Текст книги "Пещера Черного Льда"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 48 страниц)

51
СНЕЖНЫЕ ПРИЗРАКИ

Эффи не спала и держала глаза открытыми, пока они не заболели, а Дрея все не было. Анвин Птаха уверяла, что он должен вернуться из Ганмиддиша сегодня, но полночь давно миновала, темный круглый дом населили ночные скрипы, а Битти Шенк запер главную дверь на железный засов и придвинул к ней камень.

– Эй, малютка, шла бы ты спать. Дрея задержала непогода, только и всего. Утром он будет здесь, вот увидишь. – Битти обвязал насаленной веревкой толщиной в собственное запястье медные скобы, вделанные в кладку по обе стороны двери. – Я сам говорил с ним каких-нибудь десять дней назад. Он сказал, что, как только Крабий Вождь займет свой земельный домище, он тоже вернется домой, чтобы отмыть твою мордашку и оттаскать тебя за косы.

Эффи невольно улыбнулась. Битти Шенк такой смешной. У него блестящее красное лицо, как у всех Шенков, и он, как все Шенки, любит Дрея.

Заперев на совесть большую входную дверь, Битти оглянулся на Эффи, сидящую у подножия лестницы. Он был предпоследний из сыновей Орвина, уже две зимы как новик. Недавно он потерял ухо от бладдийского меча и отморозил кончики двух пальцев. Его светлые волосы уже начали редеть, хотя Битти клялся, что с тех пор, как он лишился уха, они у него растут как оголтелые. Эффи не замечала, чтобы они росли так уж бурно, но она никогда не высказывала своего мнения, если ее не спрашивали.

– Не желает ли госпожа, чтобы я проводил ее в опочивальню? – Битти склонился в грациозном поклоне. – У меня есть меч для защиты юных дев, а от моей поступи все крысы разбегаются.

Эффи хихикнула. Ей стало немного совестно, что она смеется, но Битти такой забавник, а внутри у нее все так сжалось от страха и тревоги, что смешок вырвался как-то сам собой. Так бывает, когда пукнешь нечаянно. Подумав об этом, Эффи снова хихикнула, а Битти, еще стоявший у дверей, присоединился к ней. Смех немного рассеял владевшее Эффи чувство слепоты.

– Пошли, малютка. Я сам уложу тебя спать, не то ты, чего доброго, разбудишь Анвин, и нам обоим попадет поварешкой.

Эффи не слишком в это верила и знала наверняка, что никакой смех в сенях Анвин не разбудит – та спит в кладовой на задах дома, охраняя запасы мяса и дичи, – однако послушно поднялась. Битти как новик и раненый боец заслуживал уважения.

Он подал ей здоровую руку, но Эффи взяла его за другую, обмороженную. Эффи Севранс была не из пугливых, и два укороченных пальца, розовые, без ногтей, вызывали у нее любопытство. Битти сначала смутился, но после почувствовал себя польщенным и показал Эффи, как они шевелятся, ведя ее вниз по лестнице.

– Видишь? – Он поднес руку к фонарю. – Я запросто могу держать полумеч и натягивать лук.

Эффи серьезно кивнула. Она была кланницей и знала, как это важно для Битти, хотя он и старался говорить беззаботно.

Он был один из дюжины новиков и взрослых кланников, которые почитали своим долгом присматривать за сестренкой Дрея Севранса, пока самого Дрея нет дома. Эффи это знала и догадывалась, что Дрей просит об этом всех своих соратников. Они все воображают себя такими взрослыми и умными: натыкаются на нее как бы случайно, когда ей давно пора спать, заглядывают к ней, когда думают, что она спит, и даже ночуют иногда у нее под дверью, притворяясь, будто улеглись там спьяну.

Эффи, наверно, следовало бы возмутиться: ведь она совсем большая, ей уже исполнилось восемь, и незачем так за ней приглядывать. Но с тех пор, как она потеряла свой амулет, ее успокаивал один вид таких людей, как Битти, Корби Миз, Рори Клит и Бык-Молот.

Без амулета она была слепа.

