Текст книги "Со всей любовью на которую способен (ЛП)"

Автор книги: Джусти Амабиле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Понимаешь… мой отец умер год назад. Мои родители уже были в разводе, и через несколько месяцев мать снова вышла замуж. Это меня шокировало, и поэтому я пропустил год в школе. Я не мог учиться, я даже не мог думать. Я хотел своего отца. А вместо этого оказался с отчимом-засранцем, очень похожим на директора, по ментальной ограниченности. Поэтому я решил наказать виновных по-своему. На данный момент я посвятил себя директору и выбрал тот граффити, которое описывает его таким, какой он есть: маленький ублюдок, который громко кричит на воробьёв, но который убежит с нижним бельём в руке, если столкнётся с более сильным животным. Да, видео с граффити гуляет по сети, у него уже много просмотров, и ты даже не представляешь, сколько положительных комментариев оно собрало. Следующим будет мой отчим, может, я изображу его завёрнутым в огромную купюру, которая сжимает всего его, как корсет. Может украсить так фасад банка, где он работает?

В конце голосового сообщения Даниэль снова рассмеялся, но этот смех показался Соле горьким.

Мне жаль, – написала ему. – Обо всём. Жаль воробья, красивую фреску, которую удалили, и твоего отца. Я не знала. Мне очень жаль, поверь мне.

Он ответил ей простым прощанием, без лишних слов.

Спокойной ночи, Соле.

Спокойной ночи, Даниэль.

А затем она отправила ему сообщение из эмодзи.

Звезда для приближающейся ночи, синяя птица для мёртвого воробья, летучая мышь для фрески и две руки, которые соединялись вместе, образуя сердце для отца Даниэля, которого больше нет. Или, по крайней мере, Соле надеялась, что именно так он истолкует это сердце. Она покраснела, опасаясь, что парень может придать этому другое, более романтическое значение и подумать о ней как о дуре, которая делает поспешные выводы. Она решила сразу объяснить ему значение, чтобы избежать каких-либо недоразумений.

Но Даниэль был быстрее и ответил ей другим сердцем, пронзённым стрелой. Соле показалось, будто всё её тело сделано из тающего шоколада.

В этот момент Карла проснулась и попросила сестру спеть свою любимую песню из «Русалочки». Пока пела вполголоса, Соле вспомнились слова Лауры о том, что, будучи подругами, они не могут испытывать симпатию к одному и тому же мальчику.

«Мне дорога Лаура.

Но Даниэль мне очень нравится.

Очень-очень.

И я ему тоже нравлюсь, как бы это ни казалось мне невероятным.

Итак, что, чёрт возьми, мне делать?»

ГЛАВА 3

«Иногда человек считает себя неполноценным, а он всего лишь молод».

ИТАЛО КАЛЬВИНО

Обычно утром перед школой, Соле посвящала уходу за собой очень мало времени. Она не красилась, не выпрямляла волосы, не носила модную одежду и не обрызгивала себя обильным количеством тех арабских духов, которые стали вирусными в TikTok. Она просто умывалась и причёсывалась, одевала первые найденные в шкафу вещи и была готова.

«Всё равно, – говорила она, – морковка уж точно не может стать розой». В её гардеробе не было ничего модного, и единственный аромат, который мать позволяла ей носить, были духи, пахнущие тальком.

Однако этим утром она задержалась в ванной дольше. Соле смотрелась в зеркало, выискивая любую деталь, из которой можно было сделать вывод, что она хорошенькая. Девушка ещё не знала, что, взрослея и старея, она найдёт фотографии себя пятнадцатилетней и подумает о том, какая была красивая, с волосами ирландской принцессы, светлыми глазами, горсткой настоящих веснушек, созданных не приложением для селфи, и маленьким телом балерины. Она ещё не знала, что будет удивляться, как ей удалось считать себя ничтожной, а то и вовсе уродливой. Но пока ей пятнадцать, и она не может найти ничего приятного в своём угловатом лице, ужасных веснушках, в волосах цвета золотой рыбки и в уверенности, что она неизвестный, скучный человек, без особого таланта.

