Текст книги "Повседневная жизнь греческих богов"

Автор книги: Джулия Сисс

Соавторы: Марсель Детьен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Глава VIII

Боги и дни

Если верить творцам ученых дискуссий, являвшимся одновременно судьями и заинтересованными участниками, поскольку звали их Цицерон, Лукиан и Сенека, то главная трудность, которую в их века создавали боги, носит практический характер и заключается в вопросе: «Что они делают?» Или, конкретнее: «А делают ли они вообще что-либо?» Цицерон доверительно сообщает, что хотя многое уже сказано о внешнем виде богов и о местах их обитания, об их жилищах и совершенных ими подвигах, однако первопричина и предмет споров о природе бессмертных заключаются в том, что до сих пор неизвестно, делают ли они что-нибудь, вмешиваются ли они во что-либо, отстраняются ли они от забот и хлопот. Поэтому любое размышление о natura deorumнепременно спотыкается об этот камень преткновения, эту неразрешимую дилемму. Это самый жгучий вопрос, поскольку от ответа на него зависит само существование бессмертных существ. Легкомысленные, беззаботные, равнодушные боги? Да мы не знали бы, как с ними поступать! Мы даже не смогли бы их себе представить. Бесполезные – значит беспомощные. Необоснованные – потому что бесцельные. Это зачатки робкого, не решающегося заявить о себе во всеуслышание атеизма, – заявляют противники учения Эпикура. По меньшей мере, таковым было умонастроение ученых Греции и Рима, ведших до наступления христианской эры споры о существовании богов. Сначала люди задумывались о деятельности богов, которая служила пробным камнем их присутствия на земле. Затем они постулировали как само собой разумеющуюся связь между понятиями «находиться там» и «делать», а следовательно, считали абсурдным (тем более что речь шла о богах) находиться на земле, не заботясь о земных делах.

Представление о божественном как об активной, занятой, проявляющей беспокойство силе может развиваться по двум направлениям. Первое направление рассматривает религиозную мысль как постоянно действующий фактор; второе – как господствующую идею, отличительную черту греческой философии.

Приписывать богам желание и способность действовать представляется нам самым распространенным способом придавать форму превосходству и исключительности сверхчеловеческих сил. С незапамятных времен во всех странах многочисленные божества проявляли свое величие, совершая выдающиеся поступки или выполняя трудную задачу. Делали они это, либо следуя врожденному созидательному призванию, либо выполняя возложенное на них обязательство следить за миром, управлять людьми, упорядочивать природу. Сколько богов из числа верховных существ или рядовых членов политеистических сообществ культивируют равнодушие и абсолютную инертность? Безусловно, таковые имеются. Например, боги таоизма.

Верховное таоистское существо не является ни создателем, ни судией, интересующимся людьми. Тем не менее это не легкомысленный бог, бездельник или соня, какие встречаются в Греции или Шумере. Высшая власть представляет собой скорее весьма абстрактную фигуру мирового порядка или, как пишет Гране, «реальность, характеризующуюся своей логической необходимостью и рассматриваемую с точки зрения первичного, постоянного, вездесущего Могущества Достижения». Когда мудрец погружается в созерцание, он с полным правом может воскликнуть: «О, Господи! О, Господи! Ты, разрушающий все живое, не будучи при этом жестоким! Ты, распространяющий свою милость на все века, не будучи при этом милосердным! Ты, кто гораздо старше, чем самая древняя древность, и кто при этом не имеет возраста! Ты, кто покрывает или носит все на себе, как Небо и Земля, есть творец всякой вещи, не будучи при этом изобретательным!» Неопределенный Тао, которого нельзя подвести ни под одну однозначную категорию, представляет собой циклический временной принцип, способный устанавливать порядок и разграничение в первородном хаосе. Порождение Космоса, он является его демиургом. Когда возникла теория о бессмертии как награде человеческому существованию и когда потребовалось наделить Бога неустанным вниманием судии, появилась второстепенная сила – Правитель Судеб, которой помогал административный персонал. Как пишет Гране, «забота о делах живых не могла стать ремеслом Верховного Единства».

