Текст книги "Пещера Черного Льда"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

Туман понемногу уходил, открывая черные базальтовые скалы, заснеженные долины, забитые льдом протоки и высохшие сосны, ушедшие наполовину в землю, как выброшенные на берег киты. Кровавое дерево так далеко на севере не росло, а если и росло, то ничем не напоминало тех гордых великанов, что ценились в кланах дороже, чем скот. Здешние деревья ветер поставил на колени, их стволы блестели, как отполированные, и омела опутывала их ветви, бледно мерцая опаловыми, ядовитыми для человека плодами.

На восточном и северном горизонте вставали гранитные горы, и взгляд Райфа переходил от вершины к вершине, ища сдавленную ледником Поточную. Ветер вышибал слезы из глаз, и руки в перчатках нестерпимо болели. По словам Ангуса и Геритаса Канта, Полая река протекает у подножия Поточной. По весне она так раздувается от тающих снегов и льдов, что ломает горы, но неизвестно, в каком состоянии она находится сейчас. Реки, питаемые единственным источником, зимой часто перемерзают или пересыхают, но так далеко на севере ни в чем нельзя быть уверенным. Река может не замерзнуть и до весны из-за внезапных перемен погоды, горячих ключей или быстрого течения.

Райф снял перчатки и растер руки. От холода ему было трудно переводить взгляд от дальних гор на пальцы. Он совсем измотался. Прилечь бы хоть ненадолго... поспать...

Он пришел в себя внезапно, осознав, что не чувствует больше тяжести Аш. Она соскользнула вниз и теперь стояла на коленях в снегу. Райф проклял себя за слабость. Как он мог быть так глуп, чтобы закрыть глаза хотя бы на миг? Злясь на себя, он яростно натянул перчатки на руки, ставшие серовато-желтыми от ранней стадии обморожения.

– Аш, – произнес он пересохшим горлом.

Она была холодной и жесткой, как чум во время бури. Райфа тоже проняло холодом. Он присел и прижал ее голову к своей. Глаза Аш были закрыты, мышцы на горле содрогались, и от нее, как спиртом, пахло колдовством.

Холодность ее кожи медленно сменялась чем-то другим. Райф слышал гул голосов: «Протяни руки, госпожа. Здесь так темно, так холодно. Протяни».

Он непроизвольно отшатнулся. В клановом языке не было слова для звука этих голосов. Они шипели, как безумные. Что же это за люди, что за существа обитают в Провале? Геритас Кант говорил о тенях и прочих неопределенных вещах, но Райфу казалось, что тот слишком о многом умолчал. Тень не может взять меч и убить человека – почему же Кант думает, что они могут?

Но Райф не мог думать об этом сейчас. Роясь закоченелыми руками в котомке, он искал какой-нибудь кляп. Ветер выл, и плащ девушки, вздуваясь, хлестал ее по спине. От скал и деревьев по снегу, как живые, протянулись тени. Аш приоткрыла рот, и субстанция у нее на языке превращала день в ночь.

– Нет!

Райф метнулся к ней с такой силой, что они оба повалились в снег. Он зажал в руке целое одеяло и затолкал его угол в рот Аш, загнав черноту обратно. Видя, что ткань дальше не идет, он навалился на Аш, пригвоздив к земле ее руки и ноги.

Он не знал, сколько времени они пролежали крестом на снегу. Его дыхание стало медленным, тело остыло, а когда ему на веки упали первые снежинки, он очутился в мире, где день и ночь слились в серый ложный рассвет. При падении шапка свалилась у Аш с головы, и серебристые волосы развевались вокруг лица. Райф позвал ее по имени – он знал, что она не ответит, но не смог удержаться. Скатившись с нее, он стряхнул иней с плеч и локтей. Потом размял мышцы, вскинул котомку на спину, заткнул ивовый посох за пояс и надел на себя плащ мертвеца. Где-то за горизонтом завыл одинокий волк.

Собравшись в дорогу, Райф поднял Аш на руки и двинулся на север.

