Текст книги "Корона с шипами"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц)

10

– Гонцы, убившие твоего отца... не заметил ли ты в них нечто странное, сверхъестественное? – В ожидании ответа Райвис отвернулся от Кэмрона Торнского.

Они сидели в кабинете Марселя. Потрескивали буковые поленья, подогретый берриак дымился в бокалах, от порывов восточного ветра позвякивали с трудом закрытые банкиром жалюзи. Хотя в камине пылал яркий огонь, в комнате было полутемно. Бронзовая каминная решетка защищала дорогой шелковый ковер от случайных искр, абажуры из цветного стекла закрывали серебряные светильники.

Огонь внушал Марселю мистический ужас – ведь в пламени могли погибнуть его драгоценные бумаги. В Великом банковском пожаре двадцать лет назад уцелели все золотые слитки Марселя, но огонь пожрал массу документов, в которых заключалось целое состояние – приписки к завещаниям, платежные поручения, долговые расписки, обменные чеки, акты и договоры об аренде. И Марсель до сих пор не забыл этого кошмара и безумно боялся повторения.

В голове Райвиса промелькнула соблазнительная мысль – случайно задеть фонарь, опрокинуть его и полюбоваться, как керосин растекается по письменному столу Марселя и язычки пламени лижут его бумаженции. Посмотреть, как банкир будет отчаянно бороться с огнем, было бы забавно и хоть немного вознаградило бы его за вчерашнее унижение. Однако Райвис отказался от этой идеи. На многолетнем опыте он убедился, что месть приносит очень мало удовольствия. Только мимолетное злобное удовлетворение, которое в конечном счете оборачивается против тебя самого.

Отгоняя ненужные мысли, он решительно повернулся к Кэмрону и заставил себя сосредоточиться на их беседе. Прежде чем высказать собственное суждение, ему необходимо было кое-что прояснить.

– Когда я впервые увидел гонцов в кабинете отца, они показались мне настоящими чудовищами. – Он неуверенно передернул плечами. – Но все произошло так быстро... У меня сердце рвалось из груди, руки тряслись, я практически ничего не соображал. А потом я увидел... – Он покачал головой и провел рукой по волосам. – Потом я увидел отца – и ничто больше уже не имело значения.

Кэмрон Торнскнй выглядел еще хуже, чем во время их последнего свидания. Волосы висели космами, глаза были окружены темными кругами, а одежда мешком висела на исхудавшем теле. Райвис видел, что этому человеку действительно плохо, но не испытывал к нему жалости. Его мир был жестоким миром: в нем умирали люди, лгали друзья, а родные были готовы предать тебя в любой момент. Да, отец Кэмрона был варварски зарезан в собственной постели, но во многих отношениях это – далеко не худшая смерть. Кэмрон был единственным сыном единственного сына. Братья, кузены, дядюшки и мачехи не будут оспаривать его права на унаследованное богатство. Наследство его и только его. Так что с этой точки зрения Кэмрон Торнский куда счастливей его, Райвиса.

Райвис провел языком по рубцу на внутренней стороне губы. Почему-то он вдруг явственно ощутил жесткость и выпуклость шрама. Он сделал над собой усилие и спокойно продолжал:

– Я хочу знать подробности, все, что ты сможешь припомнить. На кого они были похожи, как себя вели, как пахли.

При слове пахли Кэмрон вздрогнул.

– Господи! – Марсель за своим столом атласного дерева зашелся от возмущения. – Зачем же такие бестактные вопросы? Лорд Кэмрон и без того расстроен.

Райвис сжал кулак – да так, что заскрипели кожаные перчатки.

– Слушай, Марсель, занимайся своими подсчетами и не суйся, куда не просят.

Марсель хотел было возразить, но Кэмрон жестом остановил его:

– Все в порядке, Марсель. Полагаю, если наш друг и склонен к праздному любопытству, он понимает, что здесь оно в высшей степени неуместно. – Он повернулся к Райвису. – Не так ли?

Райвису дела не было до тона Кэмрона – и все же он с неудовольствием отметил его.

– Вчера ты сказал, что гонцы напоминали животных. Что ты имел в виду?

Кэмрон провел рукой по лицу.