Никто не видел его и не знал, куда он девался. Анвин приказала клановым ребятишкам обыскать весь круглый дом от грибной каморки до голубятни; Рейна Черный Град обратилась ко всему клану и предложила человеку, взявшему амулет, тихонько положить его у нее под дверью. Даже Инигар Сутулый исползал на коленях всю свою молельню, усыпанную золой и щебенкой. Хуже несчастья, чем потерять свой амулет, с человеком не могло приключиться. Эффи знала это, и ведун тоже знал, и когда его поиски окончились неудачей, он повторил их сызнова.

Сама Эффи поняла свою зависимость от маленького, похожего на ухо гранитного камешка лишь тогда, когда лишилась его. Раньше она, когда беспокоилась или боялась чего-то, первым делом касалась его. Он не всегда показывал ей вещи, которые бы она видела по-настоящему, но она всегда что-то чувствовала. Если Дрей задерживался в походе, Эффи стоило только зажать амулет в кулаке и подумать о брате. Если камень не толкался, это значило, что с Дреем ничего не случилось. О плохом она всегда знала заранее... так было и с батюшкой, и с Рейной, и с Катти Моссом. Теперь плохое могло случиться без ее ведома.

Громкий стук прервал раздумья Эффи.

– Открывай! Открывай! Раненых привезли! – Это был клич воинов, вернувшихся из похода. Битти мигом сгреб Эффи в охапку, вскинул ее на спину, и она впервые в жизни увидела лестничный потолок так близко. Там росла пушистая темно-зеленая плесень.

– Это Дрей и еще одиннадцать человек из Ганмиддиша! – крикнул Битти, припустив вверх по лестнице. Эффи болталась у него за спиной, как тюк.

Эффи сама толком не знала, боится она высоты или нет, но сейчас она не возражала бы даже, если бы все Шенки стали друг другу на плечи и подняли ее на самый верх. Ее Дрей вернулся!

Шум у дверей поднял весь круглый дом, и те кланники, что прождали вместе с Эффи полночи, но сдались и отправились спать, снова выбегали в сени. Эффи едва обратила внимание на поток мужчин из Большого Очага в свободно висящих кожаных латах и на чудесное появление Анвин Птахи, которая вдруг возникла на вершине лестницы с подносом жареного хлеба, катя ногами бочонок подогретого эля.

Эффи вся сосредоточилась на двери. Битти, поставив ее на ноги, уже распутывал веревку, которой закрепил засов на ночь. Кивком он предложил Эффи помочь ему, и ее сердце наполнилось гордостью. Даже когда Орвин Шенк подошел подсобить им с камнем, Битти и для Эффи нашел местечко, и они втроем оттащили тяжеленную глыбу песчаника по желобу.

Засов подняли, и двери распахнулись, показав навощенные, усаженные гвоздями внешние створки. На пороге, словно темные боги, дымясь, в поголубевших от мороза доспехах, с грязными суровыми лицами, появились первые воины. Это были те, кто удерживал ганмиддишский круглый дом, пока Мейс Черный Град договаривался с Крабьим Вождем в Крозере. Теперь Краб, присягнув Черному Граду, вернулся в свой круглый дом, а Дрей и еще одиннадцать кланников приехали домой.

Эффи, как и все в клане, слышала о том, как Райф был взят в башне, но бежал в ту же ночь, ранив Дрея собственным мечом так тяжело, что кровь не могли унять два дня. Эффи не поверила в это ни на минуту. Ей не нужен был амулет, чтобы знать, что Райф никогда не поднял бы руку на Дрея.

Корби Миз прошел в дверь первым. Эффи спросила его: «Где Дрей?», но голос у нее был слабый, а Корби смотрел только на свою жену Саролин, которая ждала ребенка. Бледность, покрывавшая ее щеки, внушала тревогу и Анвин, и Рейне, и большой воин с вмятиной на голове прошел мимо Эффи, даже не поглядев на нее. Следующим шел Малл Шенк, и Эффи хотела спросить его, но тут Орвин Шенк так сдавил своего старшего сына в объятиях, что чуть ребра ему не поломал.

Эффи, выйдя на холод, увидела Клега Тротера, сына издольщика Пайла Тротера, и направилась к нему. Воины, пахнущие лошадьми, кожей и морозом, отстраняли ее с дороги. Она потеряла из виду Клега, а когда увидела его снова, отец уже обнимал его за плечи, и они, оба здоровые, как медведи, шагали голова к голове. Втиснуться между ними нечего было и думать.

