Текст книги "Пещера Черного Льда"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 48 страниц)

Сжав губы, он положил амулет на правую руку и сжал кулак.

Знание пришло к нему сразу, теплое как кровь и естественное, как его собственная мысль. Аш больше нет здесь, и с ней что-то случилось. Ее увезли.

Сплюнув, чтобы избавиться от вкуса речной воды, Райф встал и побрел к двери. В двух шагах от ее окованного железом дуба он остановился, напрягся, набрал в легкие воздуха и ударил в дерево плечом.

Аш увезли, и он найдет ее, даже если для этого придется разрушить башню до основания.

41
ОТРЕЗАННЫЙ ЛОМОТЬ

Райф позволил безумию овладеть собой. Час шел за часом, а он все бился в дверь. Разбив правое плечо в кровь, он принялся молотить в нее левым. Убедившись, что засов снаружи не уступает, хоть расшибись, он влез на скамью и стал расшатывать железную решетку. Прутья толщиной в руку глубоко сидели в отверстиях, забитых гашеной известью, и не поддавались ему.

Он кричал, пока не охрип, но никто не явился, чтобы убить его. Он пинал стены и царапал ногтями зеленый камень. Кровь струилась по его пальцам, падая в воду под ногами. Пот ел глаза, и одежда приклеивалась к спине солеными бинтами. Райф жаждал всем своим существом, чтобы сюда пришел кто-то – хоть кто-нибудь. Он воображал, как размозжит бладдийцев о стены и вырежет им сердца из груди их же мечами. Они прозвали его Свидетелем Смерти – пусть же придут и увидят, как быстро он способен отнять чью-то жизнь.

Шли часы, а он продолжал буйствовать. Его била дрожь, ноги подгибались от изнеможения, глаза видели то, чего здесь быть не могло. Тем лежал на его скамье с обгоревшими дочерна руками, и во рту у него кишели черви. Когда Райф взглянул туда снова, на месте отца лежала мать с жуткой обвисшей кожей, с замазанными серой глазами. Ноги перестали держать его, он свалился в воду и стал ковырять известку между камнями своим амулетом. Аш. Он должен догнать Аш – остальное не имеет значения.

Какой-то отдаленной частью своего разума, еще способной смотреть вперед, он понимал, что лучше бы всего было угомониться до утра, когда к нему придет кто-то из бладдийцев. Одной рукой этот человек будет возиться с дверью, а другой держать воду и миску с овсом – тут-то Райф его и подловит. Ткнет его башкой в дверь, отнимет оружие и убежит. Но мысль о том, чтобы праздно дожидаться утра, была для него невыносима. Все это было как-то связано с Дреем... Райф не мог нарушить клятву еще раз.

Ночь длилась, и он боролся со сном, сознание то и дело уплывало, и он долго потом моргал во тьме, схватившись за амулет. Голова уже не держалась на шее, и он уперся подбородком в грудь. Глаза закрылись, но он все тыкал окровавленными пальцами в камень, используя боль, чтобы не уснуть.

Со временем он даже боль перестал чувствовать, и черта между сном и явью расплылась. Он стал терять мгновения, минуты, часы и наконец уснул, не прекращая своей борьбы.

Звук, похожий на стук деревянных учебных мечей, вторгся в его сновидения. Райфу снилось, как два мертвеца, Шор Гормалин и Бенрон Лайс, фехтуют во дворе круглого дома. Клак! Клак! Клак!

Райф повернулся на другой бок. Звук, продолжая преследовать его, стал теперь как бы легче, четче и походил на лязг стали о сталь. Кто-то вскрикнул, затопали чьи-то ноги. Собаки начали выть – они забирали все выше и отчаяннее и вскоре уже выводили рулады, как настоящие волки.

Башню сотряс мощный грохот, и правая рука Райфа соскользнула со скамьи в воду. Он открыл глаза. Бледный зимний рассвет наполнял камеру, как серый дым. Перед Райфом маячил какой-то кроваво-красный предмет, в котором он не сразу распознал свою левую руку. Вынув из воды правую, он услышал выкрикиваемые снаружи команды. Меч звякнул о камень, загремели шаги, чье-то дыхание со свистом вырвалось из груди. Что-то тяжелое – скорее всего человеческое тело – рухнуло со звуком свернутого ковра.