Лаура, да, она милая. Действительно, Лаура была красива, со своими густыми волосами, коричневого цвета, как шоколад. Но прежде всего она была остроумна и смела, она не испытывала неловкость, как Соле, красневшая при каждой глупости.

«Лаура – современная девушка, а я идиотская дама из XIX века.

Честное слово, не понимаю, почему нравлюсь Даниэлю.

Может, правда, он просто подшутил надо мной».

Соле снова расчесала волосы, а затем просмотрела мамину косметичку. Ей разрешалось наносить лишь небольшое количество туши, бледно-розовые румяна и прозрачный или, самое большее, персиковый блеск для губ. И только в особых случаях, никогда не краситься в школу. Мириам была непримирима в этом отношении: до шестнадцатилетия Соле не следует пользоваться ничем другим. Не то чтобы Соле это когда-либо волновало, но этим утром запрет вызвал раздражение.

Она взяла помаду кораллового оттенка и провела ею по губам. Сначала несмело, потом с большей уверенностью. В отражении показалась себе странной, более взрослой. Соле улыбнулась про себя, что делала редко. Несмотря на своё имя, Соле была совсем не солнечной. Это имя для неё выбрал отец, основываясь исключительно на цвете волос дочери, которые в новорождённом возрасте напоминали лучезарный рассвет. На самом деле это имя никогда не соответствовало характеру девочки. Луна подошла бы больше, или, может быть, Облако, или Закат, или даже Шторм. Имя Соле заставляло подумать о весёлой и оптимистичной натуре, а не о немногословной пятнадцатилетней девочке, которая ещё в детстве была сдержанной и задумчивой.

– Что ты делаешь? Ты там уже больше получаса! – крикнула ей мать из-за двери в ванную. – Ты знаешь, что Карла нуждается в тебе, когда просыпается!

Соле перестала улыбаться, быстро протёрла губы ватным диском и вышла из ванной комнаты.

Дни всегда начинались так: мать торопилась и никогда не спрашивала, даже невзначай, как Соле себя чувствует, как спала, будет ли у неё контрольная или экзамен. Она только приказывала ей поторопиться, потому что Карлу нужно привести в порядок, а затем отвести к Лиале.

– Ты знаешь, что через десять минут у меня поезд, поэтому о сестре придётся позаботится тебе. И не задерживайся, как вчера, Лиала уже немолода, она больная женщина, мы не можем ожидать, что она будет присматривать за Карлой дольше оговоренного нами времени.

При этих словах мать быстро надела пальто, бросила взгляд на зеркало в прихожей, напомнила Соле, что у Карлы после обеда назначена встреча с логопедом, и вышла из дома.

Всё шло как обычно: Соле и Карла вместе позавтракали, поскольку малышка в отсутствие сестры отказалась пить молоко и не стала есть Froot Loops Unicorn, как бы сильно она их ни любила. Затем Соле закончила одевать её, обула, собрала волосы заколками-бантиками, которые так любила Карла, и позволила ей выбрать игрушку, которую возьмёт с собой этим утром. На этот раз настала очередь младшей сестры Барби, Скиппер, в версии няни, в комплекте с коляской и пупсом.

– Со следующего года ты тоже пойдёшь в школу, – сказала Соле, когда они спускались по лестнице.

Поначалу девочка обрадовалась, ведь она была уверена, что они с Соле пойдут в одну школу. Когда же поняла, что они будут учиться в двух разных заведениях, поскольку Соле никогда и ни при каких обстоятельствах не лгала ей, Карла надула губки, что предвещало волну слёз.

– Не плачь, Карла, – уговаривала её старшая сестра. – Ты уже большая девочка. Вот увидишь, тебе понравится в школе. У тебя будет много новых друзей, и это будет очень весело.

– Ты мой друг, – дрожащими губами пробормотала Карла. Как всегда, она говорила не совсем понятно для тех, кто не привык к её неопределённым звукам. – И Лиала. И Диор. И мама.

– Друзей никогда не бывает достаточно, – объясняла ей Соле. – Чем больше, тем лучше. – Сказав это, она поняла, что у самой получается хорошо только на словах, учитывая, что она точно не окружена друзьями.

