Текст книги "Каменная река"

Автор книги: Джузеппе Бонавири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Вместе с дружками он спрыгнул с дерева прямо на дорогу. Мы опомнились и тоже стали напихивать за пазуху американские яства. Солдаты смеялись и кричали:

– Олрайт, чилдрен, олрайт!

Мы копошились в пыли под грустными взглядами односельчан, видно не ожидавших от иностранцев такой щедрости.

Внезапно опять грянул залп, и мы в испуге распластались посреди дороги. Полежав немного, мы осторожно огляделись и увидели стаю голубей, разлетавшихся во все стороны. Три птицы стремительно падали вниз, теряя сизые перья.

– Ой, мамочки! – взвизгнул Агриппино и поспешно спрятался за деревьями.

У нас также пропала охота подбирать пачки галет, ведь каждый и так набил полную пазуху, и мы стали глядеть на американцев, которые теперь занялись голубями.

Один голубь грохнулся оземь; лапки его еще судорожно дергались.

– О-ля-ля!

Солдат схватил полумертвую птицу за крыло.

– Только клюва тебе недостает, коршун проклятый! – процедил сквозь зубы Агриппино.

– Ит пиджин тунайт! – ликовал танкист.

– Пиджин, пиджин! – подхватили остальные.

Два подбитых голубя еще трепыхались в воздухе. А голубиная стая тем временем огибала горный хребет. Спустя секунду вторая птица шмякнулась о башню танка.

– Пиджин, пиджин!

Третий голубь, распластав крылья, спикировал прямо на нас. Чернявый достал его в прыжке и объявил:

– Наша добыча, этого не отдам.

Американцы что-то кричали на своем дурацком языке, но Чернявый быстро спрятал голубя в кустах ежевики.

– Нету, улетел! – И показал на небо.

Американцы засмеялись.

– Литл рог, литл рог! – напустились они на Чернявого, а тот лишь смерил их презрительным взглядом.

В этот миг прозвучала команда, и американцы рассыпались по машинам; пронзительно заскрежетали гусеницы.

– Слава богу, отчалили, – сказал кто-то из толпы.

Танки снова вытянулись по дороге и покатили, оставляя за собой глубокие рытвины.

– Пошли отсюда, – сказал Тури. – У меня голова кругом идет.

– А куда? – спросил я.

– Айда в Замок! – воскликнул Кармело. – Оттуда лучше всего видать, как войска проходят.

Чуридду выудил из кустов голубя, подбросил его на ладони.

– Сдох. Что с ним делать, в крапиву, что ль, забросить?

– Очумел? – покосился на него Чернявый. – С собой возьмем. Дохлый, ну и что с того? Уж лучше мы его съедим, чем эти скоты.

На площади мы едва не угодили под танки, грохотавшие гусеницами по булыжнику.

– За мной! – заорал Тури, проскользнув между ними.

В Замке было пустынно; мы расположились во дворике под кустом отцветающей акации.

– Ура, сейчас пир устроим! – радовался Нахалюга.

– Сперва надо костер развести, чтоб голубя изжарить, – заметил Агриппино.

Мы подошли к обрыву; внизу была купальня, а за ней расстилалась долина.

– Вон они! – гаркнул Пузырь.

Вся дорога была запружена танками, военными грузовиками, которые медленно ползли под лучами догоравшего солнца.

– Эй вы! – окликнул нас Агриппино. – Костер готов.

Мы живо ощипали голубка.

Из-под крыла у него сочилась кровь.

– Вон куда его подранили, – тихо сказал Чернявый.

– Бедняга! – посетовал я. – Но мы же не виноваты!

На огне мы опалили оставшиеся перышки, и нежное, ароматное мясо зарумянилось очень быстро.

– Нам бы сотню таких! – мечтательно протянул Карлик.

– Перебьешься. Зато у нас галет и шоколада в избытке.

– С чего начнем? – спросил я.

– С голубя, конечно.

Мы разорвали жаркое на части, кишки выбросили, а от печенки дали всем по кусочку.

– Чур мне голову, – попросил Пузырь.

– Так, теперь доставайте галеты, – распорядился Чернявый.

Мы немного разгребли камни и уселись, скрестив ноги, на пожухлой траве.

– Не то что наш хлеб, – облизывался Чуридду.