Множество кланников и кланниц высыпали во двор. Шел легкий снег, и ночь была темным-темна. Вокруг смеялись, и тихие голоса обещали кому любовь, кому особое средство от обморожения, кому любимое кушанье, горячее, прямо с огня. Тела сталкивались в объятиях, и комья льда и грязи сыпались с плащей. Лошади мотали головами, выдыхая белый пар, люди спешили увести их в конюшню, и скоро невозможно стало отличить прибывших из Ганмиддиша от прочих кланников.

– Дрей! – повторяла Эффи. – Дрей! – Но никто ее не слышал, а если кто и слышал, тут же забывал о ней при виде родных и близких.

Эффи уходила все дальше от круглого дома. Там, впереди, возился с лошадью одинокий кланник, с Дрея ростом... в темноте было очень трудно разглядеть. Эффи, дрожа, направилась к нему, но когда подошла поближе, увидела, что это не Дрей. Он был одет в серую кожу и лосиную замшу Баннена, и его косы лежали на голове узлом. Эффи повернула назад. Он даже не черноградец и знать не знает, наверно, кто такой Дрей.

Холод медленно охватывал ее тело, поднимаясь по ногам, как высокая вода. Скрестив руки на груди, Эффи обвела взглядом выгон, и сердце у нее подскочило. Там, на склоне, где мрак был еще гуще, стоял кто-то. Дрей!

Эффи пустилась бежать. Ледяной воздух обжигал ее щеки, пока она карабкалась вверх по промерзшей, как камень, земле. Она втягивала его мелкими глотками – грудь слишком стеснило, чтобы дышать глубоко. Человек стоял на месте и ждал – кто же это, как не Дрей?

Фигура шевельнулась, и Эффи увидела, что она одета в белое.

– Дрей? – Эффи остановилась. Собственный голос даже ей самой показался слабым и неуверенным. Ветер донес до нее запах смолы, и она, похолодев еще больше, поняла, что ошиблась. Перед ней стоял не человек, а снежный призрак, занесенная снегом молодая сосна.

Соображать надо, упрекнула себя Эффи. Всякий дурак отличил бы снежного призрака от человека.

Призрак покачивался и скрипел на ветру, обманчиво маня к себе Эффи средними ветками. От страха у нее натянулась кожа на лице. Она отвернулась... и увидела, как далеко забрела.

Круглый дом высился глыбой на угольно-черном небе, и полоса оранжевого света из двери казалась узенькой щелкой. На глазах у Эффи она превратилась в волосок, а потом исчезла совсем. Они закрыли дверь! Сердце Эффи забилось часто-часто, и она в поисках света перевела взгляд на конюшню. Но дверь конюшни смотрела на круглый дом, и Эффи видела только ее бледный отсвет.

Она пошла на этот блик, стараясь не смотреть на темную громаду круглого дома и лежащую вокруг землю. Это удавалось ей с трудом. Здесь не было стен, ограничивающих вид. Ее окружали тени, не маленькие, вроде человеческих, а тени холмов и больших черных деревьев. И было очень холодно.

– Ах! – Что-то задело ее щеку, и Эффи отскочила, ища во тьме чудовище. Ей представились большие серые черви в рост человека, с острыми стеклянными зубами и щупальцами, такими же мокрыми, как их глаза, но оказалось, что ее зацепила тонкая березовая ветка с лоскутком красной замши. Одна из вешек Длинноголового: когда выпадает глубокий снег, только по ним и можно определить, где кончается двор и начинается выгон.

Напуганная Эффи ускорила шаг.

Шаги она услышала не сразу. Слабый свет у конюшни тускнел, и все ее внимание было приковано к нему. Не могли же они закрыть заодно и дверь конюшни. Еще рано. Паника клубилась у Эффи в голове, как густой туман. Может быть, ей побежать, пока дверь еще открыта? А вдруг она упадет? Вдруг там под снегом что-то есть, вдруг корни деревьев схватят ее за лодыжки? Ее сердце так колотилось, что она не сразу отделила тихие хрустящие звуки, перемещающиеся с ее собственными шагами, от стука крови в ушах.