Младшая сестра несколько мгновений озадаченно смотрела на неё. Затем, словно поняв глубокий смысл её слов, удовлетворённо кивнула. Соле оставила сестру у Лиалы, а сама, как всегда, пошла в школу пешком.

По дороге она думала только о Даниэле. Она гадала, будут ли они разговаривать друг с другом. Эта возможность волновала и возбуждала её в равной степени. Соле хотела, чтобы это произошло, и в то же время не хотела, и не только из-за смущения, которое у неё вызывала одна только мысль об этом. Это было из-за Лауры. Должна ли она была рассказать подруге об их с Даниэлем встрече и разговоре в WhatsApp?

***

Ей не пришлось давать себе ответ на этот вопрос и действовать соответствующим образом, потому что Дэниэль не проявлял к Соле особого интереса и вёл себя, как обычно, держась в стороне. Многие высказывали своё мнение по поводу появившейся в сети фрески, но когда спрашивали, не он ли её создал, получали лишь ухмылку и пожатие плечами.

Так продолжалось несколько последующих дней, и Соле спросила себя, а состоялась ли их встреча на самом деле или это результат галлюцинации.

«Мы правда разговаривали друг с другом на улице?

Писали друг другу?

Или это мне приснилось?

Или он просто передумал и больше не считает меня интересной?»

Однажды Лаура, поболтав немного с Даниэлем во время перемены, вернулась к Соле и негромко призналась ей:

– Мне кажется, он очень застенчив, даже слишком. Неожиданно для такого красивого мальчика. Странно, что с таким лицом и телом парень не общительный и не весёлый.

– Почему странно?

– Потому что красивые люди обычно не такие угрюмые. В любом случае я преодолею его сопротивление.

– Почему ты так уверена? Есть люди, которые прекрасно живут сами по себе, и, возможно, он именно такой.

Подруга рассмеялась.

– В шестнадцать лет? Не говори ерунды. В шестнадцать лет все хотят быть в компании! А у тех, кто не хочет, наверняка есть какая-нибудь травма.

– Мне пятнадцать, и я не люблю компании. У меня что, тоже есть травма?

Соле почти сразу пожалела, что позволила себе высказаться, но было поздно взять обратно эти импульсивные слова.

Лаура одарила её просвещённой, хитрой улыбкой человека, который знает, что к чему.

– Конечно же, у тебя есть травма. Неправда, что ты не любишь компанию. Ладно, ты никогда не была заводилой на вечеринке, но до начальной школы нам было весело вместе. Потом ты убедила себя, что по натуре ты отшельник, и повторяла себе это много-много раз, пока не поверила. Иначе... иначе ты чокнешься. По сути, ты... и не обижайся, если я скажу тебе это... ты больше не человек.

Соле растерянно смотрела на Лауру, разрываясь между желанием прервать этот разговор и понять, что она имеет в виду.

– В каком смысле я больше не человек? – спросила она, поддавшись порыву. – Кем я стала, прикроватной тумбочкой?

Ответ Лауры, произнесённый тихим, но твёрдым тоном, оставил её в недоумении.

– Ты сиделка своей сестры, и точка. Ты не можешь делать ничего другого, кроме как приходить в школу. Ты не можешь развивать другие интересы, ты не можешь гулять, ты не можешь жить вне Карлы. Сколько раз мы организовывали встречи с одноклассниками? А ты хоть раз пришла? И не говори мне, что это потому, что тебе всё равно. Я замечала, каждый раз, когда тебе приходилось отказываться, в твоём взгляде сквозила глубокая печаль. Ты должна дать понять своей матери, понимаешь? Что ты любишь Карлу, но на самом деле ты не прикроватная тумбочка.

На несколько секунд Соле замерла с открытым ртом. Она не знала, злиться ли на Лауру или восхищаться её интуицией, ведь она никогда не рассказывала подруге о своих проблемах.

Соле решила разозлиться. Это решение позволяло ей дуться и закрыть эту тему. Такие разговоры открывали двери и вставляли ножи в раны. Поэтому Соле повернулась и уткнулась носом в страницы книги, с мрачным взглядом, словно её смертельно обидели.