– Точно, – подтвердил Тури. – А ведь они, гады, каждый день такое жрут.

Мы поглощали хрустящие, обсыпанные мукой галеты, закусывали шоколадом и причмокивали от удовольствия.

– Ах черт, вот черт! – твердил Чернявый: видно, слов у него не хватало.

– Век бы здесь сидел! – с набитым ртом пробурчал Золотничок, облизывая перемазанные пальцы.

Но скоро нас стала мучить жажда.

– Ой, не могу больше, в горле пересохло! – пожаловался Пузырь.

Мы какое-то время крепились – через силу жевали приторный шоколад, но надолго нас не хватило.

– Он у меня в глотке застрял, – объявил Кармело.

– Водички бы сюда!

Тури поднялся.

– Внизу можно напиться, у дядюшки Анджело. Либо мы спускаемся по скале, либо возвращаемся назад.

Легко сказать – по скале, она же отвесная. Но у Тури уже созрел план. Он отобрал у нас ремни, сцепил их друг с другом и привязал этот канат к выступу.

– Вот так и будем спускаться.

– А если оборвется? – взвизгнул Пузырь, который вечно был готов в штаны наложить.

Но Тури, не слушая его, соскользнул по канату и в мгновение ока очутился на нижней площадке.

– Ну, чего сдрейфили?

За ним полезли Агриппино, Нахалюга и Золотничок. Пузырь все канючил:

– Домой хочу, к бабушке!

Но я дал ему хорошего пинка, и он как ни трусил, а все-таки спустился.

– Да это ж пара пустяков! – радостно закричал он.

Нам не повезло: хибара дядюшки Анджело была заперта. Мы отбили себе кулаки об дверь – и куда запропастился этот старый дурак? Не тащиться же обратно, тем более что дорогу перекрыли американцы?

– Айда со мной! – вдруг крикнул Агриппино.

Он залез в огород дядюшки Анджело, мы за ним.

– Вон, видите старую лохань? Там чистая вода для кур.

Агриппино нагнулся и стал лакать из корыта. И правда, вода была свежая, вкусная.

– Ну и нюх у тебя! – восхитился Тури.

– Небось в хозяйстве всему научишься.

Мы напились, не обращая внимания на враждебное квохтанье кур, и решили вернуться в Замок.

Однако же подниматься – не спускаться. Кто тяжело пыхтел, кто отплевывался, кто бурчал:

– И куда нас понесла нелегкая?!

Вдобавок по всему склону росли какие-то колючки с тошнотворным запахом.

– Ну и вонь! – скривился Карлик.

– Камни и то лучше, – подхватил Золотничок. – Тьфу! Апчхи!

– Лезь давай, – сказал я. – Уже близко.

Первым взобрался Кармело, самый опытный скалолаз. Он хорошо знал, где подниматься, за какой выступ ухватиться, чтобы потом подтянуться на руках. Чернявый, гибкий, как пружина, и выносливый, ненамного от него отстал.

– Эй вы, недоноски! – закричали они нам с вершины, уже окутанной сумраком. – Шевелитесь! Ползут как черепахи!

Меня зло разобрало: ведь я бы тоже был давно наверху, если б не этот недотепа Пузырь, который цеплялся за меня и хныкал:

– Ну обожди, дай руку!

Из-за него меня обогнали даже Тури и Агриппино. Вскоре я услышал их торжествующее «ура».

Ладно, плевать на них, решил я и протянул руку Пузырю.

– Не торопись. Теперь мы все одно последние.

Но последним вскарабкался Золотничок, изо всех сил делавший вид, что ему это безразлично.

Стемнело. Мы по очереди зевали, Тури – больше всех. Лежать на земле было жестко; то и дело кто-нибудь вытаскивал из-под себя и швырял вниз колкий камешек.

– Ух ты, глядите, ночь-то какая звездная! – воскликнул Золотничок.

– Да пошел ты со своими звездами, дай отдохнуть.

– Ох, и правда спать до смерти хочется, – зевнул Кармело.

Пузырь уже пришел в себя после пережитого страха и теперь рассуждал о звездах. Самый младший среди нас, он до сих пор ходил в школу и был первым учеником в классе.

– Ну давай, бабушкин внучек, прочти нам лекцию! – с издевкой сказал Тури, поудобнее устраиваясь на боку.