Постепенно она стала осознавать, что за ней кто-то идет. Это не Дрей. Он ни за что не стал бы ее пугать. Это или чудовище, или клобучник, или Мейс Черный Град...

Хрум, хрум, хрум. Шаги стали быстрее. Эффи смотрела вперед, но свет в конюшне погас окончательно, и ее цель пропала. Вскрикнув, она бросилась бежать.

Хрум, хрум, хрум – слышалось за ее спиной. Чудовище в одежде клобучника, с древесными корнями вместо пальцев и желтыми глазами Мейса. Она бежала изо всех сил.

Снег был повсюду: в волосах, на платье, в сапогах. Дыхание чудовища обжигало ей затылок, его шаги сливались с топотом Эффи. Одурев от страха, она уже не понимала, куда бежит. Шаги изменили ритм, и чья-то рука вцепилась ей в волосы. Боль молнией прошила голову, ночь превратилась в день и потемнела вновь. Эффи волокли по снегу, и она не знала, где верх, где низ, – так было больно.

– Вперед будешь знать, как бегать, сучка.

До Эффи не сразу дошло, что чудовище говорит... как самый обыкновенный кланник. Она извернулась и оказалась лицом к лицу с Катти Моссом. Не чудовище – просто человек с одним голубым и одним карим глазом.

– Сука.

Эффи попыталась вырваться, но он обмотал толстую прядь ее волос вокруг руки и зажал в кулаке. Когда Эффи дернулась, он тоже дернул, и от боли у нее перед глазами заплясали белые мушки.

– Что, нету больше ведьминского-то камешка? – Катти похлопал себя по шее. В глазах у Эффи все поплыло, но она все-таки разглядела на нем тот самый двойной шнурок, который сплела для своего амулета. Катти тихо засмеялся, и рот у него стал как красная щель. – На этот раз он ничего тебе не предсказал, а?

Эффи не шевельнулась. Губы у Катти были мокрые, глаза как два намазанных салом камня. Тесемки у него в косах развязались, и грязные волосы мотались вокруг лица. Он медленно вытащил нож.

– Сейчас клобучник тебя зарежет – прямо тут, на снегу.

Нож в мгновение ока прыгнул к горлу Эффи. Она увидела его голубой блеск, услышала шорох воздуха, и горлу стало тепло. Боли не было – только укол, а потом темнота. Эффи отдернула голову назад, и Катти выругался. Он дернул ее за волосы и снова повалил в снег. От него пахло мочой и еще чем-то противным. По горлу у Эффи текла теплая струйка. Испугавшись этого больше, чем Катти Мосса, она стала биться и лягаться, поднимая облака снега.

– Севрансова сука. – Катти тыкал в нее ножом, и острие ранило то руку, то щеку, то грудь. Кровь попадала в рот и заливала глаза, но Эффи продолжала бороться, зная, что, если она перестанет, будет совсем плохо.

Катти перехватил нож большим и указательным пальцами, а остальными ударил ее по лицу.

– Сука.

В этот миг ноги Эффи нащупали твердую землю под снегом. Опершись в нее еще и руками, она взвилась в воздух. Ей показалось, что волосы отдаляются от ее головы – Катти в пылу борьбы ослабил свою хватку. Прядь, за которую он держался, размоталась с его руки, как шерсть с веретена. Он поймал ее, но тут Эффи всем телом метнулась от него в другую сторону. Точно тысяча раскаленных добела бритв резанули ее череп, и кожа на голове лопнула с мокрым чмоканьем, как та, которую снимают с курицы. Эффи ослепла, но не потеряла равновесия. Она не знала, куда бежать, но знала, что бежать надо.

И она побежала, и с ее волос текла кровь.

Катти отставал от нее всего на несколько мгновений, но она не так проваливалась в снег, и ее подгонял жестокий страх. Она слышала, как он пытается ее поймать, и бессознательно сворачивала туда, где снег был поглубже. Ей не пришло в голову закричать: кричать было не в характере Эффи Севранс. Дыхание требовалось ей, чтобы бежать и думать.

Катти дважды хватался за ее волосы и платье, но она оба раза вырывалась, не щадя ни того, ни другого. Голова у нее горела огнем, холод щипал поврежденную кожу и замораживал дыхание. Других ранений она не замечала, и кровь, текущая из порезов, даже грела ее.