***

На уроке физкультуры, пока её одноклассницы играли в волейбол, Соле, освобождённая от занятий из-за менструального цикла, устроилась за спортзалом с наушниками и музыкой. Слова песни Dubbi группы Marracash звучали в её ушах на очень высокой громкости.

Я не боюсь смерти, но я боюсь не жить...

Соле была так сосредоточена с закрытыми глазами, что не сразу заметила, как кто-то подошёл. И поняла это только потому, что почувствовала вибрацию деревянной скамьи. Приподняв веки, она увидела, что рядом с ней сидит Даниэль. Она инстинктивно прищурилась, а затем снова открыла глаза, будто хотела сосредоточиться на его присутствии. Иногда, слушая музыку или читая, Соле так сильно переносилась в некий параллельный мир – другое измерение, в котором были только она, ноты и слова, – что с трудом возвращалась в реальность.

Но Даниэль был рядом, и он был настоящим. Одет в джинсы, светло-зелёную куртку-бомбер, он улыбался, как улыбался ей несколько дней назад, когда догнал её на мотоцикле.

Соле сняла наушники и притворилась, что у неё в животе нет привычных диковатых бабочек, которые, казалось, вот-вот взорвутся, как петарды.

– Ты всегда шпионишь? – спросила она.

– А как же иначе? Ты только и делаешь, что убегаешь от меня. В последние несколько дней у меня сложилось впечатление, что ты хочешь держать меня на расстоянии. Я ловил на себе твои взгляды, которые... я имею в виду, они словно говорили: «Не подходи ко мне, не разговаривай со мной». Поэтому я не приближался и не разговаривал с тобой. Но поскольку я мог придумать чего нет, спрошу тебя прямо: ты хочешь, чтобы я навсегда убрался с твоего пути? Я отстану. Ведь я не сталкер.

– Нет! – инстинктивно воскликнула Соле. Она почти схватила Даниэля за руку, когда он встал. – То есть ты прав насчёт того, что я... то есть... посылала тебе какие-то странные сигналы. Я очень, очень, очень хотела поговорить с тобой снова, но... моя подруга Лаура, она...

– Она влюблена в меня, и ты не хочешь причинить ей боль, сообщив, что я, напротив, влюблён в тебя? – Соле покраснела так, как никогда в жизни. Казалось, что её щёки сделаны из раскалённых углей. Она не могла ничего сказать или сделать, кроме как уставиться на него в недоумении. Даниэль ещё раз улыбнулся, а затем продолжил: – Лаура не влюблена в меня. Она лишь заинтригована, но скоро поймёт это. А пока, если хочешь, я могу продолжать делать вид, что не думаю о тебе всё время.

– Правда?

– Я могу это сделать. В смысле, не чтобы не думать о тебе всё время, эту битву я проиграю, а чтобы не показывать этого, вот. Если тебе так хочется.

Она поджала губы.

– О-ок, – наконец пробормотала она, смущённая, но счастливая.

Следующие минуты они говорили о музыке, которая нравилась им обоим, и вообще о том, чем любили заниматься. Даниэль был без ума от рок-групп 70-х и 80-х годов, он одинаково любил море и горы, а после окончания школы собирался поступать в Академию изящных искусств, вопреки желанию отчима, который пытался навязать ему экономический факультет. Когда Даниэль спросил Соле, кем она хочет стать, когда вырастет, девочке стало не по себе. Она никогда не задумывалась об этом по-настоящему. Её воображение доходило до желания уйти из дома и стать независимой, но это было смутное желание, с неточным контуром, без конкретного прогноза на будущее.

– Я бы хотела стать писательницей, – пробормотала она, как бы открывая это только самой себе.

– Здорово, а ты уже что-нибудь написала?

– Ох, нет... У меня мало времени. Но в голове у меня столько историй; я думаю о них, когда слушаю музыку, думаю о них перед сном, я даже думаю о них во время уроков, особенно математики, но потом, когда прихожу домой, я даже не могу сесть за компьютер, чтобы записать несколько идей.