* * *

Магдалена Тихая ждала, укрывшись в грифельно-серой тени. Турло Пайк назначил ей свидание внутри «Овечьего копытца», а не на темной ненастной улице, но у нее были причины не входить в таверну. Кроме того, Крадущаяся Дева никогда не действовала по чужой указке.

Она узнала его по шагам. Мужчина тратит деньги на одежду, а не на обувь, и неровная поступь плохо залатанных подметок выдала Пайка, не успел он еще и свернуть за угол.

– Турло, – тихим и приятным голосом окликнула его девица.

Все мужчины любят звук своего имени, а некоторые любят его больше прочих. Турло Пайк, относящийся к последним, повернул голову так быстро, что его шея на миг обнажилась – в самый раз для удара ножом. Магдалена причмокнула губами почти беззвучно, как при поцелуе, выждала еще мгновение, зная, что сильнее всего мужчину завораживает тайна, и вышла на свет.

– Поди сюда, – поманила она его пальчиком, туго обтянутым блестящей, как будто мокрой, кожей.

Турло Пайк, кровельщик, столяр и мошенник, узнал Магги Море и нахмурился.

– Пошли в дом, Магги. Тут такая холодина, что волосы на заду леденеют.

Магдалена сделала ему шаг навстречу, но лишь потому, что это входило в ее намерения.

– Я не могу войти туда, Турло. Гуль меня выгонит, если я это сделаю, – ты же знаешь, какой он.

Турло Пайк видел только, что Гуль Молер слегка обиделся, когда затронули доброе имя его таверны, но охотно кивнул. Мужчина всегда склонен превращать своего недруга в чудовище, и Магдалена часто этим пользовалась.

– Ладно, – буркнул Турло, – только давай покороче. Если б у тебя под юбкой болтались яйца, ты бы не торчала в такую погоду на улице.

Губ Магдалены коснулась улыбка, не тронувшая глаз. Вместе с кровельщиком она вновь отошла в темный закуток между двумя домами. Умелец, строивший «Овечье копытце», без всякой известки или песка вывел из сухого кремня на диво ровные, не поддающиеся обледенению стены. Магдалена ценила хорошую работу в любом ремесле. Она пятилась, пока руки Турло в бобровых рукавицах не удержали ее.

– Что за игры такие? Я дальше не пойду.

Магдалена Тихая убивала много раз, но только раз сделала это из гнева, чего больше не желала повторять. Быстрым, почти не требующим силы движением она вскинула руки вверх, так вывернув Турло запястье, что он был вынужден отпустить ее. Добившись этого, она снова взмахнула рукой, как бы не понимая, что делает.

– Хорошо. Можешь рассказать свои секреты здесь.

Произнеся это, она оглядела улицу. Все было спокойно.

Ненастье перед бурей в некотором роде даже лучше, чем настоящая тьма. Воры, продажные девки, неверные мужья и сводники – все они разгуливают по ночам, а в бурю сидят дома.

– А плата при тебе?

Магдалена хлопнула по выпуклости под своим суконным плащом.

– Рассказывай, что удалось узнать.

Взгляд Турло перешел с выпуклости на темные тучи и на лицо Магдалены. На нем был бурый шерстяной плащ с бобровым воротником и оловянной пряжкой. Мех от пота и грязи слипся и больше походил на драную кошку.

– Их точно четверо. Мать, старшая дочка лет шестнадцати – пухленькая такая, в самый раз поспела. Еще девчонка, маленькая, без титек, и дите.

Единственная капля слюны оросила темную пустыню рта Магдалены.

– Ты знаешь, как кого зовут?

– Вроде да. Мать загнала девок в заднюю комнату, как увидела, что я иду. Ну, малые дети – известное дело. Младшая стала звать мамку, а старшая – унимать ее. Потом и средняя вмешалась. Я, значит, толкую с матерью о дымоходах, какой лучше, а сам слушаю их краем уха. Тут средняя как завопит: «Мне больно, Касси, пусти!» Видела бы ты лицо матери. Она уже не чаяла от меня отделаться. Так спешила, что на два ряда обожженных кирпичей согласилась. Два ряда! Это ей недешево станет. – Кровельщик осклабился. – А кто ж знает, что там, за первым рядом?

