Текст книги "Со всей любовью на которую способен (ЛП)"

Автор книги: Джусти Амабиле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

«Со всей любовью, на которую способен»
Амабиле Джусти

Конану,

кто был, когда всё произошло,

а сейчас его уже нет.

Я не знаю, часть меня умерла навсегда вместе с тобой

или часть тебя навсегда останется жить внутри меня.

Может быть, и то, и то.

В любом случае, моя большая любовь, я скучаю по тебе.

Я спустился, дав тебе руку, по крайней мере по миллиону лестниц,

и сейчас, когда тебя здесь нет, на каждой ступеньке – пустота.

И все-таки наше долгое странствие было слишком коротким.

Мое все еще длится, хотя мне уже не нужны

пересадки, брони, ловушки,

раскаяние тех, кто верит,

что реально лишь видимое нами.

Я спустился по миллиону лестниц, дав тебе руку,

не потому, что четыре глаза, может, видят лучше.

Я спустился по ним с тобой, потому что знал, что из нас двоих

единственные верные зрачки, хотя и затуманенные,

были у тебя.

Эудженио Монтале (в переводе Бродского)

К разбитому сердцу

Пусть никто не приблизиться

Без высокой привелегии

Такого же сильного страдания.

Эмили Дикинсон

Глава 1

«Кто когда-либо любил, кто не любил с первого взгляда?»

КРИСТОФЕР МАРЛОУ

Соле посмотрела время на мобильном телефоне и слегка поморщилась. Она давно должна быть дома. Девушка вздохнула, представив себе, как мать будет отчитывать её за эту задержку. Не то чтобы это стало большой новостью, в конце концов, мать всегда была на тропе войны, готовая отругать за любую мелочь. Даже невинная забывчивость превращалась в тяжкую провинность.

Однако сегодня Соле ничего не забыла. Она прекрасно помнила, что ей пора домой, уроки закончились, но она решила ещё немного задержаться в школе.

На самом деле решение принимала не сама она. По крайней мере, это был не её разум, не её интеллект и не её логика. Решение приняло её сердце. Оно вырубило разум, интеллект и логику и твёрдо сказало: «Окей, я понимаю, ты чувствуешь себя дурой, ожидая здесь на скамейке, твои ноги дрожат от беспокойства, а в животе порхают бабочки. Ладно, обычно ты не такая, ты не таишься и не ждёшь парней. Но если ты ничего не сделаешь, я взорвусь».

«Что же мне делать?

Остановлю его и скажу: привет, меня зовут Соле, не хочешь обратить внимание на моё существование?»

Соле фыркнула при мысли о том, как бормочет, произнося сбивчивые слова, с таким же красным лицом, как и её волосы, перед парнем, который был точной копией актёра Николаса Галицина, только моложе и более мрачным.

Его звали Даниэль, и с тех пор как впервые увидела его два месяца назад, Соле перестала вести себя нормально. Она стала нервной, взвинченной, неадекватной, и ей совсем не нравилось чувствовать себя так.

Девушка знала, – влюблённость приводит к страданиям. Видела, что случилось с её родителями, которые разошлись четыре года назад после бесконечных изнурительных ссор, хотя когда-то любили друг друга. И Соле видела, как долго длились увлечения Лауры, её единственной подруги. Однажды та была без ума от мальчика из пятого С-класса, а на следующий день втюрилась в молодого и симпатичного парня, который заменял учителя физкультуры и позволял ученикам обращаться к себе на «ты». Соле часто говорила Лауре, что она ведёт себя, как героиня любовного романа.

С тех пор как Даниэль переехал в Роветто, у Соле появилось ощущение, что она тоже попала в роман. В один из тех, где познала любовь с первого взгляда, о которой лишь слышала от других, но сама никогда не верила, что та существует на самом деле, и теперь вынуждена блуждать на ощупь во тьме неукротимой муки. Поэтому Соле решила поговорить с Даниэлем, хотя и не знала, о чём.

«Мы ходим в одну школу, ты меня заметил?

Ты на год старше меня, и говорят, что ты остался на второй год, но мне всё равно.

