Текст книги "Пещера Черного Льда"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 48 страниц)

14
ПОБЕГ

«Может, я выйду ночью поболтать с Ножом – а вам-то что?» Слова Каты эхом зазвучали у Аш в голове. Горничная произнесла их четыре часа назад, а теперь Аш стояла в темноте за дверью своей комнаты и ждала, сбудутся они или нет. Спина у нее разболелась от долгого стояния, но она не смела отойти. Приоткрыть дверь и посмотреть она тоже не решалась, поэтому ей оставалось только слушать, чтобы узнать, Покинет ли Марафис Глазастый свой пост. Если он заметит, что она подсматривает, это только вызовет в нем подозрения. Лучше уж оставаться на месте и ждать.

«Ката сказала мне, что у тебя на жаровне было полно пепла, названая дочка. Ты ничего там не жгла, нет? Не стоит, думаю, говорить тебе, как это опасно».

Аш содрогнулась. Пентеро Исс заходил к ним прошлой ночью и говорил о том и о сем, но она была уверена, что он пришел лишь для того, чтобы сказать ей о жаровне. Он очень хитер. А главное, теперь он будет следить за ней еще пристальнее, раз поймал ее на чем-то неподобающем. Аш про себя обругала Кату. Пепел на жаровне! О чем только эта девчонка не докладывает Иссу!

Нахмурившись, Аш стала слушать еще внимательнее. Вот мышь пробежала по камню, вот что-то скрипнуло. Потом тишина... и звонкий, тут же заглушенный смех. Ката. Она там, по ту сторону двери, разговаривает с Ножом.

– Пожалуйста, уведи его к себе, Ката. Пожалуйста.

Аш ненавидела себя за это желание, ненавидела мысль о ручищах Марафиса, обнимающих Кату, но ей очень нужно было, чтобы девушка отвлекла Ножа. Сегодня она должна была покинуть Крепость Масок, и единственный способ выскользнуть из комнаты незамеченной – это если Ката уведет Ножа. Уведет и уложит с собой в постель.

Аш провела рукой по глазам, стараясь отогнать вызванную этой мыслью картину. Это только так говорится: «уложит».

Чувствуя, как горят у нее щеки, Аш рискнула подвинуться еще ближе к двери. Марафис умел говорить тихо, когда хотел, и она его не слышала, хотя разговор имел место. Катин голос становился чуть громче временами, когда она забывала о необходимости хранить тайну. Аш уловила слова «поцелуешь» и «подарок». За этим последовала тишина, которую нарушило хорошо слышное тяжелое дыхание.

– Ишь ведьма, – донесся через дверь голос Марафиса. Это прозвучало так, что руки у Аш покрылись мурашками. Потом послышались другие, самые разнообразные звуки, и наконец две пары ног зашагали прочь. Аш прислонилась головой к двери. Они ушли, но ей это не доставило радости. Померещилось ей, или один из них, с более легкой походкой, приволакивал ноги? Зная, что такие мысли могут только помешать ей, Аш прогнала их от себя. Ката встречается с Ножом не впервые и может сама о себе позаботиться.

Аш окинула взглядом кучу подушек на кровати, прикрытую одеялом, накинула свой самый простой и теплый плащ и открыла ставни. Пусть думают, что она каким-то образом спустилась на внешнюю сторону Бочонка и так убежала – авось это собьет их со следа. Потом подняла медную крышку жаровни и запустила руку в варежке в мягкую черную сажу. Эту сажу она стала втирать себе в волосы – было горячо, и голова ужасно чесалась. Притом от сажи щипало горло, и Аш крепко зажмурилась. Открыв глаза перед зеркалом минуту спустя, она увидела перед собой незнакомку. Матово-черные волосы совсем не шли ей, и лицо из-за них казалось восковым. Аш резко отвернулась. Делать нечего, придется оставить так.

Что взять с собой? Что ей может понадобиться? Аш обдумала все заранее, она почти ни о чем другом и не думала последние шесть дней, но почему-то избегала думать о том, что возьмет с собой. Все в этой комнате принадлежало Иссу. Он, конечно, говорил, что все это ее, и часто делал ей красивые, хотя и недорогие подарки, но в любое время мог все это забрать назад. Она убедилась в этом за последние две недели, когда Ката и Кайдис Зербина уносили из комнаты разные вещи по его приказу. Она не родная его дочь: он никогда не позволял ей забывать об этом. Она всегда была названой дочкой, ею и останется.

