Текст книги "Со всей любовью на которую способен (ЛП)"

Автор книги: Джусти Амабиле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА 11

«Мы были вместе. Я забыл обо всём остальном».

Уолт Уитмен

– Да, мам, всё прошло хорошо. Лаура получила высокие оценки. Мы идём ужинать с её семьёй и друзьями. Я вернусь завтра. Поцелуй за меня Карлу и погладь Диора.

Девушка, уже не маленькая девочка, а красивая молодая женщина с длинными рыжими волосами, выключила мобильный телефон и засунула его на дно сумки. Затем она посмотрела на себя в зеркало комнаты, где жила её подруга с тех пор, как поступила в университет. Этим утром Лаура получила степень бакалавра в области коммуникационных наук, и теперь они собирались праздновать.

Соле послала своему отражению гримасу, как раз когда Лаура вошла в комнату.

– Даже не думай переодеваться! – строго сказала подруга. – Это платье тебе очень идёт.

– Да, оно очень красивое, но оно твоё, и тебе не кажется, что немного чересчур? Мне кажется, наряд больше подойдёт для показа на красной дорожке, чем для ужина с родителями и несколькими друзьями. Окей, ресторан со звёздами Мишлен, но всё равно, – оно чрезмерно. – Платье на самом деле было великолепное, от известного дизайнера, из шёлка чёрного и бледно-розового цвета, с верхом, похожим на корсет-бюстье, и юбкой с плиссированными полосами тюля. – А что, если я его испорчу? Должно быть, оно стоило целое состояние. Его должна надеть ты!

– А в чём ты хочешь пойти? В джинсах и толстовке? – ужаснулась Лаура.

– Ну, нет, хотя…

– Никаких протестов, я и так сногсшибательна. – Лаура покружилась в своём ярком платье цвета красного мака. – И ты тоже. Всё, что тебе нужно, это эти красивые туфли с небольшим каблуком, и ты идеальна.

Соле посмотрела на неё, слегка нахмурившись, пока застёгивала ремешки на розовых туфлях «Мэри Джеймс», тоже принадлежавших Лауре.

– Мне нужно надеть и тиару?

– Нет, никаких тиар, ты отлично выглядишь с распущенными волосами. Поскольку по вечерам ещё прохладно, я дам тебе кожаную куртку, которая невероятно сексуально контрастирует с элегантным платьем.

Соле нахмурилась ещё сильнее.

– Боже мой, Лаура, кажется, я поняла! Кто-нибудь из твоих кузенов будет на этом ужине, и ты хочешь познакомить меня с очередным парнем, на которого мне наплевать? Ты делала это бесчисленное количество раз, неужели ты не понимаешь, что не работает?

– Я поняла и сдалась. Не волнуйся, я больше никогда тебя ни с кем не познакомлю. Я пытаюсь уже пять лет, но безуспешно. Ты продолжаешь думать о…

– Пожалуйста, я не хочу об этом говорить, – запротестовала Соле, ощущая укол в сердце.

– Ты всё ещё думаешь. Нет, всё ещё – это преуменьшение. Ты думаешь всегда. Ты застряла в том лете пять лет назад. И ты была очень расстроена, когда написала ему, что хочешь прекратить все контакты, и он согласился без всяких «если» и «но». Ты ожидала, что он будет настаивать, возражать, но он этого не сделал. Насколько ты зла по шкале от одного до десяти?

– Ноль. Я никогда не злилась. Ну что, пойдём?

Лаура взглянула на золотые часы на своём запястье, один из многочисленных подарков от родителей.

– Чёрт, да, уже поздно, но сначала тебе нужно накрасить губы. Нет, не блеском для губ, а помадой. Используй мою, несмываемую, которая так тебе идёт. Так что если в какой-то момент тебе придётся кого-то поцеловать…

– Я не поцелую твоего кузена, выбрось это из головы. Не хочу ни с кем обручаться, мне не нужен парень, и если ты сыграешь со мной какую-нибудь плохую шутку...

– Никаких шуток! – воскликнула Лаура, надевая на голову лавровый венок выпускника. – Или, по крайней мере, никаких плохих шуток, гарантировано! Мои шутки всегда хорошие!