Райф едва успел сесть, как дверь его темницы распахнулась.

Блеснул, как лед, клинок, который рука в черной перчатке держала у одетой в серебристый панцирь груди. Выше маячило скрытое тенью лицо и шипастый шлем из вороненой стали.

Черный Град, гордо отозвалось в сердце Райфа. Его клан отбил Ганмиддиш назад.

– Встать!

Райф похолодел, и гордость за свой клан мигом улетучилась. Голос, идущий из-под шипастого шлема, был ему знаком.

– Сними шлем, – попросил он.

Вошедший потряс головой, холодно блестя глазами под стальной шапкой.

– Встань, – повторил он, подняв меч.

Райф встал. Его трясло, но человек в шлеме был спокоен, и его рука держала меч непоколебимо, как скала. Грудь под панцирем вздымалась и опадала мощно и ровно.

– Дрей?

Фигура застыла.

– Брат. – Райф сам не знал, вопрос это или нет. Он с трудом узнал в этой фигуре Дрея. Голос был ниже, плечи шире и даже доспехи дорогие. Дрей сбросил с себя обноски, в которых щеголяли все новики клана, и облачился в закаленную сталь.

– Мы с тобой больше не братья. Наша кровь перестала быть родной в тот день, когда ты нарушил клятву.

Райф сделал усилие, чтобы справиться со своим лицом. Холод у него в груди сгустился в твердую точку. Дрей пришел не за тем, чтобы спасти его. Так бывает в детстве, когда убедишься, что люди, которым ты веришь, могут сделать тебе больно, и Райф был так же ошарашен, как если бы Дрей ударил его по лицу. Он знал, что удивляться тут нечему, но привычка полагаться на Дрея слишком укоренилась в нем. Дрей всегда вытягивал его из разных переделок, скрывал от Тема его ободранные коленки, а от Длинноголового – поломанные им саженцы, Дрей придумывал невероятные истории о медведях, улепетывавших по тонкому льду, и одиноких лосях, набежавших на палатку. И Дрей всегда его ждал.

Где-то над ними лязгали мечи, и потолок содрогался от падения чего-то тяжелого вроде жаровни или стойки с оружием. Дрей, ступив вперед, ткнул мечом в воздух рядом с горлом Райфа.

– А ну шагай!

Райф проклял себя за то, что не удержался и вздрогнул. Глядя в глаза брата под шипастым шлемом, он двинулся вперед, обойдя клинок.

– Вверх по ступенькам. Больше чем на шаг от меня не отрываться.

Райф молча стал подниматься по винтовой лестнице. Свет резал ему глаза, голова кружилась от свежего воздуха и шума. Однажды ему пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.

Наверху несли караул два черноградца в сильно помятых панцирях – у одного из-под пробитых лат сочилась кровь. К их клинкам прилипли клочья волос и крови. Сквозь решетчатые забрала Райф разглядел лица Рори Клита и Арлека Байса. Подойдя поближе, он увидел, что красавца Рори портит теперь большой белый шрам, сбегающий от глаза ко рту.

– Каменные Боги! – ахнул Рори при виде Райфа. – Что они с ним сделали? – Никто ему не ответил, и взгляд Дрея заставил Рори умолкнуть.

Райф стиснул зубы. Он не мог от них спрятать свое израненное тело, но больше они ничего не увидят.

– К челну. – Услышав этот приказ, Райф понял, что Дрей изменился не только внешне. Арлек Байс, уже пять зим как взрослый кланник, подчинялся ему.

Они прошли через первый этаж башни мимо погашенных факелов, выломанных дверей и обезглавленного трупа какого-то бладдийца. Из одной двери, завиваясь клубами, валил черный дым. Рори Клит поднял забрало, чтобы протереть слезящиеся глаза, Арлек Байс поднес руку к лицу, отгораживаясь от запаха горелого мяса.

В этой дымовой пелене Райф мог бы запросто справиться с ними.

«Убей для меня целое войско, Райф Севранс».

Райф потряс головой. Он не станет убивать своих кланников – даже ради Аш.

