Текст книги "Повседневная жизнь греческих богов"

Автор книги: Джулия Сисс

Соавторы: Марсель Детьен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

...и взгляд Агамемнона

Как только Сон покинул Агамемнона, оставив свой божественный голос услаждать его, царь просыпается полный надежд. Зевс обещает ему победу. Но что странно: Агамемнон решает в свою очередь подстроить ловушку собственным воинам. Он хочет их испытать, спровоцировать. И сам того не ведая, думая, что извращает послание Зевса, он касается правды, заключающейся во сне. Почти как Эдип, отправившийся в Фивы, будучи уверенным в том, что опровергает предсказания оракула и тем не менее воплощающий их в жизнь, Агамемнон заявляет собравшимся воинам, что Зевс наслал на него зловещий сон и что надо снова выходить в море, не взяв осажденного города. Для того чтобы прощупать храбрость своих воинов, он объявляет им о поражении: «Други мои! О герои данайские, слуги Ареса! Зевс Громовержец Кронид меня бедствием тяжким опутал, он, кто, жестокий, сперва мне кивнул головой в знак согласья и обещал, что вернусь, Илион крепкостенный разрушив, ныне же, злобный обман замышляя, Зевес повелел мне в Аргос без славы уйти, погубив здесь много народа» (Илиада, II, 110, 115). Слепая прозорливость, достойная лучшего из трагических героев! Агамемнон еще не знает, что в его словах заключается правда – за одним исключением: ловушка поставлена Зевсом в сновидении, а не в данном ранее обещании. Позднее он повторит именно эти слова, когда удостоверится в реальности поражения и в обмане Зевса.

А сейчас он не ведает о катастрофе. Он призывает своих воинов отплыть – и что самое странное – всю армию охватывает энтузиазм, радость окончания войны, скорого возвращения домой, установления мира. Солдаты, ликуя, устремляются к кораблям. И если бы толчок, данный Зевсом происходящему, не повлек за собой необходимые последствия, эта война в действительности должна была так и кончиться. Аргивяне вернулись бы досрочно, если бы не вмешалось другое божество. Этим божеством был не Зевс, который хотел восстановить задуманный им ход вещей, а его супруга – Гера.

Раздосадованная богиня, побежденная своим супругом, снова поднимает голову. Невозможно, чтобы греки отплыли, оставив прекрасную Елену в руках троянцев, как знак их триумфа. Нужно, чтобы греки взяли если не город, то хотя бы женщину. Таким образом, находясь в ссоре с Зевсом, Гера потворствует его планам – возобновлению военных действий – чтобы те, кому она покровительствует, не упустили свой шанс и одержали победу.

Никогда раньше переплетение человеческого и божественного не было таким сложным и трагическим. Зевс лжет Агамемнону, который в свою очередь лжет собственным воинам. А воины измученной и чуждой всем превратностям войны армии почувствовали вдруг, что им удастся избежать героического театра военных действий и предотвратить бойню. Но одним махом тиски сжимаются. Лагерь снова под наблюдением. И словно бунтовщиков, солдат возвращают на прежние позиции. Гера посылает Афину к Одиссею. Одиссей должен задержать здесь воинов. Заблуждение прошло. Даже Нестор, который не верил в сон, привидевшийся царю, становится сторонником возобновления военных действий: прежнее обещание Зевса помочь завладеть Троей заставляет его забыть о необычности сна. По-видимому, Зевс этого хочет: надо брать город.

Действительно, Зевс не забывает обязательства, которое он совсем недавно взял на себя по отношению к грекам. Известно, что Троя падет. Но сначала надо обелить честь Ахиллеса и его матери. Однако чем закончится развитие событий, остается неизвестным до XV песни; на протяжении большей части повествования все происходит так, как будто бы люди – и боги – больше ничего не понимают в последовательности развития событий и поступков. Но именно так и задумал Зевс. Люди сражаются безрассудно, а каждый из богов ведет свою игру, не зная о глобальной судьбе, направляемой волей единственного настоящего стратега. Так, Гера, подталкивая аргивян перейти в наступление, чтобы овладеть городом, посылает их на явное поражение, которое им уже уготовил Зевс. Гера, которая умеет так хорошо расстраивать планы своего супруга, когда она этого хочет, в этом случае ничего не делает, чтобы воспрепятствовать резне своих подопечных. Что это? Безразличие или неспособность точно оценить планы Кронида? Кажется, что у богини действительно весьма туманное понимание этих планов, но она знает, что ее супруг хочет погубить огромное количество аргивян. Ведь именно он вводит ее в курс дела: знакомит ее со всем ходом войны. Зевс сообщает ей, что ахейцы будут обращены в бегство перед Троей благодаря усилиям Аполлона, который должен вселить в них трусость. Обращенные в бегство, они добегут до кораблей Ахиллеса, оскорбленного героя. Ахиллес узнает о гибели своего друга Патрокла, падшего от рук Гектора. И тут Ахиллеса охватит такое волнение, что в гневе, еще более непреодолимом, чем злопамятство, он убьет Гектора.

