей толпой уже бежали к коровам, а дядя, который до войны жил в Нью-Йорке, смеясь, объяснял американцам, в чем дело.

Солдаты тоже загоготали и пошли за нами.

Из распахнутой двери хлева в нос нам ударил запах навоза, Карлик даже закашлялся.

Хозяева все еще пытались нам помешать, но сержант потребовал:

– Милк, дать милк!

– Поздно уже, вы всех коров перепугаете.

Но коровы ничуть не испугались: они стояли спокойно в своих стойлах и в темноте все казались черными.

– А вдруг какая лягнет? – забеспокоился Обжора.

– Дринк, дринк, милк, – подбадривали нас американцы.

Агриппино и Кармело, хорошо знавшие повадки животных, ловко пристроились под выменем. Коровы даже не шелохнулись, когда эти два наглеца принялись сосать у них молоко.

– Ух ты, сладкое!

– Ура, милк, ура! – горланили солдаты.

Коров было всего четыре, и нам пришлось ждать, пока другие напьются. Наконец пришла очередь моя, Тури и Нахалюги; они сосали жадно, захлебываясь, а я чувствовал теплую струйку в горле и наслаждался терпким запахом меда и сена.

Дядя с нами не пошел – остался на гумне доедать телячий жир.

Братья Маммана стояли в дверях хлева и сокрушенно глядели на нас.

– Ну будет, довольно, – то и дело повторяли они.

Коровам тоже, видно, надоела такая дойка, и они сердито замычали. Одна вдруг отчаянно взревела: это Чернявый с досады укусил ее за сосок.

– Ах вы изверги! – возмущались братья Маммана.

Наконец мы вдосталь напились молока и выползли из хлева чуть ли не на карачках.

– Ой, ноженьки не держат! – жаловался Тури.

Сержант, остававшийся на гумне, разглядывал окрестные холмы и что-то показывал своим солдатам.

– Глянь-ка, – толкнул меня в бок Чернявый. – Ровно кто сигнал подает.

Среди костров, разложенных на холмах, один, самый большой, горел как-то странно: то совсем угасал, а то вспыхивал с новой силой. А другие костры будто откликались ему.

– Уотс ап? – спросил сержант. – Что такой?

Но мы и сами впервые видели такую штуку, поэтому Тури решил разузнать все у братьев Маммана. Однако эти хитрозадые делали вид, будто ничего не понимают и к тому же очень заняты: они поспешно собирали требуху в кастрюлю, чтобы припрятать ее в хлеву. А над горой уже всходила серебристая луна.

– Дядь, а дядь, чего это? – спросил я у дядюшки Микеле, который еще не закончил свою трапезу.

Дядя присмотрелся: вокруг зажигались все новые костры.

– Да-а, голод не тетка! – изрек он, подбирая на гумне остатки требухи. И, наклонившись, прошептал мне на ухо: – Это сестричкам твоим отнесу. А то скоро все соседи нагрянут за мясом. Видал – друг дружке знак подают. – Он распрямился и кивнул американцам. – Гуд найт, господа хорошие!

Не успел он скрыться в темноте, как где-то совсем рядом послышался птичий свист:

– Фьюить! Фьюить!

Сержант растерянно вертел башкой, не понимая, что это за звуки. Меня вдруг осенило; я пересчитал свою шайку и двоих недосчитался.

 
Лили Марлен, Лили Марлен! —
 

раздалось сверху из густой листвы, в которой были развешены куски мяса.

Молодая двурогая луна осветила головы Золотничка и Карлика в посеребренных ветвях деревьев. Голоса их то звенели в ночи, то сливались с тихим шелестом листьев.

– Ха-ха-ха, маленки итальянски бойз! – смеялся сержант.

– Мир честной компании!

Мы обернулись: на склоне возникло шесть теней. Братья Маммана тут же попрятались, оставив нас одних.

К нам подошли шестеро мужиков, живших по соседству. Несмотря на то что ночь была теплая, все они были в шапках, и разом их сняли, непонятно перед кем – перед американцами или перед оливами, на которых висело мясо.

– Бог помочь, – сказал один из крестьян.

Золотничок с Карликом оборвали песню.

