Текст книги "Невинное развлечение"

Автор книги: Джулия Куин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Себастьян был так ошеломлен, что потерял дар речи.

– Ему лучше, – уверенно сказал Алексей. – Рука еще несколько дней поболит. Это был… как это у вас говорится?

– Вывих. – Себастьян осторожно пошевелил пальцами.

– Да. В плече.

Оливия взглянула на Себастьяна. Выглядел он ужасно. Его трясло, он тяжело дышал, а лицо…

– Вам не кажется, что он слишком бледен? – спросила Оливия.

Леди Радленд, заломив руки, сказала:

– Может быть, надо… о!

Себастьян закатил глаза и упал на ковер, стукнувшись головой.

Гарри уже был на ступенях Радленд-Хауса, когда услышал вопль. Это был крик боли, и ему показалось, что голос был женский.

Оливия…

Его охватил ужас. Оттолкнув выходившего Эдварда, он влетел в дом, не останавливаясь, пробежал по коридору и, тяжело дыша, ворвался в гостиную.

– Что здесь… произошло?

Оливия была в полном порядке. Она стояла рядом с князем, который что-то говорил по-русски Владимиру, стоявшему на коленях возле… Себастьяна.

Гарри взглянул на кузена. Тот сидел, прислонившись к ножке стула. Он был бледен и придерживал одной рукой другую.

Дворецкий обмахивал его раскрытой книжкой «Мисс Баттеруорт».

– Себ?

Себастьян поднял руку и покачал головой, что, видимо, означало: не обращай на меня внимания. Гарри так и сделал и обратился к Оливии:

– Мне послышалось, что кричит женщина. – Его сердце все еще сжимал ужас.

– Это был я, – сказал Себастьян.

Гарри посмотрел на кузена с удивлением и недоверием:

– Это вопил ты?

– Знаешь, было очень больно, – обиделся Себастьян.

– Ти вопиль как маленький дьевочка, – еле сдерживая смех, проговорил Гарри.

– Нет никакой причины произносить это с противным немецким акцентом, – сказал Себастьян.

– Э-э, сэр Гарри, – услышал Гарри за спиной голос Оливии.

Он обернулся, бросил на нее взгляд и разразился хохотом. Без всякой причины. Только потому, что он долго сдерживался, а увидев ее, не смог удержаться. В последнее время она именно так действовала на его чувства, и он начинал понимать, что это не так уж и плохо.

Оливия, однако, не смеялась.

– Разрешите представить вас моей матери, – сказала она, кивнув в сторону стоявшей возле нее дамы.

Гарри тут же опомнился:

– Извините, леди Радленд, я не видел, что вы здесь.

– Вопль был ужасный, – сухо заметила она.

До этого времени Гарри видел мать Оливии лишь издалека, но сейчас он понял, что мать и дочь действительно очень похожи. В волосах матери блестела седина, а на лице уже были видны тонкие морщинки, но Оливия явно унаследовала черты матери. Судя по тому, как прекрасно выглядела леди Радленд, красота Оливии долго не поблекнет.

– Мама, это сэр Гарри Валентайн. Он снял дом напротив нашего.

– Да, я слышала. Я рада наконец-то с вами познакомиться, сэр Гарри.

Может, это ему показалось, но в голосе леди Радленд он услышал нотки предупреждения, будто она хотела сказать: я знаю, что вы вытворяли с моей дочерью, или: не рассчитывайте на то, что мы позволим вам приблизиться к ней еще раз.

А может, он все это вообразил.

– Что случилось с Себастьяном?

– Он вывихнул плечо, – объяснила Оливия. – Владимир его вправил.

Гарри не знал, беспокоиться ему или удивляться.

– Владимир?

– Да, – с гордостью ответил телохранитель.

– Это было… – Оливия подыскивала слово. – Поразительно.

– Я бы описал это по-другому, – возразил Себастьян.

– Вы вели себя мужественно, – постаралась поддержать его Оливия.

– Он много раз это делал, – вмешался князь, кивнув на Владимира, а потом посмотрел на сидевшего на полу Себастьяна: – Вам придется принять что-либо от боли.

– Опиум?

– Да.

– У меня дома есть немного, – сказал Гарри, положив руку на плечо Себастьяна.