– При чем тут лекция, это же интересно, – отозвался Пузырь. – Так вот, небо – это огромная долина, где живут разные звери.

Его тихий, мечтательный голос будто убаюкивал нас.

– Вон, к примеру, Большая Медведица, семь звезд наподобие ковша. А там перевернутый ковшик – Малая Медведица, и над ней висит Полярная звезда…

– Полярную звезду я знаю, – прервал Агриппино. – Мы по ней время определяем.

– Точно! – воскликнул Золотничок. – Звезда посветит петуху на гребень, он и давай кукарекать.

– Выдумаешь тоже, ослиная башка! – обрушился на него Тури.

Но мы все уже заинтересовались рассказом Пузыря.

– Вон там, повыше, Кассиопея. Правда, здорово на небо глядеть: кажется, будто в колодец летишь?

– Ой, мамочки! – всполошился Чуридду.

– Вот мы уже на Млечном Пути, – не унимался Пузырь. – По нему молоко ведрами разлито.

– Вот это да, кто бы мог подумать! Звездный лес, а посреди течет тихая теплая река… и ведь так было испокон веку.

Даже Чернявый и Тури теперь глядели на Млечный Путь, правда, корчили рожи, отпускали ехидные замечания, но было заметно, что и они не в силах оторвать глаз от этой сверкающей шпаги. Вот тебе и Пузырь, а мы-то считали его слюнтяем.

– Так, а чуть пониже – Лебедь. Раскинул над водой крылья и весь светится. Пойдем дальше? У этой дороги нет конца: Орел, Стрелец… Скорпион – видите ту огненную сороконожку у самой линии горизонта? А теперь снова вверх и влево. Не устали?

С дороги доносился приглушенный рокот военных грузовиков. А может, это шепчут таинственные звезды в безбрежном океане?

– Змея, Геркулес, Волопас.

– Волопас… – зачарованно повторил Карлик. – Надо же, будто уступы, один над другим, а вокруг темень.

– Чего замолчал? – спросил я Пузыря, хотя глаза у меня слипались.

– Есть такой прибор, который измеряет звездные расстояния, – продолжил Пузырь. – Называется астролябия.

Нам понравилось слово, и мы принялись повторять его на разные лады.

– Астролябия – звучит будто заклинание, – сказал Чернявый.

Вдали едва заметно мерцали два пенных кружочка – Волопас и Лира.

«Астролябия, астролябия, астролябия!» – навязчиво отдавалось в ушах, и я уже не понимал, где нахожусь и что со мной творится. Сон одолел меня; под головой шуршит сухая трава, а вокруг астролябят звезды. Тепло и сладко, словно в овечьем хлеву.

Пузырь и Чуридду уже крепко спали. У меня урчало в животе, и сквозь сон мне чудилось, что это грохочут барабаны и трубит рог.

– Что это? Что такое?! – вскрикнул я, просыпаясь.

– Бой идет в долине, – отозвался Агриппино.

Я хотел подняться, но дремота опутала меня тяжелыми цепями.

– Там, видать, жарко, – заметил Тури. – Глядите, весь склон в огне!

– Деревня горит. Кажись, Мистербьянко, – сказал Кармело.

– Нет, это Мотта!

– А по-моему, Патерно!

Близлежащие деревни то вспыхивали факелом, то снова скрывались в ночной мгле.

Я стал тереть себе виски; в горле был комок. Вся земля вокруг сотрясалась от взрывов.

– Здорово, а? – твердил Чернявый. – Вот это, я понимаю, война!

Мы прижались поплотнее друг к дружке. Грохот понемногу стихал, зато все отчетливее становился отдаленный гул.

– А это еще что? – спросил Кармело.

Над горами пролетала стая птиц, но мы тут же поняли по огненно-красной полосе, что это не птицы.

Полоса все удлинялась, точно падающая под гром и свист комета.

– Так ведь это самолеты! – догадался Агриппино.

– Точно, самолеты! – подтвердил Тури.

Они пролетели прямо над нами – яркая цепочка огней, – оглушив нас ревом моторов. Потом все внезапно смолкло.

– Неужели конец? – спросил Чуридду.

Мы хотели было снова завалиться спать, но вдруг над вершиной Этны взметнулись языки пламени, и долина опять огласилась залпами.