Я всегда вижу, как ты что-то рисуешь в своём дневнике, который закрываешь ремешком с заклёпками: все остальные школьники возятся со своими телефонами, а ты рисуешь. И не с помощью графического планшета, нет, ты используешь бумагу и карандаш».

И тогда кто знает, возможно, она придумает что-нибудь более умное, а он ей улыбнётся, хотя улыбался он нечасто, и тогда...

В этот момент со стороны дверного проёма она услышала шум. Соле встала со скамейки и перегнулась через невысокую каменную ограду. Из школы вышел Даниэль, но не один. Рядом с ним шёл мужчина средних лет, возможно, его отец, хотя они были совсем не похожи. Вероятно, мужчину вызвали из-за граффити, что обнаружили на заднем дворе школы. Кто-то исписал стену возмутительными рисунками. По крайней мере, именно эти слова директор выкрикивал в коридорах. Скандальную фреску тут же замазал белой краской смотритель, так что её никто не увидел, и все остались со жгучим любопытством, что же там было такого ужасного, что довело директора школы до истерики. Нельзя сказать, что обычно директор выглядел спокойно. Малейшее противоречие доводило его до нервного срыва, а любое отклонение от строгих правил вызывало у него гнев и порицание. Например, он отстранил от занятий ученицу за то, что она пришла в школу с розовыми волосами, и ожесточённо спорил с учителем, который считал, что средний балл 5,9 достоин того, чтобы стать 6. В другой раз он заставил девочку прикрыть футболку, на которой было написано: «Насилие незаконно? И я использую сарказм», и не потому, что он был против насилия, а потому, что был против сарказма. Однако эта фреска разгневала его до крайности, значит, в ней должно было быть что-то более серьёзное.

«По всей вероятности, – подумала Соле, – что-то, касающееся его лично».

Высокого и подтянутого мужчину рядом с Даниэлем можно было принять за военного, но он был новым управляющим единственного действующего банка в Роветто.

– Это был ты? – спросил он Даниэля.

И получил в ответ:

– Если скажу «нет», ты не поверишь, а если отвечу «да», ты устроишь скандал.

– Я не могу быть более злым, чем сейчас, – сухо ответил мужчина.

– Тогда, возможно, это был я, – согласился паренёк с дразнящей улыбкой.

Но похоже, этот комментарий не удовлетворил мужчину.

– Ты понимаешь, что тебя не отстранили только из уважения ко мне? – прогрохотал он.

– Или потому что у них нет доказательств, что это был я, – поправил его Даниэль.

Мужчина бросил на него недобрый взгляд. Затем он тщательно застегнул дорогое пальто, которое было на нём. Наконец, он заявил:

– Я возвращаюсь на работу. А ты немедленно отправляйся домой. И прекращай с этими выходками, они не приведут тебя ни к чему хорошему.

С этими словами он быстро зашагал к открытым воротам, а оттуда – к припаркованному на дороге элегантному седану.

В этот момент Даниэль обернулся. Он мог смотреть куда угодно – пространство вокруг было широким и полным возможных направлений, – но он уставился на Соле, словно всегда знал, что она стоит там, полускрытая, и шпионит за ним.

Соле покраснела до ушей, когда Даниэль поднял руку в знак приветствия, и улыбнулся.

«Он улыбается?

И улыбается мне?»

Соле могла бы воспользоваться возможностью и наконец приблизиться, как и планировала сделать, но вместо этого она бросилась бежать. Она внезапно побежала, рюкзак болтался на одной руке, а сердце замирало в горле, словно за ней гналась стая волков. Девочка обежала вокруг здания, рискуя натолкнуться на дерево и получить вывих из-за выбоины, и наконец добралась до запасного выхода, где и остановилась.

«Ты понимаешь, как смешно выглядишь?

Такая нелепая, что способна перелезть через эти запертые ворота, лишь бы не возвращаться и не встречаться с Даниэлем, хотя задержалась в школе только для того, чтобы встретиться с ним».

В этот момент она почувствовала, как кто-то коснулся её руки. Соле подпрыгнула, испугавшись и, возможно, даже немного понадеявшись, что это он.

Но это был не Даниэль. Это была Лаура.

***

– Эй, куда ты пропала? – спросила подруга. – Я ждала тебя в баре перед школой целую вечность! Ты нашла его, мобильный телефон?