– А-а!

– Извини! Я не хотел… – Гарри поднял глаза на присутствующих, которые смотрели на него так, будто он преступник. – Я хотел его поддержать. Просто похлопать по плечу, и все такое.

– Может быть, нам отнести Себа к нам? – предложил Эдвард.

Гарри помог Себастьяну встать.

– Поживешь у нас несколько дней?

Себастьян кивнул. У двери он обернулся и сказал, обращаясь к Владимиру:

– Спасибо.

Владимир улыбнулся и сказал по-русски, что для него было делом чести помочь такому необыкновенному человеку.

Князь перевел и добавил:

– Согласен. Ваше исполнение было великолепным.

Гарри переглянулся с Оливией. Его глаза смеялись. Но Алексей еще не все сказал.

– Почту за честь, если вы согласитесь быть гостем на моем приеме на будущей неделе. Он пройдет в доме моего кузена. Посла. Это будет праздник, посвященный русской культуре. – Он оглядел присутствующих: – Вы все, разумеется, тоже приглашены. – Он повернулся к Гарри, и их взгляды встретились. Князь пожал плечами, будто говоря: даже вы.

Гарри склонил голову в ответ. Похоже, он еще не покончил с этим русским князем. Если Оливия поедет на прием, он непременно тоже там будет.

Леди Радленд поблагодарила князя за приглашение, а потом, повернувшись к Гарри, сказала:

– По-моему, мистеру Грею надо лечь.

Гарри со всеми попрощался и помог Себастьяну идти. Когда они были уже у двери, Оливия, которая шла рядом, попросила:

– Сэр Гарри, вы дадите мне знать, как он себя будет чувствовать?

Легкая улыбка промелькнула на губах Гарри.

– Будьте у своего окна в шесть часов вечера.

Ему следовало сразу уйти. Вокруг было слишком много народу, а Себастьяну требовалась помощь, но Гарри не мог удержаться и уже в холле бросил на Оливию последний взгляд. В этот момент он наконец понял, что имеют в виду люди, когда говорят, что «глаза светятся».

Когда он велел ей быть у окна в шесть часов, она улыбнулась. А когда он заглянул в ее глаза, впечатление было такое, будто весь мир озарился мягким, теплым светом счастья. И он исходил от нее, от этой женщины, которая стояла рядом с ним на ступенях своего дома.

В этот момент он понял – это случилось. Прямо здесь. В Лондоне.

Гарри Валентайн влюбился.

Глава 19

В тот вечер, ровно в шесть, Оливия открыла окно и, облокотившись на подоконник, выглянула наружу.

Напротив нее в своем окне в точно такой же позе был Гарри. Его взгляд был устремлен на ее окно. Он выглядел замечательно, улыбаясь своей немного мальчишеской и вместе с тем хитрой улыбкой. Он ей нравился именно таким – счастливым и умиротворенным. Волосы были причесаны немного небрежно, и она поймала себя на том, что ей хочется запустить в них пальцы и растрепать еще больше…

Господи, да она, наверное, влюбилась.

Это должно было стать для нее открытием, даже шоком. А она, напротив, чувствовала себя просто великолепно.

Любовь. Любовь. Любовь…

Она пробовала это слово на вкус, произнося его на разные лады. Во всех случаях оно звучало восхитительно.

– Добрый вечер, – сказала она, чувствуя, что глупо улыбается.

– Добрый вечер.

– Вы давно ждете?

– Нет, минуты две. Вы очень точны.

– Я не люблю заставлять людей ждать. – Она высунулась из окна и, набравшись смелости, облизнула губы. – Если только они не заслуживают наказания.

Это заявление его заинтриговало. Он еще немного высунулся, и казалось, что он сейчас что-то скажет. Но на него что-то нашло, и он рассмеялся.

И она тоже.

Они смеялись так, что у обоих выступили слезы на глазах.

– О Боже, – вздохнула Оливия. – Как вы считаете, может быть… когда-нибудь… мы должны встретиться по-настоящему?

– По-настоящему?

– Например, в танце.

– Мы уже с вами танцевали.

– Всего один раз, и я вам не понравилась.

– Я вам тоже не понравился.

– Я вам не понравилась больше.