Даниэль заговорщически подмигнул ей. Затем он принялся искать что-то в кожаной сумке в винтажном стиле, которую носил через плечо вместо рюкзака в форме черепа. Он достал ежедневник, похожий на тот, которым обычно пользовался, хотя этот был заметно новее.

– Я только что его купил, – сказал он. – Можешь оставить себе. Я знаю, это старомодно, но такими вещами легче пользоваться, когда ты о чём-то думаешь. Рисовать, писать. Ты можешь делать это в любое время. Слушая музыку, перед сном и даже на уроке математики. Учитель в крайнем случае подумает, что ты делаешь заметки. – Он задорно рассмеялся и протянул ежедневник Соле.

Она взяла нерешительно, расширив от удивления глаза. Соле была так взволнована, что ежедневник выпал у неё из рук, и она наклонилась, чтобы поднять, а затем снова встала и столкнулась с пристальным взглядом Даниэля.

«Какие зелёные и яркие у него глаза?

Как они прекрасны!»

В этот момент Соле услышала шаги, доносящиеся из спортзала, и поняла, что игра в волейбол закончилась. Скоро двор заполнится учащимися.

Она вскочила на ноги, прижимая к груди ежедневник. Она могла бы вернуть его, но решила этого не делать. Соле пробормотала несколько слов благодарности, а затем поспешила прочь, хихикая, как глупый ребёнок, и думая, что впервые за долгое время кто-то сделал ей подарок.

***

Соле была так счастлива, так счастлива, что поначалу почти не волновалась. Точнее, она не беспокоилась о том, что Лиала не открыла ей дверь сразу. Разум девочки парил в облаке романтической ваты, которая отгоняла дурные мысли. Однако внезапно ей пришлось избавиться от этого облака, потому что происходящее стало совсем странным.

Соле звонила в дверь снова и снова, но не слышала ни ударов трости Лиалы по полу, ни медленных шагов, ни голоса хозяйки дома. Вместо этого она услышала нечто другое, что её встревожило.

Диор тявкал, а Карла хныкала.

Через закрытую дверь Соле позвала свою младшую сестру. Вскоре она услышала её тоненький голосок. Карла пищала, как новорождённый котёнок.

– Карла, открой дверь, – позвала Соле, а потом вспомнила, что в замочной скважине есть ключ, но находится он выше роста малышки. Сестрёнка что-то ей ответила, и это было что-то гораздо более непонятное, чем обычно, Соле не смогла разобрать ни слога в этой отчаянной мольбе. – Карла, послушай меня. Успокойся. Я нахожусь снаружи, и если ты мне поможешь, я войду прямо сейчас. Если ты сделаешь то, что говорю, я спою для тебя песню Ариэль, хорошо? – За дверью послышалось робкое «хорошо».

Тем временем из соседних квартир вышли несколько обеспокоенных жильцов. Кто-то предложил вызвать слесаря, но ближайший мастер находился в другом городке, поэтому не сможет приехать быстро. Кто-то предложил немедленно выломать дверь, и если такое вообще было возможно, то до смерти напугало бы ребёнка.

Однако Соле доверяла Карле и решила продолжить общение с ней. Терпеливо, шаг за шагом она объясняла сестре, что нужно делать:

– Возьми стул, заберись на него, осторожно, чтобы не упасть, поверни ключ в сторону стойки для зонтов с напечатанными бабочками.

После некоторого сопротивления и моря слёз девочка послушалась и, наконец, смогла открыть дверь.

Сцена, представшая перед глазами всех присутствующих, вызвала несколько отчаянных криков.

Карла и Диор стояли на коленях и плакали (каждый в соответствии со своей природой). Рядом с ними в кухне на полу лежало безжизненное тело Лиалы.

ГЛАВА 4

«Все счастливые семьи похожи друг на друга,

каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Лев Толстой

Инфаркт. Это был инфаркт. Внезапный, сильный и окончательный. Карла, по-своему, рассказала что произошло: Лиала стояла, а потом упала. А потом замолчала, как Ариэль, отдавшая свой голос морской ведьме, чтобы взамен получить её ноги.

Чтобы успокоить девочку, недостаточно было спеть ей «Come vorrei», нужно было поставить DVD и пропеть весь саундтрек, всё время поглаживая её по волосам.