– Мобильный телефон?

– Ты сказала, что забыла его в классе, верно?

– Ах, да. Да, я нашла его.

– Ты потратила много времени. Но как хорошо, что я осталась ждать тебя. Моё терпение было вознаграждено. – Голос Лауры, обычно довольно высокий, понизился на тон и приобрёл озорной оттенок. – Я застала во дворе школы Даниэля. Какой же он классный, этот парень! Мы немного поговорили. Я спросила его, не он ли нарисовал ту фреску и что на ней было изображено. Но он не сказал мне, даже не признался, что это его работа, а потом уехал на своём мотоцикле.

– Значит, он уехал? – импульсивно спросила Соле облегчённым тоном.

Лаура недоверчиво посмотрела на неё.

– Ты так говоришь, будто тебе противна сама мысль о встрече с ним. Что он с тобой сделал? Есть что-то, чего я не знаю? Он плохо себя вёл, и ты не хочешь мне рассказать?

Соле уже давно не рассказывала подруге о потрясениях, превративших её сердце в игольницу. С тех пор как Даниэль переехал в Роветто из другого города и поступил в ту же школу, что и они. Ровно с того момента, как она впервые увидела его: он был выше всех остальных учеников, ходил серьёзный и весь в тёмной одежде, с прекрасными глазами нефритово-зелёного цвета, каштановыми волосами длиной до плеч, крошечной круглой серёжкой в мочке левого уха и безумным рюкзаком в форме черепа. Она не сказала Лауре, что с того волшебного, проклятого момента она думала только о нём, что иногда он ей даже снился, и она отдала бы всё, чтобы заглянуть в дневник, который Даниэль всегда носил с собой.

Соле не была такой открытой и прямой, как Лаура. Она была сдержаннее подруги, особенно в том, что касалось эмоций, которые ещё не умела интерпретировать и управлять. Поэтому Соле решила и дальше ничего не рассказывать и выдумать очередную невинную ложь.

– Знаешь, у меня иногда появляется неприязнь к некоторым людям.

Её подруга пожала плечами.

– Ну, я признаю, он парень странный, часто держится сам по себе, у него даже нет аккаунта в социальных сетях, по крайней мере, под своим именем, но именно это делает его таким загадочным и сексуальным, – сказала Лаура, посмеиваясь. – И в любом случае это к лучшему. Ужасно было бы, если бы он тебе нравился.

– Почему это было бы плохо?

– Потому что он нравится мне. Очень сильно нравится. И если мы хотим дружить, нам не могут нравиться одни и те же парни. Это было бы нечестно. Так что я не против, если ты терпеть его не можешь. Конечно, когда мы с ним начнём встречаться, тебе придётся приложить усилия, чтобы быть хотя бы немного милой.

– Вы встречаетесь?

– Пока нет. То есть раньше, когда встретила его перед школой, я спросила, не отвезёт ли он меня домой на своём мотоцикле, а он ответил «в другой раз». Но я не сдаюсь.

– Может, у него есть девушка в том городе, откуда он родом, – вставила Соле.

– О нет, я так не думаю. Я заметила, что он всё время наблюдает за мной. Ты не обращаешь внимания, потому что всегда читаешь или слушаешь музыку на перемене, но я часто поворачиваюсь и смотрю на него, и готова поклясться, что как только он понимает, что я его застукала, он отворачивается, а ведь ещё мгновение назад смотрел на меня.

– Рада за тебя, – сказала Соле, стараясь выглядеть спокойной, хотя бабочки у неё в животе порхали на грани войны. – Я должна идти, иначе мать приговорит меня к каторжным работам.

***

Бодрым шагом Соле направилась к дому. Вокруг было малолюдно, часы показывали почти два часа. Не то чтобы в другое время дня здесь было многолюдно: Роветто – тихий городок на юге Италии, из тех, что затихают, как старушки в обеденный перерыв. Почти столетие назад он располагался на вершине холма. Затем, после наводнения, унесшего множество жизней, жители поняли, что лучше перебраться ниже. Таким образом, на расстоянии шести километров друг от друга появился Нижний Роветто, ныне населённый, а Верхний Роветто представлял собой участок из заброшенных домов.