Если принято полагать, что бог следит за жизнью людей, то он в равной мере налаживает собственную жизнь, ориентируясь на них, отдавая им свое время и существуя ради них. Таоизм не приемлет подобной точки зрения. Его бессмертные, то есть люди, ставшие «богами» после насильственной смерти или благодаря своим достоинствам, образуют отдельное, небесное, рафинированное общество, столь же могущественное, сколь и не восприимчивое к просьбам, с которыми к нему обращаются смертные. «В далеких горах Ку-Йе обитают божественные существа. Их кожа нежна, как только что выпавший снег, а сами они застенчивы и искренны, как непорочные девственницы. Они не едят злаков, а вдыхают воздух и пьют росу. Они взбираются на облака и воздушные потоки, садятся на летающих драконов и отправляются резвиться за четыре моря (на край света). Усилием мысли они могут защитить людей от чумы и заставить урожай созреть... Эти люди! Какая сила! Они поглощают десять тысяч существ, чтобы сделать из них одно». Бессмертные Тао наделены драгоценной властью, которой они могли бы удостоить бывших себе подобных, ставших слабыми и хрупкими от болезней и голода. Но они не любят приносить пользу. «Люди из этого мира просят их прийти и навести порядок, но зачем им утруждать себя земными делами?» Слова Чуанг-Цу носят эпикурейский оттенок. «Ничто не в состоянии ранить этих людей. Случись наводнение, и вода поднимется до небес, они не погибнут. Случись жара, которая расплавит камни и сожжет землю и горы, они даже не почувствуют тепла...»

Эпикур является философом, который в Древней Греции наиболее яростно критиковал представления о богах, сосредоточенных на земных заботах. Он методично выявил все несоответствия. Картина несовершенного мира, соотносимого с уверенностью, что существуют исключительные существа, радующиеся нашим добродетелям, строгие к нашим слабостям, управляющие Вселенной и неподкупной справедливостью, вынуждает нас делать неутешительные выводы. «Бог, – говорит Эпикур, – либо хочет искоренить несчастья, но не может этого сделать; либо может, но не хочет; либо не может и не хочет; либо хочет и может. Если он хочет, но не может, значит, он слаб, что никак не может выпасть на долю бога; если он может, но не хочет, значит, он ревнив, что опять-таки не свойственно богу; если он не хочет и не может, значит, он одновременно ревнив и слаб – следовательно, он не является богом; если он хочет и может, а только это и подобает богу, то в чем заключается причина всех несчастий и почему он их не искореняет?» Предположение, что боги обеспокоены мирскими делами и что они способны действовать во имя нашего блага, заставляет задуматься над вопросом: почему они этого не делают и почему они оставляют нас наедине с самими собой в беспорядке, несправедливости и беде? Как можно пройти мимо того факта, что приписывать богу беспокойство о людях означает изыскивать возможность обнаружить у него недостатки, представить его imbecillus, invidusили недобросовестным? Итак, Эпикур отрицает, что боги проявляют какой-либо интерес к нам. Боги далеко. Они живут в своем времени и в своем пространстве, наслаждаясь безразличным счастьем и блаженством, которых не может нарушить никакое событие. Как и таоистским бессмертным, им незачем утруждать себя земными делами.

В отличие от многочисленных религиозных учений, отождествляющих существование богов с их вовлечением в светскую суету, таоизм и эпикуреизм пытаются занять точную позицию: они придерживаются мнения, что бог отличается от человека тем, что он ничего не делает. Разве есть что-либо более чуждое духу беспокойного античного политеизма и традиции иудаизма и христианства?

Книга Бытия: повседневная работа?