Сержант, видно, решил, что на него хотят напасть, и выхватил пистолет. Но ему объяснили, что мужики просто пришли на подмогу.

– Карашо! – Он знаком велел им снять мясо и положить на заранее приготовленный брезент.

Крестьяне, забравшись на деревья, стали отвязывать мясо и бросать на землю.

– Мы сами все понесем, к чему вам надрываться! – твердили они.

Сержант почуял неладное: так, чего доброго, он ни куска в штаб не доставит.

И верно, мужики проворно подхватили брезент и двинулись вперед со своей ношей, американцы – за ними.

– Эй, куда это вы? – спросил у крестьян Тури.

– С голодухи, сынок, куда хошь тронешься. В доме-то даже хлеба нет.

Чернявый засмеялся, поняв, что происходит.

– Ты что, заодно с этими ворюгами? – накинулся на него Золотничок.

– А разве сам ты не крестьянский сын? – сказал ему косолапый крестьянин. – Разве твоя семья не голодает?

– Что он сказаль? – спросил сержант; лицо его в лунном свете совсем побелело.

Мы не ответили.

– Я с вам говорийт, итальянски собака! – рявкнул он.

– Да ничего, ничего, – отмахнулся я.

– Скоро увидишь, – нахмурившись, пробормотал Тури.

Не сговариваясь, мы решили помочь своим и еще раз одурачить этих заморских сарацин.

Выйдя на дорогу, мы юркнули в овражек и залаяли по-собачьи. Пока сержант соображал, в чем дело, шестерка вместе с брезентом растворилась в темноте и ползком по кустам зашла американцам в тыл.

Американцы вконец растерялись.

– Чилдрен, чилдрен, мы стреляйт! – вопил сержант.

Но в ответ ему лишь месяц корчился на небе от смеха да ухали филины. Над нами нависал шатер из айвовых деревьев, надежно укрывавший нас от врагов. Американцы, опомнившись, и впрямь открыли стрельбу. Несколько солдат спустились в овражек и начали обшаривать кустик за кустиком, чиркая зажигалками.

– Следы ищут, – шепнул мне Тури.

С проклятьями продравшись меж колючих кустов ежевики и шиповника, американцы доползли наконец до айвовых деревьев.

– Все, нам крышка! – шепнул Золотничок.

Мы съежились и затаили дыхание. Американцы подошли уже совсем близко, остановились и прислушались, но потом, на наше счастье, свернули по тропинке в противоположную сторону, к саду дона Соррентино. Двигались гуськом, как индейцы. А нам уже надоело сидеть в этой духоте.

– Я выйду, – прохрипел Пузырь.

– Я тебе выйду! – пригрозил старый крестьянин, зажимая ему рот.

Мы еще долго не вылезали из убежища, опасаясь засады. Но наконец послышался шум моторов, и свет фар, озарив ближний холм, стал удаляться.

Мы бесшумно выбрались на дорогу и вздохнули полной грудью.

– Ну, бывайте здоровы, – сказали нам мужики.

– То есть как? – возмутился Тури. – А наша доля?

– Вы о чем, сыночки? – изумился косолапый.

– О том, что у меня дома тоже четыре голодных рта, – процедил сквозь зубы Нахалюга.

– Ах, бесстыдники! Ведь вы уже наелись. А нашим детям траву жевать прикажете?

– Отдавайте нашу долю, а то рожи начистим! – прорычал Обжора.

Тут вмешался старик:

– Ладно, не будем спорить. Они нам помогли и, выходит, заслужили награду.

Косолапый стоял на своем, но, когда мы взялись за камни, сразу струхнул.

– Будь по-вашему, ведь и то сказать, без вас мы бы не управились.

Мы принялись делить мясо. Труда это не составляло, поскольку американцы его уже разрубили.

Напоследок крестьяне раздобрились и даже сплели нам из лозы что-то вроде корзин, чтоб удобней было мясо нести. Распрощавшись с нами, они пошли по тропинке через рощу.

А нам было боязно возвращаться в Минео.

– Американцы же из нас котлету сделают, – сказал Чуридду.