Найденыш. Оставленная умирать за Тупиковыми воротами.

Теперь она рассердилась, и ей расхотелось уходить с пустыми руками. Серебряную щетку для волос можно продать на Нищенском рынке, и оловянная заколка для плаща с каким-то красным камешком тоже может иметь свою цену. Аш схватила их и спрятала за подкладкой плаща, пока решимость не остыла. Что еще? Она оглядела комнату. Книги в переплетах из свиной кожи с еще приделанными к ним библиотечными цепями тоже что-то стоили, но их Аш отвергла: слишком тяжелые, да и цепи сразу выдадут ее, если она попытается их продать.

Довольно. Некогда перебирать все, что есть в комнате. Либо она уйдет сейчас, либо упустит свой случай.

Если бы она только могла быть уверена...

Нет. Аш тряхнула головой так, что сажа посыпалась с волос. Надо уходить. Она будет дурой, если останется, и за все, что бы с ней ни произошло, ей придется винить только себя. Она найденыш: если она сама не позаботится о себе, то и никто не позаботится. Пентеро Исс не принимает ее судьбу близко к сердцу. Хуже того – он хочет ее переселить в Кость и... Аш заколебалась. По правде говоря, она не знала, что намерен с ней сделать приемный отец. Знала только, что ее вещи перенесли в Кость, что второй по значению человек города Вениса поставлен караулить у ее двери, словно простой солдат, и что каждое утро, пока она умывается и причесывается, горничная роется в ее белье, ища следы крови.

Аш окинула комнату прощальным взглядом. Все это так, но уходит она не поэтому. Ее вынуждает к этому то, что заключено в Кости, со своей больной ненавистью и нуждой столь ненасытной, что Аш ощутила ее, всего лишь приложив ладонь к двери. При одном только воспоминании о невыразимом несчастье этого существа желудок Аш наливался свинцом.

Оно хотело того, чем она владела, и Аш Марка, найденыш и приемная дочь, не желала это ему отдавать.

Укрепившись духом, она толкнула дверь. Холод ужалил ее – как змея, и она с трудом поборола желание вернуться назад. Недели недосыпания измотали ее, и всякие мелочи – вроде постоянного холода – докучали ей больше обыкновенного. Аш набрала в легкие воздуха, словно собиралась погрузиться в воду, а не во мрак, и вышла в коридор. Там царила мертвая тишина, и над лестницей чадил единственный факел. У Каты под дверью света не было.

Теперь Аш двигалась быстро. Она и так уже потеряла порядочно времени на раздумья, хотя по опыту знала, как мало минут нужно Марафису, чтобы сделать свое дело. Он того и гляди появится из комнаты Каты, завязывая кожаные тесемки своих штанов, с маленьким ртом, еще влажным от слюны Каты.

«Обещайте, что возьмете меня с собой, когда уйдете отсюда».

От этих слов жар снова прилил к лицу. Это было первое серьезное обещание, которое Аш дала за всю свою жизнь, и хотя она намеренно выбирала слова так, чтобы обмануть служанку, легче ей от этого не стало. Утром Ката снова окажется в кухне, единственном во всей крепости месте, где ей не хотелось быть.

Лучше уж кухня, чем то, куда я иду. Не давая чувствам взять верх, Аш устремилась вниз по лестнице. Нынче Смертельная Ночь, и все Рубаки обходят дозором город, поддерживая порядок. Гвардейцев в крепости осталось совсем немного.

Смертельная Ночь – самый древний из Божьих Дней, и празднуют ее, когда стемнеет. Аш не очень хорошо понимала, что отмечают в этот праздник. По словам ее приемного отца, это была закладка города Вениса, постройка первого укрепления у подножия Смертельной горы лордом-бастардом Тероном Пенгароном. Это было разумное объяснение, и люди в эту ночь действительно грели камни со Смертельной горы в своих очагах и жаровнях, но Аш слышала и другое. Старые слуги в крепости говорили о смерти, о заклинании тьмы, о печатях, мешающих древнему злу выйти наружу. Аш слышала даже, что слово «Смертельная» не имеет ничего общего с горой и в других городах на Востоке употребляется в настоящем своем значении.