– Ну, эти зубы, десна... – Он судорожно пытался вспомнить подробности, потом сокрушенно покачал головой. – Они были в тени, я не смог разглядеть... но запах...

– Какой запах?

– Животный. Воняло, как в конюшне, когда жеребится кобыла, – кровью, потом, мокрой шерстью. Острый запах возбужденного зверя. – Кэмрон посмотрел на Райвиса. Взгляд его серых потускневших от слез глаз был тверд и решителен. – А почему это так важно?

Райвис оглянулся на Марселя. Банкир был ужасно занят – точнее, притворялся занятым. Он деловито перебирал бумаги, макал перо в чернильницу, старательно морщил лоб. Ну просто актер из погорелого театра.

Райвис наклонился к Кэмрону и понизил голос почти до шепота:

– Прошлой ночью, когда мы с Тессой расстались с Эмитом, на мосту Парсо на нас напали два человека. И еще минимум по двое караулили на каждом конце моста. Если бы нам не удалось сбить их со следа, прыгнув в реку, вряд ли я сейчас сидел бы здесь и наслаждался твоим обществом.

Кэмрон кивнул. Казалось, эта новость ничуть не удивила его. Марсель перестал выло притворяться, что занят своими расчетами, но взгляд Райвиса заставил его вновь уткнуться в бумаги.

– Ни разу в жизни я не сталкивался с такой бешеной, дикой силой, – продолжал Райвис. – Понадобилось все мое искусство, чтобы справиться с ними. Они набрасывались на меня снова и снова. Одного я раз двенадцать ударил ножом в грудь, и только тогда он наконец упал мертвым. Но после этого черты его начали меняться. Он опять стал похож на человека. Пахли же они оба действительно как разъяренные звери.

– Ты обучал их, – с кривой усмешкой заметил Кэмрон, – твоя работа.

Райвис впился зубами в шрам, как другие люди кусают губы, чтобы с них не сорвались опрометчиво резкие слова.

– Да, я обучал их. И засаду они устроили точно по моему рецепту – двое ждут жертву в укрытии, остальные перекрывают пути к отступлению. Но это были не мои люди. Я учил солдат убивать быстро и без лишней суеты, отступать, если кто-то из них ранен, и всегда сохранять хладнокровие. А они... они жаждали крови и не желали отступать, не удовлетворив эту жажду. – Райвис говорил нарочито бесстрастным тоном, хотя по спине у него прошел холодок.

– И к какому же выводу ты пришел? – Кэмрон пытался скрыть заинтересованность под маской безразличного презрения.

– С ними что-то сделали, как-то изменили их человеческую природу. Возможно, это было сделано с помощью колдовства.

Марсель подавился берриаком.

Кэмрон едва заметно кивнул.

Прошло несколько томительных секунд. Марсель Вейлингский зашелся в кашле. Райвис Буранский и Кэмрон Торнский мерили друг друга глазами. Погас один из фонарей. Янтарно-желтый абажур стал черным от дыма, а потом темная струйка поднялась к потолку. Ртутные часы Марселя оттикали час, и молоточек ударил по чугунному колокольчику. Раздался странный звук – не глухой и не звонкий, а так, нечто среднее.

Наконец Кэмрон заговорил:

– Я расскажу тебе, что увидел после того, как позаботился о теле отца. Я пошел в казармы посмотреть, кто из нашей охраны уцелел. Но мне пришлось считать не живых, а мертвых. – Кэмрон, не отрываясь, смотрел на Райвиса. Взгляд его оставался твердым, но голос дрогнул. – Погибло не меньше двух дюжин солдат. Это были хорошие люди. Я считал их своими друзьями. Некоторые были мне как братья. Один когда-то учил меня ездить верхом. И все они дорого продали свою жизнь. Никого не удалось убить с одного удара. Стены были забрызганы кровью, и по ним были размазаны мозги. А на полу валялись разрубленные платья, и кишки, и клоки выдранных волос. Мне случалось бывать на поле боя. Я знаю, что такое смерть. Но это... – Кэмрон отвернулся, – это было побоище, а не битва.

Райвис прикрыл глаза. Ему впервые стало жаль Кэмрона. Он знал, каково это – терять людей, бок о бок с которыми провел не один год. И однако он ничем не выказал своего сочувствия. Опыт подсказывал Райвису, что не это нужно Кэмрону Торнскому.