До деревни мы добрались уже перед рассветом. Все двери были заперты. Солдат, по счастью, не было видно – завалились спать, должно быть.

– Ну пока, с богом!

Чернявый, Золотничок, Обжора и я расстались с остальными и двинулись в наш квартал неподалеку от церкви Святой Марии.

VI

В сентябре пронесся слух, что американцы покинули Сицилию и переправились в Калабрию. Поэтому в Минео больше не показывались джипы с солдатами и в небе что-то не было видно самолетов. Нахалюга и Марио Гулициа тоже собрались уезжать.

– В Катанию едем, – объявили они.

В день их отъезда жара стояла невыносимая; они взгромоздились на последний американский грузовик, в кузове которого отдувались и обмахивались фуражками солдаты.

– И чего надумали, олухи! – крикнул Чернявый.

Нахалюга и ухом не повел.

– Козлы! – подхватил Золотничок. – Да американцам на вас насрать, уж вы мне поверьте!

– Сдохнете где-нибудь в канаве, – прибавил Карлик, закрываясь ладонью от солнца.

– Видали, неймется им! – кипятился Чернявый, но слова его тонули в рокоте мотора и бензиновой гари.

– Чтоб вам ни дна ни покрышки! – надрывался Пузырь.

– Заткнитесь, сукины дети! – не удержавшись, крикнул в ответ Марио Гулициа. – Мы-то знаем, куда едем, а вот вы где остаетесь? Мы будем объедаться мясом, пирожными, галетами, шоколадом, а вы как сидели, так и будете сидеть в дерьме!

– Ни дна ни покрышки! – заладил свое Пузырь.

Грузовик быстро набирал скорость. Нахалюга повернулся к нам спиной, такой маленький, сутулый среди этих краснокожих гигантов.

– Не забывайте нас, – тихо сказал я, когда пыль уже скрыла от нас машину.

Мы решили в тот же день предпринять одну из наших вылазок. Пускай эти дезертиры завидуют.

– Виноград уже почти созрел, – доложил Агриппино. – Я такие места знаю – вам и не снилось! Только идти надо под вечер, чтоб хозяева не засекли, а то ведь они только в войну были тише воды, ниже травы.

Я повеселел и перестал думать о Нахалюге. Мы выбрали кратчайшую дорогу – через поле моего дяди дона Джованни Казаччо.

– А дальше куда? – спросил я у Агриппино, который был нынче нашим главарем.

Он повел нас направо, где тянулись пожелтевшие поля и виноградники. В этот вечер вся наша компания была в сборе. Тури, правда, ворчал, что хватит, пора, дескать, взяться за ум, как Нахалюга и Марио Гулициа. Но его никто не слушал; я уж два дня ел только хлеб с мякиной, а последнюю маленькую шоколадку, оставшуюся от американцев, мне пришлось отдать сестрам – Марии, Иде и Винченце. Брат мой тоже был рад вырваться на волю – бежал впереди всех, даже Чернявый не мог за ним угнаться.

– Стоп! – сказал Агриппино. – Вон видите виноградник? Лезьте живо на дерево.

– Это еще зачем? – удивился Лунатик. – Я не коза, чтоб листья обгладывать.

Но на дерево все-таки полез. Агриппино из-под ладони долго высматривал виноградник и наконец объявил:

– Дорога свободна. Вперед!

Через полчаса мы уже были на винограднике; тяжелые гроздья свисали до земли, а ягоды были сочные и сладкие.

– Во весь рост не становиться, – предупредил Агриппино. – А то хозяин заметит и пальнет по нам из дробовика.

Мы поползли по-пластунски между лозами и гроздья не обрывали, а откусывали теплые виноградины зубами, словно изголодавшиеся звери.

Из-под листьев испуганно вспархивали птички. Мы рассыпались по всему винограднику. Иногда попадался и неспелый виноград, который мы тут же выплевывали. Вскоре я уже по запаху мог определить сладкие ягоды: если чувствовал легкое пощипывание в ноздрях, то пропускал гроздь.

Чтоб не потеряться, мы то и дело перекликались на манер дроздов. Широкие листья щекотали шею и нос. Пузырь, больше всех боящийся щекотки, громко взвизгивал.