– Да, – шепотом произнесла Дева. Она не любила мелких преступлений и людей, совершавших их. Она не принадлежала к женщинам, ищущим себе оправданий. Она была убийцей и знала, что место в аду ей обеспечено, но знала также, что убить человека честнее, чем дурачить его, улыбаясь ему в лицо.

В этом мире полно Турло Пайков, и Магдалена всегда полагалась на них. Жадность делала их легкой добычей. Глядя кровельщику прямо в глаза, она спросила:

– Где в точности стоит этот дом?

Турло потер один большой палец о другой, не снимая рукавиц.

– Плата вперед, Магги.

Она достала замшевый мешочек с солью, которую сама смолола в мелкий порошок, развязала тесемки и показала, что внутри. Турло полез туда рукой, но Магдалена отдернула мешочек.

– Так где же?

Глаза Турло потемнели.

– Почем мне знать, что все будет, как ты говоришь?

– Почем мне знать, что ты говоришь правду?

На это у Турло ответа не было. Пожав плечами, он нехотя рассказал, как найти усадьбу. Магдалена следила за его глазами, пока он говорил.

Выслушав его, она взвесила в руке мешочек с солью:

– Иди за мной. Уговор есть уговор, – и двинулась в глубину закоулка.

– Эй, ты что это? Отдавай прямо здесь. – Турло хотел схватить ее за руку, но поймал только воздух.

Магдалена уходила все дальше, ускоряя шаг. В этот миг любая другая убийца женского пола прибегла бы к любовной игре. Потупленные глаза, язычок, облизнувший губы... «Уйдем куда-нибудь с глаз долой. Отец побьет меня, если увидит». Магдалена провела языком по совершенно сухим губам. Она к таким штучкам не привыкла.

– Хочу показать тебе, как это зелье действует, а для этого нужна вода.

Ее слова вызвали у него интерес – она почувствовала это по легкой перемене его дыхания.

– Подожди меня тут. Я захвачу кувшин из «Копытца».

Магдалена кивнула. Она уже вышла на место, прежде служившее «Копытцу» двором, а теперь просто ставшее мощеной площадкой с разрушенными стенами, где валялись пустые бочонки, железные обручи, стулья без ножек, рваное женское белье и несколько дохлых ворон. Здесь воняло мужским семенем и прокисшим пивом. Магдалена направилась к пролому в стене.

– Куда ты? Там никакой воды нет.

– Есть – в пруду за липовой рощей.

– Эта-то вонючая дыра? Да она замерзла, как медные яйца.

– А вот и нет. Я там сегодня проходила. – Она перелезла через обломки стены, и Турло оставалось только последовать за ней, чтобы быть услышанным.

– Чего это тебя туда занесло? – с явным подозрением спросил он.

– Из-за детей. Услышала, как кто-то кричит, и что есть духу побежала туда. Они играли на льду, а он треснул, и один мальчик провалился.

– Паршивая мелюзга! – с чувством произнес Турло. Дева, не глядя на него, шла в сторону старых лип, и он не видел, как изменился цвет ее глаз. Никаких детей не было, и если бы у Турло хватило ума поглядеть на снег, он не увидел бы никаких следов между двором и прудом. Магдалена действительно побывала на пруду час назад, но шла туда и обратно другой дорогой. Никто не должен был увидеть ее с пешней и молотком, которыми она долбила лед.

Работа была не из легких. Ей пришлось лечь ничком на берег и наполовину высунуться на лед, чтобы пробить первую трещину.

Пруд был мал, и вода в нем промерзла на полфута. У Магдалены костяшки на руках почернели, пока она трудилась. Проделав дырку, она выбралась на берег и стала обрабатывать ледяную кромку. Когда она закончила, подмышки ее хорошего вдовьего платья превратились в кашу из шерсти и пота. Пешню и молоток она кинула в полынью, стряхнула лед с плаща и капюшона и ушла тем же путем, что пришла.