В сером свете ненастного утра они вышли на берег Пяди, и к ним присоединился четвертый черноградец. Райф, удостоив его лишь мимолетным взглядом, все же узнал Бева Шенка, одетого теперь в новенький панцирь с цепями. Меч у него сильно зазубрился – придется отдать его Брогу Видди на перековку. Впрочем, отец, наверно, купит Беву новый. Один Шенк может себе это позволить. Райф сознавал, что Бев смотрит на него, но сам сосредоточился только на мече.

Речные брызги оросили ему лицо. Ветер брил воду, срывая гребни с темных валов и гоня волны на берег. Град барабанил по башне, заглушая звуки боя, идущего в северной стороне. На том берегу, окруженный огненным рвом, светился зеленью и рыжиной ганмиддишский круглый дом. «Наши зажгли огонь, чтобы затруднить бладдийцам оборону», – подумал Райф.

Челн качнулся, когда он вошел в него. На дне плескалась серая вода, но Райф почти не чувствовал сырости. Эта вода по сравнению с той, что стояла у него в темнице, была теплой и ароматной. По реке лупили градины с горох величиной.

– Свяжи ему руки, – приказал Дрей. «Попробуй только возрази», – говорил взгляд его карих глаз, устремленных на Рори Клита.

Рори не привык к лодкам и сильно наклонил челнок, выполняя распоряжение Дрея. Бев и Арлек с трудом удерживали весла в уключинах.

Райф дал связать себя без сопротивления. Ему казалось, что он сходит с ума. Смерть виделась ему повсюду. Было бы очень просто спихнуть Рори за борт и перевернуть лодку. Если сделать это, кто-нибудь непременно потонет. Бев Шенк умеет плавать, но его новые латы, весящие не меньше двух с половиной стоунов, сразу потянут его на дно. Они, все четверо, одеты в панцири и шлемы, а вода в реке ледяная. Взвихренная бурей, она мигом поглотит их и разобьет о камни. Сам Райф выплывет – холодной водой его не проймешь, и стали на нем нет, только лохмотья.

Он сидел не шевелясь. Соль, содержащаяся в воде, жгла ему кожу. Он смотрел на Дрея невидящими глазами, он думал о смерти, но ничего не предпринимал.

До другого берега они плыли долго. Все четверо сели на весла, и Дрей, не став бороться с течением, направил челн вниз по реке. По берегу метались конные, похожие на демонов в отблесках пламени. Райфу казалось, что он увидел в толчее черноградцев и бладдийцев мощную грудь и каштановые косы Корби Миза. Слышался визг раненых лошадей и лязг цепей молотобойцев.

– Суши весла, – крикнул Дрей еще на некотором расстоянии от северного берега, и челн пронесло еще дальше по течению. Когда он царапнул днищем по гравию, битва и круглый дом остались далеко позади. Четверо кланников вытащили челн на берег. Ни один из них не смотрел Райфу в глаза.

Мейс Черный Град, вдруг ударило ему в голову. Это Мейс распорядился увезти его с глаз долой. Куда проще расправиться с предателем втихую, не на виду у клана. Райф смотрел на лесистые склоны и мокрые луга Ганмиддиша, ожидая вот-вот увидеть Мейса на чалом коне.

Дрей сам привязал челнок и выпрямился.

– Рори, Арлек, ступайте вверх по реке, найдите Корби и Хьюга Баннеринга и скажите им, что Пядь взята. – Он обнажил меч – тот самый, который всегда носил за спиной вместе с молотом, но с заново обтянутой замшей рукоятью, хорошо смазанный, отточенный и отполированный до блеска. Металл переливался блеклыми красками бури. – Ты, Бев, пойдешь с ними, возьмешь моего коня и пони для пленного и пригонишь их назад.

Арлек и Рори переглянулись.

– Ступайте, – повторил Дрей, острием меча кольнув Райфа под колено. – Я посторожу пленного.

Бев первым зашагал на восток. Двое других, помедлив, двинулись за ним, и Арлек несколько раз оглянулся. Куда девался его брат-близнец? Они почти никогда не расставались.

Дрей смотрел, как они карабкаются по мокрому гравию. Градины позвякивали о его панцирь.

У Райфа пересохло в горле. Он чувствовал меч, упершийся ему в колено, но смотрел не на него, а на брата. Лицо Дрея скрывала тень. Перчатка на сжимающей меч руке натянулась, показывая белые швы. «Я поручусь за него», – вспомнилось Райфу. Вспомнились слова и то, как Дрей подъехал к нему на вороном, единственный из двадцати девяти человек. Единственный, кто вызвался за него поручиться.