– Такую же картину я видел прошлой ночью. Гонцы зарезали владельцев постоялого двора, где мы остановились.

– При чем же тут колдовство? – вмешался Марсель. – Ведь известно же, что гэризонцы не лучше животных.

– Но это не мешает вам брать их деньги. – Кэмрон опередил Райвиса, который хотел сказать то же самое.

Марсель поднялся из-за стола.

– Господа, – произнес банкир с истинно банкирским достоинством. – Я вижу, что эмоции ваши вышли из-под контроля, а воображение разыгралось. Полагаю, мне лучше покинуть вас на некоторое время. Возможно, позже мы сможем спокойно сесть и обсудить все как разумные, образованные люди. – Он поклонился сначала Кэмрону, потом Райвису, собрал бумаги и выплыл из комнаты, высоко держа голову.

Когда дверь за ним захлопнулась, Райвис повернулся к Кэмрону:

– Сколько он получит с этой сделки?

– Сорок процентов.

– Сорок? – Райвис покачал головой и рассмеялся. – Изгард платил ему десять.

Кэмрон не сразу понял его, но потом сообразил, о чем речь, и улыбнулся.

Райвис взял графин с берриаком со стола Марселя и наполнил их с Кэмроном бокалы до краев.

– Беда в том, – сказал он, протягивая Кэмрону его порцию, – что я не понимаю, с чем мы имеем дело. Это-то меня и пугает больше всего. Я обучал людей Изгарда и вербовал наемников для его армии, но к событиям последних дней я отношения не имею. Там, в Вейзахе, кое-что приводило меня в недоумение. И теперь я пытаюсь свести все воедино.

Кэмрон кивнул:

– Когда, по твоему мнению, Изгард собирается напасть на Рейз?

– При первой же возможности. – Райвис сделал большой глоток берриака. С уходом Марселя он почувствовал себя свободней, хотя не исключал, что банкир подслушивает под дверью. – Он не может тянуть время. Землевладельцы и военачальники ждут от него немедленных действий. Он должен воевать и одерживать победы, должен доказать, что он Изгард-завоеватель, только таким путем гэризонский король может удержаться на троне.

Кэмрон больше не изображал равнодушное презрение к собеседнику. Он наклонился к Райвису:

– Но почему ты так уверен, что он не выступит сначала против Бальгедиса? Изгарду нужен морской порт, а там их не меньше дюжины.

– По двум причинам, – ответил Райвис. – Во-первых, ни один из портов Бальгедиса не дает доступа к Бухте Изобилия и Галфу А захватив Бей'Зелл, он расчистит путь не только на север, но и к теплым южным и дальневосточным проливам. Во-вторых же, я думаю, что Изгард заключил соглашение с герцогом Бальгедиса о том, что, пока его страна сохраняет нейтралитет, Гэризон не тронет ее.

– Откуда тебе это известно?

– Мэйрнбейнский бриг бросил якорь у побережья Бальгедиса. Рыбаки видели, как к нему пристала лодка с гэризонскнми солдатами. Они поднялись на борт корабля.

Кэмрон откинул со лба прядь волос цвета темного золота.

– Но ведь не исключено, что бальгедийцы ничего не знали об этом.

– Исключено. – Райвис допил вино, встал и принялся расхаживать по комнате. – Все они знали. Хуже другое. На корабле был поднят мэйрибейнский флаг. Значит, Изгард договорился с обоими. И я очень сомневаюсь, что Мэйрибейн намерен соблюдать нейтралитет. Они жаждут рейзской крови. Их всегда возмущало, что за доставку товаров на континент они вынуждены платить дань Рейзу. На прошлой неделе Бей'Зелл удвоил расценки, а не заплатив, ни один мэйрибейнский корабль не может войти в Бухту Изобилия. Значит, теперь Мэйрибейн ищет способа отыграться. Ну а Изгард, не долго думая, обещал, что после захвата Бей'Зелла он уменьшит пошлину. Поэтому Мэйрибейн, чтобы помочь Гэризону, подтягивает силы из Хэйла в Килгрим. Это же проще простого.