Спешно шагая, Соле пыталась вспомнить всё, что ей давным-давно следовало сделать. Зайти к Лейле за своей сестрой Карлой. Приготовить еду. Навести порядок на кухне, пока Карла смотрит телевизор. Дать Карле вздремнуть. Позаниматься, но всегда быть наготове, если Карле что-то понадобится. К сожалению, Карле всегда что-то было нужно. Поиграть, посмотреть фильм, спеть, снова посмотреть фильм, поспать, но мало, потому что она предпочитала играть, петь и смотреть один и тот же фильм не менее полудюжины раз.

Общаться с Карлой было непросто. Сестра Соле, почти шестилетняя девочка, имела синдром Дауна, и забота о ней была очень сложной задачей. Соле любила её, но... никто никогда не спрашивал девочку, счастлива ли она, делая то, что делает каждый день. Отец жил в другом городе, мать работала до позднего вечера, и только она, Соле, присматривала за младшей сестрой большую часть времени.

«Но она ваш ребёнок, вы её родили. Почему я всегда должна заботиться о ней? Иногда я даже не могу делать уроки. Вы так много говорите об ответственности, но самые безответственные – это вы».

Соле часто думала об этом, но не говорила. Просто думать такое казалось ей бесчувственным, представьте, если произнести вслух.

Внезапно в нескольких метрах от дома она услышала рядом с собой звук мотора. Когда повернулась, чтобы посмотреть, кто это движется в прогулочном темпе, то вздрогнула так сильно, что чуть не споткнулась.

Это был Даниэль, на своём Yamaha MT125. Соле узнала парня, несмотря на то что он был в шлеме. И даже если она не узнала его сразу, то узнала бы позже, когда он остановился, снял шлем и, как в кино, тряхнул длинными волосами. У Соле возникло абсурдное ощущение, что он делает это в замедленной съёмке: его каштановые волосы танцевали в воздухе, зелёные глаза сверкали, губы растягивались в чудесную улыбку. Она прекрасно знала, – этого не может быть, и всё же видела его именно таким.

Естественно, Соле предположила, что это шоу, к которому добавилось вежливое приветствие, предназначалось кому-то другому, стоящему позади неё. Она обернулась, чтобы убедиться в этом, но там никого не было. Тогда Соле застыла на тротуаре, похожая на ошеломлённую куклу.

– Раньше в школе, я не хотел сделать тебе ничего плохого, – сказал он. – Не было необходимости убегать. И если тебе не нравится, что я разговариваю с тобой сейчас, просто скажи, и я уйду. Я хотел понять, почему... то есть почему я тебе так не нравлюсь? Хочу узнать, потому что если это так, то мне очень жаль. Ты мне очень нравишься.

Во время этой речи Соле продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами. А ещё у него был чертовски хороший голос. Очень зрелый, как будто его тембр изменился, понизившись на октаву до мужского.

– Я… я не испытываю к тебе неприязни. Раньше... я увидела... кошку во дворе и пошла за ней. Не то чтобы я убежала, – наконец солгала она, пытаясь задать тон.

– О, хорошо, я рад. Я боялся, что ты сбежишь, чтобы не иметь со мной дела. Тебя подвезти домой?

– Нет, спасибо. Я уже почти на месте, – ответила она и указала на небольшое здание вдалеке.

– Думаю, ты мне не доверяешь. Я тебе не не нравлюсь, но ты мне не доверяешь. Когда мы узнаем друг друга получше, возможно, ты начнёшь доверять. Ты поймёшь, что я хороший парень, и больше не будешь чувствовать себя неловко. Надеюсь, так и будет, потому что ты мне очень нравишься.

И без того широко раскрытые глаза Соле, казалось, вот-вот выпадут из орбит, настолько она была взволнована.

– Почему? – торопливо спросила она.

– Что почему?

– Почему я тебе... нравлюсь?

– Потому что ты красивая и интересная.

Губы Соле приоткрылись в недоуменном выражении.

– Я не верю в это и не... не понимаю, причины твоей шутки.