Райф почти не почувствовал, как меч перерезает ему путы. Клинок Дрея сверкнул, перепиливая веревку из конского волоса, но до лица этот блеск не дошел. Дрей посмотрел на дубраву, где скрылись Рори, Арлек и Бев, а потом, не глядя в глаза брату, сунул ему меч рукоятью вперед.

– Держи.

Райф моргнул.

– Держи, я сказал.

Райф растерянно покачал головой.

Дрей взглянул направо, налево и двинул эфесом Райфу в грудь, сам взявшись за лезвие.

– Ударь меня.

Райф попятился. Из-под разрезанной перчатки Дрея проступала кровь. Он схватил Райфа за руку и силой втиснул в нее рукоять меча. Райф сопротивлялся, но Дрей всегда был сильнее – младший не успел опомниться, как старший нажал грудью на меч.

Напрягшийся, с потемневшими глазами, он стерпел боль без звука, как учил его Тем. Райф в ужасе отдернул меч. Кровь, блестящая, почти черная, сочилась из дыры в панцире. Упавший меч звякнул о камни, и этот звук показался Райфу оглушительно громким.

– Уходи. – Пальцы Дрея возились с кожаными застежками панциря. – Мы подрались, ты отнял у меня меч, ранил меня и убежал.

Райф хотел помочь Дрею с завязками, но тот взглядом отбросил его назад. Лицо Дрея стало серым. Кровь стекала в щель между панцирем и поясом. Рана пришлась чуть ниже ребер. Насколько глубоко вошел клинок? Не повредил ли он желудок или легкие?

– УХОДИ!

Райф пошатнулся от силы этого слова. «Как ты можешь гнать меня, когда сам истекаешь кровью? – хотелось крикнуть ему. – Ведь мы же братья!»

Дрей, задержав дыхание, стащил с себя панцирь и вогнал костяшки пальцев в свежую рану. Несколько мгновений он боролся с болью.

Райф заставил себя не отводить глаз. Он отказывался верить тому, что произошло. Не такой Дрей Севранс человек, чтобы пойти на измену. Он живет ради клана, как прежде Тем, сильный и преданный, как настоящий медведь.

Дрей, глядя на него затуманенными глазами, перебирал окровавленными пальцами предметы у себя на поясе.

– На, возьми. – Он снял с медного крючка рог с порошком священного камня. – Инигар удалил из камня твою долю. Вырубил из камня кусок величиной с сердце и велел Длинноголовому увезти его прочь, а Мейс приказал истолочь его в прах.

Райф затаил дыхание. Его отделили от священного камня, как Айана, второго сына Орнфеля Черного Града, убившего Родди Дхуна, последнего из клановых королей. Айан думал, что отец ему скажет спасибо за стрелу, посланную в горло Родди, а Орнфель Черный Град вместо этого отсек сыну обе руки.

«Короля не подобает убивать стрелой, – сказал он. – Надо было пустить в дело меч или не делать этого вовсе».

– Ты больше не мой брат и не мой кланник, – тихо молвил Дрей, вернув Райфа к настоящему. – Сейчас мы расстанемся навсегда. Возьми мою долю священного камня... я не хочу отпускать тебя без защиты.

Их глаза встретились, и Райф увидел перед собой человека, который мог бы стать вождем. Не время было задавать Дрею какие-то вопросы об Ангусе, Эффи и клане – Райф мог только смотреть на него, стараясь запечатлеть в памяти его образ.

А потом и для этого времени не осталось.

Ниже по реке раздался чей-то крик, и на пригорке показался всадник, окутанный дымом. Волчья голова у него на панцире, обработанная кислотой и углем, ошарашивала чернотой пустых глазниц, разинутых ртов и обгоревшего дерева. Это был Мейс Черный Град, пока еще не заметивший братьев.

На одно краткое мгновение Райф вообразил себе, как Дрей уйдет с ним, как они, два изгнанника, будут странствовать по Северным Территориям с мечами в руках. Но этому не суждено сбыться. Есть Эффи, есть клан... есть Аш. И впереди у них дни, что темнее ночей.