Подумав, он кивнул:

– Это правда.

– Я была ужасна, не так ли?

– Пожалуй, – признал он довольно быстро.

– Вы не должны со мной соглашаться, – упрекнула она.

Он усмехнулся:

– Это хорошо, что вы можете вести себя ужасно, когда это необходимо. Это весьма полезное умение.

Она подперла лицо кулаком.

– Забавно, но мои братья никогда так не думают.

– Братья – они такие.

– Вы такой же?

– Я? Никогда. Я, наоборот, это поощрял. Чем ужаснее вела себя моя сестра, тем больше у меня было возможности наблюдать, как она по глупости напрашивается на все большие неприятности.

– А вы, оказывается, коварный.

В ответ он лишь пожал плечами.

– Все же мне интересно, – сказала она, не желая менять тему, – каким образом быть ужасной может быть полезно?

– Очень хороший вопрос, – сказал он серьезно.

– У вас нет на него ответа, не так ли?

– Нет, – признался он.

– Я могла бы быть актрисой.

– И потеряли бы уважение общества?

– Тогда шпионкой.

– Еще хуже, – твердо заявил он.

– Вы считаете, что я не могла бы быть шпионкой? – Она поняла, что совершенно бессовестно флиртует, но какое она от этого получала удовольствие! – Я уверена, что Англии пригодился бы человек такой, как я. Я бы в момент сделала так, что война закончилась бы.

– В этом я не сомневаюсь, – сказал он, и странным образом ей показалось, что он говорит серьезно!

Все же что-то заставило ее отступить. Она ведет себя слишком игриво, а тема войны вовсе не шуточная.

– Мне не следовало шутить на эту тему.

– Ничего страшного. Иногда приходится.

Интересно, что он видел, что делал, подумала она. Он был в армии много лет. А служба в армии – это не только парады и девицы, падающие в обморок при виде офицерского мундира. Он, наверное, воевал. Участвовал в походах. Сражался с оружием в руках.

Такое было невозможно себе представить. Он прекрасно ездил верхом, а вчера она узнала, какой он сильный. Но все же он казался ей больше интеллектуалом, чем атлетом. Возможно, из-за того, что она в течение многих дней видела его за письменным столом, склонившегося над бумагами.

– Чем вы там занимаетесь? – спросила она.

– Что?

– В кабинете? Вы проводите много времени за письменным столом.

Немного поколебавшись, он сказал:

– Главным образом я занят переводами.

– Переводами? – удивилась она.

В первый раз за вечер ей показалось, что он почувствовал себя неловко.

– Я рассказывал вам, что говорю по-французски?

– Я не предполагала, что так хорошо.

– Я же провел на континенте много лет.

Переводы. Боже мой, он еще более умен, чем она думала. Она надеялась, что они будут на равных. Ей нравилось думать, что она гораздо умнее, чем считают многие. Это потому, что она не притворялась, что ее интересует любая тема, и не старалась заниматься тем, к чему у нее не было интереса.

По ее мнению, так вел бы себя любой разумный человек.

– А перевод отличается?

Он, видимо, не понял.

– Я имею в виду – по сравнению с устной речью? Я толком не владею ни одним языком, кроме английского, так что мне трудно судить.

– Отличается, и очень. Только я не могу объяснить. Устная речь – это нечто… подсознательное, а перевод – это почти математика.

– Математика?

– Я же сказал, что не знаю, как объяснить.

– А я думаю, что в этом есть смысл. Вам приходится складывать картинку из кусочков.

– Да, вроде того.

– Мне нравятся картинки-загадки. – Помолчав, она добавила: – Но я ненавижу математику.

– Это то же самое.

– Нет.

– Если вы так говорите, значит, у вас были плохие учителя.

– Ну, это-то точно. Если помните, у меня сменилось пять гувернанток.

Он улыбнулся ей, и у нее в груди потеплело. Если бы кто-нибудь сказал ей сегодня утром, что разговор о математике и картинках-загадках вызовет у нее дрожь восторга, она бы просто расхохоталась. А сейчас, глядя на него, ей хотелось проплыть по воздуху расстояние между ними и оказаться в его объятиях.

Безумие какое-то.

И восторг.

– Я должен вас отпустить, – сказал он.