Когда она обогнула дальний угол конюшни, из мрака вышел кто-то еще. Не успев разглядеть эту фигуру как следует, Эффи глубинной частью сознания подметила плоскую грудь, костлявые плечи, мужскую челюсть. Нелли Мосс. Ламповщица бежала к ней, крича что-то ругательное своему сыну. Эффи плохо разбирала слова, но чувствовала, как злится Нелли на сына, который не сумел справиться с порученным ему делом быстро и без шума.

Эффи, увернувшись от черных, измазанных дегтем пальцев Нелли Мосс, снова убежала на глубокий снег. Она узнала это место, узнала каменные сосны и бугор утоптанной земли за ним. Тьма вокруг внезапно обрела смысл. Взметая ногами снег, Эффи свернула. Теперь она знала, куда бежать.

Нелли Мосс бежала легче сына, и Эффи слышала, как та догоняет ее. Она вцепилась ей в воротник, но волосы и платье Эффи стали скользкими от крови, и девочка вырвалась без особого труда. Слишком устав, чтобы испытывать облегчение, она продолжала бежать. Ноги под ней подгибались, и думать становилось трудно. Она так устала, и веки у нее совсем отяжелели... она знала, что бежать надо, но думать почти не могла.

Вой и гам шенковых собак пронизал ее мысли, как луч света бурю. Малый собачий закут был прямо перед ней. Собаки знали, что она бежит к ним, и показывали ей, где их дом.

Слезы обожгли Эффи глаза. Она различала глубокий бас Черноносого, возбужденное завывание Званки и Зуба, воркотню старого Царапа и душераздирающий рык Пчелки – Пчелки, которая считала Эффи своим щенком.

Нелли Мосс с сыном немного сбавили ход, перекидываясь сердитыми словами. Нелли костерила сына почем зря. Эффи старалась не слушать, но ветер нес ругань прямо ей в уши, и эти слова жалили, как самый лютый мороз. Черноносый бешено завыл, и Эффи перестала слышать вопли Моссов. Они снова наддали, и теперь ее ловили уже две пары рук.

Собаки визжали, как сумасшедшие, запертые в горящем доме. Дощатая дверь закута содрогалась под бьющими в нее телами. Слезы и кровь текли розовыми ручьями по лицу Эффи, а две пары рук валили ее в снег. Дверь была так близка, что она различала волокна на дереве и рыжую ржавчину на щеколде. Если бы только рука не болела так сильно! Нож Катти проделал в ней у плеча большую дыру.

Эффи протянула напоследок руку к двери, прикусив до боли язык. Нелли Мосс тащила ее назад, обхватив за пояс. Пальцы Эффи, скользнув по доскам, уцепились за щеколду. Катти ухватил ее за ноги. Эффи сжала пальцы, и когда Катти поволок ее прочь, щеколда отскочила.

Тогда началась собачья ночь.

Черные звери ринулись наружу, точно из кошмарного сна, злобно ощерив пасти. Их рев сотрясал воздух, как гром, поднимая дыбом волоски у Эффи на затылке. Крики «Нет!» слышались долго, пока не утратили всякого смысла и не превратились в полный ужаса вопль. Хрустнула, как гнилое дерево, чья-то шея, пальцы проскребли по снегу, что-то с треском порвалось, и Эффи перестала сознавать, что происходит.

Корби Миз и другие нашли ее в середине побоища – она лежала, окруженная кровью, костями, внутренностями, клочьями человеческих волос и охраняющими ее собаками. Собаки слизали с нее кровь и грели ее своими животами. Пришлось позвать из Большого Очага Орвина Шенка, потому что собаки не подпускали к ней никого другого, и лишь много часов спустя кто-то впервые прошептал: «Ведьма».

52
СУЛЛЫ

– Выпей, орлиец, – это сделает твою кровь гуще.

Райф, очнувшись после глубокого сна, не сразу понял, что ему говорят. Темноволосый воин держал в руках медную чашу, украшенную темно-синей эмалью: Райф видел только, что в ней что-то горячее, потому что от нее шел пар. Райф, лежа под волчьим одеялом, попробовал шевельнуть правой рукой и оскалился от боли. Рука, когда он извлек ее из-под одеяла, оказалась замотана в какую-то тонкую кожу и смазана минеральным маслом, издающим резкий, дымный, незнакомый ему запах. Распухшие пальцы под повязкой оцепенели, и Райф порадовался, что не видит их. Обмороженные руки – зрелище не из приятных.