– Тише, дубина, ты ж нас всех заложишь! – зашипел на него Тури.

В винограднике стало темнеть. Я уже насытился, и глаза слипались. Мы остановились там, где лозы разрослись особенно густо: должно быть, земля тут была получше.

– Поспать бы, а? – сказал я.

– Ты что, застукают! – возразил Агриппино.

– На ночь-то глядя? – недоверчиво проговорил Обжора.

– Так они с фонарями ходят, не знаешь, что ль?

Земля под нами была такая мягкая, теплая, словно постель.

– А может, все-таки пойдем по домам? – сказал Пузырь.

– По домам? – удивился мой брат. – Разве уже утро?

Мало-помалу я заснул, и снились мне, к счастью, красивые цветы – розы, лилии. Как всегда, разбудил меня этот паразит Чернявый.

– Эй, Пеппи, слышишь, жужжит что-то! – сказал он.

– Нет, ничего не слышу.

Обжора с Золотничком громко посапывали под соседней лозой. Мы их растолкали.

– Давайте-ка выбираться на дорогу, – послышался голос Тури.

– Что ж это такое, никак не пойму. – Агриппино приник ухом к земле.

Я, зевая, поднялся, но Карлик, с силой дернув за ногу, повалил меня на землю.

– Совсем сбрендил? Попадемся ведь!

Мы ползком, пробирались к тропе, все время прислушиваясь. Странное жужжание не смолкало.

– Может, пчелы или птицы? – предположил Чуридду.

– Ты что, дурак? – бросил Кармело.

– Самолеты! – воскликнул я. – Видно, опять война началась.

– Час от часу не легче!

– Это мухи, – хохотнул мой брат.

Непонятный звук приближался и теперь уже напоминал не жужжание, а скрежет или шорох камней.

– Сами вы мухи! – сказал Кармело и сплюнул. – Неужто до сих пор не догадались? Это телеги.

Сын кузнеца не мог ошибиться, ведь он, можно сказать, родился под телегой. Агриппино смерил его недобрым взглядом и сжал кулаки.

– Значит, ты самый умный?

– Не заводись, – осадил его Тури. – У Зануды, что ли, набрался? Тот тоже вечно в бутылку лезет.

Теперь мы уже явственно различали скрип колес.

– Куда это они в такой час? – недоумевал Пузырь.

– А я знаю. Спорим! – с вызовом воскликнул Тури.

– Ну, говори, – сказал я.

– В Катанию. Время-то военное, в городе нынче продукты на вес золота.

Мы задумались. И правда, времена меняются. Наконец я нарушил молчание:

– Ну а мы куда?

Все загомонили разом. Пузырь и Карлик стояли за то, чтоб вернуться домой, а Тури с Обжорой решили ехать в Катанию следом за Нахалюгой и Марио. Я же мучился сомнениями: в Катанию хорошо бы, конечно, но что я буду делать в чужом городе, где никого не знаю?

Как только на дороге показались темные силуэты телег, Тури, Обжора и Золотничок в три прыжка очутились возле них.

– Счастливо оставаться, – объявили они.

– Эй вы, остановитесь! – крикнули мы возчикам.

Те схватились за ружья.

– Они нас за бандитов приняли! – воскликнул Чернявый.

– Да вы что, очумели, козлы! – завопил Обжора. – Земляков уже не признают!

– Меня зовут Агриппино Лаурия.

– А меня – Лоренцо Куддé, по прозвищу Пузырь.

– А меня Назарено Дифорти, в народе Карлик.

– А я – Кармело Бонавири.

Двое мужиков подошли к нам, выставив ружья.

– Ха-ха-ха! Вы что тут делаете, баламуты? Еще чуток, и мы б вас ухлопали. Разбойников-то нынче на дорогах – слыхали, поди?

Золотничок подскочил к одному из крестьян.

– Эй, дядюшка Яно, узнаешь меня?

– А-а, и ты здесь, мошенник?

Мы подошли к мулам: они злобно пыхтели, один даже взревел. Возчик огрел его кнутом по морде.

– Вот что, ребятки, – сказал нам Чиччо Каваллуччо, – ступайте-ка домой.