Продолжая говорить, Райвис немного раздвинул жалюзи – посмотреть, что делается на улице. Двое людей Кэмрона в зеленых с серебром туниках дежурили на противоположной стороне, не сводя глаз с дома Марселя. Райвис окинул взглядом соседние здания, подъезды, переулки, ставшие таинственными в сумерках фигуры прохожих. Ничего подозрительного. Однако на обратном пути к дому матушки Эмита он не застрахован от неприятных встреч. Он не имеет права рисковать. Не имеет права привести гонцов к двери старушки. Кроме того, там осталась Тесса, а с каждым часом ее безопасность значила для Райвиса все больше и больше. Он уже раскаивался, что при Марселе упомянул об их совместном походе к Эмиту.

Райвис закрыл жалюзи.

– Марсель показывал тебе картины, которые отдал ему на хранение помощник Дэверика?

– Да, я как раз разглядывал их перед вашим приходом, – ответил Кэмрон. После второго бокала берриака на щеках его появился румянец, но глаза по-прежнему оставались тусклыми. Он казался бесконечно усталым, и державшая бокал рука дрожала. Похоже было, что он не спал несколько дней.

– И что ты о них думаешь? – Райвис не хотел этого, но против его воли вопрос был задан почти участливым тоном.

Кэмрон коротко глянул на него, и Райвис тут же пожалел, что позволил себе размякнуть.

– Думаю, что это красиво, – холодно сказал Кэмрон. – Мне случалось видеть картины, выполненные монахами с Острова Посвященных, но они были менее проработанными, менее выразительными.

– Где ты их видел?

– У моего отца есть... – Кэмрон осекся, – была одна такая картина. Она висела на стене в кабинете. Много столетий назад в замке Бэсс останавливался старый узорщик. В благодарность за гостеприимство он оставил хозяевам свою работу. Конечно, ему далеко до тех, что я видел прошлым вечером, и краска местами положена так густо, что на картине оседает пыль, точно на статуе. Но отец любил этот узор.

Райвис наконец решился:

– Я думаю, узоры Дэверика имеют некоторое отношение к событиям последних двух дней. Похоже, Изгард изобрел какой-то новый трюк. В лучшем случае мы уже видели самые страшные его последствия.

– А в худшем?

– Да поможет нам всем Господь.

Райвис двинулся к двери. Ему вдруг страстно захотелось вернуться к Тессе.

– Прошу извинить меня, – сказал он, – но я вспомнил, что должен быть в одном месте...

– Должен вернуться к женщине с рыжими волосами? – перебил Кэмрон. – К женщине, у которой такой странный мелодичный голос?

Райвис постарался скрыть удивление:

– Да, я должен нанести ей визит. А что такое?

– Она как-то замешана во всем этом, не так ли? – Кэмрон взглянул на Райвиса с неожиданной проницательностью. По-видимому, хотя Райвис пытался притвориться невозмутимым, он чем-то выдал себя. Во всяком случае, Кэмрон добавил: – Ну же, признайся. Ведь совершенно очевидно, что она не из Бей'Зелла.

Любопытство его почему-то раздражало Райвиса. Он сменил тему:

– Слишком многих вещей я пока что не знаю или не понимаю. Если мы намерены общими усилиями свергнуть Изгарда с престола, надо собрать все возможные сведения. Ни в коем случае ничего не упустить. Марсель может фыркать сколько угодно при слове «колдовство», но он не видел того, что видели мы оба. Он-то будет в полной безопасности восседать за своим столом, перебирать бумажки и записывать в книгу расход и приход. А нам предстоит выступить против Изгарда. Нам, а не Марселю с его сорока процентами.

В такт его словам Кэмрон постукивал пальцами по подлокотникам кресла банкира. Но стоило Райвису замолчать, стук прекратился.

– Я хочу убить Изгарда, а не свергнуть его с престола. Именно к такому соглашению мы пришли вчера в погребе у Марселя.

– Но пока Изгард носит Корону, убить его невозможно. Я сам вымуштровал его охрану. Я...

– В таком случае ты должен знать ее слабые места.