***

За ними заехал на своей машине Умберто, парень Лауры, сицилиец, изучающий юриспруденцию. Прежде чем завести мотор, Умберто и Лаура обменялась страстным поцелуем и ласковыми словами. В какой-то момент пути у Соле внезапно возникло впечатление, что они свернули не на ту дорогу, потому что Лаура и Умберто начали переговариваться и оглядываться по сторонам.

Через некоторое время Умберто остановил машину, и Лаура воскликнула, поворачиваясь к подруге:

– Милая, можешь выйти и спросить кого-нибудь, где находится клуб, о котором я тебе говорила? Спутниковый навигатор сошёл с ума, и если мы начнём ездить кругами…

– Я должна выйти? – уточнила Соле в шоке. – Дождь почти начался…

– Всего лишь пара капель, давай, думаю, в том магазине смогут дать тебе кое-какую информацию. – Соле неохотно вышла из машины. Когда она оказалась на тротуаре, Лаура широко улыбнулась ей из машины. – Развлекайся, – сказала подруга, и машина уехала.

Пока друзья удалялись, Соле неподвижно стояла, словно окаменела от взгляда мифической Медузы. Дождь начал бить по кожаной куртке, а она оставалась столбом на тротуаре, не в силах поверить своим глазам.

Что за идиотская шутка? Лаура сошла с ума? Может, они с Умберто не собирались идти на семейный ужин, а хотели побыть одни и поэтому её бросили?

«Они на самом деле оставили меня одну, на неизвестной улице в Риме, без объяснений, даже хихикая внутри машины?»

Ей нужно подумать, что делать, но пока лучше найти укрытие от дождя. Соле сделала несколько шагов назад и вошла в магазин, на который указала Лаура, в тот самый, где ей следовало спросить информацию о маршруте.

Но при более близком рассмотрении оказалось, что это не магазин. Помещение выглядело как место, где кто-то устраивал частный приём, хотя у входа никто её не остановил. Правда, Соле не увидела ни столов, ни стульев, ни чего-либо, что могло бы заставить подумать о ресторане. Место было похоже на склад, но на элегантный склад, на самом деле очень элегантный, со странными люстрами и мягким светом, который освещал небольшие скульптуры, размещённые на стеклянных постаментах.

Соле поняла, – это художественная выставка. Свои работы выставлял скульптор. В зале находились несколько человек, они рассматривали скульптуры и разговаривали друг с другом в типичной культурной и изысканной атмосфере определённых мероприятий. Среди гостей проходил официант, предлагая бокалы с чем-то, что было похоже на белое вино или, возможно, шампанское.

Соле заметила художницу – молодую и явно очень взволнованной женщину с восточными чертами лица. Она стояла в окружении людей, которые пели хвалу её работам. Это были небольшие скульптуры из обсидиана, оникса, гранита и других материалов, которые Соле не могла узнать, и изображали персонажей с несколько фантастической внешностью, существ с магическими и инопланетными чертами, как будто молодая художница столкнулась с обитателями других планет и воспроизвела их в камне. Соле почувствовала себя очарованной и на некоторое время забыла о Лауре, Умберто и их идиотской шутке. Должно быть, это первая персональная выставка скульптора, так как девушка, которая выглядела ненамного старше двадцати, казалась напуганной всем этим вниманием.

Соле прошла мимо с единственной целью – попасть в следующий зал, где наверняка были выставлены другие работы, и заметила, что художница смотрит на неё очень странно, словно она, Соле, настоящая инопланетянка, которая только что сошла с летающей тарелки.

«Может, я одета неподобающе?

Я так не думаю, здесь все очень элегантны, включая её.

Может, у меня что-то на лице?»

В конце помещения Соле заметила на стене длинное зеркало. Убедившись, что это не произведение искусства, а настоящее зеркало, она взглянула на себя.

Она не увидела ничего необычного, пока её взгляд не упал на отражение в зеркале следующего зала. У неё расширились от шока глаза, потому что она увидела... себя. Или, по крайней мере, кого-то похожего на неё, на картине.

Резко повернувшись, Соле вошла в соседний зал.

Это пространство, должно быть, предназначалось для работ другого художника, потому что там были только картины.

Картины, которые почти заставили её сердце остановиться.