– Домой? Ну уж нет, – запротестовал Тури. – Мы с вами, в Катанию.

– Куда? – вылупил глаза Пеппино Чирмени.

Мулы сердито били копытами. От повозок, накрытых брезентом, пахло только что испеченным хлебом. Вокруг стояла тишина.

– Вы, видно, рехнулись, – проговорил дядюшка Яно. – До Катании целый день пути, да и на дорогах опасно. Случится что – потом отвечай за вас.

Мы встали посреди дороги, а Тури, Кармело и мой брат улеглись прямо на камни.

– Ну проезжайте, давите нас колесами, раз не берете с собой.

– Этого еще не хватало! – воскликнул Чиччо. – И впрямь лучше уж с бандитами воевать.

– А ну-ка всыплем им по первое число, – сказал Пеппино.

У нас над головой просвистел кнут.

– Возвращайтесь домой, хуже будет, – предупредил Яно.

– Дядюшка Яно, ну возьми нас, Христом богом прошу! – канючил Золотничок.

Мужики озадаченно чесали в затылке. Бланчифорте так вытянул Кармело по заду вожжами, что тот аж скорчился весь. А Чернявый, Карлик, Золотничок и я не долго думая прыгнули в повозку и уселись на мешки с хлебом.

– Черт с вами! – засмеялся Бланчифорте. – Поехали. Но учтите, мы в Катанию по делу едем.

Мы в ответ тоже заржали. Тури, мой брат и Кармело вскочили с земли и бросились к телегам. Крестьяне, нахлобучив поглубже шапки, укоризненно качали головами.

Мой брат сел рядом с Каваллуччо на переднее сиденье и взял вожжи.

– Но-о!

Мул потрусил по дороге. Карлик и Обжора попытались развязать мешок, но Чирмени грозно зыркнул на них:

– А ну не лезь! Хлеб на продажу.

Звезды стали меркнуть. Цокот копыт сливался со скрипом колес в мерном, убаюкивающем ритме. На небе неярко поблескивали звезды. Чернявый по своему обыкновению затянул было песню.

– Цыц! – прикрикнул дядюшка Яно.

– Жрать нельзя, петь нельзя, – буркнул Чернявый. – Так и со скуки помрешь.

– Взгляни-ка сюда! – Тури показал на обшивку повозки, испещренную какими-то неясными фигурами.

– А что там нарисовано? – спросил я.

– Видишь, это Ринальд, – объяснил Тури. – Он бросил воевать и живет отшельником в лесу.

– Не высовывайся – шею свернешь, – предупредил дядюшка Яно, видя, как я свесился с телеги, чтобы разглядеть Ринальда на закопченных досках.

Точно – Ринальд. Я узнал его по длинному остроконечному мечу, с которым он даже в лесу не расстался.

– А вон река и долина, видите? – заметил Золотничок.

Ринальд спускался к реке – то ли утолить жажду, то ли в поисках уединения.

– Поглядим, что с другой стороны, – сказал Тури.

Мы проползли по мешкам с недоступным для нас хлебом и перегнулись через другой край повозки. Весь рисунок был покрыт серебристыми штрихами, будто лунным сиянием.

– А это что такое? И не разберешь, – сказал я.

Яно все понукал мула, и тот пошел живее.

– Ну что, разглядели? – спросил Золотничок. – Это не луна, это тысячи мечей блестят на поле битвы. А черные пятна – лица и шлемы сарацин. Вон Родомонт у стен Парижа. А Орланд самый высокий из всех, он уже снес голову одному из неверных.

Мы и вправду различили осажденный Париж с множеством сарацинских шатров вокруг, над ними веяло поганое вражеское знамя с полумесяцем.

– И кто же победил? – спросил Чернявый. – Антифор, что ли?

– Нет, – сказал Тури. – Командовал паладинами Родомонт, его потом предательски убили. Видите, вон паладины выходят из ворот?

На рисунке вместо ворот зияли черные пятна, но ряды паладинов были видны отчетливо. Похоже, в лагере царило большое волнение, даже женщины вышли на крепостные стены.

– И не надоело вам? – Дядюшка Яно, усталый, прилег на мешок с хлебом.