– Слабых мест нет. – Райвис начинал терять терпение. Ему надо срочно уходить отсюда. С каждой минутой, потраченной на бесполезное пока обсуждение тактических вопросов, опасность возрастает. Будь он на месте Изгарда, первым делом он бы отправил гонцов в дом Марселя. – В настоящее время Изгард или в крепости Серн, или на пути туда. Из всех замков гэризонской постройки, которые мне случалось видеть, Серн – самый неприступный. Через горы к нему есть лишь один проход, и с той минуты, как Изгард вступит в свою резиденцию, проход этот будет охраняться так, что даже дух собственной матушки короля не сможет прорваться к нему.

– Если там сейчас стоят войска, наверняка можно протащить в лагерь нашего человека – под видом слуги или проститутки...

Райвис провел языком по шраму на губе, улыбнулся:

– Никаких слуг там нет. И шлюх тоже. Я сформировал эту армию. Это тебе не какая-нибудь компашка разряженных рыцарей со свитой. Никакой прислуги – чтобы чистить оружие или готовить еду. Солдаты все делают сами. И нечего даже мечтать незаметно пробраться в лагерь. Я научил их за несколько лиг чуять незваных гостей. На подступах к лагерю столько часовых, что хватило бы на целый форт.

Кэмрон скорчил недовольную гримасу.

– А как насчет слуг в самой крепости? – спросил он, подумав. – Неужели не найдется желающих подсыпать яда в бокал Изгарда?

– Отравить Изгарда?! – Райвис откинул голову и расхохотался.

Веселье его был искренно, но он нарочно смеялся как можно громче. Кэмрон вывел его из себя, а Райвис по опыту знал, что лучший способ поставить человека на место – высмеять его хорошенько. С каждой минутой ему все сильнее хотелось вернуться к Тессе.

– На всем континенте нет человека, способного не только что насыпать яд в бокал Изгарда, но даже подойти к нему достаточно близко. Король от рождения не различает вкуса еды и питья. Он, не моргнув глазом, может выпить настойку белладонны. Больше всего на свете он боится, что проглотит яд и даже не почувствует этого. Этот страх преследует его много лет. Поэтому любое, слышишь, любое кушанье или напиток, предназначенные королю, сперва пробуют добрых два десятка придворных. – Райвис покачал головой. – Нет, дружище, если ты хочешь разделаться с Изгардом Гэризонским, нужно придумать что-нибудь поумней.

Кэмрон покраснел. Золотисто-русые волосы спутанными прядями падали ему на лоб.

– Коли ты столько знаешь об Изгарде, – заговорил он, дрожа всем телом, – ты должен знать и как верней всего проникнуть к нему. Или он так запугал тебя, что даже встреча с палачом Рейза кажется менее страшной?

Райвис понимал, что сам довел Кэмрона до такого состояния, но все же задыхался от гнева.

– Ты понятия не имеешь, с чем мы имеем дело, – сказал он ледяным тоном. – Ведь я же ясно сказал – нам не добраться до Изгарда, пока он носит корону. Ты что, думаешь, я просто так болтаю, чтоб воздух сотрясти? Я знаю этого человека, знаю его армию и знаю, как гэризонцы относятся к своим королям. Сейчас он не просто правитель. Он – олицетворение государства, его символ. Пока король не проиграет битву или не совершит еще какую-нибудь ошибку, подданные готовы за него в огонь и в воду. Мы должны общаться с Изгардом и его страной на понятном им языке. Мы должны быть готовы к моменту, когда он вторгнется в Рейз. Мы должны разбить его войско, должны лишить его всех преимуществ, на его колдовство ответить более сильным колдовством. Тогда и только тогда мы сможем убить его.

Кэмрон взглянул на Райвиса, как на сумасшедшего:

– Разбить его войско? О чем ты толкуешь? Да армия Рейза не только не уступает гэризонской, но и превосходит ее в несколько раз. У нас самые храбрые, самые сведущие в боевых искусствах рыцари на континенте. У Изгарда нет ни малейшего шанса.