Совершенно точно на них был изображён Верхний Роветто, даже если в отличие от реального, город интерпретировали в фантастическом и гораздо более мрачном ключе. Соле узнала дом Лиалы, только вместо вьющихся лишайников, которые окутывали его в молчаливой реальности, старая вилла, казалось, с чем-то боролась. Её окутывали длинные, как у монстров человеческой формы руки, которые сдавливали, словно дом был чем-то живым, способным страдать и истекать кровью из-за этой смертельной хватки. На другой картине Соле узнала изолированный маленький пляж около Нижнего Роветто, с морем и горой позади. Из моря выходило странное существо, очень похожее на человека, пережившего концлагерь: истощённый и бледный, ненормально удлинённый, словно его конечности тянули и тянули пыточным устройством.

В этом стиле было представлено много картин. Под всеми холстами имелись названия и описания, которые отсылали к одиночеству современного человека и отчуждению, вызванному утратой истинных эмоций в пользу фальшивых, требуемых видимостью.

Глядя на последнюю картину, самую большую (именно её часть Соле увидела в зеркале), которая заключала в себе все миры, уже представленные в каждой из других работ, сердце Соле, и без того пострадавшее, рисковало разорваться.

На муках природы, на морских волнах, похожих на щупальца кракена, на домах, похожих на страдающие души, сидела девушка. Совсем юная, с длинными рыжими волосами, её ноги свисали с края крыши. Небо, чёрное повсюду, будто с него собирались обрушиться все известные библейские казни, немного проглядывало синевой. Словно это она, просто своим существованием, сидя на карнизе, убедила черноту поредеть, тьму превратиться в свет, страх раствориться. В тех частях картины, на которых отражался солнечный свет, просачивающийся с этого клочка неба, дома больше не кровоточили, а волны сияли. Чудовищное существо больше не было чудовищным: это был просто мальчик, выходящий из воды.

Это был Даниэль.

Сдерживая крик, Соле прикрыла рот рукой.

А затем в отдалении она увидела его. Даниэль стоял в окружении людей, которые комментировали его работы.

Она посмотрела на него, как на мираж. Даниэль, разговаривая, рассеянно повернул взгляд в её сторону. Заметил. Уставился на неё в шоке, став похожим на окаменевшего человека.

У Соле могло появиться много реакций, столько же, сколько бешеных ударов совершало её сердце, но единственное, что тело могло дать ей в тот момент, – это заставить отвернуться и убежать.

***

Она побежала к выходу.

Выбежала на улицу.

Соле бежала сквозь дождь, который становился всё сильнее.

Затем она порылась в сумке в поисках своего мобильного телефона, движимая необходимостью позвонить Лауре. И нашла голосовое сообщение от своей подруги.

Эта выставка организована Академией изящных искусств в Риме совместно с фондом, они выставляют работы самых достойных студентов прошлого года. Ты их видела? Заметила, что благодаря маленькой рыжеволосой фигурке, которая так похожа на тебя, мужчина, кто выходит из воды, и который раньше казался зомби, возрождается? Забудь о моём выпускном, иди, поговори с ним и не глупи, иначе упустишь свой шанс. Может, вы не воссоединитесь и просто скажете «привет», но ты обязательно должна попытаться.

Только тогда Соле поняла, что затаила дыхание, под дождём, что шпарил со всей силы. Она за раз выдохнула из лёгких весь воздух и прислонилась к стене.

Соле была потрясена, потрясена, потрясена.

Если бы ей сказали, что, снова увидев Даниэля после стольких лет, она отреагирует подобным образом, она бы не поверила. Соле знала, что не осталась бы равнодушной, но не так, словно время не прошло, как будто любовь не прошла.

Именно тогда она почувствовала, как кто-то схватил её за запястье, и время действительно пошло вспять.

Перед ней под тем же дождём стоял Даниэль.

«И мне снова пятнадцать.

И у меня бабочки в животе.

И я не знаю, что делать».

Он был красив. Стал выше, с чуть более длинными волосами и такими же невероятно зелёными глазами. Даниэль не был одет элегантно, как гости в галерее: на нём были тёмные джинсы, кроссовки, которые, должно быть, он сам расписал, потому как выглядели так, будто их вытащили из граффити, и жилет золотистого цвета, напоминающий жилеты джентльменов XIX века. Он носил его на голое тело, и больше ничего, несмотря на дождь. Только его прекрасная кожа, под которой мышцы стали крепче, чем прежде.