Впереди замаячили во тьме крыши Палагонии. Каваллуччо, сидевший на козлах, подергивал вожжи, чтобы мул не спал на ходу. Сзади о чем-то шептались Обжора, Пузырь, и Кармело.

– О чем вы там толкуете? – спросил я.

– Да о чем может толковать этот чудик Пузырь? О звездах, конечно, – со смехом ответил Чернявый.

– Всю башку нам просверлил. Посмотрите сюда, посмотрите туда. А я жрать хочу.

– Вы бы поспали, ребятки, – сказал Яно. – Так ночь быстрее пролетит.

Мы улеглись на дно повозки между мешками. Тури продолжил рассказ об осаде Парижа.

– С утра туман будет! – крикнул нам с ближней повозки Агриппино.

Ночная тьма еще больше сгустилась; звезды мерцали слабым, дымным светом.

– Уснешь тут, как же! – пробурчал Золотничок. – В брюхе урчит, в горле пересохло, а этот старый жмот, мой дядюшка, хоть бы корку хлеба дал.

Мул опять тащился еле-еле, то и дело останавливаясь.

– …и наконец Орланд пронзил врага мечом… – Тури так увлекся своей сказкой, что вздрогнул от неожиданности, когда повозка резко дернулась и стала.

– Ой-ой! – Я, встрепенувшись, озирался кругом.

Бланчифорте схватил ружье и навел его прямо мне в затылок. Я вскрикнул:

– Вы что, ополоумели?

– Тсс… – Яно тоже шарил по дну повозки в поисках ружья.

– Ну и дела! – прошептал Тури.

Путь нам преградило срубленное дерево, неизвестно кем оставленное, посреди дороги. Впрочем, это мы быстро поняли, поскольку из близлежащей рощи вдруг выскочила целая орава людей в масках и с двустволками.

– Вылезайте, живо! Не то всех перебьем!

Бланчифорте уже готов был выстрелить, но Чирмени схватил его за руку.

– Опомнись, ты что?!

Мужики один за другим покорно слезали с телег. А мы не знали, что нам и делать.

– Что везете? – спросил один из бандитов.

– Глядите сами, – отозвался Бланчифорте.

Бандиты порылись в телегах.

– Ух ты, добра-то, добра-то!

– А это кто такие? – спросил один, показывая на нас.

– Наши сыновья, – не растерялся дядюшка Яно.

– Ага, помощнички, значит. Пусть тоже вылезают. Считайте, что вы уже в Америке, спекулянты чертовы!

Чернявый первым спрыгнул на землю, мы за ним.

– Чего расселись! – басом прикрикнул на нас бандит. – Помогай мешки сгружать.

– Откуда силы-то взять? – буркнул Чернявый.

– Давай-давай! Пошевеливайся!

Но с нами не так-то легко было сладить.

– Слышите, – сказал я, – как у меня в животе урчит от голода? Урр-урр!

– Урр-урр! – подхватил Чернявый.

– Быр-быр-быр! – присоединился к нам мой брат.

И все стали вопить как оглашенные:

– Ква-ква-ква.

– Хрум-хрум-хрум!

– Хлеба-хлеба-хлеба!

– А ну заткнитесь, черти, не то пулями вас накормим!

В общем, стали мы смотреть, как бандиты и крестьяне перегружают мешки на ослов, которых бандиты, подгоняя пинками, вывели из рощицы.

– И откуда только такие ослы берутся? – насмешливо произнес мой брат.

– Вот пойдешь с нами, покажем тебе то место, гаденыш!

По резкому, властному голосу и автомату за плечами бандита было ясно, что он главарь, хотя росточку был небольшого и под маской бегали глазки-буравчики. Очистив телеги, он приказал моим односельчанам возвращаться в Минео.

– Садитесь, поехали, – сказал нам дядюшка Яно.

– Мальчишки останутся с нами.

– С вами?

– Да, они нам понадобятся.

– А что мы скажем их матерям?

– Что их на время приютили добрые люди, а потом они вернутся домой целыми и невредимыми. Мы же не звери какие.

– Да на что они вам? Совсем ведь малолетки.

– Сказано, они останутся здесь.