Райф взял рог у брата. Надо было уходить, пока Мейс не увидел их вместе. За себя Райф не беспокоился – ему отчасти даже хотелось схлестнуться с Мейсом, – но он не мог поставить под удар Дрея. Не мог после того, что было.

Никогда не сможет.

Пальцы Дрея, клейкие от крови, на миг прилипли к пальцам Райфа.

– Иди, Райф. О клане я позабочусь.

Это были самые мягкие слова, которые Райф услышал от Дрея с тех пор, как тот ворвался к нему в темницу – в другой жизни, как казалось теперь. Райф в последний раз посмотрел брату в глаза и отвернулся.

Дрей, поймав его за руку, сунул туда что-то твердое и холодное, и Райфу показалось, что сердце у него сейчас разорвется.

Его клятвенный камень. Дрей хранил его у себя до сегодняшнего дня.

Пригибая голову против ветра, Райф зашагал на запад.

42
ГАНМИДДИШСКИЙ ПЕРЕВАЛ

Сарга Вейс лежал под навесом сланцевой глыбы. Ледниковые языки, сползавшие некогда с Дробящихся Полей к Горьким холмам, тащили за собой исполинские груды камня. Даже и теперь, тысячи лет спустя, кое-где еще наблюдались последствия ледникового отступления. Одним из таких мест были северные склоны Горьких холмов чуть ниже Ганмиддишского перевала. На гладкой поверхности скал пробивался только скудный лишайник – ни кусты, ни деревья так и не смогли здесь прижиться. Ветер сразу унес бы их прочь.

От этого ветра страдал теперь Вейс, закутанный в одеяло из нежнейшей козьей шерсти. Ход втиснулся в стальную нишу у него за спиной, заняв самое лучшее место. Близость его теплого пахучего тела внушала Вейсу отвращение, как и те чувства, которые испытывал по этому поводу он сам. Однако перебраться в другое место ему даже в голову не пришло. Лежа под своим навесом и притворяясь, будто спит, он мог без помех наблюдать за Марафисом Глазастым и Асарией Маркой.

Расставшись вчера вечером с Собачьим Вождем, Марафис заставил свой отряд из одиннадцати человек ехать всю ночь. В Иль-Глэйве они купили для Асарии и запасного пони, но Марафис предпочел взять девушку с собой на коня. Он стремился проделать обратный путь в возможно меньшие сроки – «поскорее убраться от вони этих клановых ублюдков», как он говорил. В этом Вейс был склонен с ним согласиться.

Буря, нагрянувшая с севера, задержала их в двух лигах от перевала. Сначала Нож попытался продолжить путь, заявив, что никакая клановая буря гвардейца не остановит, но когда устрашающий порыв ветра сорвал поклажу с его коня, ему поневоле пришлось взять свои слова назад и устроить привал.

Лагерь разбили в глубокой расщелине между двумя сланцевыми стенами. Вейс счел, что это наилучшее место в таких обстоятельствах, и поспешил забиться под самый узкий и наименее заманчивый карниз. Он полагал, что никто не захочет разделить с ним это убежище, но Ход все-таки забрался туда, находя это забавным. «Раз это я буду позади него, а не наоборот, то все, считай, в порядке». Другие встретили эти слова хохотом, а Вейс вспыхнул до корней волос и долго думал, как отомстить Ходу, прежде чем уснуть.

Уже светало, на востоке поднималось унылое красное солнце. Семерка начала понемногу копошиться. Их кожаные плащи плохо защищали от бури, а овчины, впопыхах закупленные в Иль-Глэйве, промокли и сильно воняли. Один гвардеец, мрачный гигант со свинцовым взглядом, растапливал в котелке кусок лосиного сала, и Вейса мутило от чада.

Марафис, облегчившись чуть поодаль от лагеря, вернулся к костру, разведенному с помощью шерсти и спирта. Он поворошил огонь жердью, умудрившись извлечь из него настоящее тепло, и посмотрел на Асарию, лежащую рядом с его спальником под гущей плащей и овчин. Лицо его при этом выражало весьма неприятные чувства – возможно, он вспомнил о своих людях, потерянных на льду Черной Лохани. Странный он, Нож, – всегда говорит «мои люди». Ночью, когда ветер сорвал его седельные сумки, из них со звоном выпали два красных клинка. Вейс сразу смекнул, что это мечи Крестовика и Мальгарика. Нож везет их обратно в кузницу, чтобы нагреть в большом черном горне, перековать и вернуть гвардии. Точно Крестовику с Мальгариком от этого будет какая-то польза.