– Рыцари! – Райвис вложил в свое восклицание бездну презрения. – Да что Изгарду какие-то там рыцари! У него есть пять рот мэйрибейнских лучников, вооруженных стрелами с наконечниками, которые на расстоянии в пятьсот шагов пробьют любую броню. Твои рыцари поскачут прямо в объятия смерти и даже не успеют увидеть своих палачей. И да не оставит Бог уцелевших, ибо им предстоит столкнуться не с благородными господами, равными им по длине мечей, совершенству вооружения и знанию военного этикета. Когда лучники сделают свое дело, в бой вступят солдаты с пиками. И, поверь мне, вступят не для того, чтобы обмениваться любезностями и умирать как герои. Клинки они пускают в ход с одной целью – выпустить врагу кишки. И рейзские рыцари, ожидающие, что Изгард будет играть по их давным-давно устаревшим правилам, очень скоро поймут, что играют в этой славной битве незавидную роль громоздких, неуклюже движущихся мишеней.

Кэмрону кровь бросилась в лицо.

– Ни один глупый солдафон с пикой, луком или чем там еще в подметки не годится последнему из рейзских рыцарей! – крикнул он.

– Вот из-за таких-то воззрений мы и проиграем войну. – С этими словами Райвис отодвинул щеколду, дверь распахнулась, и в комнату ввалился Марсель.

– Ба, да ведь это Марсель! – воскликнул Райвис, вновь обретая – спокойствие. – Ты, наверное, решил смазать замок?

– Ничего подобного, – ответил Марсель, поднимаясь с пола и тщась сохранить достоинство. – Я просто хотел пригласить вас отужинать со мной.

– Очень жаль, но вынужден отказаться. – Райвис повернулся к Кэмрону и отвесил низкий поклон. Он притворялся, что не замечает, с какой ненавистью смотрит на него молодой вельможа. В конце концов, к таким вещам нетрудно привыкнуть. – Встретимся завтра на рассвете на рыбном рынке. – Он снова обратился к Марселю: – Без обид, дружище, но сюда я больше не приду. Сам не знаю почему, но мне кажется, что здесь следят за каждым моим шагом. – Еще одна обаятельная улыбка, прощальный поклон, и Райвис шагнул за порог, сбежал по ступенькам и вышел в поджидавшую его ночную тьму; рука на рукоятке кинжала, настороженный взгляд рыщет по сторонам, ноги сами собой выбирают окольные пути.

* * *

Ангелина, первая дама Хольмака, а ныне королева Гэризона, сидела на краю постели и поглаживала своего песика по мохнатому брюшку. Снежку нравилось, когда ему чесали живот. Он лежал на спине – лапки кверху, – поводил головкой туда-сюда и изо всех сил вилял хвостиком.

Еще, еще.

– Глупый Снежок, – умиленно шептала Ангелина. – Ведь правда же, ты дурашка, правда, а, Снежок?

Снежок бил хвостом по кровати в знак согласия.

Глупый Снежок, дурашка Снежок.

Снежок был никчемной собачонкой. Так с первого же взгляда определил его отец Ангелины. Он последним появился из утробы матери, сука последним вылизала его и последним кормила. Ясно было как Божий день, что Снежка утопят раньше, чем шерстка его успеет высохнуть.

– Неудачный щенок, – сказал отец псарю, тыча в Снежка пальцем, – заверни его в одеяло и брось в Вейз.

Ангелина, как и всегда в те дни, была на стороне отца. Конечно, жаль, что щенят иногда приходится топить... Но папочка много раз объяснял ей, что неприспособленным к жизни особям лучше умереть.

Но потом щенок поднял свою слишком большую голову, посмотрел на нее молочно-голубыми глазками – и Ангелина мгновенно позабыла все разумные доводы, в груди вдруг как-то странно потеплело, а сердце защемило. Он был никчемной собачонкой, он понимал, что недостоин остаться в живых, и за это Ангелина полюбила его.

Отец умел видеть разницу между воображаемыми желаниями дочери – когда Ангелине только казалось, что она хочет какую-то попавшуюся на глаза красивую или просто блестящую вещь, – и тем, что она действительно хотела, очень хотела иметь. Например, Снежка. И хотя он уже отдал приказ псарю, а отец не любил брать свои слова обратно, в этом случае он сделал исключение и пощадил никчемную собачонку.

Глаза Ангелины наполнились слезами.

– Снежок, милый Снежок, – шептала она, лаская песика, – папочка был так добр к нам, правда? Он так нас любил, так любил...

Хвостик Снежка печально поник.

Мы тоже любили его.