– Пожалели бы матерей-то. День и ночь, бедные, слезами будут обливаться.

– Слезы очищают душу. Кто из нас не плакал? А теперь катитесь ко всем чертям, пока пулю не схлопотали.

Бланчифорте скрипнул зубами и покосился на ружье, которое ему пришлось бросить на землю.

– Что же теперь? – растерянно спросил Яно.

– Давай-давай, отчаливай! – подал голос здоровенный бандюга в маске.

Яно уселся в повозку и развернул вспять мула.

Мы всё сидели на земле и смотрели. Пузырь в страхе жался ко мне, в глазах у Тури была тоска. Мул Чирмени заартачился было – никак не хотел поворачивать, – и хозяин со всей силы огрел его вожжой. Повозки снова тронулись, их колеса скрипели как-то уныло, из-под копыт у мулов летели искры. Постепенно телеги скрылись из вида и шум затих.

– Что ж теперь? – повторил Тури вопрос дядюшки Яно.

– А ничего, с нами пойдете, – ответил главарь. – Первым делом наедимся вволю. У нас два дня маковой росинки во рту не было, да и вы оголодали, по глазам видно.

Мы немного приободрились и пошли за ними вверх по узенькой, извилистой тропке, мелькавшей среди смоковниц.

Бандиты сняли маски, но в этой темноте, лиц все равно было не разглядеть. Подъем тянулся долго, мы совсем из сил выбились.

– Это что, дорога в ад? – поинтересовался Чернявый.

– А ты как думал? – сказал главарь. – Нам с нашим ремеслом только туда и дорога.

Наконец мы очутились в небольшой лощине, поросшей опунциями. Там нас поджидали еще пятеро из банды.

– Все в порядке? – спросили они. – А это что ж, военнопленные?

Они дружно загоготали.

Грабители, как и обещали, выставили нам богатое угощение: шоколад и много вина.

– Ничего себе! – присвистнул мой брат. – Я думал, вы и вправду с голоду пухнете.

– Вино да шоколад – разве это еда? – откликнулся главарь.

Хлеб был свежий, мягкий, с хрустящей корочкой – давно я не ел такого.

– Райская пища! – восхитился Обжора.

– Да здравствует мой дядюшка Яно! – объявил Золотничок. – Чтоб ему пусто было, старому скряге!

– Чтоб фашистам было пусто! – хриплым, пропитым голосом подхватил один из грабителей.

– Да здравствуют христианские демократы! – возопил другой.

– Да здравствует Америка! – рявкнул Чернявый.

Этим здравицам не было конца; бандюги перепились, стали бить бутылки и завывать песни, а деревья отвечали им тихим угрюмым шелестом.

– И что у вас за песни, прямо заупокойные какие-то, – удивился Карлик, не переставая уплетать за обе щеки.

У главаря слезились глаза: то ли вино разбередило ему душу, то ли хлеба объелся.

– Эй вы, – обратился он к нам, оборвав пение, – дело есть. У меня семья в Палагонии с голоду помирает. Я дам вам осла и два мешка хлеба. Поедете в деревню и разыщете семью Мандра. Скажете, что хлеб от старшего сына, поняли? Для надежности с вами поедет Фебронио, а то знаю я вас. И обо всем, что увидели, молчок, иначе не сносить вам головы. – Он снова присосался к бутылке.

Остальные разлеглись на земле и захрапели. Только трое еще пытались петь – не в лад, фальшивыми голосами.

– Фебронио! – окликнул главарь и сверкнул своими острыми глазками. – Поезжай с ними и держи их на мушке, сдается мне, это прохиндеи изрядные.

В лощину с гор струился слабый свет. Фебронио тяжело поднялся на ноги; волосы у него прилипли ко лбу. Был он, может, чуток постарше нас и совсем хилый.

– Э-э, помогите-ка, – пробормотал он.

Пузырь поддержал его под локоть, а то бедняга Фебронио наверняка бы не устоял на ногах.

– Все дрыхнут, – сказал Чернявый. – Давайте отвяжем ослов, свезем хлеб в деревню и там продадим.