Вейс тихо фыркнул, следя, не подает ли Асария Марка признаков жизни. Маковое молоко, которое ей дали прошлой ночью в ганмиддишском круглом доме, – сильное снотворное средство. Вейс готовил его сам, превратив текучую, как вода, жидкость в густую, как сливки, субстанцию. Она гораздо крепче, чем полагал Собачий Вождь, и Вейс поздравил себя с этим, обнаружив, что его поклажу обыскали и что запас белены, заботливо сберегаемый в рукоятке хлыста, тоже пропал.

Собачий Вождь постарался, чтобы с девушкой в пути не случилось ничего дурного.

Вейс улыбнулся, подставив зубы ледяному дождю. Того макового молока, что он носил при себе – его едва хватило бы, чтобы полить баранью отбивную, – оказалось более чем достаточно, чтобы везти Асарию Марку без чувств хоть до вулканических пустынь Дальнего Юга. Но его улыбка увяла при виде высунувшейся из-под овчины руки Асарии. Кажется, она шевельнула пальцами?

Марафис этого не заметил. Он возился со шнуровкой у нее на груди, стянув рот в куриную гузку. Гвардеец, разогревающий сало, не сводил с него глаз.

Вейс нашарил под одеялом пузырек с маковым молоком, одновременно наведя на Асарию свой внутренний глаз. Если она просыпается, он должен об этом знать. Полученная ею доза заставила бы обычную девушку ее возраста и комплекции проспать до полудня, но чем больше Вейс узнавал о приемной дочери правителя, тем больше убеждался, как мало в ней обычного.

Испытывая помехи от холодного воздуха, он мысленно коснулся ее кожи. Туда и сразу обратно, напомнил он себе. Страх леденил ему спину, как вода. Испуганное «ах» сорвалось с его губ, когда он проник в тело Асарии и влился в поток ее крови. Ее грудь теснили противоречивые силы. Крепкие колдовские нити оплетали ее внутренности, как стеклянные змеи. Заклятия, искусные заклятия, поставленные мастером. Идя снаружи внутрь, они держали в узде ее печень, легкие и сердце. Но какое-то иное начало боролось, пытаясь разорвать их.

Вейс различал некую мягкую, податливую силу, поблескивающую тускло, как пленка под остывающей магмой.

Какая тьма!

Наружно Вейс не шелохнулся, и ни один волосок на его одеяле не дрогнул, когда его нематериальное существо покинуло тело Асарии Марки. Он сделал это медленно, как слуга, выходящий задом наперед из тронного зала. В миг, когда он убрал свои последние щупальца с ее кожи, тьма у нее внутри протянула к нему палец.

Вейс не дрогнул, переполненный благоговением и страхом. Сила, свободная от всяких чувств, влилась в него субстанцией, противоположной свету. Его рот увлажнился, жилы в паху заныли сладостной болью. Наконец-то он встретился с чем-то достойным Сарги Вейса.

К сожалению, связь прервалась слишком быстро. Вейс вытянул шею, цепляясь за последние волокна уходящей силы и сознавая в то же время, что между пальцами у него струится холодная влага. Дождь. Какая гроза! Он жаждал вернуть утраченное.

Но сила ушла, связь порвалась, и ему не оставалось ничего иного, как только вернуться в свое тело. Оказавшись в этой костяной тюрьме, он ощутил боль и взглянул на свою руку. По ней стекала розоватая жижа, смесь макового молока и его собственной крови. В ладонь вонзились осколки стекла. Вейс досадливо зашипел. Он раздавил флакон!

Еще не пришедший в себя после встречи с тьмой и утраты столь важного снадобья, он не сразу обратил внимание на то, что происходило посреди лагеря. Около Ножа и Асарии собралось уже несколько гвардейцев. Один смеялся как-то по-дурацки, другие молчали, что было им не свойственно. Да ладно, пусть их... Вейс бережно повернул руку так, чтобы розовое вещество стекало в ладонь, как мед. Лекарство еще можно спасти, лишь бы оно не капало в снег и не размазывалось по одеялу. Когда молоко подсохнет, он соберет его и заложит, как шлюхины румяна, между двумя листками вощеной бумаги.