– Я не шучу. Я заметил тебя с первого дня. Твои волосы выделялись, как маленький костёр. Они такого же цвета, как у леди Лилит, нарисованной Данте Габриэлем Россетти. Он художник-прерафаэлит, знаешь его?

– Я… не думаю, – пробормотала Соле, смутившись. Даниэль тем временем что-то искал в своём мобильном телефоне. Через мгновение он показал ей картину, о которой говорил. На ней была изображена красивая женщина, рассеянно рассматривающая себя в зеркале и расчёсывающая свои длинные волосы огненного цвета.

– Не хочу, чтобы ты думала, что дело только в твоей внешности, я не настолько поверхностен, – продолжил Даниэль. – Ты интригуешь именно как личность. В тебе есть какая-то печаль, на переменах ты всё время занимаешься своими делами и выглядишь взрослее своих лет, более задумчивой, словно видела то, о чём твои сверстники только мечтают. – Он улыбнулся, а Соле оставалась немой, уставившись на него. – Что ж, мне лучше уйти с твоего пути, иначе ты решишь, что я сошёл с ума, ведь я только и делаю, что наблюдаю за тобой. Но сначала я оставлю тебе свой номер. – Говоря это, Даниэль взял её руку и написал ей на ладони ручкой, как это делали в прошлом, когда не было мобильных телефонов. – Если напишешь мне, это будет означать, что ты хочешь узнать меня получше. Если ты не появишься, я буду знать, что в пролёте.

Даниель надел шлем и отправился в путь.

Соле смотрела, как он удаляется, а потом взглянула на свою руку. У неё возникло ощущение, что кожа горит, будто надпись сделали не шариковой ручкой, а поставили раскалённую печать. Пока номер не стёрся с кожи, Соле сразу же записала его на мобильный телефон. Сердце девушки колотилось, а бабочки в животе сходили с ума.

Ей хотелось посвятить больше времени этим переполнявшим эмоциям, но тут на дисплее высветилось имя звонившей ей матери, и изумлённая радость сменилась привычной тревогой. Соле пришлось ускорить шаг, чтобы добраться до дома.

ГЛАВА 2

«Видеть её – значит любить её, любить только её и любить вечно».

Роберт Бёрнс

Соле перескакивала по две ступеньки за раз, вся в волнении из-за бурных сообщений матери. Сердце замирало в горле, будто она бежала уже несколько часов, когда нажала на звонок в дверь квартиры Лиалы, соседки снизу. Дверь открыла женщина лет шестидесяти, которая ходила с трудом, опираясь на трость. За морщинами и поседевшими светлыми волосами можно было почувствовать великолепную красоту прошлого. В молодости Лиала работала моделью для известного дома моды. Она объездила весь мир, жила в Риме и Париже и с удовольствием рассказывала анекдоты тех времён. Для Соле они звучали как французские сказки. На самом деле не всё, что блестит, – золото, и даже жизнь Лиалы не была лишена горя: в возрасте тридцати пяти лет она потеряла ребёнка, которого вынашивала три месяца. После расставания с мужем и диагноза «рассеянный склероз» женщина переехала сюда. Это был неслучайный выбор, связанный лишь с поиском тихого места. Прадед Лиалы по отцовской линии жил в Роветто до наводнения, в старом доме, который ещё существовал, но уже обветшал и не подлежал продаже.

Когда мама работала, а Соле училась в школе, Карла оставалась с Лиалой. Последняя была очень счастлива, как и Карла, которая жила с исключительными симпатиями, но также и с непоколебимыми антипатиями, чувствовала настоящую привязанность к своей заботливой соседке.

– Мне звонила Мириам, – сказала Лиала, когда запыхавшаяся Соле вошла в квартиру. – Я не могла ей соврать, поэтому мне пришлось сказать, что ты ещё не вернулась.

– Я знаю. Мне она тоже звонила и писала. Сегодня я не выиграю награду дочери года, – пробормотала Соле. – Как Карла?

– Поначалу она немного нервничала. Ты знаешь, как она следует привычкам. Но благодаря Диору успокоилась. Когда Карла упала на пол, плача, потому что ты не вернулась как обычно, он присел рядом с ней и рассмешил, облизав её маленькие ручки.