Аш нахмурилась в темноте. Что же она делает, во имя Творца? Этой ночью ей есть чего бояться и без старых басен, которые она вздумала вспоминать.

Иногда она бывает тупой, как щипцы для снятия нагара. Лучшей ночи, чем эта, для побега не придумаешь. Весь день она надеялась, что Ката уведет Ножа от ее двери, и теперь, когда ее желание исполнилось, надо думать только о том, что ей предстоит.

Стиснув челюсти, Аш шагнула к последнему пролету. В нише «серой беседки» всегда стояла темень, а факелы были малочисленны: любой огонь без Смертельного Камня в нем сегодня сулил злосчастье. Пентеро Иссу, должно быть, это не по душе. Он ненавидит старые обычаи и суеверия – все, что напоминает о варварском прошлом Вениса.

Услышав внизу чьи-то шаги, Аш скользнула в нишу. Известняковая стена позади была холодна, как железо, и каменная скамья с лепной спинкой ничуть не манила присесть. Смешно и подумать, что некогда здесь любезничали бароны со своими дамами и золотистое вино охлаждалось на камне под украденные поцелуи и шелест пальцев, скользящих по шелку. Все это оставалось в прошлом стараниями Пентеро Исса. Он объявил себя любителем искусств и утонченной жизни и действительно искоренял в крепости многое, что было обычным при Боргисе Хорго – варварские пляски при свете погребальных костров, смертельные поединки на мечах во дворе, ежегодное убиение тысячи животных в честь окончания зимы, – но почти ничего нового вместо всего этого не ввел. Как видно, разрушение для него значило больше, нежели созидание.

Озябшая Аш, переждав шаги, спустилась по последним ступенькам вниз. Должно быть, это одинокий гвардеец совершал обход Бочонка, и у нее было всего несколько минут перед тем, как он появится снова.

Черные дубовые двери были открыты, решетка поднята. Аш знала, что гвардейцы по ночам постоянно пользуются этим проходом, чтобы попасть в Красную Кузницу, но тем не менее испытала облегчение, ступив ногами в снег. Ветер рванул ее плащ, и металлическая застежка впилась в горло. Глаза слезились. Аш закрыла дверь и укрылась в темноте у стены. Ветры со Смертельной горы отполировали старый снег до ледяного блеска.

Полной темноты во дворе не было. Красная Кузница пылала всю ночь, и ее зарево вместе с огнями трех обитаемых башен окрашивало снег в теплый цвет человеческой кожи. Особенно ярко светился Рог – шедевр чугунного литья с красивой свинцовой облицовкой. Эта башня – самая нарядная из всех четырех, была расположена строго на запад от Бочонка. Ката говорила, что лорд Семи Владений сегодня устраивает там пир. «Нехорошо там будет, барышня. Продажные женщины, бритые все, и еще кое-что похуже».

Аш продвигалась к Рогу вдоль стены западной галереи. До нее доносились приглушенные звуки музыки, пение и звонкий переливчатый смех, но потом ветер все унес прочь.

Аш, борясь с плащом, непонятно зачем шепнула себе: «Тринадцать». Тринадцать дверей и ворот выходит во двор. В детстве она их часто пересчитывала и помнила время, когда двенадцатью из тринадцати еще пользовались.

Но потом Пентеро Исс закрыл восточную галерею, заколотил Кость, и дверей осталось только восемь. А ключи от них находились у Рубак.

Прямо напротив Аш в известняковый фасад восточной галереи была врезана заколоченная, выщербленная Храмовая дверь. Она вела в небольшую молельню, принадлежавшую некогда Клятвопреступникам, и была сделана из дерева, вывезенного с Дальнего Юга, серого и твердого, как гвозди. В свое время она не поддалась венисским клинкам и долотам, и в отместку на ней намалевали гротескное изображение собачника с красными и раздутыми детородными органами, совсем не похожими на птичьи. Эта картинка была на двери всегда, сколько Аш себя помнила. В дни Боргиса Хорго рыцари, именовавшие себя Клятвопреступниками в знак того, что отреклись от всех прежних клятв, вступая в свой орден, пользовались в Венисе полной свободой. Они помогли Хорго победить Раннока Хьюса у Собачьей Трясины, а сорок лет спустя Исс изгнал их за это из города. Аш, как и все остальные, слышала рассказ о двенадцати старых и немощных рыцарях, которые после указа об изгнании укрылись в подземной молельне и обратились к Пентеро Иссу с просьбой дать им убежище. Исс, как рассказывали, удовлетворил их просьбу, велев плотникам заколотить Храмовую дверь и все три окошка молельни и замуровав рыцарей заживо.