– Соле, – прошептал Даниэль, а затем потащил её к навесу перед дверью, неподалёку.

После нескольких секунд полного паралича мыслей она сказала:

– Давай, возвращайся, ты не можешь оставить всех тех людей, которые пришли на выставку ради тебя.

– Ты не пришла туда ради меня? – спросил Даниэль, не сводя с неё глаз.

– Я оказалась там случайно, – быстро оправдалась она, словно только что вторглась в его личную жизнь. – То есть, предполагаю, что к этому приложила руку Лаура, но я ничего не знала. Не волнуйся, иди, я возьму такси.

– Соле, ты правда хочешь уйти? Если ты действительно этого хочешь, я не буду тебя удерживать, но если хоть немного ты хочешь остаться, пожалуйста, оставайся.

– Почему?

Даниэль улыбнулся, как в шестнадцать лет.

– Ещё спрашиваешь почему, – сказал он.

– Я не так уж сильно изменилась, – пробормотала Соле. – Почему? – повторила она.

Он сильнее сжал её запястье.

– Не уходи, – попросил он, не отвечая на вопрос.

– Нет, я так и сделаю. Окей, мы снова увиделись, это был небольшой шок, признаю. Но на этом всё.

Он продолжал молча смотреть на неё.

– Ты можешь уделить мне немного времени? Пожалуйста. Там есть паб, мы сядем за столик и поговорим. Ты мне ещё доверяешь, да?

– Я не... Я не знаю, если...

– Ты на самом деле хочешь уйти, Соле? – настойчиво спросил он, но без агрессии, хриплым и очень сладким голосом, тем самым хриплым и сладким голосом, о котором Соле непрерывно думала в течение тысячи восьмисот дней и сорока трёх тысяч часов.

И она, которая должна была ответить ему «да», абсолютное «да», потому что не было другого пути и не могло быть другой жизни, прикусила губу, чтобы проглотить это «да», и позволила «нет», которое пришло из души, занять его место.

***

Паб был почти полон, но они нашли столик на двоих у окна, выходящего на улицу. Дождь лил как из ведра.

– А твоя выставка? – спросила Соле, устремив взгляд за окно. Она хотела посмотреть на него, но боялась остаться зачарованной, и показать ему, как взволнована.

– Я сказал, что появились внезапные семейные обстоятельства, и ушёл, – ответил Даниэль, пожав плечами, как человек, не придававший вопросу особого значения.

– Мм, – отозвалась Соле, сняла куртку и повесила на спинку стула. Она заметила, что Даниэль смотрит на неё как-то странно, не неприятно, просто немного смущающе. Он рассматривал её лицо, а также шею, лиф и плечи с тем же восторгом, который некоторые посвящали его работам в галерее.

– Что закажешь? – спросил Даниэль, и у Соли сложилось впечатление, что он сосредоточился на меню, чтобы заставить себя отвести взгляд и перестать изучать её таким пронзительным образом.

Вопреки своим мыслям, Соле ощутила голод, и поскольку в этом месте также подавали первые блюда, она заказала пасту. Даниэль сделал то же самое, а затем передал меню симпатичной официантке, которая, казалось, была заинтригована его внешностью и тем, как он был одет.

Некоторое время они говорили о разных вещах, перескакивая более интимные и личные темы. Соле рассказала ему, что учится на факультете литературы в городе недалеко от Роветто. Это позволяло ей возвращаться домой каждые выходные, и ещё она работала фрилансером в литературном агентстве. Она больше ничего не написала сама. Затем она рассказала о своей семье, и особенно о Карле, которая училась в пятом классе и добилась больших успехов, также благодаря Диору, который стал стариком, но до сих пор держался бодро.

Она узнала, что у Даниэля был выпускной год в Академии и чтобы прокормить себя, он рисовал баннеры для издательства, специализирующегося на комиксах. Его мать была очень больна, но теперь выздоровела.

– О, мне жаль, – пробормотала Соле.

– Мы пережили плохие моменты, – признался он, наморщив лоб. Затем, однако, Даниэль улыбнулся. – У тебя есть парень? – спросил он напрямик.