Христианство, поставив перед собой задачу доказать индуктивным путем существование Бога (поскольку существует мир, то должен существовать и его творец) и определив Бога как Создателя, Отца, Владыку, положило в основу своей доктрины равенство между понятиями «существовать» и «действовать». Ветхий Завет описывает в Книге Бытия созидательную деятельность Бога-Отца и подчеркивает непреходящее внимание, которое он уделяет последовательности своей работы. Смотреть, наблюдать, выслеживать; слушать, постигать секреты, разоблачать ложь, и самое главное: карать и вознаграждать, делать избранниками и проклинать ради того, чтобы дать оправдание этой ежесекундной бдительности. Бог Израиля велик результатами своего созидательного труда. «Ибо велик Господь и достохвален, страшен Он паче всех богов. Ибо все боги народов – идолы, а Господь небеса сотворил» (Псалом 95, 4—5).

Псалмы не устают восхвалять десницу Господа, его уши, рот, но особенно глаза. Однако именно Книга Бытия, которая рассказывает о Начале и главным образом потому, что она о нем рассказывает, помещает Бога во временные рамки, поднимая, таким образом, для грядущих толкователей Библии проблему, заключающуюся в следующем: что значит для Бога тело, время и мир?

В определенный период, представляющий собой череду дней, Бог работает: он создает мир. На седьмой день он отдыхает. Из небытия, а затем из хаоса Элохим прокладывает путь к дифференциации существ. Он творит и отделяет. Сначала Бог увидел свет и сразу же отделил день от ночи. Едва обрисовалось пространство – твердь отделилась от неба, – как он ввел время. Время, в котором будут происходить при чередовании света и тьмы все божественные деяния. Вначале был Бог, который, желая создать мир, выдумал повседневную жизнь. Он ее выдумал, словно у него не было иного способа реализовать свои возможности, словно ему было необходимо сразу же соразмерить их со временем, исчисляемым подобным образом. Начало Священного Писания приучает нас к мысли, что время, когда был создан мир, является по своей сути временем желания это сделать, работы, вызывающей усталость и сопровождаемой беспокойными хлопотами. Иными словами, временем повседневной жизни, которая так хорошо нам знакома. Людям придется следовать примеру того, кто их однажды создал. Они будут трудиться в период, равный периоду созидания, и воздерживаться от работы в день, который, постоянно возвращаясь, несет с собой shabbath, отдых Господа. Это означает, что жизнь людей в череде недель будет скопирована с части повседневной жизни, которую сотворил Бог, чтобы все получило свое начало. Не только точное следование образу, но также и образцовый характер модели. Если люди могут и должны жить в пространстве по образу и подобию Бога, значит, Бог, не отрекаясь от вечности, сочетался со временем, которое он предназначал смертным. Он подчинялся космологическому порядку, установленному им самим. Он создал свое собственное настоящее из мгновений, которые сделал исчисляемыми.

Еще до того как возникла история, время мира уже носило повседневный характер. Разумеется, Книга Бытия имеет особое предназначение; ее содержание нельзя воспринимать буквально. Мы знаем, какой глубокий смысл имеет выбор текста, читаемого во время службы, для иудаизма и всех ветвей христианства. Но в основе всех ученых споров лежит только один вопрос: это вымысел или реальность? Все без исключения толкователи Священного Писания испытывают трудности, столкнувшись с содержанием повествования. Мы приводим здесь лишь три эпизода, три спора, которые дают представление о возникающих проблемах, когда время передается аллегорически, как в Книге Бытия. Первый острый спор развернулся в III веке до н. э.: Ориген и Цельс спорили о существенности рассказа, наделяющего Создателя противоречивой человеческой способностью пользоваться временем. В XVI веке католики и протестанты разошлись во мнениях по поводу обоснованности антропоморфных изображений Бога. Причиной этой распри послужило тело Бога, наличие которого допускает текст Библии. В середине XIX века коренные противоречия возникли между приверженцами пастеровской микробиологии и натуралистом, убежденным в обоснованности спонтанного воспроизводства. Здесь вновь возникает теологический вопрос: каковы пределы творения Господа?