О случившемся немедленно сообщили и Мириам, и она вернулась с работы раньше времени. Мать чуть было не обвинила Соле в том, что та стала причиной несчастья, хотя на этот раз старшая сестра вернулась вовремя и не сделала ничего плохого. Соле была готова ответить тем же, но сумела взять себя в руки. Девочка сказала себе, что мать расстроена, и простила её, хотя, по правде говоря, она была расстроена гораздо больше.

Соле видела Лиалу мёртвой, на её лице была гримаса скорби, казавшаяся высеченной из мрамора. Она видела Карлу и Диора, рыдающих рядом с Лиалой. Соле видела, как её хорошего друга уносили на носилках, накрытых чёрной тканью. Она пообещала Диору позаботиться о нём, а в ответ получила такой скорбный и знающий взгляд, что Соле стало интересно, как люди могут говорить, будто животные бездушны.

Пока мать заботилась о Карле, бормоча про себя, – что делать и кто с этого момента будет присматривать за ребёнком по утрам, – Соле спустилась вниз. Ранее в общей суматохе, она вспомнила, что у Лиалы имелся второй ключ, который хранился в кухонном ящике. Основная связка ключей осталась у управляющего, а Соле вошла в квартиру, открыв дубликатом, который взяла, пока на неё никто не обращал внимания во время суматохи.

Диор не подошёл поприветствовать её, как обычно. Он продолжал лежать на том самом месте, где умерла Лиала. Пёс оставался неподвижным, как надгробный камень.

Соле присела рядом с ним и со слезами на глазах, стала утешать. Люди привыкли считать, что для того, чтобы утешить человека, охваченного горем, необходимо произнести целую серию дежурных фраз – он перестал страдать, он сейчас в лучшем месте, он всегда будет в вашем сердце, он не хотел бы видеть тебя таким, – но Соле знала, даже если никто никогда не говорил ей, что разделить горе – это единственное истинное утешение. В молчании, без слов, потому что слова были заперты в слезах.

«Я плачу вместе с тобой, потому что страдаю вместе с тобой.

Я страдаю вместе с тобой, потому что люблю тебя.

И я не оставлю тебя одного в страданиях и слезах».

Что будет с Диором? Насколько она знала, у Лиалы не было ни родственников, ни друзей, достаточно близких, чтобы попросить их присмотреть за ним. К сожалению, квартиру Лиала арендовала, но Соле надеялась, что после стольких лет хозяин будет снисходителен и даст немного времени, чтобы найти собаке дом.

– Я позабочусь о тебе. Я знаю, что ты любишь есть, буду выгуливать тебя, как раньше, а потом, кто знает, может, мне удастся убедить маму оставить тебя с нами. Я не обещаю, что у меня получится, мама упрямая и не хочет, чтобы в доме были собаки. Но я постараюсь, клянусь.

Диор поднял голову, лизнул её руку и снова вернулся в позу собачьей статуи. Соле положила рядом с ним одну из его любимых игрушек – резинового утёнка, который крякал при нажатии. Обычно Диор с удовольствием обгладывал его в том месте, где был свисток, чтобы услышать этот забавный звук, который так нравился Карле. Но в этот раз он проигнорировал игрушку и закрылся в своей гранитной печали, словно мир стал местом, где больше нет ни весёлых звуков, ни надежды.

***

Мириам проявила упрямство. Вечером после ужина Соле попросила её оставить Диора у них дома, по крайней мере, до тех пор, пока они не найдут кого-нибудь, кто мог бы его приютить, но Мириам возразила, не желая слушать никаких доводов.

– У нас не может быть собаки, и ты это знаешь! Тебе придётся уделять ему время, и потребует расходов, и потом, что мы знаем о том, как он поведёт себя с Карлой?

– Мама, мы прекрасно знаем, как он ведёт себя с Карлой. Лиала только что умерла, а ты уже забыла, что она несколько месяцев присматривала за твоей дочерью, и что Диор был с ней? А Карла от него без ума!