Диор – это маленькая собачка Лиалы. У него было всего три лапы, правда его не волновала инвалидность и тот факт, что он не совсем Адонис, пёс излучал радость каждой порой.

В этот момент на сцене появился именно он. Эта моська с короткой шерстью чёрного цвета, была очень подвижной, несмотря на отсутствие лапы. Пока он радостно приветствовал Соле, за его развевающимся хвостом появилась маленькая брюнетка с короткой стрижкой. Должно быть, она только что проснулась от глубокого сна, так как лениво тёрла веки, но как только малышка поняла, что сестра здесь, её большие миндалевидные глаза широко раскрылись, выражая необыкновенное счастье. Карла была такой, она не носила масок. Она не знала, что такое лицемерие и притворство, и никогда не узнает. Остальные дети, став взрослыми, менялись и учились лукавить. Карла нет, она останется непосредственной до конца своих дней, со всеми эмоциями, написанными на лице. Радость, печаль, благодарность, но и неприязнь всегда читались на лице чётко и без фильтров.

Увидев Соле, Карла бросилась её обнимать. Она была счастлива, но в то же время немного рассержена, и сказала что-то смущённое тем детским голосом, который всё ещё не умел хорошо произносить слова, что-то, что незнакомец счёл бы путаницей звуков и что Соле быстро расшифровала. Карла сказала, что сестра плохая, потому что бросила её, а затем сказала «любимая». Карла называла любимой только сестру. Ни мать, ни отца, ни Лиалу или Диора, которого она очень любила, а только Соле.

В последующие минуты Соле расспросила Карлу, ела ли она и что она ела, и где её очки и кукла. Карла вскрикнула и пошла забрать их из комнаты, где спала. Она вернулась, держа в одной руке свои красивые очки в оправе цвета клубники и темнокожую куклу Барби в другой. Соле помогла ей надеть очки и погладила по голове.

Соле очень любила свою младшую сестру, но такая привязанность её пугала и заставляла чувствовать пленницей. Соле не могла дождаться, когда вырастет, сможет покинуть этот городок и быть свободной и независимой, без постоянных указаний делать то и это. А ты покормила Карлу, или Карла ищет тебя, и Карла хочет спать с тобой, или Карла плачет без тебя...

– Давай, поешь что-нибудь и ты, – пригласила Соле Лиала. Затем она повернулась к маленькой девочке. – Хочешь фруктов, дорогая?

– Она будет только, если съем и я, – вздохнула Соле.

Лиала пошла на кухню, хромая, опираясь на свою изящную трость, и накрыла на стол. Соседка пользовалась дорогой посудой, которую в другом доме сервировали бы по праздникам. Это был белоснежный фарфор с расписанным вручную цветочным орнаментом и золотой окантовкой. Соле однажды спросила Лиалу, почему она использует такую красоту каждый день. Разве она не боялась, что посуда разобьётся, и не лучше ли приберечь её для особого случая? Лиала ответила, что жизнь всегда является особым событием и её следует праздновать в любой момент, даже при отсутствии общепризнанного праздника или особого события. И потом, – повторила она, – вещи – это всего лишь вещи, даже те, что имеют ценность. Необходимо думать о живых и разумных существах, стараясь им не навредить, а не о наборе посуды.

Соле вымыла руки и села за стол. Лиала подала ей тортеллини с бульоном, а Карла, с присущим ей духом подражания, тоже попросила немного, даже если уже поела.

– Я знаю, это непросто, – внезапно сказала Лиала, в то время как Соле вяло ела. Внутри неё жили странные эмоции, все разные и переплетающиеся друг с другом. Частично она была счастлива, вспоминая Даниэля и то, что он ей сказал, а частично она чувствовала, что погружается в свою обычную меланхолию. – Это непросто, – продолжила Лиала. – В пятнадцать лет иметь обязанности женщины. Подростковый возраст сам по себе бардак, ты думаешь, я этого не понимаю? Хоть мне и за пятьдесят, я помню это очень хорошо. Муки, которые оно причиняет. Ощущение неадекватности. Злость. Подростки – непослушные и бунтующие души. Но ты не можешь быть ни тем ни другим, потому что не должна думать только о себе и священных правах своей молодости. У тебя есть только обязанности. Ты должна заботиться обо всех. Не только о нашей маленькой Карле. Тебе приходится заботиться о своей матери, которая, даже если она всё время ворчит, на самом деле сделана из стекла. И о твоём отце, который, приезжая вас проведать, кажется потерянным ребёнком и вообще не знает, как к ней относиться. – Она указала на Карлу, которая откусила тортеллино, а затем бросила его за край стола, чтобы еду поймал Диор.