Цельс, получивший фундаментальное образование в традициях греческих философов и, в частности, Платона, отвергает и даже презирает концепцию божественного, пронизывающую как Новый, так и Ветхий Завет. Он отмечает парадоксальность рассказа о всемогуществе бога в то время, как речь в нем идет о персонаже, который работает, причем работает день за днем. Следовательно, этот бог живет во времени, как и люди. Время ему необходимо для того, чтобы закончить сотворение мира, и он совершает свой подвиг настолько по-человечески, что устает и вынужден отдыхать. «Библейский рассказ о происхождении людей просто наивен, – пишет Цельс. – Однако самая большая глупость заключается в том, что сотворение мира длилось несколько дней еще до того, как появились эти самые дни! Действительно, если не было ни неба, ни земной тверди, ни солнца, вращающегося вокруг нее, то как могли существовать дни?» Цельс подчеркивает непоследовательность уже явленного повседневного, ибо оно исчисляется в днях – времени, предшествующем действительному наступлению дня и ночи. Эти временные отрезки устанавливаются благодаря движению солнца. Однако солнце было создано только на четвертый день. Следовательно, мы имеем дело с бессмыслицей. «А теперь, – продолжает Цельс, – подумаем, разве не является абсурдным то, что первый и величайший Бог приказывает, чтобы возникла та или иная вещь, и сотворяет в первый день только одну вещь, на второй день – еще одну вещь и так происходит на третий, четвертый, пятый, шестой день». Странное бессилие поражает бога, вынужденного растягивать свою работу на неделю, словно он должен беречь свои силы. Неудивительно, что он полностью лишился сил после того, как создал по своему образу и подобию существо, разоблачающее его немощь. «После этой работы он, словно ничтожный работник, был охвачен усталостью и нуждался в отдыхе для восстановления сил. Никому не позволено утверждать, что первый Бог устает, что он работает руками, что он руководит. У Бога нет ни рта, ни голоса. (...) Более того, Бог не создавал человека по своему образу и подобию, поскольку он не таков, как человек, и не похож ни на какое другое живое существо».

Цельс клеймит все то, что сотворение, как прогрессивное действие, делает непоследовательным, то есть несовместимым с тем фактом, что субъектом выступает бог. Помимо всего прочего он указывает на очень серьезное противоречие, насмехаясь над днями, появившимися до создания дня. И в самом деле: для того чтобы субъект начал действовать, необходимо существование исчисляемого времени, предварительного условия всякого действия, поскольку действие неизбежно занимает время, которое длится и исчисляется. На любое сотворение, по меньшей мере, если оно немедленного действия, уходят часы, дни. Следовательно, когда происхождение было осмыслено как работа субъекта, исчисляемое время тут же превратилось в априорное рассуждение и продукт этой работы. Именно отсюда проистекает двойственность библейского текста. Однако, и это весьма существенно, Цельс рассуждает как грек.

Греки всегда воспринимали пространство как «нечто, имеющее отношение к движению», то есть как следствие перемещения в пространстве объектов, небесных тел и особенно солнца по небосводу. Итак, в глазах греков время выглядит космологическим явлением, по определению предполагающим наличие Вселенной и ее движения. Когда Цельс спрашивает: «Как могли существовать дни» до сотворения небесного свода (день второй) и солнца, и луны (день четвертый), он задает сугубо греческий вопрос. На этот вопрос дал ответ Филон Александрийский. Он утверждал, что совершенно немыслимо, чтобы мир был создан за шесть дней и вообще во времени, поскольку оно представляет собой чередование дней и ночей, определяемое восходом и заходом солнца. Исходя из изложенного выше, время неизбежно является свойством мира и обязано ему своим существованием. Многими веками ранее Платон в своих сочинениях указал, как родился мир. Он вывел на сцену демиурга, который сделал сначала Небо и только затем задумался «над вещью, которую мы называем временем. И в самом деле, дни и ночи, месяцы и времена года не существовали до рождения Неба, однако их рождение было умело подготовлено одновременно с созданием небесного свода». Цельс подверг Платона критике, поскольку тот не говорит о «днях», предшествующих появлению Неба, чтобы определить место трудам демиурга.

Книга Бытия: работа, достойная Бога?