Аш отвела взгляд от двери. Ей вдруг показалось, что все вокруг убеждает ее поскорее вернуться к себе и выбросить из головы мысли о побеге. Уж очень легко было представить себя в каменном склепе, выхода из которого нет.

Нет. Нет. Аш подавила страх, не дав ему окрепнуть. Теперь или никогда, сказала она себе и нарочно ускорила шаг.

Бледная полоса света впереди обозначила двери конюшни, створки которых прикрыли, но еще не заперли на ночь. В конюшню, расположенную на полпути между Бочонком и Рогом, Аш и держала путь.

Идя на свет, она услышала, как скрипнула позади дверь Бочонка. Не смея оглянуться, Аш застыла на месте. Сердце било в груди, как надтреснутый колокол. Помни о зайцах, твердила она себе. Охотник замечает только то, что движется.

Звуки было трудно различить из-за ветра. Аш не удалось в них разобраться. Это мог быть обычный обход, гвардеец, сменившийся с караула, слуги, несущие вертела с мясом и бочонки с черным пивом в Рог. Ни беготни, ни криков – это ведь добрый знак? Уж наверно, ее побег, будучи обнаруженным, вызвал бы больше шума, чем скрипнувшая дверь.

Выждав с минуту, она рискнула оглянуться. Дверь Бочонка закрылась, и никого не было видно. Цепи, удерживающие решетку, оставались неподвижными. Удовлетворившись этим, Аш продолжила путь к конюшне.

Звуки музыки и смеха из Рога стали громче. Из боковой двери башни вышел толстяк в блестящих шелках и тут же блеванул на стену. Аш не стала останавливаться. Он был слишком пьян, чтобы заметить что-то в темноте у себя за спиной.

Месяц стоял низко над Смертельной горой, и Кость отбрасывала длинную черную тень. Аш старалась не смотреть на скованную льдом башню, предпочитая обозревать пары от блевотины толстяка или свои покрытые снегом сапожки – все что угодно, лишь бы не Кость. Это было глупее некуда, но Аш ничего не могла поделать с собой. Посмотреть означало задуматься, а она не желала занимать этим даже малую часть своих мыслей. Только не теперь, когда она так близка от Кости.

В нескольких шагах от массивных, с перекрещенными брусьями дверей конюшни Аш остановилась, стараясь держаться как можно тише. Сухой запах опилок, овса и сена смешался с вонью конского пота и мочи. Аш была рада, что эти запахи имеют имена – не то что странный едкий дух, приносимый ветром со Смертельной горы. Протерев слезящиеся от ветра глаза, Аш подкралась к самой двери. Все было тихо, и она, набравшись смелости, заглянула внутрь.

Мастер Хейстикс и двое конюхов сидели на деревянных ящиках спиной к двери и пили что-то горячее из оловянных кружек, полностью поглощенные игрой в плашки. Каменный пол был чисто выметен, и все лошади заведены в стойла. На медных колышках над головой у мастера Хейстикса висела пара фонарей с рогатыми окошками, желтыми, как зубы старой клячи.

Не переводя дыхания, Аш вошла. Без риска было не обойтись. Проще всего ей было выйти через конюшню – это она сообразила, как только решилась бежать. Воротами позади нее пользовались часто, и они не слишком бдительно охраняются. Тамошняя стража больше смотрит на входящих, чем на выходящих. Через эти ворота обычно входят торговцы, поставщики либо те же братья-гвардейцы. Бароны, мелкое дворянство, богатые купцы и прочие, кто заботится о своем престиже, пользуются другими воротами и зовут конюхов, чтобы те взяли у них лошадей.