Соле пожала плечами. Если бы это ей сказал кто-то другой, она бы отреагировала угрожающим взглядом и быстро ушла, с силой хлопнув дверью, чтобы донести сообщение: «Не лезь не в своё дело». Но она доверяла Лиале, знала её уже много лет и считала хорошей и мудрой, как немногие люди на свете. Лиала всегда всё понимала, словно их мысли совпадали, и она никогда не осуждала Соле.

Поэтому единственной реакцией Соле было то медленное движение тела, сопровождавшееся взглядом, проникнутым глубокой горечью, которое легко было ассоциировать с человеком зрелого возраста, а не с пятнадцатилетней девочкой.

– Мама и папа чувствуют себя виноватыми, – прошептала она, будто не хотела, чтобы сестра её услышала, даже если Карла всё равно не поняла бы конкретного значения этих слов. – Ты знаешь почему.

Лиала кивнула. Она прекрасно это знала. Когда Мириам узнала, что у ребёнка, которого она ждала, синдром Дауна, она захотела сделать аборт. Женщина была на грани этого, тем более что беременность не была запланированной. Но она отмела решение, и теперь, при мысли о том намерении, Мириам чувствовала себя жестокой и носила это как клеймо позора. А отец... он ушёл вскоре после рождения Карлы. Он был эгоистом, бросил семью из-за своей неспособности справиться с ответственностью, слишком большой для его крошечного мужества. И тогда Соле, которой на тот момент ещё не исполнилось и одиннадцати, пришлось сплотить разваливающуюся семью. И она продолжала это делать.

– Ты хорошая девочка, но иногда тебе следует стараться наслаждаться своим возрастом, – сказала Лиала. – Он и правда хороший парень, понимаешь?

Соле покраснела.

– Что… о ком…

– Я выглянула в окно, надеясь заметить тебя, чтобы успокоить твою мать, которая продолжала присылать мне тревожные сообщения, и увидела тебя. Ты разговаривала с парнем, очень интересным.

– Он просто… просто мой одноклассник, – оправдываясь, сказала Соле.

Лиала улыбнулась ей.

– Кем бы он ни был, он показался мне вежливым. Хорошие манеры важны, дорогая. Никогда не забывай об этом. Любовь тоже, но вежливость – ступень выше. Любовь не может существовать без учтивости.

Перед самым уходом Карла крепко сжала руку Лиалы. Затем она крепко пожала лапу Диора. Затем девочка схватила сестру за руку и прижалась к ней щекой с переполнявшей её любовью. Соле была тронута, но в то же время снова искренне испугалась такой сильной связи.

Вопрос, который она задавала себе, всегда был одним и тем же.

«Как я смогу уйти, когда мне исполнится восемнадцать, если Карла полностью зависит от меня?»

***

Нравоучение Мириам долго шло по кругу. Мать обвинила Соле в безрассудстве и приказала никогда больше не возвращаться из школы так поздно. Соле старалась сохранять спокойствие, хотя ей безумно хотелось закричать. Она убиралась, играла с сестрой, немного занималась, но мать никогда не была довольна.

Много позже, когда Карла спала на соседней кровати, Соле охватило новое беспокойство. Она вспомнила то, что сказал ей Даниэль. Вернее, могла подумать об этом, не отвлекаясь, поскольку весь день не прекращала это делать ни на секунду.

«Он находит меня красивой и интересной, и ему нравятся мои волосы!»

Девушка уставилась на свой сотовый телефон, словно раздумывая над текстовым сообщением, но затем пожала плечами и положила телефон на тумбочку. Лучше почитай что-нибудь, сказала она себе. Соле пробежала глазами несколько строк фантастического романа, который недавно начала, но далеко продвинуться не смогла. Её мысли вернулись к Даниэлю. Она снова взяла свой мобильный, отложила его и опять взяла.