– Зенитная артиллерия бьет, – пояснил Тури. – Вон одного подбили.

Мы увидели в небе вспыхнувший факелом самолет. А Чернявый почему-то начал вопить:

– Пиджин, пиджин! – и при этом вытряхивал из карманов оставшиеся шоколадки.

Между тем самолет стремительно терял высоту, словно погружаясь в смертельный водоворот. На мгновение ярко озарилась река, а потом самолет рухнул в воду.

– Все, крышка! – воскликнул Тури и выплюнул на землю кусок шоколада.

Ночь снова окутала долину, лишь в одном месте еще светился багровый отблеск.

Мы помолчали.

– Все на свете кончается, – заметил Золотничок. – Пора и нам на боковую.

И мы улеглись на землю, дожевывая шоколадки.

III

Несколько дней нам никак не удавалось собраться всей компанией из-за этих американцев: они устроили у нас настоящую ярмарку, обменивая хлеб, яйца, вино, мясо на галеты, форменные куртки, ремни, шоколад, курево. Ну и мы, конечно, промышляли кто чем мог. До друзей ли тут?

Правда, однажды я встретил Чернявого и Обжору с двумя американцами, которые, дымя сигаретами, пытались что-то объяснить ребятам.

– Эй, Пеппи! – окликнул меня Чернявый. – Погоди-ка. Вот познакомься: Уильям, Гарри. Они все твердят: «Уайн, уайн», ты случаем не знаешь, что это такое, у тебя же мать в Америке была?

– Не, не знаю, – ответил я и собрался бежать дальше.

– Ну куда ты несешься? Давай с нами.

И я тут же забыл, что меня послали за яйцами. Мы гурьбой отправились на церковную площадь.

– Уайн, уайн, – втолковывал нам загорелый здоровяк Уильям.

– Уайн, – вторил Гарри, едва поспевая за ним на своих кривых ногах.

Мы тоже подхватили: «Уайн, уайн, уайн», решив, что это американская песня. Солдаты недоуменно взглянули на нас и пожали плечами.

– Уайн, – простонал Уильям. – Уайн, джин, виски, марсала.

– Марсала? – удивился я. – Может, это кусок сала?

– Кусок сала, кусок сала! – заорали мы этим болванам в коротких штанах.

Они вытаращились на нас, разинув рты, как рыбы, выброшенные на берег.

И тут Уильяма осенило.

– Вино! – воскликнул он и закашлялся.

Вдруг мы услышали свист. Наверняка кто-нибудь из наших, подумал я и стал озираться кругом.

В дверях какого-то сарая стояли Нахалюга, Чуридду, Агриппино и Пузырь.

– Да плюньте вы на этих американцев, пошли к нам.

– Заходите скорей, – уговаривал Агриппино. – Здесь мой дед живет. В доме-то прохладней.

Но я стал рассказывать им про вино, и Нахалюга тотчас ухватился за эту новую забаву.

– Айда к Рачинедде, у него полные бочки в подвале.

Чернявый злорадно усмехнулся и чуть не бегом потащил за собой американцев по нашим ухабистым улочкам.

– Эй, бойз, тихо! – умоляли нас эти нехристи.

– Не гони! – поддержал их Агриппино и пошел, кривляясь, на цыпочках. – Королевский пир от нас не уйдет.

Чуридду и Обжора тоже стали двигаться нелепой танцующей походкой.

Подойдя к запертой двери, над которой нависал пузатый балкончик, Чернявый обратился к Гарри:

– Вот тут есть ваше уайн.

– Ноу, бойз, – растерялся Уильям. – Я просить вино, марсала, джин.

– Не торопись, будет тебе вино, – ответил Чернявый и забарабанил кулаками в дверь.

Никто не отзывался.

– Здесь живет фашист, – объяснил Чернявый. – А ну-ка стрельните, чтоб замок выбить.

– Фашист? Стрелять? – с сомнением переспросил Уильям.

Мы принялись бомбить дверь камнями и в конце концов услыхали испуганный женский голос:

– Кто там? Вам чего?

– Открывайте – именем закона!

Дверь чуть приотворилась, в щель просунулся седой клок волос.

– Что вам надо-то?

– Вот что, донна Пеппинела, – решительно сказал Нахалюга. – Американцы пришли арестовать вашего мужа, но, если вы дадите им вина, может, все и обойдется.