Мастер Хейстикс и конюхи не слышали, как она вошла. Один парень с шеей красной и блестящей, как говяжья ляжка, только что бросил плашки, и двое других смотрели, как они легли. Вид у них был недовольный. Говяжья Шея сделал удачный бросок, и Аш догадалась по звяканью монет, что остальным пришлось раскошеливаться.

Какой-то миг Аш оправлялась от натиска ветра и холода. В конюшне стоял полумрак, несмотря на свет фонарей, и звуки жующих, дышащих, фыркающих, машущих хвостами лошадей успокаивали. Аш любила лошадей. Постояв еще миг, она начала пробираться к длинному ряду стойл наискосок от игроков.

Ей нужно было добраться до задней двери. Дозорные у товарных ворот не слишком утруждали себя как раз из-за конюшни, зная, что всякий желающий покинуть крепость уже прошел через нее и конюхи со своим мастером его видели. Аш все это обдумала заранее. На другие ворота ей не стоило надеяться. Гвардейцы караулили там днем и ночью. Они начнут задавать вопросы и позовут командира, прежде чем выпустить незнакомого человека. Западные ворота, к примеру, охраняет полная семерка, а факелов там столько, что снег, по словам Каты, обтаивает на тридцать шагов.

Если и был какой-то способ покинуть крепость помимо ее четырех ворот, то Аш его не знала. Карабкаться по бастионам и крышам было немыслимо. В шесть лет она сломала себе руку, упав на железное ограждение. И знала, как опасны обледенелые стены Крепости Масок с их пиками и амбразурами.

– Этот бросок не считается, – сердито заявил мастер Хейстикс. – Поганая крыса сбила нас со счета. Кидай снова, не то неделю будешь у меня навоз выгребать.

– Я не виноват, что крыса...

– Кидай, я сказал!

Скрип ящиков и сварливые голоса игроков заглушили хруст суставов Аш, припавшей к полу. Она еще немного продвинулась; у денников, тянувшихся через всю конюшню, стало темнее. Стенки денников отстояли на фут от пола, чтобы во время еженедельной уборки смывать весь навоз, шерсть, гниющее зерно и прочую грязь.

Втянув голову в плечи, Аш пролезла под стенкой первого стойла – все-таки это безопаснее, чем обледенелые камни.

Вороной мерин дремал, стоя у двери, закрыв глаза и повесив хвост. Аш, зашуршав сеном, разбудила его и застыла без движения под большим карим глазом, глядящим на нее. Мерин мотнул головой, обнюхивая Аш. От пыли щекотало в носу, сено кололо щеку, но Аш вынудила себя не шевелиться. Передние копыта коня, величиной с два боевых молота, находились в слишком опасной близости.

Конь заржал, помотал головой, пихнул Аш носом и стал ждать, что она сделает дальше. Аш осмотрелась. Каменные ясли и кожаное ведро стояли у задней стены. Ей нужно было перелезть через них, чтобы добраться до следующего стойла, стараясь держаться подальше от копыт. Подобрав полы плаща до груди, чтобы не зацепиться, она медленно поползла вперед.

Это быстро, говорила она себе, поглядывая то на следующую стенку, то на мерина. Он хороший коняшка, она уверена. Просто он не привык, чтобы ночью по его стойлу ползали люди – до сих пор к нему захаживали только крысы.

Преодоление каменных яслей оказалось делом трудным и болезненным. Аш оцарапала ногу об острый край – до крови, как она поняла, хотя задержаться для осмотра не посмела. Мерин пристально наблюдал за ней. Как только она начинала спешить, он перемещался, топоча копытами по унавоженному полу. Сердце так и трепыхалось в груди пойманной птицей. Каждое мгновение она ожидала, что в крепости поднимется крик и отовсюду набегут вооруженные люди с факелами. Где-то сейчас Марафис Глазастый? Вернулся ли уже на свой пост? А может, Ката прокралась в комнату, чтобы взглянуть на Аш еще раз до того, как лечь спать?

– А, чтоб тебе! – тихо выругалась Аш, зацепив локтем ведро и опрокинув его. Пол в стойле был слегка покатый, и вода потекла прямо под дверь.

– Чертов вороной опять ведро перевернул! – раздался голос мастера Хейстикса. – Шустрый, натруси там сена, покуда у него копыта не отсырели.