Забавно, но в конце концов отец со Снежком и правда привязались друг к другу. Конечно, иначе, чем любили друг друга Ангелина и ее верный дружок. То была настоящая мужская дружба – дружба глупого пса и замкнутого нелюдимого хозяина. За время своего недолгого замужества Ангелина уже успела узнать, что есть много родов любви.

– Теперь Изгард любит нас, – она теребила шелковистую шерстку за ухом собачонки, – любит нас так же, как любил папочка.

Снежок сердито заворчал.

Не так, совсем не так.

Ангелина рассмеялась. Она старалась не думать о том, как сильно переменился Изгард после свадьбы.

– Снежок – ты просто глупый, никчемный пес и ничегошеньки не понимаешь.

Снежок поднялся на лапки и опять завилял хвостом.

Конечно, никчемный пес, просто никчемный пес.

Ангелина тоже встала и заглянула в узкую щель между камнями – такие щели на нижних этажах крепости Серн заменяли окна. Небо уже совсем потемнело, и где-то вдалеке мерцали редкие звезды. Скоро вернется Изгард. Ангелина знала, что к его приходу нужно привести себя в порядок. Нужно надеть платье с корсетом и позвать Герту, чтобы она помогла потуже затянуть шнуровку. Вообще-то Герта, наверное, и без зова уже спешит сюда в полном вооружении – шпильки зажаты в зубах, на поясе бесчисленные щетки и щипчики. Но все ничего, пока шпильки у нее во рту, хуже, когда она вновь обретет способность говорить и заведет свое: «Прежде всего долг, госпожа, долг перед Гэризоном. Вы должны произвести на свет наследника». А потом начнет давать советы, как лучше заниматься любовью. В зависимости от того, сильно ли она за ужином разбавляла вино водой, эти беседы досаждали Ангелине или же развлекали ее.

Но сегодня вечером она была решительно не в настроении болтать о любовных ласках и забавах. Кроме того, Ангелина начинала сомневаться, понимает ли Герта, о чем говорит. Кое-какие из ее рецептов, предназначенных для того, чтобы внушить мужу «неистовую страсть, а это-то и нужно, госпожа, чтобы зачать ребеночка», порой приводили к довольно странным результатам. О, сначала ее ухищрения нравились Изгарду, но все чаще и чаще после того у него портилось настроение и он спешил, хлопнув дверью, покинуть супружескую спальню. Ангелина теперь предпочитала ночи, когда уставший за день Изгард засыпал прямо в кресле. У нее даже возникло смутное подозрение, что Изгард тоже предпочитает спокойный отдых занятиям любовью. Но Ангелина не хуже Герты понимала, что Гэризону нужен наследник.

Ангелина вздохнула, похлопала себя по ноге, подзывая Снежка.

– Куда проще нам было жить с папочкой и Ворсом, правда, Снежок?

Снежок повилял хвостом, соглашаясь с хозяйкой.

Проще и лучше.

– Знаешь что, Снежок, – Ангелине пришла в голову новая мысль, – пойду-ка я навещу Эдериуса. – Герта говорила, что Изгард намерен за сегодняшний день верхом преодолеть весь путь до перевала. Он наверняка задержится. И хотя Изгард запретил ей видеться с писцом, если она будет умненькой девочкой, грозный муж ничего не узнает. – Ты как думаешь, Снежок?

Снежок вяло вильнул хвостом и отвел глаза.

Право, не знаю.

Ангелина опять рассмеялась:

– Ты недоволен, потому что не можешь пойти со мной. Никчемным собачонкам придется остаться в комнате.

В этот момент Снежок увидел кончик своего хвоста. На секунду он застыл на месте, с подозрением скосив глаза на неведомую зверушку, а потом бросился на добычу. Но по какой-то загадочной причине она вдруг исчезла из виду, и песик, заливаясь счастливым лаем, закружился в бешеной погоне.

Глупенький Снежок, никчемная собачонка.

Улыбаясь, Ангелина открыла дверь. К ее возвращению Снежок будет спать крепким сном. Погоня за собственным хвостом всегда утомляла его.