– Куда? – Она вздохнула.

– Туда, куда вам надо идти.

«К тебе», – хотелось ей сказать. Вместо этого она собралась закрыть окно.

– Встретимся завтра вечером в это же время?

Он поклонился, и у нее перехватило дыхание. Его движения были так точны и экономны, будто он был средневековым рыцарем, а она – принцессой, которая живет в своей башне.

– Почту за честь.

В ту ночь, заползая под одеяло, Оливия все еще улыбалась.

Да, в любви есть много такого, чтобы каждый нашел в ней для себя радость.

Спустя неделю Гарри сидел за своим письменным столом, глядя отсутствующим взглядом на лежавший перед ним чистый лист бумаги.

Не то чтобы у него было желание что-либо писать. Но после того как он, еще лежа в постели, с необыкновенной тщательностью разглядывал потолок в тщетной попытке придумать, как лучше всего сделать предложение Оливии, он решил пойти в кабинет, сесть за письменный стол и положить перед собой чистый лист бумаги в надежде на вдохновение.

Вдохновение не спешило.

– Гарри?

Он поднял голову, обрадовавшись, что его прервали. Это был Эдвард.

– Ты просил меня напомнить тебе, когда надо начинать одеваться, – сказал Эдвард.

Гарри поблагодарил брата кивком. Прошла неделя с того странного и замечательного дня в Радленд-Хаусе. Себастьян просто переехал к нему, заявив, что дом Гарри удобнее (не говоря уж о более приличной еде), чем его собственный. Эдвард стал проводить больше времени дома и ни разу не пришел домой пьяным. А Гарри вообще перестал думать о князе Алексее Гомаровском.

До этого момента. В этот вечер ему предстояло присутствовать на вечере, посвященном русской культуре. На самом деле Гарри ждал этого вечера с нетерпением. Он любил русскую культуру, и ему нравилась русская еда. Он не пробовал настоящей русской еды с той поры, когда еще была жива его бабушка, которая гоняла поваров на кухне в доме Валентайнов. Вряд ли на сегодняшнем вечере будут подавать икру, но кто знает…

И на этом приеме будет Оливия.

Он собирался сделать ей предложение. Завтра. Он еще не продумал детали, но ждать он больше не мог. Вся эта неделя была сплошным восторгом и мучением, сосредоточенным в этой светловолосой голубоглазой женщине.

Она скорее всего догадывалась о его намерениях. Всю неделю он совершенно открыто за ней ухаживал – приличествующие случаю прогулки в парке и разговоры с ее родителями, а в промежутках украдкой сорванные поцелуи и долгие полночные разговоры из окна в окно.

Он был влюблен. Он уже давно это понял. Оставалось лишь сделать предложение.

А ей – его принять. Но он все же думал, что она примет. Она не говорила ему, что любит его, но и не должна была, не так ли? Это джентльмен должен первым признаваться в любви, а он этого пока не сделал.

Он просто ждал подходящего момента. Когда они останутся наедине. Это должно произойти днем, потому что он хотел как следует разглядеть ее лицо, запечатлеть в памяти эмоции, которые на нем отразятся. Он скажет ей о своей любви и попросит ее выйти за него замуж. А потом он зацелует ее до беспамятства. Возможно, он и сам будет в таком же состоянии.

Кто бы мог подумать, что он такой романтик?

Гарри рассмеялся про себя и подошел к окну. Окно Оливии было открыто, занавески раздвинуты. Это его заинтересовало, и он открыл свое окно и высунулся, подставив голову теплому весеннему ветерку. Он немного подождал на тот случай, если она услышала, что он открыл окно.

Не прошло и нескольких секунд, как она действительно появилась.

– Добрый день! – крикнула она.

– Вы меня ждали? – спросил он.

– Раз уж я в своей комнате, я решила оставить окно открытым. Уже пора одеваться для раута, – сказала она.

– А что вы наденете?

Господи, он стал похож на этих ее подруг-сплетниц. Какая разница, в чем она будет? Ему просто было слишком приятно смотреть на нее, чтобы думать о таких пустяках.

– Мама настаивает на красном бархате, а мне хотелось бы что-то такое, чтобы вы могли различить цвет.