– Но мы не знаем, что может случиться без присутствия Лиалы, да ещё в незнакомом для него месте. Он ведь животное, а животные непредсказуемы. Я бы не чувствовала себя в безопасности. Что, если он вдруг станет агрессивным? Карла не сможет защитить себя, ты же знаешь. Мне очень жаль, но мы не можем о нём позаботиться. Самое важное для меня сейчас – найти решение. Я не могу бросить работу, поскольку алиментов, которые мне платит твой отец, едва хватает на продукты на неделю. Ты, разумеется, не можешь бросить школу, а Карла, как ты знаешь, немного брезглива, когда ей приходится общаться с новыми людьми. В следующем году она пойдёт в школу, и у нас будет время всё организовать, подготовить её, приучить к переменам. Но сейчас, в одночасье, лишить её привычек было бы травмой. Во всём этом нет места для собаки. У меня другие приоритеты. Мне нужно думать о дочери.

Соле почувствовала, словно внутри что-то треснуло. Что это был за шум? Разбилось сердце? Непокорный, бунтующий подросток, о котором ей рассказывала Лиала, тот, кем Соле имела право быть по возрасту и необходимости, грозил лопнуть раз и навсегда. Ей пришлось мыслено сосчитать до десяти, чтобы удержать под контролем нервы и слёзы.

Соле хотелось прокричать матери в лицо: Лиала только что умерла, а ты ни минуты не горевала. Ты даже не спросила меня, как я себя чувствую, не расстроена ли я, не напугана ли. А теперь тебе наплевать на маленькую собачку, которая всегда была рядом с Карлой, развлекала её, успокаивала, утешала и никогда, никогда не была с ней агрессивна. И ни с кем другим, потому что она такое милое создание. Я знаю, мама, тебе нужно о многом подумать, знаю, что ты устала, волнуешься и переживаешь, но не могла бы ты время от времени перестать заботиться только о Карле и подумать, что весь остальной мир тоже существует? И, возможно, напомнить себе, что у тебя есть две дочери?

Вместо этого Соле снова проявила выдержку, потушила фитиль взрыва и терпеливо сказала:

– Я могу пару дней пропустить занятия. Это последний учебный месяц, на следующей неделе у меня нет контрольных, и если напишешь освобождение по семейным обстоятельствам, то проблем не будет. Потом ты можешь взять несколько дней отпуска, а мы тем временем найдём решение, пока школа не закончится. Может быть, ты поговоришь об этом с папой.

Мать не поблагодарила её за предложение и закатила глаза. И именно она, с этой недовольной гримасой на лице, была похожа на непослушного бунтующего подростка.

– Я никогда не обращусь к нему за помощью или советом. Как знать, вдруг я помешаю ему, пока он будет с этой мерзкой женщиной, которая… – Мириам недоговорила, поняв, что даже она, обычно не обращавшая ни на что внимания, заговорила не к месту.

– У папы новая пассия? – удивлённо спросила Соле.

Её мать нервно пошевелила рукой, словно пытаясь отогнать муху.

– Забудь, это неважно, – пробурчала она. Однако её раздражённый взгляд доказывал прямо противоположное.

– А вот и важно. У папы есть любимая девушка? – настаивала Соле.

Мириам язвительно хихикнула.

– Любимая девушка, – какой громкий титул. Он заставляет думать о достойной женщине и важных отношениях.

– А разве нет?

– Конечно, нет. Эта... она ненамного старше тебя, и к тому же довольно симпатичная, можно подумать, что такая женщина ввязалась в отношения с твоим отцом из-за любви. Она хочет забрать все его деньги, а потом перейдёт к следующему. Надеюсь, она уничтожит его, чтобы он узнал, каково это. Мужчина-тряпка, бросивший дочь-инвалида, заслуживает самого худшего от жизни!

Сердце Соле снова сжалось. Ещё одна трещина между рёбрами.

– Похоже, я так и не стала членом семьи, – сказала она сквозь стиснутые зубы. – У тебя есть дочь, о которой нужно заботиться, папа бросил Карлу... Когда же начну присутствовать я?

Мириам, казалось, была скорее обижена, чем огорчена этим замечанием.