Приготовления всегда были главной частью ее работы.

– Ох доиграешься ты, Магги Море.

Она оглянулась. Турло крабом сползал по склону, прижимая локти к бокам. Магдалена, чтобы поднять ему настроение, притворилась, будто спотыкается.

– Держись, мы почти пришли, – сказала она и многозначительно похлопала по мешочку.

Выбравшись наконец из-за деревьев, он запыхался и раскраснелся. Магдалена уже стояла на берегу пруда, прямо перед прорубью, которая уже подернулась ледком.

Кровельщик вытер нос рукавом.

– Ладно, давай показывай, и мотаем отсюда, пока буря не задрала подол тебе на голову.

Магдалена достала из-под плаща складную кожаную чашку. Та не слишком хорошо держала воду, поскольку навощена была наспех, а просмолена только по шву, но Магдалену это не беспокоило. Нагнувшись, она зачерпнула серую ледяную шугу и достала из-под плаща еще два предмета, одним из которых был замшевый мешочек. Пальцем в перчатке она поворошила воду.

– Видишь – воду надо размешать, прежде чем сыпать порошок. И она должна быть очень холодной, вот как эта. – Магдалена не смотрела на кровельщика, но чувствовала всеми фибрами своего существа, что он подошел поближе к берегу. – А теперь добавляешь маленькую щепотку, будто жаркое солишь. Если переберешь, женщины у тебя впадут в спячку на несколько дней.

– Им это вредно?

Магдалена едва сдержала улыбку.

– Нет, но сон тоже разный бывает. Тебе ведь все семейство усыпить надо, так? – Опять-таки не глядя на Турло, она почувствовала его кивок. – Вот и будь осторожен, потому что доза, которая усыпит взрослую женщину, может оказаться слишком велика для малых детей. Ты ведь не хочешь, чтобы две младшие девочки продолжали беспробудно спать, когда мать и старшая сестра уже проснутся?

Турло пробурчал что-то неразборчивое. Он стоял теперь так близко, что Магдалена слышала его возбужденное дыхание.

– Я хочу, чтобы все они спали, пока я не сделаю свое дело и не уйду.

– Выльешь чашку в колодец, покуда они еще не встали и не наносили воды, – и будет в самый раз. – Магдалена добавила в чашку шепотку соли. – Тебе понадобится не меньше трех часов, чтобы исполнить задуманное. Раньше припрятанное золото и драгоценности не отыщешь.

Турло переступил с ноги на ногу и ответил тихо и напряженно:

– Да.

Неприязнь Магдалены к нему усилилась. Он хотел усыпить этих живущих на отшибе женщин не для того, чтобы ограбить их, хотя между делом и не прочь был пошарить по чайникам и ящикам. Он задумал не грабеж, а насилие. Магдалена угадала это его желание еще три ночи назад, в таверне «У погонщика Джека», когда он рассказывал об этом доме с горящими глазами и ртом, мокрым от слюны и пива. Тогда она и предложила ему сонное зелье в обмен на сведения, а теперь, когда сделка почти состоялась, ей не терпелось избавиться от этого человека.

Она протянула ему чашку.

– Попробуй, чтобы самому узнать силу снадобья.

Турло Пайк полагал, что надуть его невозможно.

– Сперва ты попробуй.

Магдалена охотно исполнила требуемое. Вкус соли не был ей противен, однако она скорчила гримасу.

– Держи. Это не материнское молоко, врать не стану.

Турло Пайк сделал свой последний шаг. Пока он принюхивался к содержимому в чашке, Крадущаяся Дева грела в руке нож.

Все было кончено в одно мгновение. Лезвие прошло сквозь ребра, пронзив легкие и сердце, – Магдалена предпочитала наносить свой удар сзади. Спина дает гораздо меньше крови, чем мягкие ткани живота и груди. Чашка плюхнулась в воду, и налетевший ветер взъерошил меховой воротник кровельщика. Магдалена поддерживала тело, пока душа не вышла из него, а потом выдернула нож и предоставила Турло отправиться за чашкой. Прорубь, сделанная Магдаленой во льду, пришлась ему как по мерке, и он погрузился в холодную черную воду.