Это было смешно, но ему было приятно, что ради него она решила воздержаться от красного и зеленого.

– Может, голубое? – размышляла она вслух.

– В голубом вы выглядите потрясающе.

– Вы щедры на комплименты сегодня утром.

Он все так же улыбался.

– Я в чрезвычайно хорошем настроении.

– Независимо от того, что вам придется провести вечер с князем Алексеем?

– На приеме будет три сотни гостей. Следовательно, на меня у князя не будет времени.

– Мне казалось, что в последнее время он стал вам нравиться немного больше, – засмеялась она.

Так, наверное, и было. Он все еще думал, что князь глуповат, но он вправил Себастьяну плечо. Если быть точным, он заставил сделать это своего телохранителя, но это, в общем, одно и то же.

Но важнее всего было то, что он признал свое поражение и перестал наносить визиты Оливии.

К сожалению для Гарри, увлечение Оливией сменилось у князя дружеским сочувствием к Себастьяну. Князь решил, что Себастьян должен стать его новым лучшим другом, а потому приезжал каждый день, чтобы справиться о том, как идет выздоровление. Во время этих визитов Гарри уходил в свой кабинет, а потом делился с Оливией подробностями, которые ему передавал Себастьян. Так что все было довольно весело и свидетельствовало о том, что князь Алексей в общем-то безобиден.

– О! Меня зовет мама. Мне надо идти.

– Увидимся вечером.

– Не могу дождаться, – улыбнулась она.

Глава 20

К тому времени как Гарри приехал в особняк посла, бал уже был в полном разгаре. Он не мог точно определить, какие стороны русской культуры отмечались. Музыка была немецкой, еда – французской. Но никого это не удивляло. Водка текла рекой, и настроение у публики было веселым.

Гарри стал сразу же искать Оливию, но ее нигде не было. Он был почти уверен, что она уже приехала – карета отъехала от ее дома за час до того, как сам он покинул свой дом.

Плечо Себастьяна уже почти не болело, но он настоял на том, чтобы не снимать перевязь, – так легче будет привлекать дам, сказал он Гарри. И это действительно сработало. Себастьяна сразу окружили, и Гарри с усмешкой наблюдал за тем, как его кузен купается во внимании хорошеньких девушек.

Правда, Гарри заметил, что Себастьян не совсем точно описывал события, приведшие к несчастному случаю. Детали вообще были туманны. Ничего, естественно, не было сказано о том, что он стоял на столе, который должен был изображать скалу из готического романа. Но Гарри слышал, как одна девушка шепнула другой, что на душку Себастьяна напали уличные грабители.

Гарри не удивился бы, если бы к концу вечера услышал, что Себастьян отразил атаку целого полка французов.

Пока Себастьян снисходительно принимал сочувствие одной особенно пухленькой вдовушки, Гарри наклонился к Эдварду и сказал:

– О чем бы тебя ни спрашивали, никому не рассказывай, как все было на самом деле. Он никогда тебе этого не простит.

Эдвард рассеянно кивнул. Он был слишком занят тем, чтобы учиться у Себа общению с девушками.

– Подбирай остатки и веселись, – сказал Гарри брату, улыбаясь тому, что теперь ему не придется иметь дело с девицами, которых отсеял Себастьян, как это бывало прежде.

Жизнь хороша. Такой сказочной она еще никогда не была.

Завтра он сделает предложение, и завтра она скажет «да».

Скажет, не так ли? Не мог же он ошибиться в ее чувствах.

– Ты видел Оливию? – спросил он Эдварда.

Эдвард ответил отрицательно.

– Пойду поищу ее.

Эдвард молча кивнул.

Гарри понял, что бесполезно затевать разговор с братом, вокруг которого было столько юных леди, и направился в другой конец зала. У стола с пуншем образовалась небольшая кучка людей, в центре которой стоял князь Алексей. Оливии не было. Она сказала, что будет в голубом, чтобы ему было легче ее найти, но по вечерам Гарри различал цвета еще хуже.

Совсем другое дело ее светлые волосы, подумал он. Они будут сиять как маяк.

Он шел сквозь толпу, поглядывая по сторонам, и в тот момент, когда он почти потерял надежду ее найти, он услышал за спиной ее голос:

– Вы кого-то ищете?