Вся интрига «Илиады» заключается в тайне, которую Зевс открыл своей супруге. Только царь богов знает о последовательном передвижении армии, о связи между героическими подвигами, о смерти, следующей за другой смертью. Все это помогает ему сдержать свои обещания, данные одно за другим – сделать так, чтобы Троя пала, и удостоить честью Ахиллеса и Фетиду – что на первый взгляд не подчиняется никакой логике. План войны, который задумал Зевс, не посоветовавшись ни с кем из своих близких, является секретом для всех олимпийцев и особенно для армий смертных. Несчастный Агамемнон, ослепленный уверенностью в том, что возьмет Трою до захода солнца, не знает, что он заблуждается. Он находится во власти полной иллюзии, тем более что Зевс делает вид, что принимает искупительную жертву перед атакой и что в этот день он предоставляет царю чрезвычайную свободу действий. Агамемнон одновременно похож на самого Зевса, на Ареса и на Посейдона. Его глаза и лоб напоминают глаза и лоб Олимпийца, его пояс – это пояс воина, а грудь его воскрешает в памяти могучую грудь властелина морей и океанов. Но эта славная внешность, это трижды богоподобное тело представляет собой лишь обманчивое украшение прежде всего для его обладателя, ибо для того, чтобы лучше одурачить Агамемнона, Зевс надевает на него маску властелина, предназначенного судьбой для того, чтобы одержать победу.

Гера и Посейдон

Чтобы лучше понять, как взаимодействуют между собой сила и хитрость, планы и просчеты, проследим за двумя братьями, конфликтующими между собой, – за Посейдоном и Зевсом. Во время Троянской войны царь богов либо сам отвлекается, либо его нарочно отвлекают от наблюдения за ходом сражения. Еще один миг, и план Громовержца будет расстроен. Гера заманила своего супруга в западню любовной неги. Сон сомкнул его веки. Стало быть, его брат, Посейдон, властелин моря, получил свободу действий по своему усмотрению управлять битвой. Он теперь может повести армию смертных, данайцев, против армии троянцев в схватку, не похожую ни на какую другую. Размахивая страшным мечом, бог, подобно молнии, ринулся в первых рядах против Гектора и его богатырей. Вскоре благодаря олимпийцу ход битвы изменился в пользу греков. Охваченные страхом, троянцы обращаются в бегство. Но Зевс внезапно просыпается. Он открывает глаза, видит картину сражения, которое ведет его брат, а рядом с ним – свою жену. Ход войны обращен в противоположную сторону. Замыслен заговор с целью расстроить планы и бросить вызов власти Зевса.

Гнев и ярость обрушиваются на коварную супругу. Повелитель олимпийцев грозится нанести удар, напоминая о прежних наказаниях. Но Гера защищается, она говорит неправду, дает ложную клятву в том, что она ничего не знала о «подвигах» Посейдона. Посейдона толкнул на это его собственный thumos. Богиня остерегается говорить о собственном thumos, о своем сердце, которого опасается Зевс, которое Посейдон наполнил радостью и благодаря которому она подготовила весь свой план обольщения. Резко меняя свое видение событий, напоминающее настоящее предательство, союзница Посейдона объявляет, что она готова отговорить бога морей от войны, и без колебаний встает на сторону Зевса. И Зевсу снова снится, что его жена была именно такой, что она всегда находилась с ним в полном согласии, когда они вместе восседали в собрании олимпийцев. Воля Посейдона должна разбиться о такую солидарность сердец.

Однако Зевс высказывает недоверие. «Если ты говоришь так искренне и честно, шествуй немедля к семейству богов», – велит он ей, как если бы он и впрямь сам не мог обнаружить лжи, как если бы его способность понимать натолкнулась бы на полную невразумительность сказанных ему слов. Как Гера вынуждена нападать на Зевса, чтобы выведать планы касательно Фетиды, так и сам Громовержец утрачивает всякую проницательность: он не в силах самостоятельно выявить недосказанность. Боги не могут разгадать определенные намерения друг друга. Точно так же они не замечают присутствия одного из своих, если тот пожелал остаться невидимым. Зевс сомкнул веки, он во власти сна, который мешает ему ощутимо видеть Посейдона. И в тот момент, когда он собирается спрятаться с Герой в золотом облаке, которое защитило бы его от глаз всех богов, именно от него прячут важную персону – его родного брата.