Одолев все препятствия, Аш протиснулась в следующее стойло. Плащ все-таки зацепился за дерево, и она освободила его в тот самый миг, когда дверь в денник вороного распахнулась. Аш замерла, а конюх по прозвищу Шустрый, насвистывая, стал сыпать на пол свежее сено. Мерин, рассерженный этими вторжениями, лягнул его. Шустрый выругался, остальные двое засмеялись. Аш услышала, как щелкнула деревянная щеколда: это Шустрый запер дверь.

– Чертов вороной. Больше я к нему ночью не пойду. – Конюх вернулся к ящикам. – Эй! Вы трогали плашки! Они не так лежали, когда я за сеном пошел!

Между игроками завелся оживленный спор, причем мастер Хейстикс и другой конюх клялись всеми замерзшими на улицах бездомными собаками, что они даже и не глядели на плашки, не говоря уже о том, чтобы их трогать.

Аш оглядела стойло, в котором оказалась. Оно было пустым, если не считать красивой темной сбруи на крючке у двери. Красное с черным изображение собачника на Железном Шпиле, оттиснутое на носовом ремне, указывало, что обыкновенно здесь держит своего коня какой-то гвардеец. Аш не позволила себе вздохнуть с облегчением, хотя и ощутила его. Большинство Рубак сейчас в городе, блюдут порядок среди праздничных толп, а значит, многие стойла будут пустыми.

Теперь она продвигалась быстро. Спор насчет плашек разгорелся на славу: голос мастера Хейстикса от легкого негодования перешел к праведному гневу, поскольку Шустрый продолжал обвинять его в плутовстве, и повышенные голоса заглушали легкий шум, который производила Аш, переползая из стойла в стойло. Многие, как она и предполагала, были пусты. Чем больше она изваливалась в сене, навозе и конском волосе, тем спокойнее принимали ее лошади. Одна жеребая кобыла, спавшая лежа, попыталась встать при ее вторжении и придавила ее к стене, но больше никакого ущерба Аш не понесла. Секрет, как открыла она, был в том, чтобы сразу поворачиваться на спину и замирать на миг, подставляя лошади свое мягкое горло и давая обнюхать себя. После этого они пропускали ее без препон.

Наконец Аш очутилась в последнем перед задней дверью стойле, вместе с годовалой кобылой, бодрой, игривой и ничуть не сонной. Кобыла поначалу держалась настороженно, но потом хорошенько обнюхала Аш и стала тыкаться носом в ее плащ, ища чего-нибудь вкусного.

– Прости, девочка, – одними губами проговорила Аш, тронутая ласковостью и красотой лошади. – Сегодня у меня ничего нет.

Выглянув из-под двери стойла, Аш убедилась, что мастер Хейстикс и конюхи слишком поглощены своим спором и вряд ли заметят, если кто-то выскользнет в дальнюю дверь. Она тихо попрощалась с кобылкой и пролезла под стенкой.

Оказавшись в густом мраке на конце ряда стойл, она стала пробираться к двери. Мужчины трясли головами и шаркали ногами по камню. Спор приобретал нешуточный характер – теперь речь шла уже не о плашках, а о деньгах. Один фонарь догорал, и его огонек сделался оранжевым и тусклым. Аш ступала осторожно, на краешек ступни, и передвигалась вдоль стены, стараясь слиться с серым камнем. Она охотно припустила бы бегом, но это сразу бы ее выдало.

Створки задней двери, как и двери во двор, были слегка приоткрыты ради удобства запоздалых путников и гвардейцев. Воздух, идущий оттуда, холодил Аш щеку. Аш уже приготовилась сделать последний шаг, когда загрохотала противоположная дверь. Она поспешно отпрянула назад, во мрак.

Дверь во двор распахнулась, и на пороге возникла массивная, с бычьей шеей, фигура Марафиса Глазастого. Одетый в мягкий, как человеческая кожа, плащ, соответствующий его чину, он держал в одной руке рогатый фонарь, горящий ярким голубым пламенем, а в другой кинжал с крабьей рукояткой. Спорщики умолкли, и плашки посыпались из рук Шустрого на пол.