– Конечно, ты член семьи, – ответила Мириам. – Не притворяйся, что не понимаешь моих слов, только чтобы сыграть роль непонятого подростка. Ты способна позаботиться о себе, а Карла – нет, и это бесхребетное существо, твой отец, не смог справиться с трудностями, которые появились неизбежно и будут присутствовать всегда. Он бросил именно её, потому что он трус. – Она замолчала на несколько мгновений и нервно потёрла веки. – К счастью, Карла этого не понимает, иногда она спрашивает, где папа, но не понимает и не догадывается о причинах его отсутствия. Ты понимаешь, как это ужасно? – Соле прикусила нижнюю губу и кивнула. – Так что не дуйся, если я не хочу и не могу держать собаку, и если печаль по поводу исчезновения бедняжки Лиалы перевешивает более насущная забота о Карле. Речь идёт о выживании. Я должна думать в темпе и находить быстрые решения. В любом случае... твоя идея кажется мне хорошей. Завтра суббота, и занятий не будет, но в понедельник я сообщу в школу, что ты пропустишь несколько дней. И я подумаю, кто сможет присмотреть за Карлой до конца учебного года. Сейчас проверю, как там малышка. Даже если она не совсем понимает, что такое смерть, она знает, что такое отсутствие, и будет скучать по Лиале больше, чем по отцу. Уберёшь со стола?

Соле кивнула во второй раз и пока наводила порядок, она двигалась по кухне медленно и печально.

Как будто Мириам, поглощённая неотложным выполнением всех практических нужд, забыла о потребностях сердца. Она говорила только о проблемах, которые нужно было решить, её жизнь казалась вечной стратегией, направленной на то, чтобы выиграть достаточно сражений, чтобы в итоге победить в войне.

«Смогу ли я когда-нибудь заставить её понять, что мне тоже нужна мать?

И что отец, когда ушёл, бросил и меня, а не только Карлу?»

***

В следующий понедельник, пока Карла смотрела телевизор, а Соле готовила обед, она получила в WhatsApp сообщение от Даниэля.

Почему ты не пришла в школу сегодня утром?

Несколько дней мне нужно позаботиться о сестре.

Но ты в порядке?

Да, всё в порядке.

Можно я тебе позвоню?

Соле на мгновение замешкалась, и не потому, что не хотела, а потому, что хотела слишком сильно, но не хотела, чтобы он понял. Немедленно ответить ему, написав прописными буквами «ДА», было бы всё равно что признаться в учащённом сердцебиении при одной только мысли, что услышит его прекрасный голос. Она согласилась, но сначала позволила пройти нескольким секундам.

Даниэль не проявил той же предусмотрительности. Через мгновение после её «да» телефон Соле зазвонил. На этот раз она была искренней и ответила по первому сигналу. Они разговаривали как два друга, хотя на фоне этого обычного обмена, полного простых вопросов «как дела», «чем занимался в школе» и «когда вернёшься», чувствовался саундтрек из молодых, сильных и неповторимых эмоций. Внезапно Соле рассказала ему о Лиале. Она рассказала о том, каким особенным человеком была соседка, и по телефону трогательно поведала о её печальных похоронах, на которых присутствовало совсем немного людей. Затем она рассказала ему о Диоре, который этим утром ничего не ел и сидел почти в коматозном состоянии на том самом месте в кухне, где Лиала сделала свой последний вздох.

– Ты, часом, не хочешь его приютить? – вдруг с надеждой спросила она.

– Я бы сделал это, если бы мог, поверь мне. Я бы завёл собаку. Но у отчима аллергия.

Именно в этот момент Диор снизу начал громко лаять. Очень громко. Что было странно, очень странно. Соле попрощалась с Даниэлем, поспешно объясняя причину. Ей необходимо было понять, что происходит в квартире Лиалы.

Она уже собиралась сказать Карле, чтобы та вела себя хорошо и продолжала смотреть DVD с Барби, поскольку ей нужно отлучиться на минутку, как вдруг поняла, что младшей сестры дома нет, а дверь открыта. Рядом с дверным проёмом стоял стул, который Карла, очевидно, перетащила, чтобы добраться до замка, как Соле научила её делать несколько дней назад.