Он обернулся, и ему показалось, что от ее улыбки озарилась светом вся его жизнь.

– Да, – ответил он, притворившись, что разочарован, – но я нигде не могу ее найти…

– Ах, прекратите. – Она похлопала веером по его руке. – Почему вы так задержались? Я здесь уже целую вечность.

– Так уж и вечность. От силы час. Может, девяносто минут.

Он бросил взгляд на Себастьяна и Эдварда, все еще окруженных толпой девушек.

– У нас возникли трудности, когда мы надевали перевязь на руку Себастьяна.

– А считается, что это женщины уделяют слишком много внимания своей одежде.

– Хотя я и должен был бы поспорить от имени мужского пола, я всегда счастлив немного подколоть своего кузена.

Она рассмеялась, а потом схватила его за руку:

– Пойдемте со мной.

Он пошел за ней, а она, не переставая смеяться, вела его сквозь толпу, пока наконец они не подошли к какой-то двери в противоположном конце зала.

– Что это?

Она приложила палец к губам, призывая его помолчать. Они вышли в холл, в котором было гораздо меньше людей, чем в главном зале.

– Я кое-что обнаружила.

– Я это уже понял.

Она повела его по каким-то помещениям. Народу становилось все меньше. Наконец они вышли на совершенно пустую галерею. По одной стене шел ряд дверей, между которыми висели портреты, по другой – ряд окон.

Она остановилась перед одним окном.

– Посмотрите в окно!

Он посмотрел, но не увидел ничего необычного.

– Открыть окно? – спросил он, полагая, что это поможет понять, в чем дело.

– Да, пожалуйста.

Он открыл защелку и, подняв раму, выглянул.

За окном он увидел одни лишь деревья.

А рядом с собой – ее. Она тоже высунула голову.

– Признаться, я не понимаю, на что я должен смотреть?

– На меня, – ответила она просто. – На нас. Мы с вами вместе по одну сторону окна.

Он повернулся и посмотрел на нее. А потом… Он должен был это сделать. Он притянул ее к себе, Она не сопротивлялась. А ее улыбка говорила о том замечательном времени, которое было у них впереди.

Он наклонил голову и поцеловал ее. Его вдруг охватила дрожь, и он понял, что это был больше, чем поцелуй. В нем было нечто священное, благородное и настоящее.

– Я люблю тебя, – прошептал он. Он не собирался ей признаваться сейчас. Он хотел сказать ей об этом, когда будет делать предложение. Но чувства нахлынули на него с такой силой, что он не смог удержаться. – Я люблю тебя.

Она дотронулась до его щеки.

– Я тоже тебя люблю.

Несколько мгновений он мог лишь смотреть на нее с благоговением. А потом его захлестнуло что-то еще – нечто первобытное и неистовое, и он поцеловал ее с требовательностью человека, который должен получить то, что принадлежит ему по праву.

Острое желание пронзило его, словно расправившаяся пружина, и он почувствовал, что теряет над собой контроль.

Ему безумно хотелось прикоснуться к ее телу, к ее теплой и гладкой коже. Он хватал ее за плечи и бормотал:

– Я хочу тебя, я хочу тебя.

В какой-то момент Гарри оказался спиной к какой-то двери. Он нащупал ручку, повернул ее, дверь открылась, и они оказались внутри. Каким-то чудом им удалось остаться на ногах.

– Где мы? – вся дрожа, спросила Оливия.

Гарри закрыл дверь и запер ее.

– Мне все равно где.

Схватив Оливию, он прижал ее к себе. Ему следовало бы быть нежным и терпеливым, но он уже не мог остановиться. Впервые в жизни им двигало нечто такое, что он был не в силах контролировать, чему не мог противостоять. Весь мир сосредоточился для него в этой женщине, и он хотел показать ей – и самым существенным образом, – как он ее любит.

– Гарри, – выдохнула она, прижимаясь к нему. Сквозь платье он ощущал каждый изгиб ее тела. Он должен был – и не мог – остановиться…

Он произнес ее имя, не узнав собственного голоса.

– Я хочу тебя.

Она простонала что-то невразумительное и нашла губами мочку его уха.

– Я хочу тебя сейчас, – повторил он.