– Эй ты! – сказал Нож мастеру Хейстиксу, ткнув кинжалом в его сторону. – Не проходила ли здесь только что воспитанница правителя?

Хейстикс с чувством потряс головой:

– Нет, начальник. У нас все тихо. Никто не проходил, кроме ваших дозорных с подружками.

Нож проворчал что-то, и его маленький рот словно ниткой стянули. При виде его ноги Аш превратилась в соломинку. Далеко ли он видит с того места, где стоит? Освещают ли фонари дальнюю дверь или, наоборот, слепят ему глаза?

– Осветите конюшню как следует! Заприте все двери и не пропускайте никого, пока я не отменю приказа. Ясно?

– А как же быть с вашими гвардейцами, начальник?

Марафису не нужны были слова, чтобы заставить Хейстикса умолкнуть, – достаточно было одного взгляда. Нож пожал плечами – у любого другого это бы выражало неуверенность, но у него было лишь мощным сокращением мускулов и костей, – повернулся и зашагал прочь. Луч голубого света тянулся за ним, как дым.

Мастер Хейстикс заторопился следом – ему было куда легче говорить Ножу в спину, чем стоять с ним лицом к лицу.

– Как скажете, начальник. Как скажете. Шустрый, тащи фонари, а ты, Гриббон, помоги мне дверь запереть.

Больше Аш не стала дожидаться. Пока все трое лошадников провожали Марафиса, она выскользнула в ночь через открытую дверь.

Холод и тьма охватили ее, словно воды темного пруда. Ветер свистел, и твердый снег скрипел под сапогами. Свежесложенные, подправленные стены высились по обе стороны, как каменные великаны. Ворота были в тридцати шагах перед Аш.

Конюшенные, или товарные, ворота представляли собой железный частокол из острых пик. По бокам от него располагались две караулки из известняка, гладко отполированного ветрами за несколько веков. Решетка была поднята, и с ее зубьев падали комки снега и конского навоза. Цепи удерживали ее на месте. Они были обмотаны вокруг колес и рычагов и тянулись от поперечной балки в караульную, трепеща на ветру, как железная листва.

Аш смотрела туда, дыша часто и прерывисто. Ее единственная надежда – то, что стражники у ворот еще не слышали о ее бегстве. А слышать они никак не могли – кто-то должен был пройти через конюшню, чтобы сказать им об этом. Аш хорошо знала, что там никто не проходил, но появление Марафиса отняло у нее всякую уверенность. Он раздавил бы ей череп голыми руками, если бы захотел.

– Перестань!

Аш стукнула себя костяшками пальцев по лбу, пытаясь выбить оттуда страх.

Снег у нее под ногами осветился – это в конюшне зажгли фонари. Услышав скрип закрываемой двери, Аш отступила в сторону и подождала, пока ее не заперли на засов. Свет зажигался не только в конюшне: вдоль всей крепостной стены вспыхивали факелы. Сквозь рев ветра слышались громкие команды, скрежет запираемых ворот и бряцание оружия.

Аш двинулась к воротам, отряхивая на ходу грязь и сено с плаща и пряча волосы под капюшон. От нее дурно пахло, и она не могла решить, хорошо это или плохо. Из зарешеченного окна левой караулки падал бледный свет, и недавно протоптанные дорожки тянулись к ее двери и обратно, поэтому Аш направилась туда. Когда она подошла,, у решетки окна появился человек. Видя, что за ней наблюдают, Аш больше не могла держаться естественно, и ее движения сделались какими-то судорожными.

Дверь караулки распахнулась, и вышел гвардеец, молодой, черноволосый, с красивым ртом и слишком широко расставленными глазами. Крест на его стальном латном вороте обозначал его как третьего или четвертого баронского сына.

– Кто идет? – спросил он, обнажив меч.

Второй стражник поднес фонарь к самому окну, осветив Аш. Она, поморгав, присела в реверансе и сказала, потупившись:

– Пожалуйста, пропустите меня.

Охранник шагнул вперед. Как все гвардейцы, он был чисто выбрит и одет поверх лат в мягкую, хорошо выделанную кожу. Его красный узорчатый клинок мерцал и переливался при свете. Краем глаза Аш видела, что он смотрит поверх нее на растущее кольцо факелов, загорающихся на стене. Издали донесся крик, и гвардеец замер, прислушиваясь.