Соле покачала головой. Было бы неловко признаться, что у неё не только нет парня прямо сейчас, у неё никогда не было парня. Никого после него. Лаура пыталась устроить ей встречи, но Соле провела последние пять лет, запертая в оболочке воспоминаний, которые не желали ни отпускать, ни освобождать её. Поэтому она просто покачала головой, рассеяно, что также могло означать: «У меня сейчас нет парня, но раньше – можешь поклясться».

К счастью, принесли заказы. Их обслуживала та же симпатичная официантка, которая, казалось, хотела узнать, вместе ли они или просто друзья, и могла ли она позволить себе дать свой номер телефона этому красавчику.

Внезапно, снова как гром среди ясного неба, Даниэль спросил:

– Ты не хочешь узнать, есть ли у меня девушка?

– Это… это меня не касается, – ответила Соле, делая вид, что ей всё равно.

– Да нет же, это тебя касается. Хотя бы для того, чтобы понять, каким мужчиной я стал. Я тот, кто притворяется, что устанавливает зрелые отношения, хотя сердце в другом месте и поэтому неизбежно ранит кого-то, или я такой, кто, за исключением нескольких очень коротких эпизодов, никогда не был ни с кем, кого мог бы назвать девушкой, невестой или даже просто подругой с привилегиями? – Соле продолжила изображать утомительное безразличие.

– Только ты можешь это знать.

– А теперь и ты. Я спал с девушками, я буду лицемером, если стану отрицать это, но я всегда ясно давал понять, что не хочу отношений, и у меня никогда не было никаких связей. Внезапно я даже подумал, что моё сердце умерло.

– Будь это так, тебя бы уже не было в живых, – ответила она, словно не понимая метафорического смысла его речи.

– Ты знаешь, о чём я говорю.

– Нет, не знаю.

Официантка снова подошла, взяла тарелки и спросила, не хотят ли они чего-нибудь ещё.

Соле покачала головой. Даниэль попросил счёт.

– Давай разделим пополам, – гордо заявила Соле.

– Разве я не могу угостить тебя пастой?

– Нет.

Даниэль снова внимательно посмотрел на неё. Однако на этот раз в его взгляде виднелась грусть.

– Ты на меня злишься, да? Потому что пять лет назад, после того как получил твою посылку и сообщение, я не бросился к тебе с заверениями, что ты ошибаешься, и то, что у нас было, продлиться вечно.

– Только незрелый человек может злиться спустя пять лет по такой причине, и только глупая девчонка могла злиться тогда. Порвать была моя инициатива, почему я должна злиться? Я привела разумные доводы, и уверена, ты их понял и разделил.

Даниэль вздохнул, от чего её пробрала дрожь до костей.

– Твои доводы имели смысл, да. Очень зрелые причины. Продолжи мы в том же духе, в том возрасте, мы бы выгорели. Мы бы всё испортили, потому что были детьми. Это была неправильная отправная точка. Несмотря на это, я был готов вернуться в Роветто, чтобы сказать тебе, что мне плевать на всю эту болтовню, и сказать ещё раз, что мы не потеряемся, потому что мы были особенными. Я хотел тебя, только тебя, и не было никакой Лилианы, и не было никакой другой девушки. Я завёл новых друзей, это правда, но как я мог довольствоваться любым светом, когда меня освещало солнце? Но затем произошли ужасные вещи. Мама внезапно и серьёзно заболела, прогноз был трагичным. И я вспомнил клятву, которую ты дала в ночь, когда исчезла Карла, – ты отказалась от чего-то, чтобы получить что-то взамен и... Я молился и клялся, что буду жить без тебя, пока мама жива. Мне было чуть больше шестнадцати, Соле, я был в ужасе от мысли потерять и её, после моего отца. – Даниэль сглотнул, провёл рукой по волосам, и его глаза казались влажными, как маленькие озёра. – Я пережил ужасные моменты, я почти снова потерпел неудачу, и... я сбился с пути. Потом мама хорошо отреагировала на лечение, я снова начал учиться, получил диплом, и после... потом я решил, что ты забыла обо мне. И жизнь закрутилась дальше.