В XVI веке возникает новая грань интересующей нас проблемы, поскольку создатель Сикстинской Мадонны, символа Римско-католической церкви, не должен был допустить, чтобы забылись споры, которые велись вокруг изображений и которые вызвали раскол христианства. А в основе опять лежал текст, библейский источник. С одной стороны, в Книге Исхода, 20:4, Яхве запретил изображать себя. С другой стороны, многие повествовательные эпизоды рассказывают о Боге, являющемся людям, в частности Давиду. Что выбрать: приказ или пример? Это не просто эстетическая дилемма, но основополагающий выбор, поскольку христиане считают его коренным вопросом всего религиозного учения: можно ли изображать Бога? В каком виде он является?

Христианам исторически трудно определиться из-за двойственного свидетельства Священного Писания. Протестанты и католики сделали свой выбор, причислив себя к библейским auctoritas. Протестанты придерживаются, правда, с некоторыми оговорками, правила: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху». Католическая церковь, с помощью Римского катехизиса, принятого в 1566 году на Тридентском соборе, подтвердила приоритет, отдаваемый со времени проведения в 787 году Никейского собора, парадигме, которую составляют повествовательные сцены, в частности Творение. Если Библия пересказывает историю Бытия, а затем Искупления, если она выводит Бога как говорящего действующего персонажа, то запрещать изображение Бога означало бы искажать Ветхий Завет. Следовательно, живопись получила дозволение изображать Всевышнего, при условии, однако, что она будет воспроизводить иконографические модели, содержащиеся в Библии.

В отличие от непримиримой Реформации тридентский католицизм сказал «да» антропоморфизму, заложенному в Библии. Пусть это явилось чистой педагогикой, но факт налицо: Бог обрел плоть. И даже более того: Собор побудил отдавать предпочтение изображениям действующего Бога, схваченного в движении, совершающего один из приписываемых ему подвигов. Тем самым плоть помещается во время. История ее жизни исчисляется минутами.

Последний тип вопросов, возникающих в связи с последовательным характером Библии, относится к сфере деятельности Бога. В XIX веке, через триста лет после того, как Франческо Реди открыл, что насекомые размножаются половым путем, самопроизвольное воспроизводство оставалось еще животрепещущей идеей, имевшей рьяных сторонников. Один из них, выдающийся биолог Феликс Архимед Пуше, без колебаний подкреплял эту теорию внимательным изучением Книги Бытия. В Книге Бытия так красочно описывается сотворение животных и растений, что есть все основания считать его «настоящим самопроизвольным воспроизводством, осуществляющимся по божественному вдохновению». Разве Элохим не сказал: «Да произведет земля душу живую по роду ее», приказав земле родить то, что он впервые создал, за неимением прочих средств размножения? Но Пуше пошел дальше, поскольку он хотел доказать, что размножение некоторых живых существ, занимающих нижние ступени лестницы, происходит всегда одним и тем же путем: самопроизвольным и божественным, землей и Богом. Для достижения своей цели он старался всех убедить, что творец не остановился, что Всевышний проводит свое время в «бесконечном действии». В «бесконечной активности». В «делах на все времена». Книга Бытия недвусмысленно говорит, что после шестого дня Бог отдыхал. «Но какой стих священной книги сообщает нам, что Бог решил больше никогда не браться за дело? Где говорится, что после отдыха он уничтожил рабочие инструменты и предал забвению созидательную способность?» Тем, кто утверждал, «что принуждать Всевышнего ежедневно заниматься нововведениями означало бы унизить его», Пуше напоминал, что, напротив, состояние покоя в вечности «опровергает его всемогущество». Подкрепляя свои суждения цитатами из Библии, Пуше прославлял вечную и неутомимую деятельность Всевышнего.

Мы сделали этот краткий обзор для того, чтобы лишний раз подчеркнуть важность проблемы, которая могла бы быть неправильно истолкована. Как боги проводят свое время? Все они, от самых трансцендентных до самых близких к людям, имеют полное право ответить следующим образом: мы живем собственной жизнью.