Через час прорубь застынет, а спустя еще час буря занесет ее снегом. До весны Турло Пайка никто не найдет.

Магдалена искренне сомневалась, что его исчезновение кого-то опечалит.

Повернувшись к пруду спиной, она вытерла нож, пользуясь не водой и не снегом, а тряпочкой, смоченной тунговым маслом. Она всегда придавала значение таким вот мелочам, и хотя нож у нее был простой и стоил недорого, менять его она не собиралась. За ним числилось немало отнятых жизней.

Она быстро убрала клинок, чтобы не увидеть в нем своего отражения, и стала подниматься вверх по склону. Если ей повезет, она вернется в таверну еще до наступления бури.

* * *

Волков привлекал запах болезни. Райф слышал, как они перекликаются: долгие ноты звучали во тьме, как крики потерявшихся детей, а после утихли вместе с ветром. Однажды, оглянувшись, Райф увидел одного – высоко на базальтовом хребте, с горящими синим огнем глазами. Белый волк.

Они чуяли Аш, ее слабость, ее кровь, текущую из носа и засыхающую черной коркой на губах. Вот так же чуют они хромого оленя, престарелого лося или пораженного глистами горного барана. Этот запах сулил легкую добычу. Райф, стараясь не думать об этом, вкладывал остаток сил в то, чтобы пронести Аш через голую заснеженную долину, но волчий вой лишил его и этого остатка. Переступая с камня на камень, он увидел еще одну пару горящих синих глаз и понял, что волки изучают свою добычу.

Он мог делать только одно: продолжать свой путь. «Волки на взрослых мужчин не нападают, – несчетное количество раз говорил ему Тем. – Они знают человека по запаху, который тот оставляет на падали и капканах, и быстро приучаются связывать этот запах со смертью». Райф держался за эти слова, бредя сквозь падающий снег и шевеля губами, повторяя их про себя.

Аш лежала без движения у него на груди, и только еле заметное дыхание показывало, что она еще жива. Ее лицо становилось все белее, как губы. Именно это побуждало Райфа идти. Он не знал, сколько часов уже прошло или что он видел вокруг с тех пор, как Аш лишилась чувств. Он знал одно: останавливаться нельзя. На холод он больше не обращал внимания. Его руки в перчатках совсем онемели, а тяжесть Аш еще больше затрудняла кровообращение. В другое время он непременно сделал бы передышку, чтобы обмотать их тряпками или погреть у себя под мышками. Теперь у него на уме было одно: идти, пока он еще может.

Он нарушил свою первую клятву и подвел своего брата. Второй клятвы он не нарушит и Аш не подведет.

Он не мог поддаться изнеможению. Он держал спину прямо, и боль, вызываемая этим, не давала ему терять сознание. Ног он не чувствовал и не помнил, когда в последний раз ощущал снег через сапоги. Губы пересохли так, что от улыбки из них брызнула бы кровь. Впрочем, ему было не до улыбок.

Хорошо было и то, что ему не встретилось ни дерево, ни скала, чтобы укрыться от бури. Он не знал, как поступит, оказавшись перед выбором: идти дальше или остаться на долгую ночь. Ему отдых пошел бы на пользу, но Аш?

Райф отогнал от себя эту мысль. Тучи над головой приобрели цвет расплавленного металла. Это хорошо. Значит, впереди еще час дневного света, подумал он, позволив себе эту маленькую ложь.

Он шел и шел, налегая всем телом на ветер. Часто он оступался в сугробы, чью истинную глубину скрывали тени или неровности почвы, или опрометчиво полагался на поваленный ствол, который оказывался трухлявым. Лед тоже был не менее опасен. В клане об этой долине ничего не знали, и под снегом могло скрываться все что угодно: замерзшие ручьи, озерца и пруды. Порой Райф замечал ивы, растущие на дне выемки вдоль долины, и с некоторым удовлетворением осознавал, что там протекает ручей. Это было все, что он мог разглядеть. Он старался держаться на базальтовых плато, скалах и моренах, что тяжело сказывалось на его ногах.