Он был согласен подождать. Открытая им тьма наполняла все его мысли.

Какая мощь!

И она может достаться ему.

Ход у него за спиной заворочался было и опять захрапел. Вейс отодвинулся чуть подальше.

Тьма, заключенная в Асарии Марке, объясняла многое. Например, то, почему Пентеро Исс так стремится вернуть ее, почему он послал за ней своего верховного протектора и почему держал ее в отдалении от острых глаз и когтей венисского двора. Эта девушка опасна... и ее мощь едва доступна пониманию. Тот, кто будет владеть Асарией, получит в свое распоряжение и ее силу.

Вобрав в ладонь последнюю каплю, Вейс припомнил последний разговор со своим господином. То, как Исс одержал над ним верх, заставляло его почувствовать себя грязным, изнасилованным, и сладкая боль в паху сделалась горькой и жгучей. Исс уже имеет доступ к одному источнику силы. Зачем ему два?

– Разденьте ее, ребята.

Вейс похолодел, услышав приказ Марафиса, и посмотрел на Асарию, но не смог увидеть ее за спинами столпившихся вокруг гвардейцев. В середине этого черно-красного сборища стоял Марафис с лицом, вылепленным из теней и резких линий.

– Она убила наших братьев. Иссу она нужна живая, это понятно, но я знаю один способ испортить жизнь, не отнимая ее.

Семерка ответила одобрительным гоготом. Двое, с горящими, слезящимися от ветра глазами, уже приготовились приступить к делу.

– Нет! – завопил Вейс, вскочив на ноги. Он живо представил себе, как Асария сейчас проснется и отправит их всех в ад. Заклятия, стягивающие ее тело, ничто по сравнению с этой... с тем, что живет в ней. Если Марафис попытается причинить ей хоть какой-то вред, невозможно предсказать, чем это кончится. – Перестань! Она убьет нас всех.

Марафис и остальные повернулись к нему. На миг Вейс увидел себя их глазами: узкоплечего, в белых одеждах клирика, со слишком красивыми глазами и руками, прижимающего к груди одеяло. Он выпрямился и бросил одеяло наземь.

Нож сказал что-то своим людям. Двое, возившиеся с девушкой, подняли головы, но Марафис, коснувшись их плеч, сделал им знак продолжать. Вейс мельком увидел девушку, ее обнажившуюся кое-где кожу. Дождь падал на ее сомкнутые веки, серый и пузырчатый, как слюна.

– Тебя это не касается, Женомуж, – сказал Марафис. – Ты не наш. Если такие вещи оскорбляют твой взор, можешь отвернуться.

Кровь бросилась Вейсу в лицо.

– Болван! Ты что, не понял? Эта девушка опасна. Колдовство...

– Ход.

Одного слова Ножа оказалось довольно, чтобы восьмипалый пробудился. По мокрому снегу заскрипели шаги, и Вейс ощутил затылком густое дыхание Хода.

– Займись им. Пусть не увидит ничего такого, чему воспротивилась бы его матушка.

Ход почти добродушно хлопнул Вейса по спине.

– Похоже, мы будем пережидать бурю вместе, Женомуж. Эй, начальник, – оставьте на мою долю.

Нож кивнул, и семерка вернулась к своему занятию, а Ход снова увел Вейса под скалу.

– Лекарство перестает действовать, – крикнул Вейс, сделав слабую попытку освободиться от трехпалой хватки Хода. – Она убьет вас всех!

– Заткни ему глотку, – бросил Нож, стаскивая с рук черные перчатки.

Ход двинул Вейса в спину.

– Слышал, что сказал Нож? Не ной.

Вейс опять забился в нишу, где спал. От тумака у него на глазах выступили слезы, но гордость не позволяла ему пролить их. Ход стал прямо перед ним, загородив обзор своим мясистым туловищем.

Ветер донес металлический щелчок расстегнутого ремня, потом нервный смешок – и стало тихо. Волоски на руках Вейса встали дыбом один за другим. В просвет между ногами Хода он увидел, как Марафис отошел и прислонился к скале, чтобы полюбоваться всласть. Как видно, он затеял это лишь ради своих людей, а сам останется в стороне. Вейс, как и все, знал, что он предпочитает заниматься такими делами в уединении, но не знал почему.