Он долго приводил свое измученное тело в сидячее положение и еще дольше складывал руки так, чтобы удержать чашу. Сулльский воин ждал молча, и его выдубленное льдом лицо ничего не выражало. Райф тоже постарался сохранить невозмутимость, принимая чашу, хотя ее тяжесть и горячие стенки причинили ему боль. В молчании он выпил красный напиток, постепенно осознавая, что тот состоит в основном из конской крови. Вкус не был неприятным, но отдавал неизвестными пряностями, и порой длинные сгустки крови липли к зубам и языку. Допив, Райф отдал чашу сулльскому воину и поблагодарил его.

Тот молча наклонил голову. Он снял с себя верхнюю одежду и остался в переливчатых мехах и темно-синей замше, украшенной пластинками рога, такими тонкими, что они походили на драконью чешую. Поначалу Райфу показалось, что сулл носит косы, но теперь он разглядел, что его волосы не заплетены, хотя и продеты в многочисленные кольца, опаловые и из белого металла. Оба сулла чем-то отличались от кланников: глаза у них были ярче, губы и брови тоньше очерчены, скулы тверже, черепа массивнее.

Поставленный ими шатер был сделан из шкур карибу и подбит темной материей вроде рыбьей кожи, не пропускающей ветер. Пол застилал роскошный ковер с узором из лун в разных фазах на поле из темно-синего шелка. В середине помещалась костровая яма, и хотя Райф смутно помнил, что две ночи в ней горели дрова, теперь огонь питали темные камни, дающие бездымное аметистовое пламя. Аш лежала на другой стороне шатра, укрытая белыми лисьими одеялами, отвернувшись к стене. Волосы ей вымыли, и они отливали тем же белым металлом, который суллы носили в волосах и на шее.

Райф, сделав слабое движение в ее сторону, спросил:

– Как она?

Сулл поднес руку к лицу, и его рысий рукав завернулся, обнажив десятки мелких шрамов на запястье и предплечье. Выходит, они и себе кровь пускают, не только лошадям. Райф не знал, дивиться этому или тревожиться.

– Сон дает человеку силы, орлиец. Нынче она проснулась, выпила бульону и спрашивала о тебе.

Райф не стал разубеждать сулла в том, что он орлиец.

– Когда она сможет встать?

– Ты хочешь знать, когда она сможет продолжить путь?

Райф кивнул. Сулл говорил на общем свободно, и только легкий акцент выдавал, что это не родной его язык. В ту ночь, когда суллы появились из мрака, показавшись Райфу выходцами из древнего героического сказания, они говорили друг с другом на чужом наречии. Райф прежде никогда не встречал суллов, но с первого взгляда понял, что это они. Суллы. Они живут в огромных лесах, где стоят города из ледового дерева и холодного молочного камня, и делают стрелы с такими тонкими и острыми наконечниками, что могут попасть человеку в глаз. Их клинки, мечта каждого воина, бледные как смерть и невероятно прочные, выкованы из металла, упавшего со звезд. В кланах поговаривали, что их мерцающие лезвия отбирают у человека не только жизнь, но и душу.

– Это зависит от того, куда и зачем она должна ехать. – Шрамы сулла багрово блестели в аметистовом свете костра.

Райф не решил еще, что говорить суллам, а что нет.

– Мы путешествуем на север по срочному делу.

Воин медленно кивнул, как будто услышал и понял намного больше того, что сказал Райф. Черными глазами он взглянул на вход в шатер.

– Несогласный тебе ответит лучше, чем я. Он ухаживал за девушкой днем и ночью – теперь их жизни связаны неразрывно.

Райф ощутил легкий укол страха.

– Что это значит?

– Он отдал свою кровь, чтобы спасти ее.

– Зачем?

– Я тебе ответить на это не могу, орлиец. – В голосе воина появилось что-то напоминающее гнев. Он встал, щелкнув своими рогатыми чешуйками. Не отличаясь ни ростом, ни могучим сложением своего спутника, он заполнял своим присутствием вдвое больше места, чем занимал на самом деле.