– Господи! – запричитала старуха. – Где ж его взять-то, сыночки?

Мы всей оравой навалились на дверь и после нескольких дружных толчков распахнули ее.

– Ах, пресвятая дева Мария! – заголосила хозяйка. – Ну входите уж, раз так Богу угодно, налью вам вина.

Американцы осторожно спускались за нами в подвал, вытащив на всякий случай пистолеты. Но, когда увидели огромные просмоленные бочки с вином, сразу успокоились.

– Колбасы, хлеба, яиц! – отрывисто приказал Чернявый, только и думавший, как бы брюхо набить.

– Да откуда же им быть? Вы ведь уж в прошлый раз весь дом очистили.

– Как бы не так, тут еще много чего осталось. А не то – подавайте сюда вашего мужа.

Старуха поспешно прикусила язык и побежала за съестными припасами.

– Вот, кушайте на здоровье, – сказала она, возвратившись.

Уильям откупорил бочку, подвал наполнился терпким ароматом вина. Первым припал к отверстию Уильям, за ним – Гарри, а там и мы угостились.

– Напиток богов! – восторгались Обжора и Агриппино, изображая из себя заядлых выпивох.

А мы тем временем уминали сушеный инжир, хлеб и колбасу с горчицей. Вино струилось по полу и с бульканьем выплескивалось за дверь.

– Что там у вас? – послышался голос с улицы.

Американцы все прикладывались по очереди к бочке.

– Уайн, уайн!

Они даже не обернулись, когда в погреб вошли трое наших крестьян, среди них старый Пеппи Пачи. Остановившись на пороге, они вылупили глаза на благодатную винную реку.

– А Рачинедда-то помер, что ли? – спросил дядюшка Микеле Салерно.

– Ага, – кивнул Чернявый. – Налетайте.

– Да здравствует фашизм! – выкрикнул Пеппи Пачи и прильнул к бочке, словно к коровьему вымени.

– Фашизм? – встрепенулся Уильям; глаза у него налились кровью. – Где фашизм? Где он?! – И в мгновение ока выхватил пистолет.

– Стой, стой! – закричали мы с Нахалюгой.

Но он уже открыл стрельбу: продырявил потолок и бочку. А потом, видно, сам испугался и спрятал пистолет в кобуру.

Винная струя ударила в стену и расползлась по ней огромным кровавым пятном. Вино залило весь пол, грозя затопить нас.

– Господи Иисусе, что там творится? – донеслось снаружи.

Теперь все, кто были в погребе, захлебываясь, поглощали содержимое бочки.

– О искристая влага в бокалах! – распевал старый Пеппи.

В конце концов мне стало невмоготу, и я пробрался к выходу. За мной выбежали Чуридду и Нахалюга. Из переулков стекались к дому люди – кто с бутылкой, кто с банкой, кто с ведром.

– Рачинедда преставился! – слышались радостные крики.

Один крестьянин вставил в продырявленную бочку резиновый шланг и разливал вино всем желающим. Вдруг нас с улицы окликнули:

– Эй, Чуридду! Пеппи! Нахалюга!

– Сюда, сюда! – отозвался я.

К нам протиснулись Тури, Золотничок, мой брат и Марио Гулициа.

Из переулка вышел взвод американских солдат: лица у всех мрачные и автоматы на изготовку. Американцы что-то кричали Уильяму и Гарри на своем диком гортанном наречии, а те в ответ:

– Фашист хаус, фашист хаус!

Солдаты загоготали, спустились в погреб и тоже присосались к бочке.

– Кам ин, кам ин! – приглашали они толпившихся у двери.

Чернявый, Агриппино и Обжора вывалились на улицу и прислонились к забору, обхватив голову руками: их рвало.

– Нализались, свиньи! – обругал их Тури.

Винные запасы Рачинедды, должно быть, подошли к концу: из бочек доносилось жалобное хлюпанье. А хозяин так и не появился – бог его знает, где он прятался.

Наконец вышли на улицу и Уильям с Гарри. От выпитого вина у них была отрыжка. Уильям спросил Чернявого, уже немного пришедшего в себя:

– Еще фашист есть?

Чернявый злорадно засмеялся: видать, эти шутки ему еще не надоели.