Официантка принесла им счёт. Даниэль настоял, чтобы заплатить, но не властно; в нём была какая-то нежность, которая снова вызвала сильную волну дрожи по её позвоночнику.

Они встали, чтобы выйти из паба.

– Тебе не холодно? – спросила Соле, когда они стояли на улице. Дождь утих, но воздух был влажным, словно полон тумана.

Соле хотелось плакать при мысли, что сейчас они попрощаются и больше никогда не увидятся. Она чувствовала, как земля под ногами уплывает и скоро разверзнется, чтобы поглотить её.

– Нет, – ответил Даниэль. – По крайней мере, не из-за дождя. Мне холодно, что ты уйдёшь.

– Мы рассказали друг другу всё, Даниэль. Теперь я знаю, что произошло, и понимаю тебя гораздо больше.

– Нет, ты не знаешь всего. Ты не знаешь, что несколько недель назад мать спросила меня, почему я всегда такой меланхоличный. Она сказала мне, что я больше не смеюсь, что я скучный. Во время её болезни она думала, что это из-за моей тревоги за неё, но даже сейчас, когда она выздоровела, мой взгляд продолжает быть пустым. Я оживаю только тогда, когда рисую. И я... я объяснил ей. Мне нужно было излить душу, я рассказал ей о нас, о том, что произошло в Роветто, я также рассказал ей о своём обещании Богу спасти её жизнь, и о том, что когда рисую, я рисую только тебя, поэтому чувствую себя счастливым и свободным. Мама тогда ничего не сказала, но выглядела расстроенной, настолько, что я пожалел, что заговорил с ней. Несколько дней назад она отвела меня в сторону, обняла и сказала, что я скоро снова буду улыбаться. Мне пришлось настоять на том, чтобы она объяснила, что имеет в виду. Она ответила, что Богу не могут нравиться обещания детей и особенно клятвы тех, кто совершает самоубийство. И что я, по сути, отказавшись от тебя, убил себя. Не физически, а эмоционально. У меня такое чувство, что она сговорилась с Лаурой, чтобы мы встретились. Они познакомились в Роветто, в тот период, когда Лаура ходила за мной по пятам, и я встречал её повсюду. Я не знаю как, но уверен, она вмешалась, чтобы... спасти меня. И, может быть, Лаура сказала ей, что... что у меня всё ещё есть надежда, иначе мама не продолжила это дело, с риском причинить мне ещё большую боль. Есть ли у меня надежда, Соле?

Они стояли на тротуаре, близко, но недостаточно близко. Даниэль протянул руку и взял её за руку, сначала нерешительно, потом твёрдо. Их пальцы переплелись. Как тогда, в первый раз, когда они держались за руки, и даже позже, когда гуляли среди покрытых мхом домов, в тишине Верхнего Роветто, среди призраков природы, пока Карла играла и бегала, а Диор гонялся за бабочками, так и не поймав их.

Соле не отступила. Казалось, что могучий ветер проник в её душу, которая также была захвачена призраками, и унёс мох и лишайник, монстров, обвивающихся вокруг домов, волны со щупальцами и деформированных существ, что вылезали из воды, чтобы умереть на каменистом берегу. Как будто небо полностью раскрылось, открывшись абсолютному свету.

Затем она подняла лицо и улыбнулась ему.

– Да, – прошептала она, краснея, как в пятнадцать лет, потому что в её душе не прошло и дня.

Даниэль обнял её. Затем заправил две пряди волос ей за уши и поцеловал.

– Я люблю тебя, Соле, – прошептал он в конце очень долгого поцелуя, который дал ей впечатление, будто она снова может дышать после тысячи восьмисот дней и сорока трёх тысяч часов апноэ. – Я никогда не переставал и никогда не перестану. Хочешь поехать ко мне домой? Мамы нет, пару дней назад она решила уехать в отпуск и настоятельно уточнила, что будет отсутствовать неделю, и дом будет в моём полном распоряжении. Теперь я понимаю смысл её настойчивости. Я ничего не жду, просто хочу провести с тобой немного времени. Ты хочешь?

На этот раз Соле не пришлось сдерживать альтернативный ответ, потому что единственное, что она хотела произнести, было ещё одно ДА! Сказанное не шёпотом, не испуганное, не хрупкое, а громкое, смелое и сильное, и только заглавными буквами.