Я и Тури согласно кивнули. Подойдя к ослам, мы увидели, что они тоже спят. Пришлось тянуть их за хвост и будить пинками.

– Хозяин одного велел взять, а вы четверых ведете, – запинаясь, лепетал Фебронио.

Золотничок дернул его за руку.

– Идем, это тебе спьяну померещилось.

Тропинка была хоть и не каменистая, но крутая; роща постепенно редела.

– В какую сторону? – спросили мы у Фебронио.

– Наверх, через перевал. Деревня там, под горой.

Пузырь отпустил его локоть, и Фебронио мешком плюхнулся на землю.

– Я же вижу, их четверо, – бубнил он. – Всем башки проломлю.

Вскоре послышался его храп.

– Ага! – обрадовался Обжора. – Сейчас мы с ним разделаемся.

Мы сняли уздечку с одного из ослов и связали ноги Фебронио; тот лишь промычал что-то во сне.

– Ну-ка вспрыснем его! – скомандовал Чернявый и первым помочился на бандита.

– Ах, дождик! – вздохнул Фебронио.

Мы обступили спящего, и каждый справил на него нужду.

– Ох, мокро! Сейчас поплыву! – стонал он.

– Пора сматываться, – сказал Тури. – Сейчас он протрезвеет и позовет других на помощь.

Мы стали карабкаться на гору, таща за собой ослов.

– Давайте их оседлаем, – предложил Чуридду.

Животные, видно, привыкли ходить по горам и ничуть не испугались, когда мы вчетвером – Обжора, Чуридду, Тури и я – сели им на спину.

– Потом поменяемся, – сказал Тури остальным.

Но подъем становился все труднее. Ослы начали упираться.

– Вперед, бандитское отродье! – кричали мы, нахлестывая их по крупу.

Конечно, сидеть и ехать на мягких мешках было не то, что тащиться на своих двоих, и наши пешие друзья взбунтовались:

– Хватит! Дайте и другим прокатиться. А то расселись как короли!

Слезать не хотелось, тем более что гора уходила вверх все круче и приходилось цепляться за выступы.

Теперь верхом ехали Чернявый, Карлик, мой брат и Агриппино.

– Эх, как здорово промчаться с ветерком! – нарочно поддразнивали они нас.

Я взглянул наверх: казалось, до вершины было уже рукой подать. Но каждый шаг давался нам с великим трудом: на камнях скользили ноги. Животные окончательно выбились из сил, и как ни нахлестывали их наездники – они ни в какую.

– Делать нечего, – заключил Агриппино, – придется дальше идти пешком.

Чернявый, Карлик и мой брат, чертыхаясь, спрыгнули на землю. Ослы, помахивая хвостами, стали снова одолевать подъем. Мы понуро тащились за ними.

– Все ты! – напустился на Агриппино Золотничок. – Куда нас завел? Уж не в Вифлеем ли младенцу Христу помолиться?

Агриппино промолчал; сдвинув брови, он упорно лез по скале, цепляясь за кусты. Мы часто останавливались перевести дух. Ослы тоже то и дело спотыкались и натужно пыхтели.

Первым на вершине очутился Тури.

– Эй, вы чего там копаетесь? – насмешливо бросил он.

Я взобрался сразу после Агриппино и Карлика. На вершине нас обдувал свежий ветерок, ероша волосы.

– Ой, как хорошо-то! – вздохнул я.

Наконец вскарабкался на вершину и последний из нас – Обжора.

– Проклятая гора, кто тебя выдумал! – пробурчал он и сплюнул вниз.

Ослы разлеглись в зарослях репейника, блаженно вытянув передние ноги. Они то и дело взбрыкивали, видно пытаясь сбросить тяжелый груз.

– Ну, что делать будем? – спросил я.

– Передохнем немного, – сказал Кармело. – Здесь-то уж разбойники наверняка нас не достанут.

Все согласились. К тому же никто из нас не знал дороги. На всякий случай мы легли поближе к ослам, чтоб не упустить их, если вдруг заснем. Мы так измучились, что нас уже не раздражали ни колючий репейник, ни назойливый стрекот цикад.

– Будто мама колыбельную поет, – прошептал брат, погружаясь в сладкую дрему.