– Есть, есть!

– Очумел, что ли? – накинулся на него Чуридду. – Может, хватит валандаться с этими хмырями?

– Есть, – не обращая на него внимания, подтвердил Чернявый. – Фашист хаус – фашистский дом.

– Фашист хаус? – заинтересовались другие американцы; от них теперь тоже вовсю разило вином.

– Гоу, гоу, за мной! – позвал их Чернявый, эта хитрая бестия.

– Куда это они? – удивлялись односельчане, глядя, как мы вместе с американцами зашагали по переулку навстречу заходящему солнцу. – Может, еще где хлеб и вино задаром дают. – И все потянулись за нами, как стадо баранов.

Американцы, едва волоча ноги, все твердили заплетающимся языком:

– Даун тиран Муссолини!

– Даун тиран Муссолини, о-ля-ля! – весело подхватил Нахалюга, держа под руки приятелей.

– Тиран Муссолини, о-ля-ля! – во все горло заголосила толпа подвыпивших односельчан.

На площади было пусто, лишь в центре возвышался серый глиняный Луиджи Капуана. Мы приближались к дому, и мой брат показал Уильяму высеченные над входом слова: «Верить, повиноваться, бороться!» Американец недоуменно пожал плечами, но тут вперед выступил дон Паолино ди Грациа, много лет проживший в Америке, и перевел ему надпись.

– Ай шут! – завопил Уильям и навел оружие на дверь, но, поскольку он с трудом держался на ногах, пули, просвистев, застряли в крыше.

Американцы, следуя его примеру, тоже открыли огонь. На фронтон обрушился град пуль, вниз полетели обломки штукатурки, и от лозунга дуче вскоре осталось лишь черное пятно.

– Ломайте дверь! – выкрикнул мой брат.

Несколько автоматных очередей ударили по двери, разнеся ее в щепки; в проем с криками «Ура!» хлынула толпа. Тури толкнул меня в бок.

– Ну чего стал, пошли, а то не пробьешься!

В гостиной ярко горела люстра: в суматохе забыли потушить. Мы тут же расселись на мягких диванах. Гарри облокотился на валик, его вырвало, а за ним и Агриппино.

– Фу-ты, черт, – прохрипел он, – горечь какая!

Весь народ в гостиной, конечно, не поместился: многие так и остались стоять на площади, оглашая ее в сумерках многоголосым гулом. А внутри было душно, тесно и омерзительно пахло рвотой.

– Пошли отсюда, – заявил Кармело. – Мы же тут задохнемся.

– Да? А как, интересно, ты отсюда выберешься? – отозвался Чернявый.

Американцы вперемешку с нашими уже валялись на полу, некоторые, пошатываясь, прислонились друг к другу, чтобы не упасть, у кого-то еще хватало сил выкрикивать:

– Ур-ра, да з-здравствует дуче, смерть тирану Муссолини!..

– Во надрызгались! – усмехнулся мой брат. – Ну чего тут рассиживаться? Прыгай прямо через них.

Но пробираться по заваленному телами и залитому вином полу оказалось не таким уж легким делом.

– По головам, по головам! – орали Тури и Золотничок, прокладывая себе дорогу в этом муравейнике.

– Ой, ой, ура, о-ля-ля, Муссолини! – отзывались лежащие, когда мы наступали им на головы. Подошвы скользили в зловонной жиже; в гостиной стоял оглушительный храп мертвецки пьяных людей.

– Вперед! – весело командовал Чернявый, и все мы, хохоча и отплевываясь, устремлялись за ним.

Наконец мы пробились к выходу, но там была еще большая давка.

– Давай, давай! – понукал Чернявый, расталкивая во главе нашего отряда очумелую толпу.

– Ну что там? – спрашивали нас снаружи те, кому не удалось полюбоваться на всеобщую оргию.

– Дорогу, дорогу! – надрывались мы, боясь, что нас затопчут.

– А ну расступись, стрелять буду! – вопил Чернявый таким голосом, что люди шарахались от него в разные стороны.

– Ребятки, вы что, спятили?

Еле-еле мы выбрались на площадь и облегченно вздохнули. Я обернулся: возле дома яблоку, негде было упасть.

– Ну, и куда теперь?

– Бежим за околицу, – отозвался кто-то. – Там хоть отдышимся немного.