А Гера и не собиралась быть искренней: отвергнув Посейдона, она подчиняется Зевсу из-за страха, настойчиво упорствуя в своей досаде. Что она думает на самом деле о Зевсе – об этом она поведает Фетиде, когда боги соберутся на Олимпе: «Знаешь сама, каково его сердце надменно и злобно» (Илиада, XV, 94). И на протяжении всего пиршества в этот день богиня будет улыбаться устами, но чело ее останется печальным. Подчинившись на какое-то время, она поможет выполнить обещания Зевса: Посейдон образумится и покинет поле битвы. Но Гера не откажется от исполнения собственного желания.

Посейдон – почти героический бог. Из-за своей неудержимой и чистосердечной натуры он слывет плохим дипломатом. На собрании, где боги должны определить линию поведения в отношении известных обвинений философов, он позволит себе сказать, что их речи «пахнут тунцом», настолько он горяч и прямолинеен, когда речь заходит о защите чести олимпийского рода. Находясь в состоянии вражды с Аполлоном, он готов к битве, между тем как его племянник, смотрящий трезво на все происходящее, напоминает ему, что богам бессмысленно затевать между собой войну ради людей. Таким образом, Посейдон оказывается единственным, кто навлекает на себя гнев старшего брата, желая помочь грекам. Он также является единственным богом, который определенно ставит под сомнение законность деспотизма старшего брата. Гера обвиняет Зевса в надменности. Афина выступает против произвола его намерений. Арес вызывает у него раздражение, но все боги, от Аполлона до Гермеса, и все богини не смеют ослушаться своего отца и мужа. Зевс заставляет признавать себя, всегда обосновывая необходимость своего могущества, угрожая вновь представить доказательства своей силы. Остальные боги, трепеща и прикидывая, как дорого им обойдется их смелость, подчиняются, брюзжа, но не затевая дискуссий. А Посейдон, наоборот, вступает в спор.

Когда Зевс посылает к Посейдону Ириду с приказанием немедленно покинуть поле сражения, словно властелин Олимпа не видит других способов убеждения, кроме обещания нанести ему ответные удары с неистовой силой, Посейдон раздражается, но в весьма благопристойной форме: «Так, могуществен он; но слишком надменно вещает, ежели равного честью, меня, укротить он грозится!» Бог морей имеет представление о праве и о справедливом распределении почестей. В ответ на грубое самоуправство он формулирует закон о разделе полномочий: «Три нас родилося брата от древнего Крона и Реи: он – Громовержец, и я, и Аид, преисподных владыка; на три все делилось, и досталося каждому царство: жребий бросивший нам, в обладание вечное пало мне волношумное море, Аиду подземные мраки, Зевсу досталось меж туч и эфира пространное небо; общею всем остается земля и Олимп многохолмный» (Илиада, XV, 185—193).

Если Посейдон напоминает об истории раздела мира, частью которого является земля не как место, населенное людьми и им принадлежащее, а как не подлежащая разделу собственность всех богов, причем на том же основании, что и Олимп, если Посейдон становится страстным защитником олимпийского порядка в почти юридическом смысле этого слова, то делает он это не для того, чтобы требовать скоропалительного признания его как бога.

Точно так же поступает Гера, когда она восстает против Зевса, чтобы подать в выгодном свете и заставить оценить тот неимоверный труд, который она проделала ради смертных, которым покровительствует. «Я, я тоже бог!» – восклицает она, напоминая, что она рождена теми же родителями, что и ее брат и муж. Для того чтобы заставить себя уважать, Гера напоминает о своем кровном родстве, об общем происхождении с Зевсом, но способ, которым она приводит свои доводы, не похож на аргументацию Посейдона. Гера подчеркивает свое аристократическое происхождение, точно так, как она будет это делать каждый раз, когда ей придется оправдывать свою благосклонность к Ахиллесу. Например, когда Зевс, который, тем не менее, предвидел и вписал подобный ход событий в свою программу, обвиняет свою жену в том, что она спровоцировала возвращение Ахиллеса на поле битвы.