– Зачем он отдал свою кровь? – настаивал обеспокоенный Райф.

Сулл посмотрел на него, как на комок грязи, соскобленный с подошвы своего сапога.

– Принося жертву или платя дань, мы пользуемся самым дорогим, что у нас есть. А в этом мире холодных лун и острых стрел нет ничего дороже сулльской крови. – Он откинул входное полотнище и вышел во мрак.

Райф сидел, глубоко дыша. Руки под повязками ощущались, как сырое мясо. От боли в них он две ночи потел и ворочался под одеялами, будто обжег их, а не обморозил. В бреду ему представлялось, как он срывает бинты и окунает горящие руки в снег. Хуже всего было на закате второго дня, когда воин по имени Несогласный снял бинты и стал чистить потемневшую плоть, отрывая кусочки мякоти. Райф, не узнавая своих пальцев, спросил, не отвалятся ли они, и сулл ответил: «Нет».

То же слово он повторил в середине ночи, когда Аш закричала во сне. Тогда этот здоровенный, как медведь, человек положил ей руку на лоб и сказал: «Нет, сребровласка. Никакие демоны тебя здесь не достанут».

Способы, которыми этот воин пользовал Аш, превышали познания Райфа. Несогласный, заварив чай из черного корня и листьев барбариса, будил Аш каждые несколько часов и поил ее этим настоем. На вопрос Райфа он ответил, что чай выведет желтый яд из ее крови. Он пользовался также отваром из побегов омелы и золотистой смолой неизвестного Райфу дерева. Он обмывал Аш, массировал ее с душистыми маслами, примачивал обмороженные места на ее лице ведьминым орешником, а порезы и язвы мазал очищенным лисьим жиром и заклеивал здешним мхом.

Почти все эти процедуры Райф проспал. Изнеможение не давало ему бодрствовать подолгу. Когда суллы вошли в очерченный им на снегу круг, он вложил последние силы в то, чтобы встретить их стоя. Райф мрачно улыбнулся, вспоминая об этом. Теперь он расплачивался за свою клановую гордость.

Ему понадобилось очень много времени, чтобы подняться на ноги. Он не мог опереться на свои перевязанные руки, и ногам пришлось управляться самим. Чем сильнее напрягались ослабевшие мускулы, тем больше крепла его решимость встать. Он был благодарен суллам за помощь, оказанную ему и Аш, но стискивал зубы от того, что вынужден зависеть от них хоть на миг дольше необходимого. Они суллы, он кланник. Они граничат друг с другом три тысячи лет, но больше их ничего не связывает.

Когда он подошел к Аш, она как раз начала шевелиться. Он тихо позвал ее по имени, и она сразу открыла глаза.

– Райф!

Он вознес про себя хвалу Каменным Богам... а заодно и сулльским, имен которых он не знал.

– Доброе утро, соня.

Она зевнула во весь рот и виновато улыбнулась.

– Прошу прощения. Не слишком красиво, да?

Ему было все равно. Какие бы снадобья ни давал Несогласный, они возымели действие. Кожа на ее лице стала розовой и прозрачной, от желтизны и отечности не осталось и следа. Райф отважился встать на колени, чтобы быть поближе к ней.

– Как ты себя чувствуешь?

– Усталой и не совсем здоровой. – Ее взгляд упал на его руки. – Что с тобой?

– Да так. Убил волка голыми руками.

Она неуверенно улыбнулась, думая, что он шутит. Райф, чтобы переменить разговор, сказал:

– Надо спросить этих суллов...

– Суллов?

– Ну да. Эти двое, которые нашли нас в долине, – суллы.

Аш рассеянно потрогала моховую нашлепку на щеке.

– Я этого не знала... я помню только теплые руки и голос, который говорил: выпей то, выпей это... – Серые глаза Аш вспыхнули, поймав аметистовое пламя костра. – Как давно я...

– Мы находимся в двух днях к северу от перевала. Утром второго дня ты лишилась чувств, и я нес тебя, пока не стемнело.

– Нес... – повторила Аш вполголоса. – А что случилось потом?

Райф опустил глаза. Он вряд ли мог ответить на это и вряд ли хотел. Впервые за последние дни он нащупал свой амулет под шерстяной рубахой. Шнурок наполовину сопрел от пота. Райф убрал амулет обратно и как можно короче рассказал Аш о происшедшем.