Пройдя половину долины, он впервые услышал шаги волчьих лап по снегу. Уже настали серебристые сумерки, и от сосен и скал ползли синие тени. Снег все еще падал, но ветер немного поутих, и осевшие наземь хлопья превращались в ледяные кристаллы. Волк, ступая по свежему насту, приближался к Райфу с подветренной стороны. Райф на миг замер и пошел дальше. Желание прибавить шагу обдавало его жаром, и Райфу стоило большого труда сдержать его. Резня на Дороге Бладдов научила его всему, что следовало знать о хищниках и добыче. Волки, как люди, любят, когда дичь убегает от них.

Он, однако, не устоял перед тем, чтобы оглянуться. Позади во мраке светились три пары синих глаз. Еще две тени маячили сбоку – длинноногие, с лохматыми, шире голов, шеями. Заметив, что дичь смотрит на них, волки замешкались, подтянули к себе передние лапы и опустили головы. Им хотелось, чтобы он побежал.

Кровоточащие губы Райфа сложились в угрюмую улыбку. Бежать он не мог при всем желании, хотя бы и трусцой, даже если бы сам дьявол гнался за ним.

Он повернул голову и пошел дальше. Впереди торчала куча камней, сглаженных ветром и наполовину засыпанных снегом. Самый высокий был Райфу по грудь. Ладно, сойдет.

Стая начала сокращать расстояние.

Райф думал только об одном: добраться до скал. Он слишком изнемог, чтобы бояться. Руки у него онемели по локоть, ломоту в ногах мог излечить только сон. Приближаясь к камням, он готовил себя к встрече со стаей. Медленно, ценой многих шагов, он совершил на снегу полукруг, чтобы оказаться спиной к скалам и лицом к волкам. Они подошли совсем близко, и Райф уже различал их морды, покрытые более темной шерстью, и белые, как снег, шеи. Первый волк под взглядом Райфа ощетинился и прижал уши, второй оскалил желтые зубы, третий зарычал, издавая низкий, далеко летящий по снегу звук. Стая замедлила шаг, ожидая действий вожака.

Райф, тоже не сводя с него глаз, медленно опустился на колени. Волки вели себя беспокойно. Их будоражил запах крови и слабости, но они боялись существа, которое вдруг повернулось и стало смотреть им в глаза. Но Райф подозревал, что страх недолго удержит их на месте. Под серебристым мехом вожака виднелся тощий живот, и щеки у него запали. Глядя на него, Райф понял, что отец заблуждался. Этот волк мог напасть на человека.

Борясь с порывом вьюжного ветра, Райф опустил Аш на снег. Он так свыкся с ее весом, что теперь словно сдирал с себя кожу. Она, не шелохнувшись, погрузилась в глубокий свежевыпавший снег. Райф бросил на нее быстрый взгляд, убедившись, что ее лицо не соприкасается со снегом. Боль в освободившихся руках вызвала на глазах слезы. Он поправил шапку Аш, прикрыв ей щеки. Вожак зарычал, прищурив синие глаза, и щелкнул зубами в воздухе.

Райф вздрогнул, и волки, заметив это, дружно завыли.

Райф встал и вытащил сзади из-за пояса ивовый посох. Он не чувствовал ни пальцев, ни палку, которую сжимал ими. Он чуть не выронил посох, когда переступил через Аш и стал между ней и стаей.

Волки продвигались вперед, скалясь и щелкая зубами. Двое замыкающих теперь совсем ненамного отставали от трех передних. Райф заметил клочья темной шерсти, шрам на чьей-то передней лапе, разорванную кровоточащую морду.

Вожак бросился на Райфа. Его оскаленная пасть заслоняла все остальное. Райф, проклиная свои непослушные руки, едва успел взять посох наперевес и оказался не готов к удару. Жаркое дыхание зверя опахнуло его. Вожак метил в живот. Райф отскочил назад, полагаясь на ноги больше, чем на руки. Зубы волка воткнулись в дерево, и сила столкновения оттолкнула хищника и добычу в разные стороны.