«Ты добилась своего, волоокая богиня!» – бросает Зевс. В ответ Гера говорит, что, безусловно, она упорно добивается осуществления своего замысла. Что может более соответствовать ее титулу «первой леди», «первой среди богинь», буквально ariste theaon, титулу, который она носит по двум причинам: в силу своего рождения и по причине замужества с властелином всех бессмертных? А позже богиня отбросит на самого Аполлона тень своего собственного достоинства. В тот момент, когда все олимпийцы готовы приостановить жестокое надругательство, учиненное Ахиллесом-победителем над трупом Гектора, раздается голос Геры: «Так бы оно и сбылось, как ты слово сказал, Среброрукий, если б Ахиллу и Гектору равная честь подобала. Гектор был смертнорожденный и матерью смертною вскормлен – царь Ахиллес от богини рожден. Я сама же взрастила и воспитала ее и за смертного выдала замуж, за полководца Пелея, кто милость обрел у бессмертных» (Илиада, XXIV, 56—62).

Вступив в спор с Аполлоном, который подчеркивает доброе поведение Гектора, хвалит его заслуги как великодушного и достойного похвалы жреца, совершающего жертвоприношения, Гера выдвигает другой критерий оценки: рождение, божественное происхождение, который ставит Ахиллеса выше его жертвы. Конечно, она не забывает сказать о яствах, которыми боги обязаны Ахиллесу. Затем говорится о свадебном банкете, устроенном по случаю бракосочетания Пелея и Фетиды, пиршестве, в котором приняли участие все олимпийцы. Следовательно, речь идет о пище, вкушаемой за столом привилегированного смертного в тот самый момент, когда он соединялся браком с богиней, а не как в случае с Гектором – о приятном запахе, регулярно посылаемом благочестивым святошей.

Гера умело и логично манипулирует аргументами своего кастового сознания: рождение, происхождение. Посейдон же спорит с Зевсом во имя других ценностей: равенство в правах, разделение, жребий. Но каждый раз побеждает Зевс, ибо обладает верховной властью. То властный, то сговорчивый, зачастую лукавый, Зевс играет желаниями и правами других, как богов, так и смертных. Например, в споре о погребении тела Гектора он навязывает свое мнение Гере, обещая ей сначала, что Ахиллес получит такие же почести, какие никогда не получает простой смертный, но затем напоминает ей, что Гектор был очень дорог самому Зевсу – во имя блага всех богов – так как густой дым от огузка теленка, не правда ли, приятен всем на Олимпе... Зевс ловко смешивает собственный интерес с интересами других, начиная с интереса своей собеседницы, которой суждено вскоре в этом убедиться. Что касается Посейдона, то Зевс возьмет над ним верх, приведя юридический довод: Посейдон говорит о равенстве братьев? Хорошо, пусть тогда он вспомнит о законе, который утверждает право первородства, приоритета старшего над младшим. И мудрый Посейдон склоняется перед этим доводом.

Хитрость, к которой прибегнул отец богов и людей во время послеобеденного отдыха, позволяет ему быстро установить контроль над делами. Эротические проделки жены, великодушные порывы брата, все это быстро разгадано. И бесхитростный Посейдон, может быть, вспомнит о своей блажи, когда Зевс заставит его испытать подобное злоключение. Однажды Посейдон решит предаться развлечению – он отправится в путешествие, уедет на пиршество к эфиопам; воспользовавшись его отсутствием, Зевс отправит Одиссея к богине Калипсо. Но ведь именно Посейдон держит в плену Одиссея вдали от его родного острова, в доме любовницы, которую тот больше не любит. Мука ужасная! Чересчур хитроумный смертный расплачивается за страшную рану, которую он нанес Циклопу, сыну Посейдона. Итак, бог морей развлекается, бросая Одиссея на милость олимпийцев, и Зевс пользуется этим: к Калипсо отправляется посланец, пленник садится на корабль и возвращается к себе домой. Посейдон может отомстить за себя, беспрерывно посылая бури и тем самым затрудняя возвращение домой Одиссея, которого так жаждет надоедливый старший брат бога морей. Но это уже «Одиссея».

Власть в череде событий

В то время как Посейдон терпит поражение, а Гера вынуждена подчиниться, Зевс одерживает победу. Единственная неудача, которую он действительно признает, – несвоевременное появление на свет Геракла. Супруга Громовержца оказалась более неискренней, чем он сам. Но после того как Зевс, поняв, что его провели, низвергнул коварную Ату на землю, он больше не поддавался обману. Тем не менее было бы глупо делать отсюда выводы о всемогуществе отца олимпийцев, поскольку эффективное исполнение своих властных полномочий хозяином Олимпа, напротив, зависит от постоянного вступления в игру новых противоречивых и опасных сил.