Сопровождаемая взглядами встрепенувшихся при виде королевы часовых, Ангелина шла по узким, высеченным в скале коридорам крепости Серн. Хотя уже наступила весна, а дождь последний раз шел неделю назад, воздух в замке был сырой и холодный. Сначала Ангелине нравились голые каменные стены крепости – за их серым однообразием крылось множество замечательных узоров. Но потом она от души возненавидела их. На ощупь стены были влажные и липкие и – что бы ни происходило за ними – не пропускали ни звука.

Ангелина добралась до лестницы, также высеченной в скале, и начала долгий подъем на башню. На середине пути она вдруг остановилась. Надо было захватить какой-нибудь еды для Эдериуса! Весь день он не покладая рук трудится за своим столом и никогда не делает перерыва, чтобы передохнуть и поесть. Наверное, он проголодался, замерз и устал – и даже не замечает этого. Совсем как папочка до того, как болезнь подкосила его. Но... Ангелина заколебалась: ей пришло в голову, что, пока она будет ходить в кухню и обратно, пройдет слишком много времени. Я навещу Эдериуса, успокоила она себя, а потом сразу же велю Герте отнести ему поесть. Приняв решение, она в несколько прыжков преодолела оставшиеся ступеньки и постучалась в дверь скриптория.

Ответа не последовало. Она знала, что, как хозяйка дома, имеет право без предупреждения войти в любую комнату. Но почему-то Ангелине всегда казалось, что так поступать нехорошо. Другое дело, когда Изгард... Она сжала руку в кулачок и постучала погромче.

– Эдериус, это я, Ангелина. Ты там? – Ангелине не нравился звук собственного голоса. До их с Изгардом свадьбы другие дамы нередко подсмеивались над ней, говорили, что голосок у нее слишком уж высокий, точно детский. Теперь-то, конечно, никто не смел смеяться над супругой короля. Но странно, злопыхательницам пришлось замолчать, а она почти не чувствовала удовлетворения. Наоборот, ей почему-то становилось грустно.

Из-за двери послышались шарканье шагов и покашливание.

– Госпожа, прошу вас, уйдите, – донесся до Ангелины слабый голос.

Пораженная, Ангелина распахнула дверь и нос к носу столкнулась с Эдериусом. От его вида она на минуту лишилась дара речи. Эдериус выглядел ужасно, просто ужасно. Глаза налились кровью, лицо блестело от пота.

– Эдериус, дорогой, – охнула Ангелина. Она не сказала, но подумала, что узорщик напоминает отца в худшие минуты болезни.

– Уходите, госпожа, – проговорил Эдериус, избегая ее взгляда. – Король запретил мне видеться с вами... – Приступ кашля заглушил окончание фразы.

О кашле Ангелина знала абсолютно все. Перед началом приступа отца всегда мучил кашель. Все в замке Хольмак – грумы, горничные, лакеи и бедные родственники – жили в вечном страхе услышать кашель Хозяина. Кашель предвещал болезнь, а болезнь означала смерть. Стоило папочке зайтись в кашле, Ангелина молнией летела на кухню и готовила ему чай с миндальным молоком и медом. Слуги и врачи делали то же самое, но папочка капризно отказывался пить их снадобья.

«Так и быть, я выпью немножко меда из чашечки Ангелины, – говорил он, – и ничего больше».

Сердце Ангелины преисполнялось гордости. Она и только она знала, что нужно отцу.

Не обращая ни малейшего внимания на протесты писца, Ангелина решительно вошла в мастерскую. Эдериус болен, кто-то должен быть при нем. Отлично, она возьмет это на себя.

– Мне дела нет до запретов Изгарда, – заявила Ангелина, понимая, что кривит душой, но все равно получая удовольствие от собственной смелости. – Он не можем помешать мне делать то, что я считаю нужным. – С этими словами она взяла Эдериуса за руку и повела назад, к столу.

В скриптории, на вкус Ангелины, было прохладно и потолки слишком высокие. Под такими сводами вполне могли поселиться летучие мыши. Здесь все время гуляли сквозняки, а в огромные окна залетали противные ночные бабочки и тучи пыли. Зато Ангелине очень нравились крохотные аккуратные горшочки, выстроившиеся в ряд по краям стола Эдериуса. А разноцветные порошки в них были просто замечательные, правда, некоторые, самые яркие, странно пахли. Она по опыту знала, что если слишком долго вдыхать этот запах, может заболеть голова.