– Да, – ответила она. – Да.

Он оторвался от нее и обхватил ладонями ее лицо.

– Ты поняла, что я сказал?

Она кивнула.

Но этого было недостаточно.

– Ты понимаешь? – Желание придавало тону его голоса резкость. – Мне нужно, чтобы ты это сказала.

– Я понимаю, – прошептала она. – Я тоже тебя хочу.

Он все еще не решался разорвать ту ниточку благоразумия и приличия, которая удерживала его. Он знал, что готов посвятить ей свою жизнь, но он пока не поклялся в этом перед алтарем в присутствии ее семьи. Но Бог свидетель, если она захочет остановить его, ей придется сделать это сейчас.

Она замерла. Ему показалось, что она даже перестала дышать.

Их взгляды встретились, и в ее глазах он прочел такую любовь и такое доверие, что это почти парализовало его.

Достоин ли он этого? Сможет ли он обеспечить ей безопасную жизнь, сделать ее счастливой, и чтобы она каждое мгновение каждого дня чувствовала, как сильно он ее любит?

Она улыбнулась.

– Ты собираешься просить меня выйти за тебя замуж, не так ли? – спросила она.

Он испытал настоящий шок.

– Я…

Но она закрыла ладонью его рот:

– Ничего не говори. Просто кивни, если я права.

Он кивнул.

– Не делай мне предложение сейчас, – сказала она с таким видом, будто она была богиня и все смертные, окружающие ее, должны беспрекословно ей повиноваться. – Здесь не время и не место. Я хочу, чтобы ты сделал мне предложение так, как это принято в обществе.

Он опять кивнул.

– Если я буду уверена, что ты сделаешь мне предложение, я смогу вести себя таким образом…

Другого разрешения ему не потребовалось. Одной рукой удерживая ее близко от себя, другой он начал расстегивать обтянутые материей пуговицы на спине ее платья. Они легко проходили сквозь петли, так что уже через минуту платье с шорохом соскользнуло к ее ногам.

Она стояла перед ним в сорочке и корсете, белевшими в лунном свете, проникавшем в комнату через верхнюю веерообразную часть единственного окна. Она выглядела такой прекрасной, такой эфемерной и чистой, что он поймал себя на том, что сейчас следовало бы остановиться, чтобы запечатлеть в своей памяти этот образ, хотя его тело жаждало близости.

Движением плеч он сбросил сюртук, потом ослабил узел галстука. Она молча за ним наблюдала. Ее глаза блестели от возбуждения и удивления.

Он расстегнул верхние пуговицы рубашки, стянул ее через голову и положил на стул, так чтобы она не смялась.

Она тихонько рассмеялась и прикрыла рот ладонью.

– Что?

– Ты такой аккуратный, – смущенно сказала она.

Он посмотрел ей через плечо.

– По ту сторону двери находятся четыреста человек.

– Но ты собираешься погубить мою репутацию.

– Разве я не могу сделать это аккуратно?

Теперь она уже смеялась. Она подняла с пола платье:

– Тебе нетрудно будет сложить и его?

Он стиснул губы, чтобы не расхохотаться, и молча взял у нее платье.

– Если у тебя будет туго с деньгами, – сказала она, наблюдая, как он вешает платье на спинку стула, – ты всегда сможешь найти место добросовестной горничной.

Он постучал пальцем по левому виску около глаза и пробормотал:

– Ты разве не помнишь, что я дальтоник?

– О Боже. – Она стиснула ладони, изображая приличную леди. – Да, это проблема.

Он пожирал ее глазами.

– Я смог бы восполнить этот недостаток за счет исключительной преданности своей хозяйке.

– Верность и преданность всегда ценятся в слугах.

– А в мужьях? – спросил он у самых ее губ.

– В мужьях это ценится особенно высоко.

Его руки уже развязывали шнурки корсета.

– Я очень верный.

– Это хорошо.

Он потянул за шнурок, а потом просунул палец под узелок.

– Я могу сказать слово «преданность» на трех языках.

– Правда?

На самом деле ему было все равно, интересно ли ей это. Он планировал заняться с ней любовью на всех трех языках, но на первый раз он ограничится английским.