Два крайних волка выдвинулись вперед, а вожак, мотнув большой головой, вернулся в стаю.

Сетовать по поводу онемевших рук было некогда. Второй зверь кинулся на Райфа, снова нацеливаясь на мягкий живот, и Райфу снова пришлось отступить. Мускусный волчий дух ударил ему в ноздри. Задыхаясь, он через силу заслонился посохом. Волчьи зубы громко клацнули, встретившись с деревом.

Разозлившись на себя, Райф заставил руки сильнее сжать посох. Волк отступил, и Райф сделал вид, что гонится за ним. Вся стая попятилась, кроме вожака.

«Убей для меня целое войско, Райф Севранс». Райф стиснул зубы. Что такое один волк по сравнению с этим?

Он занял позицию в двадцати шагах от камней. Стянув перчатки, он обнажил руки, которые ночь сделала синевато-желтыми, и поспешно перехватил посох. Волчьи глаза вокруг горели серебристо-синим светом, словно позаимствованным у луны. Райф сосредоточился на одной-единственной паре. Вожак держался впереди, сморщив морду и выставив наружу твердые пурпурные десны.

Райф перевел взгляд на его выпуклую грудь... и в тот же миг взял на прицел его сердце. Большое, как у человека, но бьющееся вдвое быстрее, оно стучало о волчьи ребра сгустком хрящей и мяса. Райф ощутил во рту жар и вкус крови – то ли волчьей, то ли своей. Сердце волка принадлежало ему – остальное было пустячным делом.

Волк, рыча, приготовился к атаке. Райф поднял посох высоко над головой концом вперед. Волк прыгнул, но он еще ждал... ждал... пока увидел прямо перед собой темную пасть. Тогда он вогнал посох волку в глотку. Хрустнули кости, зашипело, как пар, вырвавшееся наружу дыхание, кровь брызнула Райфу в лицо. Посох погружался все глубже, до самого сердца.

Волк повис над землей, как молочный поросенок, насаженный на вертел. Синий лед в его глазах растаял, хвост обмяк. Свидетель Смерти. Резким движением Райф отшвырнул от себя посох. Мертвый волк хлопнулся на снег, подняв белые вихри. Кровь из его пасти и пробитой груди обагрила наст. Другие звери боязливо подались вперед, припав к земле, втягивая воздух ноздрями. Райф с криком бросился на них.

Этого хватило, чтобы стая бросилась наутек, оставив своего вожака в холодных лапах смерти. Ни один из зверей не оглянулся назад.

Райфа трясло. Силы покинули его окончательно. Он не мог оторвать ноги от снега и вернулся к Аш, волоча их за собой. Волчья кровь, засыхая, стягивала ему лицо.

Аш лежала тихо, не шевелясь. Шапка сбилась ей на затылок. Из носа, ушей и рта текла темная жидкость, застывая под головой островком красного льда.

Райф обезумел. Мысли осыпались шелухой, как старая кожа, способность понимать утекала, как вода вниз по склону. Не осталось ничего, кроме Аш и ликов Девяти Богов.

Она не умрет.

Он ей не позволит.

Давно утратившими чувствительность руками он сорвал с пояса тавлинку Дрея, отросток лосиного рога, гладкий, как зуб, и холодный, как ночь. Серебристый колпачок отскочил, тихо щелкнув, и тонкая струйка пыли полилась по ветру, струйка цвета пепла и камня. Райф пошел по снегу, очерчивая круг.

Ганолис, Хаммада, Ион, Лосе, Утред, Ован, Ларранид, Мальвег, Бегатмус – перечислял он имена богов. Пыль священного камня стлалась за ним, как темный дымок, оседая черной чертой на снегу. Ночь сгущалась и углублялась, как яма, и Райф падал в нее, падал, падал...

Круг замкнулся, и Райф вошел в него и завыл, как только что убитый им волк.