Выслушав его, она спросила:

– Значит, ты начертил заветный круг, а потом появились сулльские воины?

– Их, наверно, привлек волчий вой.

– В другое ты не веришь?

– Я не знаю больше, чему верить, – отрезал он жестче, чем намеревался.

Аш, посмотрев на него долгим взглядом, сказала:

– Сколько нам понадобится, чтобы дойти до Поточной горы?

Он испытал к ней благодарность за то, что она заговорила о другом. Ему не хотелось думать о причинах, по которым Каменным Богам вдруг вздумалось спасти его.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить. Возможно, мне придется сказать суллам, куда мы идем. Я видел на севере высокий горный пик, весь пронизанный ледниками, – это, должно быть, и есть Поточная. Но я не знаю, где протекает Полая река, и мы можем потратить добрую неделю на ее поиски.

Аш задумалась. Райф, слыша, как тяжело она дышит, напомнил себе, что она еще очень слаба. Наконец она сказала:

– Ты доверил этим людям нашу жизнь. За последние два дня они могли сделать с нами что угодно, однако ничего плохого не сделали. Я думаю, они пришли, потому что ты позвал их – это известно как тебе, так и им, и это вас связывает. – Райф хотел было возразить, но она его опередила. – Не думаешь же ты, что Каменные Боги послали их только перевязать нам раны, точно лекарей на поле битвы?

Райф нахмурился. Аш подошла слишком близко к вопросам, которые ни один кланник не смеет обсуждать. Каменные Боги – не то что Единый Бог, который имеет власть в городских владениях. Дела верующих в них людей их не касаются, и они не откликаются на мелкие просьбы. Ощутив с новой силой боль в руках, он сказал:

– Я скажу только, куда мы идем, – больше ничего.

Аш кивнула. Райф подвинулся к огню, чтобы поискать для нее горячую еду и питье.

На краю кострища лежали кольцами каменные фигурки, которые свободно помещались в руке, все под цвет ночного неба и луны. Обсидиановые, опаловые, слюдяные, из черного чугуна и горного хрусталя с серебряными прожилками, они нагрелись и были теплыми на ощупь. От старости их очертания стерлись и края стали круглыми. Тяжелые, они хорошо ложились в ладонь. Райф видел, как тот сулл, что пониже, положил одну фигурку в медный котелок со снегом, но помнил, что суллы натаянную воду не пили – только обмакивали в ней тряпицу, которой протирали руки.

Теперь у огня стоял другой медный сосуд, и Райф его взял.

– Человек, который ухаживал за мной, – сказала Аш, – напомнил мне одного бладдийца.

– Клаффа Сухую Корку, – проворчал Райф. – Это бастард из Порубежья.

– Значит, отчасти сулл?

– Да, – поморщился Райф. – Порубежники уже много веков не считают себя суллами, но сколько детей бы у них ни рождалось от кланников и горожан, суллы по-прежнему защищают их, как своих.

– Почему так?

– Не знаю... Порубежники ведут торговлю с кланами и Горными Городами, а суллы только с порубежниками.

– Значит, порубежники нужны суллам, чтобы торговать, а суллы порубежникам – для защиты?

– Наверно, – пожал плечами Райф. В это время две мощные руки раздвинули полотнища шатра у входа, и вошел Несогласный, сопровождаемый снежным вихрем. Другой шел за ним, неся кусок мороженого мяса. Пока Несогласный чистился и отряхивался, он бросил свою ношу к ногам Райфа.

– Я вырезал у зверя сердце, орлиец. Оно твое – съешь его.

Райф, поняв не глядя, что это сердце убитого им вожака, покачал головой.

– У нас в кланах волков не едят.

Суллы переглянулись.

– Так ты не за тем убил его, чтобы съесть?

Сознавая, что разговор с волка перешел на него, Райф сказал:

– Я сделал то, что должен был сделать, чтобы защитить Аш и себя. Если вам нужно мясо, берите его. Больше мне нечего вам предложить.

Сулл, помолчав, сказал:

– Несогласный думает, что ты носишь плащ чужого клана. Он говорит, что ты черноградец. Это правда?