Зевс, безусловно, является суверенным стратегом истории. Он моделирует ее продолжительность. Именно он решает, как будут проводить свое время люди и боги. Его план ведения Троянской войны представляет собой наглядный пример этой «провидческой» власти. Тем не менее начавшееся осуществление его замысла не опирается на неизбежную необходимость, которая была бы обязательным следствием воли бога, а значит, и его абсолютной, действенной власти. Череда событий, установленная Зевсом, оказывается не столь уж незыблемой: ее постоянно нарушают случайности и незначительные обстоятельства. Планы Зевса все время приходят в столкновение с другими планами и желаниями богов и людей. При таких условиях партию нельзя выиграть заранее. Замыслы Зевса не воплощаются автоматически в жизнь. Как раз наоборот, всякий исход чреват опасностью. Порой воля Зевса свершается как бы случайно, благодаря стечению обстоятельств.

Мы видели, что повествование «Илиады» начинается с решения мобилизовать войско, направить его на штурм Трои для того, чтобы оно потерпело поражение. Однако сон, посланный Зевсом, приводит к противоположному и совершенно непредвиденному результату: человек, увидевший сон, отводит войско назад! Ведь бог не обрисовал претворение плана во всех деталях и предоставил Агамемнону право отреагировать на сон по собственному усмотрению. Агамемнон проявил инициативу и тем самым чуть было не сорвал замыслы бога. Однако сам Зевс не спешил исправлять оплошность. План Зевса, причем против воли Громовержца, спасла Афина, посланная Герой, поскольку она тоже хотела, чтобы греки напали на Трою, но только во имя победы! Ведя собственную игру, противоположную стратегии Зевса, Гера начала осуществлять план, разработанный Громовержцем, в открытом конфликте со своим супругом. Речь идет вовсе не о манипуляциях, а о недвусмысленном проявлении воли Геры.

Зевс решил, что после гибели Патрокла Ахиллес должен убить Гектора. Громовержец торжественно объявил об этом Гере. Однако для того, чтобы процесс, виртуально начатый Зевсом, успешно завершился, пришлось вмешаться Гере. Это она послала Ириду к Ахиллесу, чтобы убедить его вновь принять участие в сражении, иначе Гектор никогда бы не был убит... как это планировал Зевс. Она поступила так не только по собственной инициативе, претворяя в жизнь собственную стратегию, но и наперекор Зевсу. После всего случившегося Громовержец примется упрекать супругу за то, что она осуществила, без его ведома, план, который Зевс уже более был не в состоянии рассматривать как свой. Возвращение Ахиллеса на поле брани стало делом рук Геры.

Забывчивость, леность, небрежность бога при решении мирских дел? Очень быстро читатель «Илиады» приходит в изумление от того, что в поэтическом произведении поднимаются вопросы, мучившие древних философов. Спонтанный рационализм – по меньшей мере, если мы воспринимаем рассказ таким, каков он есть. Давайте немного поразмышляем: если бы Зевс был действительно всемогущим, если бы его планы становились самой судьбой, если бы его желания не встречали никаких препятствий, то во что превратились бы другие боги? Не стал бы Зевс богом-одиночкой? Что можно на это ответить? В мгновение ока все было бы сделано, выполнено, завершено. Все было бы известно заранее, и все это превратилось бы в сущие пустяки. Ведь разве повествование не является эпопеей желаний, которые противостоят друг другу, следуют одно за другим, оказывают взаимную поддержку? Разве повествование и, в частности, роман не черпают силы в осознании случайного, возможного? Эпопея служит показателем несовершенства Бога: кое-что оказывает ему сопротивление, а все это поддается пересказу. Мы вправе сказать, что Бог «Книги Бытия» проявил слабость, создав мир за шесть дней, вместо того чтобы сделать это в мгновение ока, на едином дыхании.

Одним словом, как только возникло повествование, так тут же появились «слабые» боги, наделенные ограниченной, разнообразной и относительной властью. Тиранический абсолют принадлежит давно минувшей эпохе, когда отец, обеспокоенный перспективой лишиться скипетра, пожирал своих детей. Отец этот, Кронос, хотел вечной, единоличной, безграничной, несменяемой власти. Один из детей Кроноса, спасенный своей матерью Реей, выжил и сверг деспота. Это был Зевс. Вместе с Зевсом началась эпоха менее тоталитарной и более реальной и показной власти. Терзаемый единственной заботой сохранить свою власть, Кронос непрестанно делал свою жену беременной, а затем проглатывал детей, рожденных ею. Зевс же, напротив, столкнувшись с необходимостью заставить других считаться со своей далеко не абсолютной властью, которую ему порой приходилось навязывать хитростью, вопреки воле других, с кем он считался и кого он вовлекал в свою игру, был живым, активным богом, ведущим существование, наполненное энергией и планами.