– Верность, – прошептал он и поцеловал ее, чтобы она не отвлекалась на вопросы. Он расскажет ей все, но не сейчас. Не сейчас, когда он стоит без рубашки, а ее корсет расшнурован и вот-вот упадет на пол. Не сейчас, когда он снимает с нее сорочку.

– Я люблю тебя.

Он нагнулся и поцеловал ключицу.

– Я люблю тебя.

Он переместился к изящной линии ее шеи.

– Я люблю тебя.

Он снова прошептал это, и она ощутила его горячее дыхание у себя над ухом.

Не переставая целовать ее, он лихорадочно расстегивал брюки. Он уже был в таком состоянии, что не понимал, как ему удалось так быстро снять сапоги, но уже в следующее мгновение он поднял ее на руки и отнес на диван.

– У тебя должна была бы быть приличная кровать с простынями и подушками, – пробормотал он.

Но она просто покачала головой, сцепив пальцы у него на затылке, и притянула его к себе для поцелуя.

– Я сейчас не хочу быть приличной. Я хочу тебя.

Это было неизбежно. Он уже какое-то время об этом догадывался – кажется, с того момента, когда она спросила его, собирается ли он делать ей предложение. Но сейчас случилось что-то такое, что превратило соблазнение в чистой воды безумие.

Он положил ее на спину и тут же накрыл ее своим телом. Их прикосновение друг к другу – кожа к коже – было подобно удару током.

Ему страстно хотелось зарыться в нее, узнать ее, но он не мог себе позволить спешить. Он не знал, сможет ли он довести ее до полного завершения. Никогда раньше он не занимался любовью с девственницей – ему даже в голову не приходило, что такое возможно. Но Бог свидетель, она ни о чем не пожалеет. Когда все кончится, она поймет, что он ее боготворит. Что она любима.

– Скажи мне, чего бы ты хотела? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

Он обхватил ладонью одну грудь.

– Это тебе нравится?

Он услышал, как она задержала дыхание.

– Нравится? – тихо сказал он, целуя ее в шею.

Она кивнула:

– Да.

– Скажи мне, что тебе нравится, – повторил он, и его губы скользнули к соску. Он слегка дунул на него, провел вокруг него языком, а потом захватил губами.

– Это мне нравится, – выдохнула она.

«Мне тоже», – подумал он и передвинулся к другому соску – для соблюдения баланса, сказал он самому себе. На самом же деле он не мог вынести того, чтобы хотя бы один дюйм ее тела остался без поцелуя.

Она выгнулась ему навстречу, а он одной рукой обхватил ее за ягодицы, а пальцами другой начал гладить нежную кожу внутренней части бедра. В следующее мгновение пальцы оказались так близко к самому центру ее женского естества, что он почувствовал его жар.

Он не переставал целовать ее, а его пальцы ласкали ее и гладили, а потом оказались внутри.

– Гарри! – вскрикнула она в изумлении. Но расстроена она явно не была.

– Тебе это нравится?

– Да, да, – пролепетала она, – но я не…

Его пальцы вошли глубже. Влажные, горячие лепестки сводили его с ума. Он еле сдерживался.

– Что ты не?..

– Я не знаю.

Он улыбнулся:

– Ты не знаешь – чего?

– Я не знаю, чего я не знаю, – довольно резко ответила она.

Он удержался от смешка, но его пальцы на мгновение замерли.

– Не останавливайся, – закричала она. И он не остановился.

Не остановился, когда она простонала его имя. Когда она так впилась ногтями в его плечи, что он был уверен, что у него останутся царапины. И он уж точно решил не останавливаться, когда она содрогнулась с такой силой, что чуть было не вытолкнула его из себя.

Джентльмен мог бы в этот момент остановиться. Она испытала наслаждение и при этом осталась девственницей, а он, наверное, животное, если хочет овладеть ею по-настоящему. Но он просто… не мог.

Она уже принадлежит ему.

Но не так, как он принадлежит ей.

И прежде чем она успела отойти от того, что с ней произошло, а тем более – осознать, он вынул пальцы и устроился у нее между ног.

– Я люблю тебя. – Его голос был хриплым от обуревавших его эмоций. – Я должен тебе об этом сказать. Я хочу, чтобы ты об этом знала. Прямо сейчас.