Наконец, она написала ему сообщение в WhatsApp.

Привет, Даниэль, просто хотела сообщить тебе, что я сохранила твой номер. Спокойной ночи.

Соле сразу поняла, что не написала своё имя. У Даниэля не было её номера, он мог задаться вопросом, кто, чёрт возьми, ему пишет. Кто знает, сколько сообщений он получал и...

Вау, вот и ты. Я начал волноваться.

Ты понял, кто я?

Я нечасто даю свой номер, Соле.

Некоторое время она не отвечала, смотрела на дисплей и думала, что бы такое умное написать. На ум пришло одно-единственное, далеко не интеллектуальное слово.

Почему?

Ты часто спрашиваешь «почему», верно?

Рядом с текстом Даниэле поставил задумчивый смайлик – маленького человечка с изогнутой бровью и двумя пальцами, потирающими подбородок. Однако через мгновение появился и улыбающийся эмодзи, и сразу ещё одно сообщение.

Не знаю, если ты заметила, но мне нравится заниматься своими делами. Думаю, все считают меня странным парнем и спрашивают, – это я автор той фрески.

Соле не верила, что осмелится, и вместо этого осмелилась.

Это был ты?

От Даниэля она получила ряд смайликов, которые смеялись до слёз. И потом:

Да. Хочешь посмотреть?

Соле сразу согласилась. Ей было очень любопытно. Через мгновение он прислал ей очень короткое видео.

В лучах рассвета на небольшой стене, которая, казалось, была сделана специально для размещения граффити, появился циклопический рисунок. Главным героем этой динамичной сцены, несомненно, был директор, но он не выглядел хорошо. Фактически он бежал, как сумасшедший, в полуспущенных штанах, как будто был вынужден бежать по пути в туалет, преследуемый жуткой стаей летучих мышей и ворон размером с доисторических птеродактилей. Перед директором полыхали яркие красно-жёлтые языки пламени, словно этой гонке суждено было закончиться плохо и унести его в ад.

В тишине комнаты Соле расхохоталась. Карла пошевелилась в постели, но, к счастью, не проснулась. Даниэль не мог услышать этот взрыв смеха, но на дисплее появился смеющийся смайлик.

Я знаю, почему ты это сделал, – написала она ему.

Знаешь?

Допустим, я догадываюсь. Он невзлюбил тебя с первого дня, заставил снять серьгу и больше не позволял носить в школу тот красивый рюкзак в форме черепа.

Ты почти угадала. Но не только по этой причине. Есть ещё две.

Соле ответила тремя вопросительными знаками. На какое-то время появилось оповещение «запись», и её сердце забилось быстрее при мысли о том, что она услышит голос Даниэля. Через несколько минут именно это и произошло. Уменьшив громкость настолько, насколько это было возможно, прижав сотовый телефон к уху, она услышала, как он говорил тёплым, медленным тоном, немного шёпотом, словно не хотел, чтобы его слышали и в собственном доме.

Правда, он достал меня с самого начала, и я некоторое время подумывал заставить его заплатить. Я мог бы сделать что-то хуже, но я сказал себе, что я хороший парень, и проявил терпение. Затем произошли две вещи, первая такова: однажды я увидел, как директор размахивал шестом с флагом Италии, что стоит в его кабинете, пока пытался прогнать бедного воробья, случайно залетевшего внутрь. Я был во дворе, а этот жестокий придурок орал как сумасшедший. Он не попал по воробью, но настолько напугал, что, вылетев из окна, бедная птица умерла от горя. Я видел воробья своими глазами, его трясло, как будто у него были судороги, и он пытался дышать, держа клюв широко раскрытым. Считается, что такие маленькие существа похожи на предметы. Или совсем как что-то нечёткое, что остаётся на заднем плане и не беспокоит. Вместо этого они похожи на нас: страдают, мучаются и просят о помощи. Я, к сожалению, не смог ему помочь. А потом директор увидел меня, начал кричать, что я не могу оставаться вне класса, и сказал, что собирается позвонить моему отцу, чтобы сообщить ему, насколько я возмутителен. Это была та соломинка, которая сломала спину верблюду.