Аш стиснула челюсти так, что зубы заныли. Упершись ногами в снег, она принудила себя стоять спокойно. Она служанка, посыльная, швея – бояться ей нечего.

– Ты из девок Тилла Бейли, что ли?

Аш так старалась стоять смирно, что вопрос застал ее врасплох. Подняв голову, она рискнула посмотреть на гвардейца. Вид у него был недовольный. Шум в крепости не умолкал.

– Я спрашиваю, ты из девок Тилла Бейли? – Он сделал мечом рубящий взмах в сторону Рога. – Из тех, что привели сюда на праздник?

Аш судорожно вздохнула. Он принял ее за продажную женщину.

– Отвечай, когда спрашивают. – Часовой обнажил мелкие желтые зубы.

– Да. – Аш кивнула, не отрывая глаз от меча. – Из них.

Часовой сплюнул, и Аш показалось, что он готов пропустить ее. Он уже собрался спрятать меч, но тут в крепости зазвонил большой колокол, и сердце у Аш ушло в пятки. Этот колокол, висящий на самом верху Бочонка, звонил только во время войны, бунта или осады, и это служило сигналом к закрытию всех крепостных ворот.

Часовой схватил Аш за руку и потащил ее к окну караульной. Острые ногти, желтые, как зубы, впились в тело Аш. Второй гвардеец в караулке отошел от окна. Миг спустя цепи дрогнули, и механизм ворот ожил. Конюшенные ворота начали опускаться.

– Пожалуйста, выпустите меня, пока еще не закрылись. Тилл ждет меня назад. – Аш старалась подражать вкрадчивым интонациям Каты, выпрашивающей розовые коврижки. Это было ошибкой – в голосе помимо ее воли пробилось отчаяние.

Гвардеец притиснул ее лицо к самому окну.

– Грод, как быть с этой? Она от Тилла.

Грод, крутивший лебедку, повернул голову, чтобы взглянуть на Аш. Седеющий, почти лысый, он имел вид бывалого солдата. Его свиные глазки смотрели пронзительно, и на латах не было никаких знаков различия. Первым движением Аш было попятиться, но первый гвардеец, крепко обхватив ее голову, продолжал держать у окна. Оконная решетка резала щеку, вытягивая из нее тепло. Медленно и осторожно действуя рукой, прижатой к стене караульни, Аш достала из-под плаща острую булавку, которую взяла для продажи.

Колокол все звонил, и его низкие жалобные переливы терзали слух. Решетка ворот скрипела и трещала, опускаясь мелкими, неохотными рывками.

В тот миг, когда пальцы Аш обхватили гладкую медь булавки, Грод изрек:

– Ничего она не от Тилла. Тощая, патлы всклокочены и плащ весь измызган. У Тилла все курочки пухленькие, не то что эта замарашка. – Грод сощурил глаза, вглядываясь в торчащие из-под капюшона волосы Аш. Отняв руку от лебедки, он пропустил ее сквозь решетку и ухватил одну прядь. От боли у Аш на глазах выступили слезы.

На пальцах у Грода осталась сажа. С холодной усмешкой он продолжал теребить посветлевшие волосы. Его пальцы сжались в кулак.

– Она останется тут. Веди ее сюда, Сторрин. Надо будет показать ее властям.

Услышав это, Аш рывком освободила голову, оставив Гроду клок своих волос, и ткнула булавкой в красивый рот Сторрина, пропоров губу и десну.

Раненый гвардеец свирепо выругался и замахнулся кулаком. Удар пришелся Аш в плечо, но она устояла на ногах. Грод внутри бешено крутил рукоятку, намереваясь опустить решетку, прежде чем прийти на помощь напарнику. Так мог поступить только равнодушный и холодный человек – Аш презирала его за это.

Она метнулась к воротам, но Сторрин успел схватить ее за полу плаща и повалил в снег. Упав на колени, Аш дернула завязки у горла. Они не давали ей дышать. Снег колол ноги, как толченое стекло. Сторрин, держа ее за плащ, упер свой клинок ей в спину и велел вести себя тихо. Аш почти не почувствовала боли. Главное было разорвать завязки и освободить горло.