Но тут первый гвардеец улегся на девушку, и все мысли, кроме тех, что касались его собственной безопасности, вылетели из головы Вейса. Ветер переменился – сперва он закружился в лощине вихрем, а потом вовсе утих.

– Райф!

Вейс ясно расслышал крик девушки, но не так, как слышит обычный человек. Крик прошел не через ушные перегородки, а сквозь кожу, оледенив все тело. Ход немного подвинулся, и Вейс увидел, что семерка стоит, не сводя с девушки глаз. Крика никто из них не слышал.

«Стойте! – хотелось заорать Вейсу. – Разве вы не видите, что происходит? Разве не чувствуете?»

В воздухе запахло металлом. Иней на скалах мерцал тысячами зорких глаз. Вейс ощутил первый толчок, пока еще слабый: девушка просто пыталась проснуться. Но и его было довольно, чтобы заморозить дыхание в легких мага.

Потихоньку, осторожно, он начал принимать меры. Тьма, таящаяся в Асарии, завораживала его и тянула к себе, но только дурак не испугался бы ее. Медленно, миг за мигом, он собирал крохи собственной силы. Поняв с самого начала, что Асарии ему не одолеть, он сосредоточился на том единственном, что имело значение: на спасении шкуры Сарги Вейса.

Он почувствовал, что девушка пробудилась окончательно. За этим последовало мгновение полного покоя, когда она открыла глаза и взглянула в лицо первому насильнику.

Ужас сдавил Вейса тисками. Магия всегда была его единственным козырем, единственным, что давало ему преимущество перед каждым человеком, будь то мужчина, женщина или ребенок. Даже Пентеро Исс, чародей и правитель Вениса, не мог превзойти Вейса в этом деле. Магия была его источником высокомерия и его гордости. Каким бы унижениям ни подвергали Вейса Марафис и ему подобные, он всегда утешался сознанием, что, когда дело дойдет до открытой схватки, преимущество будет на его стороне. Человек не может драться, когда роговица осыпается с его глаз, как шелуха, или застывший воздух сковывает его легкие ледяной броней.

Но теперь, когда Асария Марка принялась за дело, притягивая к себе ветер, воздух и даже свет, Вейс понял, что лишился своего преимущества.

С тем, что таилось в ней, бороться было невозможно.

Не крикнуть ли напоследок, чтобы они поскорее прятались или спасались бегством? Но он помнил их презрительный смех и предпочел поберечь силы для себя.

– Пусти меня! – тонким, полным ужаса голосом вскрикнула девушка.

Ее бледные кулачки замолотили по груди гвардейца, с треском прорвалась ткань, и мужской голос пробубнил:

– Заткнись, сука.

Это были последние слова, которые гвардеец сказал в своей жизни. Вейс не мог бы описать то, что случилось потом. Ужас и паника превратили его в напуганного ребенка. Свет и воздух, составляющие ткань мира, разодрались, и в прореху хлынул нездешний мрак, густой, как черное масло, пахнущий холодом, сладостью и неминуемым распадом. Грибовидное воздушное облако ударило в семерку, швыряя тела на камни.

Лошади с визгом забились, лягаясь и мотая головами. Люди тоже подняли крик... а потом умолкли. Клуб снега взвился в небо, и гончие бури порвали его в клочья.

Вейс думал, что приготовился ко всему, но он заблуждался. Ход обрушился на него, и ребра Вейса хрустнули, как сухие палки. Весь воздух вышибло из груди, и та искусная защита, которую он припас для себя, вышла наружу неоформленная, плохо настроенная, не имеющая никакой силы. Ее едва хватило, чтобы прикрыть сердце и мозг. Рот и нос забило снегом. Вейс старался не закрывать глаза, чтобы видеть, что входит в проделанную девушкой прореху, но бьющая в них ледяная крупа заставила его смежить веки.

Он забрался в самую глубину ниши, пригвожденный к месту телом Хода. Страх, столь всеобъемлющий, что казался совершенно новым чувством, выпил всю влагу из его горла.

Так вот оно – то, чего он хотел.